О языческих жертвоприношениях

Исследования о языческом богослужении древних славян.
Срезневский И.И.

Глава вторая.
Обряды Богослужения.
3. О языческих жертвоприношениях.

Молитвы сопровождались жертвоприношениями. Между ними нельзя не отличать простых возношений от собственных жертв. С первыми соединялось или понятие об освящении приносимого, об отрешении от него зла божеством, злу враждебным, или мирное чувство благодарности божеству, принимающему милостивое участие в судьбе; и делах человека, благому, заботящемуся о своём создании, ему помогающему, чувство благодарности человека, в простоте сердца верующего, что божеству может быть приятно это чувство, как бы ни было оно выражено. С собственными жертвами, напротив, соединялось понятие о божестве, хоть благом, но разгневанном и страшащем, которое надобно было умилостивлять, у которого надобно было испрашивать пощады, которое в самой пощаде остаётся грозным, требующим смерти, крови и огня, как искупление злом меньшим зла большего.

Возношения богу нельзя смешивать ни с данью храмам, ни с произвольными дарами, которыми так богаты бывали храмы славян; дары и дани были следствием усердия к вере и ценились по богатству, будучи притом независимы от богослужебных обрядов; возношения принадлежали к богослужению, не получая важности по мере своей ценности. Не мудрено, впрочем, что и некоторые из даров принимаемы были с богослужебным обрядом, как возношения, что отчасти уже видели мы в обозрении поклонения богам земным. Собственными возношениями должно считать благовония, яства и оружия: о них есть свидетельства, довольно разнообразные и любопытные.

Гримм полагает, что северным язычникам были неизвестны благовонные курения как жертвы272. Может быть, германцам и действительно нет; но славяне знали этот символ возношения мысли к божеству и совершали его двумя способами – или просто раскладывали огонь, или сожигали курения. О первом способе возношения свидетельствует обычай разложения огня, сохранившийся до сих пор у многих славян, не совсем забывших древние языческие обряды.

Судя по этому обычаю, торжественное возношение пламени совершалось преимущественно два раза в год и праздник Коляды, или Новогодия, и в праздник Купалы, или Креса – в половине года273. Перед идолом Перуна, по уверению летописцев, пламя возношения горело постоянно: «ему же яко богу жертву приношаху и огонь неугасающий з дубового древия непрестанно паляху»274.

Возношения пламени соединялись у язычников славян, как мы видели, с обожанием огня. О курениях, как возношениях перед божеством, свидетельствуют, жизнеописания св. Оттона, а также и закопченные сосуды, находимые в земле, в которых доселе остаются следы пахучих веществ, и янтаря. Курение янтарём и теперь ещё на Рюгене (прежней Руяне) считается священным, в чём нельзя не видеть остатка языческой старины. В числе этого рода возношений нельзя не считать и возношения пахучими цветами и травами, венками из них, и т. п. Об этом было уже замечено выше. Между такими цветами были и васильки, как свидетельствует Ибн-Фоцлан, если только под названием «ri`han» не должно разуметь вообще пахучих трав275.

О возношениях яствами имеем свидетельств гораздо более. У Масуди читаем о приношении одному из идолов проса276. Константин Порфирородный, рассказывая о походах руссов, пишет, что они приезжали к острову св. Георгия и у огромного дуба приносили в жертву живых птиц, делали также круг стрелами и клали туда хлеб, мясо или что другое, что было у них277. Подробно описан подобный обряд у Ибн-Фоцлана, как он видел его в пристани Итиля совершаемым русскими купцами.

