Вторник , 19 Март 2024
Домой / Древнерусские обычаи и верования / Исследования о языческом богослужении древних славян. Срезневский И.И.

Исследования о языческом богослужении древних славян. Срезневский И.И.

Исследования о языческом богослужении древних славян.
Срезневский И.И.

Содержание:

Введение.
Во «Введении»  представлен общий очерк языческих верований славян.

Глава первая. Святилища. Богослужения.
В «главе первой »  заключаются сведения о языческих святилищах и богослужения:
1. о местах поклонения стихийным божествам воды, и божествам огня;
2. о святилищах горных и лесных ;
3. о городищах ;
4. о языческих храмах, и идолопоклонстве.

Глава вторая. Обряды Богослужения.
В «главе второй» содержатся сведения об обрядах богослужения:
1. об исполнителях обрядов, жрецах ;
2. о языческом поклонении и молитвах ;
3. о языческих жертвоприношениях разного рода, т. е. возношениях благовониями, яствами и орудием, и жертвах – заклания  и сожжения животных и людей ;
4. о гаданиях жребием  и прорицаниях ;
5. о порядке богослужебного обряда  и религиозных пиршествах и играх, его сопровождавших.

Везде, где казалось мне позволительным и возможным, прибавлял я к фактам общие выводы из них, и в конце книги  поместил, как заключение, краткий перечень этих выводов.

ВВЕДЕНИЕ.

О языческих верованиях древних славян писали многие: одни заботились о подробностях частных, о сближении и разъяснении данных, важных исключительно для древностей славян; другие отваживались и на общеисторические выводы, или рассматривая мифологию славянскую в соотношении с мифологиями других народов, или посредством сравнения объясняя их взаимно. До некоторой, не очень видной степени, достигали своей цели и те и другие; было впрочем более неудач, чем успехов. Изыскатель встречает неразрешенных вопросов несравненно более, чем удовлетворительных ответов. Собрано много фактов, но критика успела оценить очень немногие из них.

Для объяснения языческого богослужения древних славян не сделано и того. Внимание обращалось на него только мимоходом, по его связи с верованиями и постоянно ограничивалось в круге сведений, давно известных. Нет до сих пор ни одного сочинения, в котором бы этот предмет рассмотрен был сколько-нибудь обстоятельно, нет даже простого сборника фактов. Это тем более жаль, что недалеко уже время, когда напрасно будем обращаться к преданиям и обычаям народным для изучения древних языческих обычаев и преданий, и когда, следовательно, многое, что требует объяснений в свидетельствах современников в этом отношении, не будучи отмечено в свою пору, останется на всегда необъясненным. Вот что внушило мне смелость издать мои исследования о языческом богослужении славянском, соединив в них с современными свидетельствами все, что из остатков языческой обрядности удалось мне заметить в народе. Материалом мною собранным, желаю посильно облегчить труд местных наблюдателей, и издаю его не столько как пособие для изучения языческого славянского богослужения, сколько как сборник для дополнений и поправок: чем более тех и других вызовет моя книга, тем лучше достигнет, своей цели.

***

Языческая религия древних славян была основана на положительных догматах, которыми определялись понятая о божестве и его отношениях к природе и человеку. Трудно разгадать эти догматы вполне, трудно представить их себе в такой связи, в какой представлял их тот, кто им веровал, потому что изучать их мы должны или из сказаний иноверцев, которым и тяжело, и стыдно было стараться разгадывать их смысл, или из предания народа, мало по малу отставшего от понятий языческих, привыкшего бояться язычества и смело удерживавшего из него только то, в чем он его не замечал. Впрочем, и в этих сказаниях и преданиях главные догматы выразились довольно ясно. Таковы догматы: о могуществе божества в природе, о его влиянии на человека, о душе человеческой, ее бессмертии и надеждах. – Предположив ограничить эти исследования одним богослужением языческих славян, я оставляю в стороне подробный разбор их верований и мифов, с ними соединенных; впрочем, долгом считаю коснуться верований в той мере, в какой они находятся в соотношении с богослужением.

Между языческими догматами древних славян первое место занимает догмат о едином, верховном Боге, родоначальнике всех других божеств. Несмотря на постепенное развитие идолопоклонства и на долговременное борение славян язычников с христианством – борение, могшее содействовать скорее усиленно тех догматов, которые были ему противны, нежели тех, которые могли пробуждать в язычниках доверенность к истине христианской, – единобожие было сознаваемо славянами язычниками в 12 веке на севере как было сознаваемо ими в 6 веке на юге. Очень может быть, что это верование многим из славян, не по насилию принимавшим христианство, облегчало и переход их от язычества. Древнейшее свидетельство о единобожии славянском принадлежит Прокопию Кесарийскому:

«Они исповедуют – говорить он – единого бога, производителя молнии, господа мира и приносят ему в жертву быков и другие обеты. Судьбы совсем не знают и не придают ей никакой власти над смертными; но, видя себя удрученными болезнью или близкую смерть в бою, обещают богу принести жертву за спасение жизни и, избежав опасности, приносят в жертву обещанное, думая, что такой жертвой сохранили себе жизнь»1.

Спустя пять столетий после Прокопия писал о единобожии славянском немецкий летописец Гельмольд:

«Между разнообразными божествами, во власти которых славяне считают поля и леса, печали и наслаждения – писал он – славяне отличают единого бога на небесах, повелевающего другими, прародителя их всемогущего Бога богов, заботящегося только о небесном»2.

