Суббота , 14 Декабрь 2024
Домой / Новое время в истории / Помощь антиосманским силам

Помощь антиосманским силам

«Босфорская война».
Владимир Николаевич Королёв.

Глава XII. ЭФФЕКТ БОСФОРА.
3. Помощь антиосманским силам.

«Исследование истории морских походов казаков на Турцию, — по мнению Я.Р. Дашкевича, — даёт возможность выявить своеобразную очередность: они усиливались в те годы, когда Турция впутывалась в новую войну на Востоке или на Западе. Очевидно, Запорожская Сечь имела в своём распоряжении сведения о внешнеполитическом положении Турции и использовала их в стратегическом плане».

В главе VIБОСФОРСКАЯ «ТЕХНОЛОГИЯ», «Оборона и наступление«, мы уже частично касались этого вопроса. В самом деле, запорожские казаки, были хорошо информированы о международных делах Османской империи. Даже по отрывочным источникам, относящимся к Войску Донскому, можно увидеть, что оно постоянно собирало информацию и, конечно, затем её анализировало в целях использования.

Приведём примеры только по одному 1646 году и в отношении Средиземноморья. В 1646 г. казаки захватили на море турецкий «подвозок» (транспортное судно) вместе с чавушем, кади и другими людьми, направлявшимися из Стамбула в Азов,

«а которые… грамоты с чеушем были, и те… грамоты казаки взяли ж». Пленных допросили о столичных «вестях».

Один из взятых в плен, «побусурманенный» русский мужик Мартын Григорьев, присланный затем в Москву, показал, что всё войско Турции и все служилые люди из Кафы пошли под Мальту, что там, как говорят, побито турок «с 60 000 человек» и что русским послам в Стамбуле чинится «теснота» за присылку Москвой на Дон «вольных людей».

В том же году из Азова к казакам перебежали три татарина, которые рассказали о военных действиях на Белом море (Средиземное море) в ходе войны Турции «с немецким фрянским королем». О той же войне и боевых действиях под Мальтой сообщил «прикормленный» крымский татарин, приезжавший к донцам, после чего атаман станицы, которая направлялась в Москву, Т. Иванов говорил, что Азов объят паникой, ибо «помочи себе ис Царягорода не чают, для того что у турсково царя ныне война с шпанским королем, и посылает из Царягорода ратных людей на шпансково под Мальт». Ранее мы уже говорили о показаниях черкашенина Д. Мигалева, относящихся к тому же году и посвященных тем же военным действиям на Средиземном море.

Нет сомнений, что в руки казаков попадали самые разнообразные сведения о делах в дальнем зарубежье. Касаясь показаний одной из групп «выходцев» из османского плена, И.Ф. Быкадоров даже считает возможным утверждать:

«Их сведения о политических делах в государствах Зап[адной] Европы показывают несравненно больший кругозор, чем таковой обрисовывается в отписках московских послов своему государю».

И конечно, для казаков была важна прежде всего оперативная информация о флоте и армии Турции. В.П. Загоровский полагает, что когда в 1651 г. донцы вновь активизировали свою военно-морскую деятельность, османский флот, занятый венецианской войной, «не противодействовал казакам», и они добились больших успехов. Хотя утверждение о «непротиводействии» является значительным преувеличением, донцы явно учитывали положение на средиземноморском театре, а военные действия в том регионе облегчали казачьи набеги, в частности и в район Босфора.

Однако мы имеем дело со взаимосвязанными процессами и можем то же самое сказать об их средиземноморской составляющей: действия казаков на Чёрном море и Босфоре решительно способствовали усилению позиций западноевропейских противников Турции. Много сведений на этот счёт содержится в материалах посольства Т. Роу. Прежде чем обратиться к ним, напомним, что если Испания, Австрия, Венеция и ряд других государств были заинтересованы в ослаблении Османской империи, смутах и мятежах на её территории и казачьих набегах на ее земли, то французское и особенно английское правительства стремились направить силы Турции против своих европейских соперников — Испании и Австрии — и потому воспринимали действия казаков на Чёрном море и Босфоре, отвлекавшие эти силы, как сильную помеху собственным стратегическим интересам.

Именно по этой причине Т. Роу писал: «Если бы казаки оставили нас (в Стамбуле. — В.К.) в покое, то это было бы всё, что я желаю», — а позже желал им «небольшой удачи» в случае прихода на Босфор. Из-за того, что «нашествия казаков… удерживают армаду (турецкий флот. — В.К.) на Чёрном море к великой выгоде Испании», дипломат пытался содействовать правительствам Турции и Польши в урегулировании их отношений, а 2 октября 1625 г. вручил великому везиру своё «Рассуждение о договоре Испании с великим синьором», где, имея в виду заинтересованность Испании в казачьих набегах, прямо говорил об одном предполагавшемся пункте документа: «Что король Испании будет способствовать королю Польши удерживать казаков, более нелепо, чем сон».

Не удивляет в связи с этим, что в бумагах Т. Роу мы часто встречаем весьма недовольные реплики по поводу отвлечения османского флота из Средиземноморья. «Казаки, — писал дипломат Э. Конвею 21 февраля 1624 г., —…заставят нас пробудиться…» Поскольку капудан-паша готовит «армаду» против них, «Средиземное море будет два года без турецкого флота; до сих пор испанцы этого не замечают». Спустя год, в феврале 1625 г., посол информировал того же адресата о подготовке османской «армады» для обороны черноморского побережья от казаков и замечал, что

«таким образом Средиземное море будет свободно (от присутствия султанского флота. — В.К.) и испанец свободен, который… использует эти неурядицы в своих собственных целях». Известно, из сведений Т. Роу,  что в 1625 г., когда состоялся поход казаков с Яхьей, капудан-паше, пришлось собрав «все галеры Архипелага» выйти в Чёрное море».