«Вошедши в пристань каждый идет на берег, с хлебом, мясом, луком, молоком и пьяным напитком, к высокому деревянному истукану, падает перед ним на землю и говорит: «Господи я приехал издалека и привез с собою столько-то невольниц, столько-то шкур соболей…. И пересчитав так свои товары, прибавляет: «вот тебе дар мой!» Потом кладёт перед идолом всё, им принесенное, и говорит: «Ах, если бы ты послал мне купца, у которого было бы много серебряных и золотых денег, который бы купил у меня все, что мне хочется, и так, как мне хочется продать!» Сказав это, он уходит. Если же торговля его идет худо и задерживает его долго, тогда он приходит в другой и в третий раз с дарами. И если все еще не достигаете того, чего желаете, то приносит дары каждому из маленьких идолов, окружающих большой, и молить их о заступлении, говоря: «Это жены, сыновья и дочери нашего Господа!» Он подходит к каждому идолу, просит их о заступлении и кланяется им смиренно. Часто случается, что после того он торгует легко и хорошо и продает все привезенные товары. Он говорит тогда: «Господь услышал мое желание; теперь обязанность моя возблагодарить ему»; он убивает несколько быков и овец, отдает часть мяса бедным, остальное приносит к большому истукану и к стоящим вокруг него малым и вешает головы овец и быков на дереве, которое вбито в землю (за малыми истуканами). Ночью приходят собаки и всё поедают, а положивший восклицает: «Господь благоволит мне; он принял мой дар»278.

О таких возношениях у русских говорит и сказание отечественные. Так в летописи Новгородской Пидиблянин, отринувши ше-стом плывшего Перуна, говорил ему: «Ты, рече, Перушище, досити еси пил и ял, а ныне плови уже проче»279. В слове Христолюбца говорится:

«И тако покладывают им требы и короваи им ломят… моленое то брашно дают и ядят… ставят лише кумиром трапезы котейныя и законьного обеда, иже нарецается беззаконьная трапеза, менимая роду и рожаницам»280.

В переводе Григория Назианзина читаем во вставке: «об требоу створи на студенци, дьжда имы от него»281. Это вспоминает о детской игре малорусской, во время засухи, когда приговаривается: «лий, лий, дожчику! наварю тоби борщику!» О хлебе-соли, как жертве благодарности Волге и морю, упоминается в песнях о госте Садко282. Что возношения яствами были в обычае и у язычников чехов, об этом свидетельствует песня Краледворской рукописи «о великом поражении»: «krmie bohem – сказано так – давались «w sumrky», и после битвы надобно было «dat pokrm bohowow»283.

У словаков сохранился языческий обычай бросать в потоки весною разные яства, как жертву. Там подношения были и у балтийских славян и, по словам Андрея, в его жизнеописании ст. Оттона Бамбергского, происходили ежедневно284. Саксо грамматик, описывая обряд празднества Святовида, рассказывает, что

«жрец выливал вино из рога, который держал идол, к ногам его в возлияние ему, и, наполнив свежим вином, не забывал почтить идола как будто он должен пить прежде жреца. К этому же возношению принадлежал и пирог сладкий, круглый и такой величины, что в вышину был почти на рост человека. Жрец, поставя его между собою и народом, спрашивал у руян видят ли они его. Когда они говорили, что видят, то он желал чтобы на следующий год его за пирогом совсем не было видно. Верили, что этот обряд способствует счастью народа и обилию следующей жатвы»285.

Обычай, описанный Саксоном грамматиком, до сих пор соблюдается кое-где в Малороссии. На щедрый или богатый вечер (31 декабря) каждая хозяйка готовит множество вареников, книшей, пирогов и, поставивши все это кучею на столе, затеплив свечу перед образами, накурив ладоном, просит мужа «исполнить закон». Отец семейства должен сесть на покути, за кучей печенья. Когда дети, пойдя и молясь, спрашивают: «де-жь наши батько?», он, вместо ответа, спрашивает их в свою очередь: «хиба-ж вы мене не бачите!», – и на отзыв их: «не бачимо, тату!», говорит им: «дай же боже, щоб и на той рûк не побачили». Этими словами он выражает желание, чтобы и в будущем году было такое же изобилие всего, как в настоящем286.