Верование в единого, верховного Бога выражено в обоих сказаниях ясно; но, сравнивая оба сказания, вникая в смысл их, не можем не видеть между ними разницы довольно резкой: в очерке Прокопия видим единого Бога, хоть и без ясного телесного образа, но существом близким к телесной природе, в непосредственных соотношениях с человеком, его нуждами и мольбами; в очерке Гельмольда Бог представляется, напротив того, всемогущим и невидимым господом неба, прародителем богов, далеким от людей, передавшим земную природу божествам, ему покорным. Соединить те и другие черты вместе, как качества одного и того же божества, невозможно: различие коренное, несовместимое. Чем же объяснить его? тем ли, что понятия разных славян о верховном боге были различны? Или тем, что славяне с течением времени изменили своё понятие о верховном Боге? Едва ли! Напротив того, кажется, Прокопий в своём очерке смешал два различные понятия: понятие о верховном Боге богов и понятие о Перуне. Отделите в его сказании то, что принадлежит Перуну, и останутся черты, которыми Гельмольд изображал Бога богов: не Богу невидимому, а Перуну славяне приносили жертвы и обеты; не Его, Господа мира, а Перуна считали производителем молнии.  Что Господь мира, Бог богов, был почитаем славянами отдельно от Перуна, доказательство тому есть. И в договоре Игоря с Греками; там читаем:

«И елико их есть не хрещено, да не имут помощи от бога ни от Перуна»…. Да будет клят от Бога и от Перуна»3.

Замечательно, что и Гельмольд не совершенно ясно представлял себе понятие славян о верховном Боге: он смешивал его со Святовидом. В одном месте назвал он Святовида Богом богов (Deus deorum), а в другом назвал прочих богов в отношении к Святовиду полубогами (quasi semidei),4 а между тем, описывал Святовида богом, который заботился не об одном небесном, которому молились и приносили жертвы, от которого ожидали предсказаний о будущем, и помощи в бедах, то что так же, как описывал его Саксо Грамматикбожеством высоким, но не высшим5.

Нельзя опускать из виду этого смешивания Бога богов с Перуном и Святовидом, показывающего, как высоко были чтимы эти последние; тем не менее очевидно, что Бог богов быль обожаем отдельно. Понятие славян о нём приближалось более к понятию о – Боге христиан, чем к их собственному понятию о других божествах. В нём видели они Господа мира, которого воля править его судьбами, которого промысла, не допускал следовательно, никакой случайности, никакой слепой судьбы; его почитали владыкою неба, источником божественной силы; его называли Великим богом, Богом богов, Старым богом, Прабогом.6

Другие боги в отношении к нему были, как выражаются лужичане, прибогами (pribohojo)7; они были его произведениями, властями от него зависящими, посредниками между ними и миром, сильными его силой, и то не все одинаково. Не мудрено, что славянин смешивал их с телесной природой, что в своём воображении населял ими весь мир – и землю, и небо. На земле божество жило, по его понятию, в водах, горах, лесах, полях, жилищах человеческих; на небе – в громе и молнии, в ветрах, в солнце, месяце, звездах, и пр. О духах вод, гор, лесов и полей сохранились поверия в народе и до сих пор, равно как и и о домовых8 богом ветров почитали Стрибога9; богом грома и молнии – Перуна10 обожали солнце под именами Волоса, Хорса-Дажь-бога, Сварожича, Радагаста, Святовида, Яровита11 и пр.; обожали звезды и месяц12 вероятно так же, т. е. и как божества, и как жилища божеств. Чувствуя силу природы, славянин всюду, где замечал её, видел божество, и по ее действиям, были ли они благодетельны для него, или вредимы, благословлял богов или страшился их гнева.

Таким обоготворением природы, её стихий, частей и сил, начали славяне цикл своего многобожия, все более умножали мифы об отдельных богах, всё более применяли их к человеку, к его нуждам и ожиданиям, всё более увеличивали число богов и число их качеств и названий, – так что наконец верховный Бог представился родоначальником огромной семьи богов, правящих всем поднебесным. Это была настоящая семья, в которой члены связаны были узами кровного родства, семья богов и богинь, родителей и детей.

– О богинях славянских имеем различные свидетельства, начиная с 6 века. О нимфах, обожаемых славянами, упоминает Прокопий13. У Масуди читаем, что против главного идола, находившегося в одном из храмов славянских, стоял другой, изображавший деву14. Ибн-Фоцлан упоминает о женах и дочерях Русского бога15. Титмар говорит, в одном месте своей хроники о богине Лютичей, а в другом об изображениях богинь в храме Ретрском16. О служении богиням читаем в прибавлении к древнему переводу Григория Назианзина, в слове Христолюбца, у Длугоша и пр17.

До нас дошло и несколько названий богинь славянских. Гельмольд, Вацерад и Прокош говорят о богине Живе; Вацераду ещё были известны: Девана, Летница, Лада, Лютица, Морана, Хлипа; Длугошу – Дедилия, Девана, Маряна, и пр18. Древнейшее из сказаний о семейном родстве богов славянских принадлежит Ибн-Фоцлану : из него узнаем, как было уже выше замечено, что русские представляли одного из своих богов мужем и отцом. Сказание Гельмольда ещё важнее: Верховного славянского Бога представляет оно родоначальником всех других богов, а их – исполнителями порученных им должностей, так что, происходя от него, они были тем сильнее, чем были ближе родством к всемогущему Богу богов19.