Ещё через год, в апреле 1626 г., посол писал герцогу Д. Бэкингему, что поскольку турецкая «армада» приготовилась защищать черноморские берега и Босфор, «Средиземное море будет свободным к великому удовлетворению испанца». Наконец, 22 марта 1627 г. в письме Т. Роу Э. Конвею появляется приятное известие: «Капитан-паша кончает готовить два флота, один меньший, чтобы охранять Чёрное море, другой — чтобы навестить самолично Средиземное море, что весьма необходимо…» Выразив надежду, что он это сделает, посол, однако, далее сообщал, что татары недавно вторглись в Польшу и возвратились с добычей и 6 тысяч пленных, а «довольные поводом» казаки готовят 200 «фрегатов» «для отмщения». «Если этот слух подтвердится, то вся сила этого города (Стамбула. — В.К.) будет обращена на защиту, и моря Леванта будут оставлены…»

Подобные отвлечения сил турецкого флота и армии наблюдались и до 1620-х гг., и в последующий период. В 1614 г. в связи с казачьими нападениями на города Анатолии османское командование было вынуждено перебросить на Чёрное море свою «армаду» из Дарданелльского пролива. Мы уже отмечали, что только слухи 1646 г. о приготовлении Польши к войне и намерении короля послать запорожцев вплоть до Стамбула заставили турецкое командование ослабить натиск на Венецию. Действия казаков у Румелии 1652 г. понудили Стамбул «крайне спешно оттянуть на Чёрное море» часть своего флота, находившегося в Дарданеллах, на венецианском театре военных действий.

Из-за казачьей угрозы султаны и их военачальники не раз отказывались от проведения средиземноморских операций, в том числе уже начинавшихся.

«Всеобщая история о мореходстве» рассказывает, что капудан-паша в 1611—1612 гг. «с нетерпением выдерживал… нещастия», связанные с успешными операциями против турок тосканского, мальтийского и неаполитанского флотов.

«Для отвращения оных выступя из Константинополя (в 1612 г. — В.К.) с 33 галерами, он приказал всем архипелажским пашам собраться к нему со всеми галерами, какие можно было найти. Но между тем, как он таким образом готовился к освобождению городов (куда вторглись средиземноморские неприятели. — В.К) от ужаса принужден был оставить сей поход и итти против РУССКИХ морских наездников, которые, вышед из всех устьев впадающих в Чёрное море рек, опустошали султанские области, простирающиеся по берегам сего моря».

В письме султана Мурада IV польскому королю Сигизмунду III от сентября 1628 г. (нового стиля), т.е. уже после летнего нападения донцов и запорожцев на Босфор и других казачьих набегов этой кампании, говорилось, что люди из османских владений, как румелийских, так и анатолийских, жалуются на большие «шкоды» и разграбление поселений со стороны казаков, вышедших в море с немалым числом лодок. По этой причине, заявлял султан, мы, отказавшись от отправки флота на Белое море (Средиземное), послали везира и капудан-пашу Хасан-пашу для ликвидации тех «негодяев» и охраны жителей от дальнейших «шкод». В письме королю  Сигизмунду III от каймакама приводилась та же информация с указанием на множество казачьих лодок и разграбление и сожжение казаками многих поселений и с добавлением, что флот уже был отправлен на Белое море, но властям пришлось снова послать корабли на Чёрное море.

Средиземноморские противники Османской империи использовали отвлечение её сил на защиту от казаков для активизации собственных действий. В 1624 г., во время сильных казачьих набегов на Босфор и Прибосфорский район и борьбы капудан-паши с казаками и крымскими «мятежниками», «пришли в движение» мальтийцы, которые «взяли у корсаров Берберии пять больших кораблей», уведенных затем на Мальту вместе с командовавшим ими Османом Рейсом и 350 пленниками.

«В то время как все морские силы были заняты (действиями против казаков. — В.К.), — доносил 2 июня 1627 г. Т. Роу, —…Архипелаг был оставлен без защиты, и шесть галер, как мы полагаем, великого герцога (Тосканского. — В.К.) пришли к устью Геллеспонта и взяли один галион и много меньших кораблей каирского флота… сообщают о добыче в миллионы. Эта тревога заставила великого синьора послать на Чёрное море, и немедленно из армады были выделены 12 галер и посланы искать христиан, которые, я не сомневаюсь, ушли со своими богатствами».

В 1620-х гг. турецкий корсар Азан Калефат, имея эскадру кораблей и «сделавшись страшилищем на море, перелетывал туда и сюда с такою быстротою, что, кажется, в самое короткое время везде получал новое бытие», но, оставшись без необходимой поддержки османского флота, в конце концов был разбит соединением из восьми неаполитанских, четырех тосканских и трёх папских кораблей.

«Во время сих неприятельских действий, происходивших на Средиземном море, — подчеркивают французские авторы, — Амурат (Мурад IV правивший в 1623—1640 годах. — В.К.) терпел непрестанное беспокойство от Козаков и сколько ни старался их усмирить, но все усилия обращались всегда к собственному его вреду».

Под влиянием успешных казачьих набегов на Босфор ряд осведомленных западноевропейцев высказывал сожаление о не состоявшемся одновременном и мощном наступлении на Османскую империю с юга. Мы уже приводили высказывания на этот счет, сделанные М. Бодье после событий 1624 г.: Средиземное море находилось тогда без защиты, и был удобнейший случай для нападения христианских стран на Турцию. «В то время, — вторит названному автору «Всеобщая история о мореходстве», — конечно бы решилась судьба империи Оттоманской, если бы христиане в столь благоприятных обстоятельствах учинили на неё нападение». Однако в рассматриваемое время политика Франции и Англии в отношении Турции и казаков, как мы знаем, была совершенно иной.

Казачья морская война оказывала также воздействие на события персидско-турецкого фронта, и ситуация в «связке» черноморских и босфорских набегов казаков с делами Персии была похожа на европейскую. Обычно считают, что донские войсковые власти выступали против казачьих разбоев на персидском побережье Каспия под давлением Москвы или из-за нежелания ссориться с нею. Но эта позиция имела и еще одну, не менее важную причину. Стратегические интересы Войска Донского требовали не ослабления Персии, а усиления её действий против Турции. В свою очередь, операции казаков на Чёрном и Азовском морях и на Босфоре оттягивали на себя османские силы, предназначавшиеся для борьбы с персами.