Как ни разнообразны известия, здесь представленные, о возношениях божеству яствами, нельзя не пожалеть о их скудости: из них мы почти не можем понять важности, какую должны были, кажется, иметь эти возношения в богослужении славянском. Нельзя себе представить, чтобы славяне с высоким понятием, какое имели о божестве, сколько бы ни было оно обезображено суевериями, могли соединять, на основании догматов своей религии, понятие о возможности кормить богов и яствами преклонять на свою сторону. Обряд мог быть исполняем и так, как его описал Ибн-Фоцлан; но должен был исполняться и иначе, не с целью кормить богов, а с целью возношением божеству освятить яства и потом потребить как освященное. Это мы видим из описания Христолюбца; но к сожалению из его слов не можем заключать, в чём именно состоял обряд освящения яств, в каких случаях был совершаем. Если дополнить его слова тем, что говорят Андрей и песни Краледворской рукописи, то можно думать, что обряд освящения яств совершался ежедневно, что язычник славянин всякий день желал потреблять яства и пития освященные.

 

Тот же самый характер, освящения яств должны были иметь и возношения оружия: это видно из того, что возносимы были оружия врагов, всегда более или менее противников веры; всё, что ни принадлежало им, могло считаться нечистым, оскверненным. О возношении вражеского оружия говорит песня Краледворской рукописи «о великом поражении»: «tamo k wrehu pohrsiebat mreh i dat роkrm bobouom, i tamo ohom spasam dat mnostuie obieti, a iim hlasat milich slow i iim oruzie pobitih wrahow»287. О таком же возношении вражеского оружия говорит и жизнеописатель св. Оттона, Сефрид288. Очень не мудрено, что многие из этих возношений оставались собстсвенностью храма; но это не изменяло характера обряда: священные оружия могли быть потом употребляемы в походе, если не кем другим, то воинами храмовыми, вместе со священными знаменами, значками в виде орлов Святовида и т. п.

Что касается собственных жертв, то они были вообще двух родов : жертвы заклания и жертвы сожжения. От тех и от других нельзя не отличать принисения в жертву людей.

О жертвах заклания упоминает уже Прокопий, говоря, что славяне, поклоняясь богу молниеносцу, приносили ему в жертву быков и другие приношения, – что они, видя себя удрученными болезнью или близкую смерть в бою, обещались богу принести жертву за спасение жизни, и избежав опасности, приносили в жертву обещанное, думая, что этой жертвою спасали себе жизнь289. Масуди упоминает о жертвоприношениях славянских только вообще290. Почти в таких же общих выражениях говорит о них и переводчик Григория Назианзина: «Ов несжщим богом жьреть… ов рекж богьниж нарицает и зверь живжщ в ниеи тако бога нарицая требж творить. Ов дыю жьреть, а другыи дивии… Ов моущьн скот творя оубиваиет»291. Здесь в отношении к жертвоприношениям замечательно последнее выражение: оно намекает на давний обычай заклания жертв и вместе с тем заставляет догадываться, что этот обычай в последствии времени был заменен другим, символом заклания. Он сохранился и до сих пор в некоторых местах России и в Карпатских горах, где, по случаю выгона стад на пастбище весною, селяне, празднуя для пастухов пир, приготовляют к нему пирог в виде овна, для того, чтобы он, как жертва богу, был зарезан рукою главного бачи и потом берегся у пастухов как лекарство для овец292. Ясно о жертвах заклания Русских говорит Нестор: «жряху бесом, оскверняху землю теребами своими и осквернися кровьми земля Руска и холм от»293.

Упоминает о них и Митрополит Илларион в своем слове, замечая, что, освятившись учением Христовым, «уже не жртвенные крове вкушающе погибаем294. В житии князя Константина Муромского говорится об обычае заклания коней при совершении обряда погребения295. Из писателей иностранных о жертвах заклания у русских говорит Константин Порфирородный и Ибн-Фоцлан. Первый упоминает о бросании жребия о птицах, должно ли их есть, или убить, или живых выпустить на свободу. Сходное с этим есть в слове Христолюбца: «и куры им режут», и у Льва Дьакона – о приношении в жертву петухов при обряде погребения296.