В дополнение к этому нельзя не вспомнить и отдельных мифов о родстве богов. К сожалению, от современников осталось их нам очень немного: у Вацерада читаем, что Девану считали дочерью Перуна и Летницы, Радагаста – внуком Кърта, Страчца – сыном Сытиврата20; в Слове о Полку Игоревом представляется Стрибог дедом ветров, Велес – дедом Певца Бояна, Дажьбог – дедом Владимира21; в Ипатьевской летописи тот же Дажьбог назван сыном Сварога22; из других источников узнаем о Сварожиче, самое имя которого, по своему образованию, намекает на его происхождение от Сварога23. Вот почти все, что знаем о родстве славянских богов; мало этого для мифолога, но достаточно для убеждения, что верование в семейную связь божеств у славян существовало и было распространено между ними. Оно соединялось с верованием в безусловное могущество божественной природы.

Веря, что божество управляет всем миром, всеми переворотами в мире, на небе и на земле, славянин верил, что и жизнь его и все, чем он пользуется в жизни, есть дар благости божества, что он должен поступать в своих предначинаниях по божественным знамениям, что всякая удача во всяком его деле зависит от помощи божества. Божество управляло, по верованию славян, жизнью каждого человека. Живу считали они богинею жизни24, а Сытиврата – богом времени25.

Славяне веровали в две жизни; предание о них сохранилось у некоторых славян и до сих пор. У болгар они называются «орисницами»: две или три из них являются к новорожденному и предсказывают будущее26. Хорутане называю их «роjеницами» и рассказывают, что всякий человек, как только родится, получает в небе свою звезду, а на земле свою роjеницу, которая предсказывает, ему судьбу его27. Русские верили также в эти существа, как узнаем из Слова Христолюбца: «молятся и роду и рожаницам…. беззаконьная трапеза менимая роду и рожаницам28.» В Вопрошаниях Кирика также читаем: «Аже се родуй рожянице крают хлебы и сыры и мёд? – Бороняше вельми. Негде, рече, молвит: горе пиющим рожянице»29.

Родом называется в Некоторых Церковно-Славянских рукописях, равно как и в Слове Даниила Заточника, дух или привидение30, а словом «рожденица» переводится иногда, по замечанию Прейса, Греческое слово τύχη – Выражение «на роду написано и напоминает Хорватское предание о книге; «Рожденик», по которой всякий может узнать судьбу своей жизни. В известии «О книгах истинных в ложных» есть описание подобной книги под названием Шестодневца:

«безумнии люди верующе и волхвуют, и ищут дна рождения своего, санов получение, и урока житию, и бедных напастей, различных, смертей и казней, в службах и в куплях и в ремеслах, ищут своим безумием, и призывают бесов на помощь»31.

У всех славян есть пословицы, намекающие на древнее верование в предопределение божие. Так русские говорят: «чему быть, тому не миновать», «суженого конем не объедешь» , или, как выражались Боян и Даниил Заточник: «ни хитру, ни горазду суда божия не минути»; Сербы говорят: «испред божje волjе никуд никамо, от cyдeнja се не може утечи.32 Нуждавшийся в помощи богов обращался к ним, как к своим спасителям: этим именем называются боги в песнях Краледворской рукописи33. Под особенным покровительством богов считались сироты и все бедные. Так малорусы говорят: «за сиротою Бог с Калитою»; а у Сербов, сохранилась пословица : «да ниjе сиротинjе не би ни сунце гриjало». То же понятие живо и у хорутан, которые в одной песне заставляют так говорить солнце: «jas pa ne man cakati, man w’liko obsjewati, wso dolince ino chriberce, tudi wse moje s’rotice34. Тут же можно вспомнить и то, что нищих и бедных у русских, поляков, чехов называют – убогими, у сербов – божьяками, у хорутан – богцами. Вот почему и часть жертвоприношений принадлежала бедным; вот почему и вообще старались помогать бедным, так что современники встречали у славян мало нищих35.

Славяне верили, что боги, и в милости, и в гневе предсказывают человеку будущее сами, без его молений, и различными знамениями, земными и небесными, дают ему знать, ждать ли ему удачи в деле, или какой беды. На небе они искали таких знамений в солнце, месяце, звездах, кометах, метеорах; на земле во встрече с животными, в разных явлениях, в снах. Это верование доселе осталось у всех славян, и в своё время было замечено современниками. Ограничусь указаниями, более других любопытными. Из слов Масуди можем догадываться, что в храмах славянских искали и находили предзнаменования в солнце36.

«Знаменье бо – говорит летописец – небеси или звездах, или в солнци, или птицами, или етером чим не благо бывают: ли проявление рати, ли гладь, ли смерть проявляют»37.

У Руян каждое встретившееся животное предсказывало будущее38. У Редарей, по словам Титмара, особенно важно было появление вепря: как предвещатель страшной войны, он выходил из моря, огромный, с блестящими клыками, покрытый пеной, и с ужасным ревом валялся по тине39.

«Ов кобени птътич смотрит, ов стретениа съмниться» – говорит переводчик Григория Назианзина40.

«Веруем – говорит Кирилл в своем слове – в поткы и в датля, и в вороны, и в синици. Коли где хощем поити, которая переди поиграет, то станем послушающе, правая или левая; ли да ще ны поиграет по нашей мысле, т мы к собе глаголем, добро ны потка си, добро ны кажет, ркуще окаяннии, чи не бог той потке указал добро нам поведати. Егда ли что ны на пути зло створиться, то учнем дружине своей глаголати, почто не вра тихомся, а не безлена ны потка си додяше поити, а мы ся не послушахом. Аще ны где будет поити, то мы течем к волхвом; то веруем чеху и устряцю; а коли ны будет поити па долгый он путь, мы послушаем потке»41.