Ещё в 1590 г. венецианский посол в Стамбуле Джеронимо Липпомано сообщал дожу о послании Мурада III (1574—1595) английской королеве Елизавете, из текста которого вытекало, что во время закончившейся в том году многолетней турецко-персидской войны казаки сильно беспокоили Османское государство нападениями на его территорию и что только теперь, по завершении войны, султан оказался способен и намеревался наказать казаков.

Точно так же в качестве отвлекающего фактора запорожцы и донцы выступали и в ходе войн Турции с Персией 1600—1610-х гг., а затем затрудняли положение Османской империи в персидской войне, которая велась с 1623 г. «Турция, — пишет об этом времени и действиях запорожских казаков А.А. Новосельский, — не могла сосредоточить своего внимания и своих сил для борьбы с Персией». Английское посольство в Стамбуле в 1624 г., перед первым и самым мощным казачьим нападением этого года на Босфор, указывало, что туркам приходится вести войну не только на главном персидском направлении, но и на черноморском казачьем тоже.

В 1625 году в связи с набегами запорожцев и донцов на Трабзон, Самсун и Синоп османскому правительству пришлось перевести часть армии Илез-паши, которая, по словам бежавшего из плена сапожковского казака Алексея Васильева, имела будто бы 100 тысяч человек и шла под Багдад, занятый персами, а теперь была вынуждена направить свои силы от Токата и Сиваса к побережью Чёрного моря. Это сильно осложнило для Турции обстановку на персидском фронте.

Н.Л. Янчевский, говоря об изложенных событиях, даже утверждает, что таким образом Москва руками казаков «оказала существенную услугу» своей союзнице Персии. Впрочем, у этого автора получается, что и Азов в 1637 г. был взят казаками по команде Москвы ради помощи персам.

Мы уже цитировали депешу Ф. де Сези Людовику XIII от 8 марта (26 февраля) 1626 г. о намерении султана лично идти на Персию и уговорах сановников не оставлять Стамбул из-за татарско-казачьей угрозы. Несколько позже, но в том же году Э. Конвей информировал Т. Роу, что князь Трансильвании и бывший венгерский король Бетлен Габор советует туркам заключить мир с персами, чтобы использовать все свои силы против Польши и для обеспечения собственной безопасности от казаков.

«Казачья карта» имела вес и на Кавказе. Приближенный имеретинского царя Александра III Рамазан, вернувшийся 19 июля 1651 г. из Мегрелии, говорил московскому послу Н. Толочанову, что тамошний правитель, вассал Турции Леван II Дадиани, как только «послышал» о набеге донских казаков к Стамбулу, «почал быть от них в болшой боязни», а в Мегрелии вообще полагают, что «будет и он под государьскою высокою рукою (русского царя. — В.К.), только изволит царское величество на него… послать с Дону казаков, а царь (Имеретии. — В.К.) от себя своих ратных людей». Затем Александр прямо просил прислать донцов, чтобы «с неприятели своими управитца» и расширить пределы Российского государства.

9 октября 1651 г. правитель Имеретии подписал крестоцеловальную запись о переходе страны «под высокую руку» московского царя, а на следующий день направил в Москву послание, в котором буквально умолял её оказать помощь донскими казаками против «врага христианства» вассал Турции Леван II Дадиани. «Если государь сжалится над нами и захочет, — говорилось в послании, — стоит ему только приказать донцам, и он овладеет Чёрным морем и этим устроит сообразно желанию своему константинопольские дела».

Уже отмечалось, что государства даже весьма далекие от бассейна Средиземного и Чёрного моря  пытались использовать в своих интересах отвлечение Турции на борьбу с казаками. У Т. Роу среди заинтересованных стран прямо называется Швеция.

«Угнетенному христианству, — заявлял в 1621 г. митрополит Иов, — несомненно, во всем мире никто после Бога не оказывает таких великих благодеяний, как греки окупами (выкупом пленных. — В.К.), испанский король своим сильным флотом, а Войско Запорожское своею храбростью и победами…»

Казачьи набеги на Турцию и Стамбул оказывали влияние и на развитие освободительного движения различных народов многонациональной Османской империи, которая была вынуждена бросать вооруженные силы на его предотвращение и подавление.

«Успешные военные действия казачества на Чёрном море, — справедливо замечает Б.В. Лунин, — не могли не поднимать морального духа тяжко порабощенных турками балканских славян и вселяли в них чувство надежды на предстоящее освобождение от султанского ига».

Это мнение разделяют и болгарские историки. Так, В. Гюзелев, сказав о набегах запорожцев и донцов «до самого Стамбула», добавляет, что они поддерживали в населении Болгарии «дух непокорности», а Иван Снегаров пишет об огромной популярности там русских, в частности в XVII веке, чему способствовали казаки своими частыми нападениями на Царьград и черноморские города.

Мы говорили ранее о проявлении сочувствия казакам со стороны  греческого и армянского населения Османской империи. В 1621 г. иерусалимский патриарх Феофан обратился к запорожским казакам с призывом поддержать польского короля в предстоявшей войне с Турцией.

«Ярмо турецкой неволи, — отмечалось в обращении, — грозит отчизне вашей от рук главного врага всего христианства. Станете в помощь отчизне и славу снискаете Войску своему».

Население и иногда даже правители подвластных османам стран, в частности Мегрелии и Гурий, вступали во взаимодействие с казаками.

Павел Алеппский, араб по происхождению, современник казачьих морских экспедиций и очевидец их последствий, в том числе в Прибосфорском районе, рассказывавший о суровости и жертвах этих набегов, тем не менее замечал:

«Татары трепещут перед ними (донцами. — В.К.)… Так как татары — наказание для христиан, живущих вокруг них, то Бог послал на них этих [казаков] в возмездие им (да увеличит Бог их силу над ними!). Также и турки на Чёрном море боятся казаков…»

Это была распространенная точка зрения среди христиан, поскольку и у митрополита Иова читаем:

«Бог содержит их (казаков. — В.К.) и ими управляет; как некто написал, Бог татар положил на земле как некий молнии и громы и ими навещает и карает христиан, так и казаков низовых, запорожских и донских положил он другими молниями и громами живыми на море и на суше, чтобы ими страшить и громить неверных турок и татар».