Ибн-Фоцлан рассказывает, как было уже замечено, что в знак благодарности русские заклали своим богам быков и овец и вешали головы овец и быков на дереве, воткнутом в землю за идолами297. Последний обычай сохраняется отчасти и теперь у русских и у некоторых западных славян. Венды, подобно русским, имели обычай – говорит Преторий – для предохранения от скотного падежа ставить по забору вокруг конюшен и хлевов мертвые головы лошадей и коров, равно и тем лошадям, которых, по народному поверью, мучит домовой, клали лошадиную голову под кормом в яслях, веря, что это уничтожает силу домового над лошадью. В другом месте рассказывая об обряде погребения, Ибн- Фоцлан описывает и жертвоприношения, совершавшиеся при этом:

«Принесли собаку и, разрубив пополам, бросили в ладью;… привели двух лошадей, которых гоняли до тех пор, пока они покрылись потом, разрубили их мечами и мясо бросили в ладью; привели и двух быков и также бросили в ладью разрубленных: наконец взяли петуха и курицу, зарезали и бросили туда же»298.

О приношении в жертву козла есть предание, сохранившееся в народной обрядной песне:

«За рекою, за быстрою – леса стоят дремучие: во тех лесах огни горят, огни горят велите; вокруг огней скамьи стоят, скамьи стоят дубовые; на тех скамьях добры молодцы, добры молодцы, красны девицы, поют песни колёдушки. Во середке их старик сидит, и он точит свой булатный нож; возле него козел стоит… Хотят козла зарезати»299.

Но свидетельству Длугоша, были в обычае жертвы заклания и у поляков: в жертву приносимы были овцы и быки, во время празднеств, на который собирался народ300. Были они в обычае и у балтийских славян. Титмар пишет, что Лютичи, отправляясь на войну, поклоняются храму Ретрскому, а возвращаясь из счастливого похода, приносят богам дары, посредством жребиев и коней узнают, какая жертва может быть угодна богам, и смиряют гнев их кровью людей и животных301. Гельмольд рассказывает о них так:

«Боги имели своих жрецов, свои жертвоприношения и разнообразное служение. Жрец посредством жребия определял празднества, посвященные богам, и тогда сходились мужи и жены с детьми и приносили богам в жертву быков и овец. По заклании жертвы жрец пил кровь, чтобы иметь более силы понять божественные предсказания, потому что кровь, как многие думали, помогает вызывать духов. Принести по обычаю жертву, народ начинал пиршество»302.

Саксо грамматик при описании осеннего празднества Святовидова, не забывает также заметить, что жители острова Руяна, собравшись перед храмом, приносили в жертву зверей по закону, и потом совершали торжественно пиршество, потребляя на нем жертвы, по окончании храмового обряда303. Об этом ежегодном принесении жертв Святовиду упоминает и Гельмольд304. У чехов должен был существовать также обряд принесения жертвозаклания; впрочем, свидетельство Козьмы Пражского о нем едва ли должно быть принимаемо совершенно так, как оно есть.

«Чехи – пишет он – преданные глупым-суевериям, боясь неудачи в войне, обратились к колдунье; и спрашивали её, что нужно сделать, чтобы война была для них счастлива. Колдунья, объятая пророческим духом, отвечала им немедленно, что если они хотят быть победителями, то должны прежде всего совершить волю богов, и советовала принести в жертву осла, надеясь, что этой жертвою умилостивятся боги и помогут в битве»305.

Здесь не может не казаться странным то, что в жертву приносится осел : едва ли это не описка.

– Из данных, здесь представленных о жертвах заклания, извлекаются следующие выводы:

– Эти жертвы возносимы были ежегодно в честь божеств во время празднеств, им посвященных, и кроме того при других случаях, когда надобно было умилостивлять богов; так и при совершении обряда погребения. Иногда они совершались торжественно жрецами, иногда же самими теми, кто желал принести жертву.