«Се бо не поганьски ли живём – ещё говорит летописец – аще усрести верующе: аще бо кто усрящет черноризца, то взвращается, ли единиц, ли свинью; то не поганьски ли есть? Се бо по дьяволю научению кобь сию держать. Друзии же и завыханью веруют, еже бывастъ на здоровье главе»42.

И у Кирилла Туровского читаем: «Веруют в стречу, в чех, в полаз и в птичий грай», и пр43. Значение знамени отчасти было все известно, отчасти было разгадываемо знахарями. О них написано в Стоглаве: «Волхвы и чародейники и во Аристотелевы врата и в Рафли смотрят, и по звездам и по ланитам и (планидам) глядают, и смотрят дней и часов».

Значения многих знамений были записаны в особенных книгах, напр. в Волховнике, Путнике, Громовнике и пр44. Очень понятно, что книги эти составлены в последствии; но и составлены они могли быть только в следствии веры в знамения, – веры, которая, породивши такие книги, ещё прежде породила богослужебный обряд гаданий.

Славянин верил, что без помощи своих богов он не может ни в чем иметь успеха. По его верованию,  урожаи полей  зависели от богини жизни Живы45 и от, бога света и солнца Святовида. В честь последнего, по окончании жатвы, совершалось празднество, во время которого гадали об урожаи следующего года, испрашивая у него помощи. У Гаволян место Святовида занимал Яровит:

«я бог твой – говорил жрец, именем Своего бога, – я покрываю травою поля и листьями леса, я оплодотворяю нивы и деревья»46.

У славян хорутанских и до сих пор божеством сеющим изображается солнце, как это видно в песне, выше приведенной, – и годовое празднество в честь этого божества, Коляда, как начало года, было для всех славян временем гаданий о будущем, а равно и молитв и пожеланий о даровании благ земных47.

Подобно земледелию, и скотоводство было под покровительством божества: в договоре Святослава с Греками и у Вацерада Велес изображается богом стад и пастухов. Яровит заступал место Велеса у Гаволян48. Божество покровительствовало и торговле, как можем судить по молениям русских купцов перед идолами, и по дани, платимой Святовиду купцами49.

Славянин не мог ожидать успеха без помощи богов и в деле ратном, в войнах с врагами. Песни Краледворской рукописи воспевают как помогли боги Воймиру и Честмиру против Власлава, а Забою против Людека, и говорить, что «bozi nam uicestuie daiu». Taм же, как бог, помогающий победе, поминается Тряс50. Титмар описывает как бога побед, Сварожича; Адам Бременский – Радегаста; Гельмольд, Саксо грамматик и Вацерад богом побед называют Святовида, который, как Сварожич, имел победные знамена и коня, на котором он ездил на врагов.

Богом же побед называют жизнеописания св. Оттона Бамберского – Яровита, а Саксо грамматик – Руевита. Книтлингса-сага знает его под именем Черноглава, а Длугош под именем Лиды51. Из договоров с Греками Игоря и Святослава видно, что богами победы у русских почитались Перун и Волос: обещая грекам держать с ними мир, они клялись, что если не сдержат слова, то «да не имут помощи ни от Перуна, ни от Волоса52. Все зависело от богов, от их милости и гнева, все – и жизнь, и счастье, и несчастье человека; богами насылались бедствия, подобные мору и голоду; богами казнились люди за неправоту, за нецеломудрие53.

Всё зависело от богов – и сознание их могущества делало человека рабом их воли, предоставляя на его волю только старание познавать и исполнять их требования. Он силился познавать и исполнять их; но они были слишком сильны для него, – и он иногда падал перед ними, падал тем глубже, чем более чувствовал своё бессилие. Не мудрено, что божество могло иногда представляться славянам страшным и гневным, что они считали долгом вымаливать у своих богов помилования, молитвой и жертвой освобождать себя от их гнева и ярости54.

«Прошу тебя – говорил князь Владимир Олаву – почитать богов и укрощать себя пред ними покорностью»; опасаюсь, что они прольют на тебя ужас своего бурного гнева и жестокости». И Олав отвечал: «Не боюсь твоих богов. Я, кажется, могу их понять из того, что твоё Конунгское величество и твоё лице, воспитатель мой, остаются всегда ласковы и светлы, когда ты не ездишь в капище, и не приносишь божествам жертв; в противном случае ты представляешься мне мрачным и скучным, и оттуда я заключаю, что божества, которым ты служишь, управляют, быть может, тьмою»55.

Руководствуясь чувством страха к богам, славянин некоторых из них считал не только гневным, но и злыми, и, признавая бога света, он признавал и бога тьмы. О боге добра и боге зла, как отдельных божествах у славян, упоминает Гельмольд:

«от одного ожидали славяне счастья, от другого бедствий, – и последнего называли Чернобогом, а первого, вероятно, Белбогом»56.

Кое что подобное встречаем и в летописях отечественных; так в одной волхвы говорят: «два суть бозе, един небесный, другой во aде»57.