И запорожцы, и западноевропейские дипломаты конца XVI века, как мы знаем, были уверены в присоединении к казакам, если их сильное войско появится на Дунае, тамошних христианских народов, которые «не в состоянии переносить долее тяжкое турецкое иго». Но так же полагали и в более позднее время, и на этом, мы помним, строил свои планы царевич Яхья, у которого, правда, целью являлся Стамбул. Сами турки на протяжении большей части XVII века сильно опасались соединения с казаками христианского населения столицы и всего государства.

Отсюда проистекали подозрительное отношение властей к ряду предстоятелей православной церкви в Турции и отвлечение сил и средств на раскрытие соответствующих «враждебных заговоров».

В середине 1620-х гг. обвинению в заговоре подвергся константинопольский патриарх Кирилл Лукарис, оклеветанный, как считают, иезуитами, с которыми он вёл борьбу.

Согласно Е.М. Овсянникову, ссылающемуся на книгу англичанина Смита, которая была издана в Лондоне в 1708 г., в феврале 1625 г. в Стамбул с тайными поручениями от Конгрегации пропаганды веры прибыли агенты-иезуиты. Первый из них, упоминавшийся выше Берилль, как писал Смит, должен был «внушить турецкому правительству, что благодаря содействию и убеждениям Кирилла были возбуждены к войне с турками казаки, подчиненные патриарху Константинопольскому в духовных делах», а второй обвинял Кирилла в том, что тот, имея тайные сношения с Испанией, препятствовал заключению турецко-испанского союза. Под войной подразумевался в первую очередь набег на Босфор, совершенный казаками в 1624 г., однако они подлежали духовному ведению московского, а вовсе не константинопольского патриарха, хотя он и имел авторитет в среде украинского казачества.

Т. Роу относит начало подрывной операции на год раньше и говорит, что для ее осуществления Рим прислал трёх агентов: помимо названного Берилля, который должен был, как говорилось, поднять казаков именем патриарха, ещё некоего мирянина, имевшего задачу пропагандировать «мир для испанца», и «иезуита-грека, практичного прозелита, обученного в Риме, по имени Канаки Росси».

«Отважные русские казаки, излагает события Е.М. Овсянников, — приплыли на судах к Босфору, опустошили берега его и выжгли несколько селений в окрестностях самой столицы. Страх объял турок при виде столь грозного и неожиданного неприятеля. Пользуясь всеобщим смятением, иезуиты поспешили оклеветать Кирилла Лукариса как виновника этого государственного бедствия».

По словам цитируемого автора, они «внушили правительству, что полчища казаков, угрожавшие столице, исповедуют греческую веру, что патриарх, глава православного народа, не раз посещал их земли (очевидно, этим клеветники намекали на пребывание Кирилла Лукариса в Юго-Западной Руси, в Молдавии и Валахии) и имел тайные сношения с их предводителями, что если они осмелились теперь явиться в виду самого Константинополя, то сделали это именно с тою целью, чтобы возмутить греков и побудить их к восстанию, о чем будто бы помышлял и патриарх».

Согласно сведениям Т. Роу, патриарха Кирилла и его окружение обвиняли в том, что они хотели втянуть греков в мятеж, а «многие из них посланы к казакам, чтобы побудить их к соединению по случаю экспедиции великого синьора в Азию и таким образом изгнать его навсегда из Европы».

Великий везир уже был готов поверить этим обвинениям и обрушить свой гнев на патриарха. Но скоро обстоятельства переменились не в пользу клеветников: казаки отступили, в Стамбуле все было спокойно, а в защиту Кирилла выступили послы двух протестантских стран, Англии и Голландии, с которыми он поддерживал связи, видя в протестантах союзников по борьбе с католицизмом.

Константинопольский патриарх Кирилл Лукарис

Патриарху Кириллу (1572 — 1638) удалось оправдаться, однако, как считает Е.М. Овсянников, воспоминание о клевете, «по-видимому, глубоко запало в душу султана Амурата (Мурада IV. — В.К.): 15 лет спустя после этого, когда казаки стали снова угрожать Константинополю, жестокий султан велел предать Кирилла Лукариса смерти». В действительности трагедия случилась через 14 лет после первого обвинения, и речь теперь шла не о конкретной угрозе именно османской столице, а об общей угрозе империи в целом в связи со взятием казаками Азова; впрочем, мы помним, что в Турции тогда ожидали массированного нападения на Стамбул.

По словам Е.М. Овсянникова, враги патриарха Кирилла подкупили «огромными подарками» везира Байрам-пашу, пользовавшегося особым благоволением падишаха. Когда последний отправился в Азию для завоевания Багдада,

Байрам-паша «донёс отсутствующему султану, что патриарх Кирилл Лукарис пользуется весьма большим авторитетом у греков, что по его наущению казаки недавно взяли приступом город Азов, что он человек злонамеренный, что в особенности должно опасаться, как бы он теперь, когда Константинополь не имеет войска, не возбудил греков к восстанию, что все эти опасения исчезнут, если Кирилл будет предан смерти. Султан, взбешенный гневом и подозрениями, уступил его советам и произнёс роковой приговор о смерти, весьма скоро доставленный гонцом в Константинополь».

Патриарх Кирилл, схваченный янычарами, 27 июня 1638 г. был посажен в лодку, в ней удавлен и выброшен в море.

В 1657 г. обвинение в заговоре повторилось в отношении другого константинопольского патриарха, Паисия (1645—1660), но на этот раз оно сразу повлекло за собой убийство предстоятеля и резню стамбульских греков.