Что должно было быть принесено в жертву, определялось, если не всегда, то по крайней мере в некоторых случаях, гаданием. Обыкновенно приносились в жертву домашние животные напр. быки, овцы, козы, или птицы — куры, петухи, при погребении в жертву приносили лошадь, собаку, петуха. Во время принесения жертвы совершались гадания, и при этом жрец, для того, чтобы воодушевиться силой предвещания, пил кровь жертв. Но принесения жертвы, часть её иногда раздавалась нищим, а остальное оставалось перед идолами; иногда же принесенное в жертву было употребляемо, как яства на пиршестве, следовавшем за богослужением. Этот последний обычай показывает, что жертвы заклания имели сначала близкое сходство с возношениями яств, что закаляемое животное приносилось в жертву, как яства, которая религиозным обрядом должна быть освящена, отрешена от осквернения: вот почему и приносились в жертву только животные, употребляемые в пищу.

В последствии обряд мог потерять своё значение и получить новое: могли поверить, что смертью животного можно защитить себя или своё животное от смерти и другого подобного бедствия. Вот почему в иных случаях приносимое в жертву не закалывали, а душили или топили в воде; вот почему могло постепенно войти также в обычай заменять при жертвоприношении живое существо его образом, из чего нибудь сделанным, или же самый обряд заклания заменять приношением в жертву головы животного. Из некоторых данных, которые имеем об этом последнем обычае, видно, что жертвы могли приносить и злому богу, человеку враждебному, или же что тем, что было освящено, как принесенное в жертву божеству благому, можно было защищаться от зла и духов, злом живущим. Во всяком случае жертвы заклания имели двоякий характеры и характер освящения, и характер дара, приношения, лишения себя для богов, с надеждой быть вознагражденным от них чем нибудь большим.

Жертвы сожжения имели только характер дара, приношения. Что и они были очень обычны у славян северозападных и восточных, это доказывается остатками, находимыми в городищах и в других местах, где они совершались, множеством пепла, угля, недогорелых костей животных, и т. п. Как описание современное, приведем здесь то, что находится в песне Краледворской рукописи «о великом поражении». Честмир, отправляясь на войну «pode wsie drua wzlozie obieti bohom». Воймир, одержавши победу, chtiesi obiet wzdati bobom w siem ze miestie, w siem ze krocie slunce»; но отложил по совету Честмира и возопил к богам: «Ne ziarste sie, bozi, suemu sluze, ez ne pali obiet w dniesniem slunci». Честмир coветовал ему тогда: «Dluzna obiet bohom, uece Cestmir; a ninie nam na wrahi pospieti; ninie wsedni ti na rucie konie, proletni lesi ieleniem skokem, tamo w dubrawu. Tam s cesti skala bogom zmilena, na ieie wrh obietui bohom, bohom suim spasam, za wicestuie w zadech, za uicestuie w prsisedie. Neze sie poznaie, ze slunce pokroci na twrdosti nebes, stupis tamo na miesto; a neze slunce postupi vterim krokem i krokem trsietiem nad wrsini lesne, doidu voi tamo, kdie obiet tuoie pouieie w slupech dimu: pokorsi sie wsie voiska, tudi iduce.» И Воймир перелетел через леса в дубраву, «nа wrsie skali zanieti obiet bohom suim spasam za uicestuie wzadech, za uicestuie wprsiedie, im obietoua kraucu boinu».