Люнебурские славяне до недавнего времени называли Чернобогом дьявола58. В земле лужицких сербов, близ Будишина, есть гора Чернобог, и подле неё другая – Белобог: у окрестных жителей сохранилось о них предание, как о местах языческого богослужения59. Трудно определить, какое именно место занимал бог зла в мифологии Славянской; ясно, впрочем, что он был почитаем властелином ада и противником бога добра: это подтверждается и сравнением мифологии славянской с мифологиями других северных народов и народными преданиями всех славян, едва ли могшими образоваться уже в следствие распространения христианства, преданиями, в которых всюду одинаково, одними и теми же страшными чертами рисуются злые духи в противоположность добрым60. Одно могло быть в этом случае следствием христианства; это – общее изменение понятий о божествах языческих: век они одинаково стали считаться злыми. Сначала славяне, только что принявшие христианскую веру, и не утвердившись в ней, боялись сперва своих богов за измену; а потом увидели в них, в противоположность Богу христианскому, только злых демонов, и страшились их преследований, как врагов рода человеческого. Как бы то ни было, впрочем, во время язычества, хотя верование в злое начало и существовало у славяне и пугало, как пугал и гнев богов добрых, однако надежда на благость божества преобладала над всем, и укрепляла поклонников в ревности исполнять законы и обряды своей веры.

Чувство это в славянине язычнике было тем сильнее, что он верил в свою зависимость от воли богов не только в настоящем, но и в будущем, не только в этой жизни, но и за могилой: он верил в бессмертие души, верил, что по смерти ждут его или блаженства рая, или кара за неисполнение воли божеств. О веровании славяне в бессмертие души мы находим доказательства, и в свидетельствах современников, и в обычаях древних славян, и в преданиях народных, сохранившихся до нашего времени. К числу свидетельств современников относятся песни Краледворской рукописи, воспевающие события языческого времени: в них не один раз упоминается, как отделяется душа от тела и остается до тех пор подле, пока не совершится погребальный обряд.

Власлав пораженный Честмиром «wstati ne mozese Morena ici sipase w noc czrnu; kipiese krew ze silna VIaslua, po zelene travie w siru zemiu tecie; ai a wiide z rswucei hubi, wiletie na druo, a po druech siemo-tamo doniz mrtew ne zzen».

Пал Людек, пораженным Забоем: «Ietie mlat, roskosi sie scit, za scitem sie ro- skocista 1 udiekowa prsi, i ulecie sie duse tiezka mlata, i mlat i dusu uirazi».

Битва окончена, много мёртвых лежит на поле, i uiele dus lieka siemo tamo po drsieueh, i ich boie sic ptactuo i plachi zuiers, iedno soui ne boie sie».

Юношу-воина застиг лютый враг : «wirazi z iunose dusu dusicu ; sie uiletie pieknim tahlim hrdlem , z hrla krasnima rtomа61.

Не менее важно и свидетельство грамоты немецкой 1210 года: в ней сказано, что жрецы Поморян уверяли народ, будто они видят, как душа честного человека с дружиной переходит к другой жизни в небо62. У Адама Бременского, в описании храма Ретрского, находим также выражение, намекающее на верование славян в бессмертие души:

«город – говорит он – имеет девять ворот и окружен со всех сторон озером; деревянный мост служит для перехода, дозволенного только тем, кто хочет приносить жертву или отгадывать волю богов, и это есть знамение, что Стикс, пролившись девять раз, смиряет погибшие души язычников»63.

По сказанию Длугоша, язычники поляки молились Нию, чтобы он их отвёл по смерти в лучшие места ада64. Есть и другие свидетельства, касающиеся, как увидим, самого состояния души по смерти тела; они будут приведены ниже.

Из древних обычаев славян, доказывающих, что они имели понятие о бессмертной душе, довольно вспомнить о двух более важных. У славян язычников был обычай сжигать мёртвых и с ними не только их вещи, но животных и людей, или же погребать с мёртвыми все, что было ими любимо в жизни. Этот обычай предполагает верование, что умерших ожидает воскресение и жизнь, в которой они опять желали пользоваться тем, чем пользовались до смерти. На могилах было в обычае праздновать весёлые пиры: их бы не могло быть, если бы остававшимся в живых не оставалось надежды увидеться с усопшими в другой жизни65

– Что касается до народных преданий, то и в них найти можно много вовсе не христианских верований о явлении душ и мертвецов, о том, что кровь убийцы успокаивает тень убиенного, об отделении души от тела у знахарей и ведьм, принимающих на себя по воле различные телесные образы, о душах человеческих, заключенных в деревьях и т. д.

С понятием о бессмертии души неразлучно было для славян понятие о будущей жизни. Верование славян в рай было замечено уже арабами 10 века. Масуди, говоря о том, что жены славянские лишают себя жизни по смерти мужей, замечают, что они с охотою бросаются на костёр, надеясь через это войти в рай66. Ибн-Фоцлан, рассказывая обряд погребения, приводить слова девушки, обрекшей себя на смерть.

«Вон, я вижу – говорит она в восторге, приготовляясь к смерти – я вижу моего отца и мать мою; вон сидят все мои умершие родные; вон и мой господин, – он сидит в раю, и рай так прекрасен, так зелен. Подле него вся дружина его и дети. Он зовет меня, ведите меня к нему».

В другом месте Ибн-Фоцлан приводит слова русского, объясняющего свои погребальные обряды :

«Мы сжигаем – говорил этот русский – наших мёртвых так, чтобы они немедленно и без задержки шли в рай»67.