По рассказам её очевидцев, сына боярского Никиты Псарёва, бывшего полоняника, и нескольких греков, бежавших из турецкой столицы, дело развивалось следующим образом. Патриарх и митрополит будто бы «писали грамоты… и печати приложили, и послали тайным обычаем самых худых людей, чтоб ни опознали их». Одного направили в Москву, а другого к венецианскому флоту и конкретно к патриаршему брату Антону, который в 1656 г. бежал из Стамбула в Венецию, стал военачальником у венецианцев и успел побить «многие тысячи» турок. Первому гонцу удалось выбраться из столицы, а второй был задержан на пристани армянскими купцами и вместе с найденной у него грамотой доставлен к везиру и султану.

В бумаге, написанной митрополитом, но подписанной патриархом Паисием с приложением его печати, излагался план восстания в Стамбуле и вступления в город венецианцев. Патриаршему брату Антону предлагалось заключить союз с московским царем, вместе выступить против Турции и освободить Константинополь. «И вы, — говорилось в грамоте (в передаче Н. Псарева), —…пойдитя против турок не боясь, потому что… турок стало немного и многим… людем в собранье быть неоткуда». Достаточно будет появления венецианских кораблей на Босфоре и разгрома «людей первых, которые выйдут против вас навстречу», как христиане поднимут восстание в Стамбуле, и войска Венеции овладеют им без боя.

Содержание письма в Москву неизвестно, но если оно имело место, то можно не сомневаться, что в нем упоминались казаки, так как с российской стороны только они, ударив по Босфору, могли сыграть действенную и важную роль во взятии Стамбула.

 

Патриарх и митрополит, призванные к султану Мехмеду IV и везиру, признали, что перехваченная грамота принадлежала им, сказав при этом: «…видят… и сами (султан и везир. — В.К.) то, что так улучилось». По повелению Мехмеда 25 марта 1660 года патриарха Паисия закололи кинжалом и бросили в море, митрополита повесили, а греческому населению столицы, заперев городские ворота, устроили резню. Турки клялись вырезать греков всех до единого, не жалея и грудных детей. Везир приказал убивать греков и в других городах, и только опасение сильной смуты во всей стране и просьбы янычар греческого происхождения остановили эту вакханалию. Однако и после 25 марта, как говорили в Крыму греческие купцы, в Стамбуле думали «греков побить всех».

Г.А. Санин, изучавший эту историю, подозревает, что перехваченное письмо являлось подложным, и указывает, что буквально на следующий день после казни Паисия, 26 марта, «подкупался у царя и у визиря армейский патриарх (историк думает, что вряд ли речь идёт о католикосе, но, вероятно, о стамбульском епископе армянской церкви. — В.К.)… чтоб не быть в Царегороде и в Еросалиме патриархам греческим для… того, что они ему, турскому царю, и всем турком не доброхоты», и предлагал везиру 400 тысяч талеров за получение иерусалимского патриаршества.

Само же дело патриарха Паисия Г.А. Санин расценивает как, «возможно, существовавший, но неудавшийся заговор православного населения Константинополя против османов», однако добавляет, что категорически говорить о подготовке восстания нельзя, так как для этого слишком мало фактов, и что константинопольские патриархи в XVII веке фактически не выступали против османского режима. Резня же могла быть и следствием реально существовавшего заговора, и «мерой безопасности» правительства, разрядившего таким способом обстановку.

Но в Османской империи нередки были и вполне реальные антиосманские выступления. Участники некоторых из них надеялись на помощь казаков и обращались за нею. Достаточно вспомнить просьбу восставших сербских «капитанов» 1654 г.: воодушевленные венецианскими победами над турками и сильным набегом донцов на Босфор, они просили о помощи запорожских казаков. В 1647 г. лазы на нескольких десятках лодок пытались соединиться с казаками, которые взяли крепость Гонио, а затем были осаждены в ней турками. За эту попытку грузинские земли подверглись жестокому наказанию со стороны Османского государства.

Казачьи действия нередко способствовали усилению самостоятельности «мятежных вассалов» Турции и прямо отвлекали османские силы от их подавления.

Мы уже отмечали, что в 1621 г. султан Осман II (1604 — 1622) из-за неопределенности польских дел и опасения набега казаков на Стамбул отказался от желания возглавить поход против эмира Сайды. Подписав в 1624 г. договор о союзе и взаимопомощи с Шахин-Гиреем, Войско Запорожское далее до конца 1620-х гг., действуя вместе с донскими казаками, связывало на Чёрном море и Босфоре значительные силы турок и хотя обеспечивало собственные интересы, но одновременно тем самым оказывало помощь «мятежной Татарии», не говоря уже о прямом участии казаков в военных действиях крымцев против османов на самом Крымском полуострове. Неслучайно поэтому ряд историков расценивает казачий набег на Босфор 1624 г. как «очень эффективную» помощь Крыму.

В 1630-х гг. в результате военно-морских операций казаков отказалась от выплаты дани туркам Мегрелия. Османские суда, заявил в 1640 г. русскому послу Федоту Елчину представитель Левана II, «не бывали к нам… со ста четыредесят четвертого году (с 1635—1636 гг. — В.К.), а морем, говорят, потому… оне к нам не ходят караблями, что боятца казаков; с тех… мест мы им и дани не даем».

По сведениям, исходившим от князя Трансильвании Ракоци Дьёрдя II, в 1658 г. татары, которые должны были по повелению султана напасть на эту «мятежную» страну, были разбиты «московитами и казаками», и вообще в названном году внешнеполитическое положение Трансильвании значительно улучшилось прежде всего потому, что «казаки выходили со многими челнами на Чёрное море не только для нападений на татарскую страну, но и на саму Турцию».

Власти и сановники Польши, равно как и Османской империи, обвиняли казаков в том, что их набеги вызывают ухудшение польско-турецких и польско-крымских отношений и ответные наступательные действия империи и ханства. Сами польские короли не раз утверждали, что причиной осложнений в отношениях Речи Посполитой и Турции являлось казачье «своеволие». С. Жолкевский заявлял, что набег крымцев на Подолье и Волынь в августе 1615 г. был ответом султана, разгневанного на запорожцев за босфорский поход.