Любопытно тут описание самого обряда сожжения жертвы: «Plapolase obiet i blizise sie uoi k uualu, iz uuala wzhoru w dubrawu. Uoi ozuucieni hlukem idu po iednom, oruzie nesuce; prokni ida kol obieti, bohom slauu hlasase, i zachazeie zezwucie ne meskase, i kehdi dochazese posleda uoiew, wskoci Voimir na suoi ruci komon»306. Если так совершались жертвы сожжения и всегда, то можем заключить, что и при этих жертвах, как и при жертвах заклания, приносимы были домашние животные, что эти жертвоприношения были общенародные, и что, наконец, они были совершаемы великолепно, но не жрецами, если только князья не имели по своему сану прав жреческих. Такие жертвы были в обычае и у других славян, которым не чужды слова «жертва» или «жаризна» видимо происходящие от «жрети» – сожигать307.

Жертвы сожжения сопровождали иногда погребальный обряд. Не надобно, быть может, считать жертвоприношением сожжения коней вместе с трупами мертвых, которым в жизни они принадлежали; но то, что рассказывает Ибн-Фоцлан о сожжении вместе с мертвым уже закланных собак и двух лошадей, двух быков, петуха и курицы и еще одной курицы, у которой оторвали прежде голову, едва ли не относилось к обряду жертвоприношения, хотя и нельзя понять значение и цель обряда308.

Было у славян в обычае и приношение в жертву людей. Из современных свидетельств знаем об этом обычай у русских, поляков и балтийских славян; можем догадываться, что он был и не чужд и другим славянским народам.

«Привожаху сыны своя и дыцери – говорит Нестор – и жряху бесом, оскверняху землю теребами своими, и осквернихся кровми землю русска и холм от».

Уже из одного этого выражения можем заключать, что русские при жертвоприношениях заказали и людей: иначе бы, кажется, Нестор пролитие крови не назвал осквернением земли. В другом месте Нестор говорит яснее:

«Иде Володимер на Ятвяги, и победи Ятвяги, взя землю их, и иде Киеву, и творяще потребу кумиром с людьми своими. И реша старци и боляре: мчем жребии на отрока и девицю, на кого же падет, того зарежем богом. Бяше Варяг един – держаше веру хрестьянську, и бе у него сын красен лицем и душею, на сего паде жребии…. Реша пришедше послании к нему, яко падо жребии на сын твой, изволиша бо и бози собе, да сотворим потребу богом. И Рече Варяг: не суть бо бози, но древо…. не дам сына своего бесом. Они же шедше поведаша людем; они же вземше оружие, поидоша нань, и розьяша двор около его; он же стояше на сенех с сыном своим.... И посекоша сыни под нима, и так побиша я»309.

Митрополит Илларион подтверждает существование человеческих жертв у русских выражением: «уже не заколаем бесом друг друга310. Были человеческие жертвы и у поляков, как знаем из Длугоша: в жертву приносились  люди, взятые в плен на войне311. Об обычае приношения в жертву людей у балтийских славян говорит Титмар: этими жертвами Лютичи думали утишать гнев богов312.

То же говорит и Гельмольд, в жертву приносили христиан, в надежде, что такими возношениями можно радовать богов, и по жребию назначали, кто должен быть принесён в жертву. Святовиду приносилась такая жертва ежегодно, и жертвоприношение совершалось жрецом313. Гельмольд, Адам Бременский и другие немецкие летописцы рассказывают и несколько случаев принесении в жертву людей. Так принесён был в жертву Годескалк вместе со многими другими и пресвитером Эпионом; так и епископ Иоанн, взят будучи в плен, был бит палками, потом возим с поруганием по городам, и наконец, не отрекшись от христианства, в Ретре умерщвлён: ему оторвали руки и ноги, бросили на улице, а голову принесли в жертву Радагасту, как знаки победы; так богам принесены были в жертву изувеченные члены священников и монахов, скрывавшихся в церквах после разорения Мельдорна314.

– Изо всего злого видим что в жертву приносили таких людей, которых можно было не жалеть — пленных и христиан, – что, впрочем, жребий решал, кому быть принесенным в жертву, и что иногда выбор падал на юношей и девиц. Такое жертвоприношение не могло не соединиться с торжественным обрядом, и в некоторых местах он повторялся ежегодно. В жертву приносима была иногда только голова человека315.