По верованию славян, рай был не для всех одинаково доступен; женщина вступала в него только посредством, мужчины; и это верование было так сильно, что если умерший был холост, то его женили – говорит Масуди – после смерти, и жены его спешили обречь себя на сожжение, лишь бы войти в рай со своими душами. Тоже понятие о недоступности рая должно было оправдывать и сожжение рабов и приближенных чиновников вместе с умершими князьями, как узнаем из Димешки68. С верованием в недоступность рая, славяне соединяли верование в наслаждения, ожидавших в нем тех, которые были достойны в него переселиться. Они воображали себе его чудесным садом, как видно не самого значения этого слова69 и садом не земным, а находящимся где-то в небесах, во владениях бога солнца и света, как рассказывают об этом предания словаков и хорутан, садом вечно зеленым и цветущим, откуда семена жизни залетают и на землю, жилищем божества и души чистых, безгрешных70.

Впрочем, рисуя себе жизнь загробную со всем разнообразием условий жизни здешней, они верили, что не всех ожидала по смерти одна и та же участь; что и там, как здесь, они могли терпеть лишения и страдать, если того заслуживали своей неправотою. Их страшило рабство на том свете. Послы Игоря, присягая не нарушать мира с греками, давали такую клятву:

«Елико их есть нехрещено, да неимут помощи от Бога ни от Перуна, да не ущитятся щиты своими, и да посечени будут мечи своими, от стрел и от иного оружия своего, и да будут раби в весь век в будущий»71, если изменяют слову.

По словами Льва Диакона Калойского, Русские никогда не сдавались неприятелю, но, вонзая меч под сердце, сами себя убивали, будучи уверены, что убитые в сражении, по смерти своей, или по разлучению души с телом, служат в аде своим убийцам; а пленных, при погребении воинов, а может быть и в других случаях, убивали с мыслью, что они будут на том свет рабами павших в битв72. Веря, что не всех ожидала на том свете одна и та же участь, славяне молили своих богов устроить её сколько можно лучше; верили, что молитвами других можно искупить себе помилование и после бессмертного искуса, с этой целью совершали поминовения усопших, принося по них жертвы в моления73. Недостойный божеского прощения погибал, по верованию славян, в неугасимом огне «пекла».

Слово «пекло», как остаток языческой старины, сохранилось и до сих пор почти во всех наречиях славянских, и в давние веки перешло из них и к соседним народам74. Славяне представляли это пекло под землею, где живут злые духи огня и тьмы и откуда появляются на землю, на страхи боязливым. Понятие о подземном царстве огня сохранилось до сих пор: хорутане рассказывают о провалах между горами, туда ведущих; словаки местом входа в пекло назначают пропасти горы Сытна, и злого духа называюсь духом пропасти, пропастником, препадником; о пропастях ада говорят и предания чехов, поляков, лужичан75…

Несмотря на эти опасения славянина язычника, для него всегда оставалась надежда заслужить от богов прощение за грехи. Его религия не была религия отчаяния: она оживлялась мыслью о благости богов и страх кары соединялся в ней с возможностью очищения. Славянин очищал себя при жизни молитвой и жертвой, а по смерти обрядом сожжения тела и обрядом поминовения, молитвами и жертвами других.

Один из символов очищения, в постройке храма, окруженного водою, отмечен как мы видели, у Адама Бременского; об очищении водою говорят и уцелевшие обряды праздников Весны, Купалы и пр. К ним же относятся и обряды потопления вроде тех, о которых вспоминает Лев Диакон, рассказывая об обряде погребения убитых в сражении, когда грехи мёртвых очищались смертью живых существ. То же самое вольное и невольное участие живых существ и в очищении человека огнём видим в погребальном обряде сожжения, в скакании через огонь, и т. д. К символам очищения принадлежало и очищение кровью, закланием. Понятие об очищении грехов смертью живых существ сделалось источником жертв смертных, столь обычных, как увидим, в богослужении славянском, источником не единственным, но могшим сделаться в своё время главным и довести наконец язычников славян до принесения в жертву людей. Трудно понять смысл этой языческой тайны очищения; но нельзя сомневаться, что в неё верили славяне и считали её одной из самых важных тайн богослужения.

Таковы были главные догматы язычества славянского вообще и особенно в отношении к богослужению. Теперь перейдем к рассмотрению самого богослужения.

– Поклонение богам земным и небесным требовало святилищ, и в той мере как различны были боги, различны должны были быть и сами святилища. Поклонение богам состояло в молитвах, жертвоприношениях и гаданиях: ими надеялся Славянин умилостивить богов, освятить и очистить себя от грехов и познать их волю. Обряды богослужения были многообразны и, опираясь на верование в благость богов вели за собою весёлые пиршества.

1.Прокопий De bello Gothico. 3, 14.
2.Гельмольд. Chronicon Slavorum 1: 84.
3.Нестор по Лаврент. списку. Полн. Собр. Лет. 1 Спб. 1846; стр. 20 и 23.
4.Гельмольд. 1: 53. 2: 12.
5.Гельмольд. 1, 6, 11. 12. и пр. Саксо грам. Historia Danica. 14. (rec. Р. Müller et 1. Welschov. Hawn. 1839). 823, 826.
6.Колар: Národnie Spiewanky Slowakúw. Budin. 1834. 1. 422. Палкович: Böhm. Wörterbuch. Presburg. 1821. 2. 1711. « Stary buoh.»И у немцев «der alte Gott». (Grimm, 19). У Сербов: «стари крвник» (Вук, Песне. Ст. изд. 2. 244).
7.Свотлик, Vocabularium Latino-Serbicum. Budischin. 1721. (без означ. стр.) под слов: idolum и пр.
8.Смотр. ниже, а также Касторского: Начертание Слав. Мифологии. СПБ. 1841. стр. 130–138, 178–182.
9.Нестор, 34. Слово о Полку Игор. в Русск. Достоп. 2, 62 и 214. Юнгмана Slownik Ces. 4. 349. Снегирев: Русские в пословицах! М.
10.Нестор. 20, 23, 31, 34, 50. Слово Христолюбца у Востокова, Опис. Рпсей Румянц. Муз. Спб. 1842 стр. 228 и 229. Вацерад в Словаре у Шафарика и Палацкаго, Denkmäler der Böhm. Sprache. Prag. 1841. стр. 220. Колар, ib. 1, 67 и 407.