Противостоять падишаху и бороться с ним невозможно, и потому остаётся лишь безропотно терпеть — такие настроения были широко распространены в правящих кругах Речи Посполитой.

«Стоять одной Польше против этого владыки Азии, Африки и большей части Европы, — говорил в сейме, упрекая казаков за сожжение Очакова, писатель Оржельский, — всё равно, что одному человеку против сотни человек. Первая проигранная битва погубит нас, а он выдержит и пятнадцать. И то надобно помнить, как с ним обходятся другие потентаты (правители. — В.К.). Сколько он отнял у генуэзцев, сколько у венетов! Великому испанскому монарху разорил Гулету и разные другие делает досады, — все терпят! Молчали и наши предки, когда он отнял у них Молдавию: решились лучше рукавом заткнуть дыру, нежели целым жупаном».

Что касается московского правительства, то оно также постоянно и порой гневно высказывало своё недовольство в адрес донских казаков, обвинявшихся подобным же образом в ухудшении русско-турецких и русско-крымских отношений.

Тогдашние «сановные» обвинения казаков во втягивании Польши и Руси в конфликты с Турцией фактически находят поддержку и у некоторых историков. Запорожцы, всерьез уверяет П.А. Кулиш, «своими разбоями в турецких владениях не давали Польше обезопасить юго-восточную границу».

По С.М. Соловьеву, «польза от козачества перевешивалась вредом, ибо козаки не ограничивались только делом пограничной стражи, но… нападали на соседей и тогда, когда государству это было вредно, нападали морем на турецкие владения и вовлекали оба государства, особенно Польское, в опасную вражду с Турциею».

Многие в Польше XVI—XVII вв. прекрасно понимали, кто начал агрессию и кто отвечал на разорительные турецко-крымские походы, какова роль казачества в противостоянии этому страшному натиску. Именно в том 1618 г., когда канцлер на заседании сейма «громил» запорожцев, Кшиштоф Пальчовский в брошюре с характерным названием «О казаках, ликвидировать их или нет: рассуждение» приводил интересные факты и соображения об османской экспансии и казаках.

«Не было у персов казаков, — писал Кшиштоф Пальчовский, — а всё-таки [турок] у них Ассирию и Месопотамию силой отнял в году 1537 и до настоящего времени с ними воюет. Не было у греков казаков, а всё-таки, взяв от них вознаграждение и будучи призваны от них на помощь против болгар, [турки] изменнически ими овладели и до настоящего времени ими владеют. Не было у венетов казаков, а все-таки у них в году 1499 Метону и Корону (Модон и Корон в Греции. — В.К.) без всякого права взяли… А в недавние времена Кипр у них [султан] отнял. Не было у венгров казаков, а всё-таки у них турки половину королевства отняли…

А с нами в какой же дружбе были? Начиная с того времени… как турки Константинополем овладели, вплоть до того времени, как казаки появились (по автору, в самом начале XVI веке. — В.К.), почти каждый год если не турки, так татары по их подстрекательству, а иногда и жалованье от нас взявши, нам очень вредили».

Выше уже цитировался Б. Папроцкий, который ещё раньше замечал, что «русские» казаки без всякого участия и помощи шляхты защищают христианский мир и преграждают турецкую агрессию в польском направлении.

Собственно говоря, иные турецкие сановники и не считали нужным скрывать агрессивные замыслы и действия своего государства.

«Мы виновники всех войн, — восклицал великий везир Мере Хюсейн-паша, обращаясь к Реджеб-паше на мюшавере в 1623 г., — а не они (поляки. — В.К.), всегда сохранявшие дружбу с нами. Мы же насылали татар, напрасно напал на них (поляков. — В.К.) Осман, которому я говорил, что не покорит их. Чего же ты хочешь? Чтобы они сидели сложа руки, когда татары на них будут нападать?»

«Если бы не гьяуры-казаки, — полагали в Стамбуле, — Турция могла бы вовсе не думать о защите поднестровских колоний своих, об обороне черноморских берегов и всею своею силою устремилась бы на крушение християнского мира. Тогда бы образовался калифат, вполне достойный наследников пророка: все короли платили бы харач (налог с немусульман. — В.К.) султану, и даже повелитель Сибири (московский царь — В.К.) вернулся бы под ярмо, из которого так ловко освободили шею свою его предки (имеется в виду ордынское иго — В.К)».

В обстановке турецко-татарской агрессии казачество, даже по мнению П.А. Кулиша, считавшего его разрушительной, антигосударственной силой, которая вредила интересам Польши, всё-таки «было своего рода нидерландскою плотиною, сдерживавшею опустошительную стихию». Будучи в глазах историка варварами, казаки не давали мусульманскому варварству «разлиться беспрепятственно по русской почве».

Тесную связь казачьих морских походов, в том числе и босфорских, с татарскими набегами, которые поощрялись и часто инициировались Стамбулом, видели многие современники. Тот же Т. Роу при всем его негативном отношении к действиям казаков признавал, что их нападения на Босфор можно рассматривать как месть татарам, и полагал, что Польша никогда не сможет обуздать казачество, «пока татар… не удержат».

Несмотря на обвинения С. Жолкевского и других сановников в адрес казаков, польские дипломаты на переговорах с турецкими властями, отбиваясь от гневных укоров в потакательстве казачьим «разбоям», должны были сравнивать набеги казаков и татар, и «счёт» получался не в пользу последних.

В 1623 г. польский дипломатический агент в Стамбуле Кшиштоф Серебкович заявлял везиру:

«Как вам не стыдно жаловаться на то, что несколько тясяч казаков, о чем я не знаю наверняка, но, как вы говорите, ворвались в Крым и нанесли вам ущерб. Что же мы должны делать, когда ваши своевольные татары в прошлом году десять раз нападали и постоянно опустошали земли Речи Посполитой?» На заседание Дивана привели казаков, захваченных с несколькими чайками, и везир заметил агенту: «Попробуй скажи, что это не ваши», — но получил ответ, что это донские казаки, а «если и наши», то в пяти чайках по 40 человек в каждой всего было 200 казаков, тогда как «татары нападают по 20—30 тысяч человек».