Заметим ещё, что человеческими жертвами славяне воображали смягчать гнев богов и украшали религиозные торжества после войны или битвы. На это нельзя не обратить внимания: смерть человека одного или многих, на поле боя или на одре болезни, всегда религией славянской вызывала смерть другого человека или многих; после битвы или войны приносили людей в жертву, при погребении человека умершего лишали также, людей жизни. Источник того и другого обычая должен быть один и тот же.

Славянин боялся будущего посмертного, – столько же боялся своих грехов, сколько и смерти насильственной (может быть, по невозможности к ней приготовиться): то и другое готовило ему посмертное мучение; но с боязнью соединялась у него надежда на благость богов, на возможность их умилостивить очищением, и это очищение вера их находила в погибели животных и других людей. О такой жертве очищения рассказывает Лев Диакон:

«Как скоро наступила ночь и явилась полная луна на небе, руссы вышли в поле, собрали все трупы убитых к стене и на разложенных кострах сожгли их, заколов над ними множество пленных и женщин; а совершив эту кровавую жертву, погрузили в струи Истра младенцев и петухов, и таким образом задушили»316.

Если можно поверить, что была жертва очищения, жертва задушенная, а в этом кажется сомневаться нельзя, то надобно признать такой жертвой и погребальное торжество, как его описывает Ибн-Фоцлан.

«Если умер кто из знатных – говорит он – то его родные спрашивали у девушек и отроков, кто из них хочет умереть с ним, и кто подал раз свой голос, тот уже не мог отступиться. По большей части это делали девушки. Для обряда сожжения назначалась лодка, которую ставили на вбитые в землю бревна, между тем как вокруг стояли большие деревянные идолы, с человекообразными фигурами, так что лодку тащили на бревна мимо их. На лодку ставили пары, для того, чтобы на них одевать мертвого. Одевши его в богатое платье, вносили в шатер, бывший на лодке, и сажали его там, окружив яствами и питиями. За тем следовало принесшие в жертву собаки, двух коней, двух быков, петуха и курицы. Девушка между тем приготовлялась к смерти. Ее наконец раздевали, вводили в шатер, и там умерщвляли – задушали и потом зарезали. Ближайший из родных должен был после этого первый зажечь костер, за ним следовали и другие мужчины : каждый клал на костёр по пылающему полену. Костер разгорался, – и ладья с шатром покойником, девушкой, со всем, что было в ладье, сгорала»317.

И всегда у славян погребальный обряд сожжения сопровождался умерщвлением не только животных, но и людей; если ни кого другого, то по крайней мере женщины, жены или наложницы318. Для погибавшего была надежда, что он этим пожертвованием открывал себе дорогу в рай; такая же надежда была и для родных покойника, веровавших, что этими жертвами очищается душа его от грехов. Вот почему даже и после, при совершении поминок по душе покойного, весёлые песни и игры надгробные предупреждаемы были смертью какого-нибудь живого существа, как это видим и из обычая, сохранившегося кое-где у карпатских горцев и у хорутан, умерщвлять на могиле петуха, барашка и т. п. Все это было для язычников славян жертвой очищения. В последствии времени принесшие в жертву людей могло для них соединяться с каким нибудь другим понятием, напр, с понятием долга истреблять врагов, которые не могли не считаться и врагами божества; но не этим мог начаться обычай, столь дикий и безнравственный. Нельзя предположить себе ни для какого народа никакого безнравственного обычая, который бы не оправдывался в нём причиной, хотя и ложно, сумазбродно понятой, но всё-таки нравственной, согласной с правилами народной нравственности.