11.Восточ. сказания об этом у Шармуа, Rélation de Masoudy etc. Mémoires de l’Acad. de S Pbg. 6-éme serie, 2: 319 и 326. Халкондила y Стритера, Memoriæ populorum. 2. 1061. Слово Кирилла в Москвитянине на 1844 год. 1: 243. Кирилл Туровский в Памятниках Словесности 12 века. М. 1822. Стр. 19. Особенное исследование мое об обожании солнца древними Славянами помещено в Журн. Мин. Народ. Просв. за 1846 г. № 7.
12.Весифшах у Шармуа, ib. 326. Его слова подтверждаются народными прсданиями и повериями Шафарик, Slow. Starozitnosti. Praha. 1837. Стр. 587. и пр.
13.Пракопий. 3: 14.
14.Масуди. ib. 340.
15.Френ, Jbn Fozlans Berichte S.Pbg. 1823. Стр. 9.
16.Титмар Chronicon. 6: 17, 7. 47.
17.Длугош, Historia. 5: 9. Перевод Григория Назианзина у Кеппена, Библ. Листы, 1825.№7. 88. Слово Христолюбца. ib. 228
18.Гельмольд. 1: 53. Вацерад. ib. 211.213, 215, 216, 217, 231. Прокопий, Chronicon Slavo-Sarm. Warsz. 1827. 113. Мнение о нем Гримма, Deutsche Mythologie (2е А.) Gött. 1844. 643.
19.Гельмолъд. 1: 84
20.Вацерад ib. 211,223, 225.

21.Слово о Полку Игореве. ib. 28, 62, 78, 92 «Погибашеть жизнь Даждь-Божа внука».-«Въстала обида в силах Дажь-Божа внука» Срав. «Петм. было песнь Игореви, того (Трояна) внуку» – а выше: Почнем же братие повесть сию от старого Владимира». Внук–потомок: Ярославе и вси внуци Всеславли».
22.Ипатьев. Лют. в Полном собр. Рус. летописей. Спб. 1843. 2: 5.
23.Титмар. 6: 17. Письмо св. Бруна к Генриху 2 (Pertz, Моnumenta Germaniæ Hanover, 1829. 5: 812). Слово Христолюбца. ib. 228. Срав. Casopis Ces. Mus. 1844 Стр 486.
24.Прокош. 113. Дуглош. 5:9
25.Масуди ib. 320. Видукинд, Res gestæ Saxoniæ. 3:68 Вацерад, ib. 224
26.Жур. Мин. Нар. Просв. 1846. Дек. Отд. 2.210
27.С. Враз, Glasi iz dubrave Zeravinske. Zagreb 1841. Стр. 118–119.
28.Слово Христалюбца. id. 229
29.Памят. Слов. 12в. 179

30.Слово Даниила Заточ. в Памятниках Слов. 12 в. стр. 236 «Дети бегают рода».
31.Калайдовича, Иоанн Экз. Болг. М. 1824. Стр. 212.
32.Слово о Полку Игор. ib. 202 Слово Даниила Заточ. ib. 231. Зане не процвете часть моя Поведаху ми, яко той ости суд Божий над мною, и суда де Божия ни хитру уму ни горазну не минути. Суд ли то Божий, не вем, Княже, едали ты веси. Друзи же мои и ближнии ведят тес и отвргошася мене». В печатном у Калайдовича это место пропущено. В. С. Караджич, Српске пословице. Цетинь. 1836. Стр. 196, 244.
33.Краледвор. рпсь. 4-е изд. Прага). 4: 145, 158. 6: 136.
34.В. С. Караджич, ib. 54. Песня Хорутанская записана мною в Зильской долине: в Каринтии. О ней Ярник, Versuch е. Etymologikons der Sloven. Mundart. Klagenfurt. 1832. Стр. 202.
35.Ибн–Фоцлан у Фреяа, id. 9. Гельмолъд. 2: 12. Сефрид, Vita S. Ottonis. 54 (Acta Sanctorum. Jul.1).
36.Масуди, ib. 319.
37.Нестор. 71.
38.Саксо грамматик. 827.
39.Титмар; 4,17. О знамениях озера Гломачского. 1,3
40.Перевод Григория Наз. ib. 89.

41.Слово Кирилла, ib. 242–243
42.Нестор. 73.
43.Кирилл Туровский, ib. 19. Устав Владимира в Дополнениях к Историч. Актам. 1846. N. 1.
44.Калайдовича, Иоан Экз. 211–213. С. Строева, Описание памятников Слав. руск. литературы. М. 1841. Стр. 125.
45.Вацерад, ib. 217.
46.Сефрид. 129.
47.Смотр. Колядные песни у Паули( Piesni ludu Rus. Lwow. 1839. I.10.16– Piesni ludu Pol. Lwow. 1840. Стр. 9–10) Колара( Zpiewanky, I. 409) Корытки ( Pesme Krain. Noroda. Lublana. 1839. I.19)и пр.
48.Нестор, 31. Вацерад,ib. 229. Сефрид. 129.
49.Ибн-Фоцлан, ib. 7–9. Гельмольд 1:6, 2:52.
50.Краледвор. Рпсь. 4:204. 6:140, 181.