Речь Посполитая боролась с запорожцами всякими средствами вплоть до информирования Стамбула о выходах казаков в море, однако, как замечал в том же XVII веке. П. де Вансьен, и пользовалась ими «для обработки берегов Большого моря, принадлежащих великому сеньору, чтобы заставить его сдерживать набеги татар, что часто, к счастью, и случалось». В тяжелые времена, в частности в период Хотинской войны 1621 г., Польша обращалась к казакам за помощью. Сейм, заседавший в конце 1620 г., решил просить помощи против османов даже у Войска Донского. Точно так же поступала в случае необходимости и Москва в отношении донских и реже запорожских казаков.

Еще В.Д. Сухоруков, критиковавший утверждения о «бессмысленных делах казачьих», которые представлялись «одною только потехою удальства», считал, что они, занимая татар и турок, ограждали Россию «стеною крепости» и давали Русскому государству «возможность укрепиться», и таким образом от этих дел «явственно и непосредственно текли существенные и важные выгоды в Москву… царю и царству».

Ж.-Б. Шерер полагал, что «со времени основания казаков в краю, который они занимают, у турок не было более опасных врагов, а у Польши, как и у России, барьера более прочного и непреодолимого, чтобы противопоставить его набегам турок и татар». С. Бобров утверждал, что казаки «споспешествовали во славу и пользу России», а их мореплавание «было столь же нужно в нещастном и расстроенном тогда состоянии России, как и в щастливом и благоустроенном положении её».

Борьба казачества с Крымом и Турцией на суше и на море, считает современный историк, «сыграла исторически прогрессивную роль в укреплении национальной независимости, территориальной целостности и международного авторитета России».

В самом деле, за формальной стороной событий, в которой казачьи набеги, особенно к Стамбулу, действительно выступали в качестве раздражителя для османских властей в их отношениях с Польшей и Россией, нельзя забывать и другую, глубинную, стратегическую сторону. Военные действия Войска Запорожского и Войска Донского весьма заметно отвлекали силы Крымского ханства от набегов на Русь и Польшу, в которой больше всего страдало северное Причерноморье, и этими же действиями казаки оттягивали на себя значительную часть вооруженных сил Турции, отвращая их тем самым от Речи Посполитой и Московского государства, мешая дальнейшему развитию турецкой агрессии и препятствуя далеко еще не остановившемуся тогда расширению Османской империи. Этим отвлечением, как замечает Б.В. Лунин, «казачество делало большое дело».

«При всяких условиях, даже в периоды мирных отношений между Москвой, Турцией и Крымом, — как полагает историк, — действия казаков шли в целом на пользу Русскому государству и объективно служили его интересам, так как татары и турки были опасными и вероломными противниками Руси на протяжении многих лет».

Б.В. Лунин считает, что «Московское государство в целом только выигрывало от походов казаков на турок», в частности, не неся «никаких тягот по организации и снабжению походов», за исключением жалованья казакам, и не испытывая материального ущерба.

«Естественно… полагать, что русское правительство, категорически отрицая свою причастность к казачеству и даже прибегая к выговорам и угрозам по адресу Войска Донского… в действительности опасалось лишь крайностей со стороны казачества». М.Н. Тихомиров также высказывает мнение, согласно которому «московское правительство было заинтересовано в существовании постоянного казацкого флота на Дону, противостоявшего турецким морским силам».

Османские властители признавали и уважали только силу, и в этой связи набеги казаков на Босфор, Анатолию и Румелию волей-неволей прибавляли уважение османов к Польше и России, которые, как считали в Стамбуле, могли, не ограничиваясь «жалкой обороной», ответить в известной степени, хотя бы руками и головами казаков, ударами вплоть до Босфора. Ведь неслучайно, например, в 1650-х гг., в период борьбы за северное Причерноморье, турки «боялись вступить во враждебные отношения с царем», поскольку имели «сильное опасение со стороны Чёрного моря».

Казачьи набеги повышали авторитет Варшавы и особенно Москвы на Балканах и, наконец, пробуждали самосознание русского, малороссийского и польского народов, звали их от пассивного непротивления «турецко-татарскому злу» и часто неудачной и неэффективной обороны к активной, наступательной борьбе. Сильное влияние этих «героических походов», в том числе к Стамбулу, на «чувство народного самосознания» отметили некоторые ученые и общественные деятели прошлого, как Иван Франко.

В целом же Войско Запорожское и Войско Донское, вынудив армию и флот Турции, нередко весьма крупные её сухопутные силы и почти всю морскую «армаду», вести в XVII веке отчаянную борьбу в Причерноморье и на Босфоре, объективно облегчали военное и политическое положение Венеции, Испании, Персии и других противников Османской империи, а также потенциальных жертв ее экспансии, существенно ослабляли турецкий натиск на европейские и азиатские страны и независимо от существования или отсутствия конкретных договоренностей оказывали этим странам и народам, боровшимся за свое освобождение, огромную помощь. Выступая мощной антиосманской силы, имевшей международное значение, казачьи сообщества играли выдающуюся роль в сдерживании и остановке турецкой агрессии в Восточной и Западной Европе, Средиземноморье, на Кавказе и Среднем Востоке.

Сделаем выводы:

1. Ещё до начала Босфорской войны в Западной Европе стали обсуждать возможность вовлечения казаков в антиосманские союзы и нанесения казачьих ударов по Анатолии и Босфору. В первой четверти XVII века имели место польско-персидские контакты и запорожско-персидские переговоры о совместной борьбе с Турцией, в частности о блокаде казаками Босфорского пролива. Они завершились неудачей в связи с заключением персидско-османского перемирия.

2. Активизация казачьих военно-морских операций и вызвали огромный интерес к казачеству в Западной Европе, где рассматривалось несколько планов участия казаков в сокрушении Османской империи путём нападений на Анатолию и Стамбул. Главную роль в попытках осуществления этих планов играли Венеция и Ватикан. Контакты с запорожскими казаками пыталась установить Испания.