272.Гримм, Deut. Myth. 1. 50
273.Купальские огни сохранились у всех славян; огни колядные– более у славян юго-западных. Кроме того, кое-где возжигаются огни весною и осенью. Кажется, что каждая четверть года была празднуема возношением огней.
274.Густинская летопись. 207.
275.Ибн-Фоцлан. 15, 107.
276.Масуди. 320
277.Константин Порфир. 9.
278.Ибн-Фоцлан. 7–9.
279.Kapaмзин И. Г. Р. 1. пр. 463
280.Востокова Опис. р. Рум. М. 229.
281.Перевод Григория Наз Библиогр. Листы. 88
282.Древ. Рус. Стихотворения 226, 339.
283.Краледвор рпсь. 4: 41, 42, 234.
284.Андрей. 10
285.Саксо грам. 824–825
286.К. Сементовского Замечания. 36.
287.Краледвор. рпсь 6: 250–255.
288.Сефрид. 105.
289.Прокопий. 3: 14.
290.Масуди. 221.
291.Перевод Григор. Наз. ib. 88–89.
292.Я слышал об этом обряде в Шаришской столице, в Венгрии.
293.Нестор. 34. Треба-потреба (слово, известное и Вацераду. 227) употребляется вообще вместо жертвы. Если, впрочем, взять в расчет поль. trebić и Луж. Trjebić-wutrjebać (кастрировать), то треба должна означать только жертву заклания. Фрейзин. Отр. 2–й: Oztanem zich mirzcich del ese sunt dela sotonina, ese trebu tuorim, ese bratra oclevuetam. etc строка 20. У Люнебург. славян словом treba (trewa-triwe) назывались Рождественские святки. Геннинг, под слов. Weihnacht.
294.Илларион в Прибав к Твор. Св. Отцов Часть 4: 236.
295.Карамзин. И. Г P. 1. пр. 236.
296.Константин Порфир. 9. Востоков. ib. 228. Лев Дьакон, 9: 6.
297.Ибн- Фоцлан. 9.
298.Преторий, Weltbeschreibung. 2: 162–163
299.Снегирев ib. 2: 69
300.Длугошь. 5: 9.
301.Титмар. 6: 17.
302.Гельмольд, 1,56. Сравн. Анонима» Chron Slav 18 Lindenbrag. Scriptores
303.Саксо грам. 824 .
304.Гельмольд 2: 12
305.Козьма Праж 1: 97.
306.Краледвор. Рпсь 4, 22, 123–124, 135–130, 143, 152, 155–157, 104–170. В Чеш. жертв называется obét` (Вацерад. 219. Юнгман 2: 761), как что ибещанное: о жертвах по обещанию упоминают многие современники.
307.Они употребительны у многих Славян, жертва (жьртва) почти у всех юго-западных (известно было и Вацераду. 231); жаризна– у поляков, (z’arzyzna) и Словаков. Сравн. жаровище (по Вацераду – pira, rogum. 230). Жрети одного корня с горети, по обычному смягченно г в ж (гоить-жить; горло- жерло; горы- жары (Словац, galbns лат.), gelb (нем.)-–жёлтый; glans, glandis (лат.)-желудь, galle (нем. )-желчь; ganne (Лит.)-жена и пр.
308.Ибн-Фоцлан. I5, 17.
309.Нестор, 35
310.Илларион, ib. 235
311.Длугошь, 5: 9
312.Титмар, 6: 17.
313.Гельмольд. 1: 52. 2: 12. Анонима Chr. slav. ib 211
314.Гельмольд. 1: 23. 2: 12. Адам Брем. 4: 12, 167 (Срав. Гельмольд, 1: 23. Петерсен Dе Dansker toge til Venden 2: 3 Annaler for Nordisk oldkyndighed Kiöbenhavn 1838 2. Ср. Гельмольд 1: 16.
315.Бернгарди, Bausteine zur slaw .Mith. 2 .Jahrbücher für Slav. Lit. 1843. 391–392.
316.Лев Диакон. 9: 6
317.Ибн-Фоцлан, 11–21.
318.Маврикий, 11: 5. Титмар, 8: 2. Масуди, 317 и пр.

Далее… Глава вторая. Обряды Богослужения. 4. О гаданиях жребием и прорицаниях.