51.Титмар. 6:17. Адам Брем. Histor. Eccl. 4:12. Гельмольд. 1:23. 2:12. Саксо грам. 826, 830, 842. Сефрид, 134. Эббо, 80. Книтлина Сага, 122.(Historia pirat. jomens. Hafn 1842. Стр. 350). Вацерад, ib. 226. Дуглошь. 5:9.
52.Нестор. 20. 31.
53.Гельмольд 1:84. Срав. 1:53. Эббо, 65. Сефрид, 158. Ипатьев. Лет. 5. Книтлина-Сага, 122 (ib. 349, 350). Саксо грам. 844.
54.Титмарс. 6:17. Краледв. рпсь 6:46.
55.Сага Олава Тршвесона. 6. (Рус. Истор. Сборник. 4:47).
56.Гельмольд. 1:53. Malum deum sua lingua Diabol sive Zcerne- boch, id est nigrum deum, appellant,-bonum que Belboch (последние слова пропущены, вероятно, писцом).
57.Густин. Лет. в Полн. Собр. Лет. 2:273.
58.Геннинга, Рисвый Словарь Люнсебур. наречия под слов Schwarz и Teufel.
59.Л. Штур, Cesta do Luzie. Casop. Ces. Mus 1839. Стр. 476, 477. К. Прейскер. Blicke in die vaterländische Vorzeit. Leipzig. 1841. 1:186. и след. Урочище Белые бош(лес и луг) находятся у большой дороги от Москвы к Троице, не доезжая 15 верст, близь села Городка. На Реге (в Померании), близь ея устья в море, был остров с монастырем, называшийся именем Белбога. Codex Роmе- raniae diplomat. Greifswald. 1843. Стр. 70.

60.Edda Sæjimundar hins froda 3. Hafn. 1828. 498 и след. Парбут Dzieje narodu Litewskiego. Wilno. 1835. 1: 26–29. Ср. Гримма, Deut. Myth. 952–954 и след.
61.Краледв. рпсь 4: 218 224. 6: 161–164, 229 232, 10: 17–20. В параллель с этими выражениями можно поставить место из (слова о полку Игоревом: «изрони жемчюжну душу из тела чрез злато ожерелье». Слово о полку Игор. ib. 180.
62.Мацевский, Pamietniki Slowian. SPB. 1839. 2: 107.
63.Адам Брем. Historia Eccles. 2: 11.
64.Длугошь. 5: 9.
65.Нестор. 6. Краледвор. Рпсь. 4: 224. Маврий, Strategicon 11: 5. (Шафарик, Slow. Star. 969). Лев Диакон, Historia. 9: 6. Винфрид Бонифаций в письме 72 (Шафарик, ib. 843). Титмар. 8: 2 Альберик, 1, под г. 751. Масуди, ib. 314, 317. Димешки, ib. 353. Ибн. Фоцлан. ib. 11–21.
66.Масуди. ib. 317.
67.Ибн-Фоцлан. 17–21.
68.Димешки, ib. 353.
69.Юнгман. Slownik 3: 786. Линде, Slownik jezyka Pol. 3: 16–17. Шимкевич. Корнеслов Рус. Языка. Спб. 1843. 2: 37.

70.Предания о рае сохранились в сказках. См. Журн. Минис. Нар. Просв. 1846. №7: там, в статье об обожании Солнца, отмечены некоторые из этих преданий.
71.Нестор 20. По другим спискам: «в сий век и в будущий».
72.Лев Диакон. 11: 6. 8.
73.Адам Брем. 2: 11. Длугош. 5: 9. Номинальные обычаи, смешавшись с христианскими, остаются отчасти и до сих пор.
74.У восточных и северозападных Славян–пекло (peklo, pieklo, pjekuo); у югозападных–пакао (поко, паку, и т. д.); у Литовцев– рéklà, у Мадьяр–pokol.
75.Колар, ib. 1: 18, 429. Его же, Wyklad ku Slawy dcere. Pest. 1832. 403. Юнггман, ib. 3: 682. Ланде, ib. 2: 1120–1121. и пp.
Слитно ли с понятием о пекле, или по суеверию особенному, Славяне боялись и совершенного уничтожения бытия по смерти: остатки этого неверия бессознательно сохраняются и до сих пор. Так между Русскими заклинаниями есть: «исчезни!» или: «сгинь ты, пропади!» У Сербов есть подобное заклинание: «не стало те нити душе твоjе»! У них же поговорку: «изгинуо као невjерац» У всех Славян есть сравнения смерти злодеев со смертно животных. У всех Славян есть заклинания, чтобы Бог наказал неправого смертью: «Бог меня убей, бий тя сила божа, niech mie pan bog zabije, zoby mje boh zabiu, да ме бог убиjе, правота боже» и пp.: под смертью, в смысле языческом, разумелось тут, конечно, совершенное уничтожение. Сюда же принадлежит и свидетельство Титмара (1: 7,) что по верованию Славян временная смерть окончит всё.

Далее… Глава первая. Святилища Богослужения.  1. О местах поклонения стихийным божествам воды (19–23) и огня (23–26);

Святилища Богослужения. Поклонения Воде и Огню.
Русь Угорская. Срезневский И.И.

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*