3. С середины 1640х гг. в связи с началом венецианско-турецкой войны Венеция провела серию переговоров с Польшей и казаками об ударах по Османской империи со стороны Чёрного моря. Главная надежда при этом возлагалась на Войско Запорожское, однако его действия были скованы борьбой с Речью Посполитой.

4. В 1650х гг. Венеция проявляла заинтересованность в черноморских и босфорских операциях донских казаков. Планы участия казачества в наступлении на Турцию и её столицу появлялись в Западной Европе и в 1660—1670-х гг., но к тому времени уже закончилась.

5. Действия казаков на Чёрном море и Босфоре усиливали позиции противников Турции на Средиземном море. Отвлекая османские вооруженные силы со средиземноморского театра, казаки фактически оказывали помощь Венеции и Испании и мешали политике Англии и Франции.

6. Казачьи морские походы помогали Персии и «мятежным вассалам» Турции и способствовали развитию освободительного движения покоренных османами народов. Турецкие власти постоянно опасались восстания христиан в Стамбуле и их  сотрудничества с казаками, в силу чего обрушивали репрессии на константинопольских иерархов православной церкви и греческое население.

7. Казачьи набеги на Чёрное море и Босфор, формально ухудшая отношения Польши и России с Турцией, объективно и исторически были на пользу первым государствам, поскольку значительно ослабляли османскую экспансию. Казаки сыграли большую международную роль в сдерживании турецкой экспансии.

Далее… ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Итоги Босфорской войны.

Ссылки

 [613] По С. Боброву, мальтийцы и неаполитанцы «опустошили остров Ланго и город, взяв великое множество бесценных добычь и пленников».

[614] В тексте упоминаются румелийская и «ассирийская» стороны.

[615] См. также письмо Мурада IV королю от 13 июля 1628 г.: казаки вышли в большом числе чаек в море, и когда пленники сообщили, что 2 тыс. запорожцев послала Польша на помощь Шахин-Гирею, султан оставил намерение отправить флот на Средиземное море и направил Хасан-пашу на Черное. Об этой посылке см. письма самого капудан-паши. С. Рудницкий ошибочно относит упомянутые события к 1629 г.

[616] Впрочем, Н.Т. Накашидзе в этом шаге Мегрелии по пути к независимости видит «теневую сторону» казачьих набегов, поскольку-де прекратилась местная торговля с Турцией, но вынужден признать, что донцы и запорожцы играли «важную роль в борьбе против турецкой агрессии» и объективно «являлись естественными союзниками Западной Грузии в борьбе за независимость». Историк, ссылаясь на статейный список Ф. Елчина, ошибочно указывает «ста четыредесят год» и переводит его в 1636—1637 гг., тогда как 140 г. соответствовал бы 1631—1632 гт. У Я.Р. Дашкевича также почему-то фигурирует 1637 г. и еще неверно указана дата беседы посла с представителем Левана — 1639 г., в то время как она состоялась 4 января 1640 г. Любопытно, что и сам публикатор статейного списка С.А. Белокуров неверно понял цитированный текст и утверждал, что со 144 г. мегрельцы, боясь казаков, перестали ходить в Россию.

[617] Типичное требование Москвы содержится в грамоте царя Михаила Федоровича на Дон, войсковому атаману и «всему великому Войску», от 10 марта 1623 г.: «И как к вам ся наша грамота придет, и вы б по прежнему и по сему нашему указу с азовцы однолично были в миру и на море для добычь под турского и под крымского (государей. — В.К.) города и улусы не ходили, и катарг не громили, и никаких задоров им не чинили, и во всем с ними были мирны, тем бы есте нам службу свою показали и меж нас… ссоры однолично не учинили и в недружбу нас не вводили». Казаки объявлялись виновниками будущих вражеских нападений: если Турция и Крым, «видя от вас своим людем и землям тесноту и войну, пошлют на наши украйны воинских людей, и та кровь и ссора будет от вас… а которая война нашим украйнам будет от турских и от крымских людей или посланником нашим во Царегороде учинитца задержанье и теснота, и то будет от вас». «А то вам самим ведомо, — говорилось в грамоте, — что нашим посланником во Царегороде за то, что вы ходите под турские города и карабли громите, бывает многое задержанье и неволя…»

[617] Последнее в самом деле соответствовало действительности (в главе III уже упоминалось, что послы П. Мансуров и С. Самсонов были задержаны в Стамбуле за «воевание» донцами в 1616—1617 гг. турецких городов и «волостей» и захват османских судов, а также — добавим здесь — за попутное доставление дипломатами царского жалованья Войску Донскому), поскольку в Турции рассматривали московского государя как верховного сюзерена донских казаков и знали об их тайной поддержке со стороны Москвы. С конца XVI в. цари особо требовали от казаков прекращения походов на период пребывания российских послов в Стамбуле и на турецкой земле.

[618] Современные историки подходят к вопросу объективнее и, во всяком случае, осторожнее, хотя и у них встречаются, на наш взгляд, недостаточно выверенные оценки. «Казацкие морские походы того времени, — например, пишет о 1610-х гг. Я.Р. Дашкевич, — создали чрезвычайно напряженную обстановку в бассейне Черного моря, что осложнило международные отношения, в частности между Турцией и Польшей. С другой стороны, эти походы объективно облегчали положение Ирана…» Иными словами, получается, что запорожцы вредили интересам Польши, зато «работали» на интересы Персии? Но почему же надо начинать с казачьих походов, а не с предшествовавших действий Турции?

[619] В 1630 г. польский посол Александр Пясечиньский, находясь на галере капудан-паши Фирари Хасан-паши, заявлял ему, что ущерб, наносимый татарскими набегами целым провинциям Речи Посполитой, несравним с тем, что «казак какое-либо судно разобьет или деревню вашу ограбит».

[620] Обратим внимание на то, что Н.И. Краснов при неверной характеристике похода И. Богатого «близко к Стамбулу» считает, что эта экспедиция независимо от ее результатов принесла «видимую пользу России своим нравственным влиянием».

 

Итоги Босфорской войны
Казаки в европейских планах

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*