Вторник , 19 Март 2024
Домой / Древнерусские обычаи и верования / Баснословные сказания о волке

Баснословные сказания о волке

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу.

Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов.

Том 1. XIV. Собака, волк и свинья.

Баснословные сказания о волке.

Волк, по своему хищному, разбойничьему нраву, получил в народных преданиях значение враждебного демона. В его образе фантазия олицетворила нечистую силу ночного мрака, затемняющих небо туч и зимних туманов. Такое олицетворение стоит в тесной связи с верою в благодатные небесные стада, дарующие земле плодородие. Как обыкновенный, домашний скот имеет страшного врага в поедучем волке, так и небесные стада, выводимые богиней Утренней Зарею и весенним Перуном, должны были иметь своих мифических волков, представителей тёмной ночи и губительного влияния зимы. Первобытное, младенческое племя усматривало на небе свой пастушеский быт, во всей его житейской обстановке.

Народная загадка: «пришла темнота пид наши ворота, пытается лепеты: чи дома понура?», означает волка, собаку и свинью. Слово темнота служит здесь метафорическим названием волка, как, наоборот, в следующих загадках слово волк принимается за метафору ночного мрака: «пришёл волк — весь народ умолк, ясен сокол пришёл — весь народ пошёл», т. е. с приходом волка-ночи люди предаются покою, а с прилетом ясного сокола-дня пробуждаются от сна и спешат на работы; «цап-цап (=козёл) по полю басуе, з цапенятами гарцюе; поты буде гарцювати, поки вовк не стане спати», т. е. яркий месяц и звезды, представляемые козлом и козлятами, до тех пор будут светить, пока не исчезнет ночь, или, выражаясь метафорически, — пока станет бодрствовать волк. Свидетельство русских загадок подтверждается индийским представлением, по которому Утренняя Заря сражается с волком и вырывает из его пасти светозарное солнце, т. е. заря выводит дневное светило из недр ночного мрака. Эпитеты волчий и вечерний употреблялись иногда как равносильные; так Вечерницу (Hesperus — планету Венеру) называют Волчьею звездою; у литовцев она известна под именем Zwerinne — от zweris — волк, у чехов Zwiretnice, Zwerenice, в одном из старинных западнорусских переводов Иова — Зверяница; в областных говорах слово зверь означает волка. Что волк служил символом тёмной тучи, на это мы имеем прямое указание Кормчей книги; это весьма важное свидетельство читается так:

«облакы-гонеште и от селян влъкодлаци нарицаються; егда убо погыбнеть лоуна — или слънце— глаголють: влъкодлаци лоунд из(ъ)едоша или слънце; си же вься басни и лъжа суть».

Итак, тучи, закрывающие солнце и луну, назывались волкодлаками; слово волкодлак (вркодлак) есть сложное из волк и длака (=шерсть, руно, клок волос) и означает волчью шкуру. Выше мы видели, что облака уподоблялись звериным шкурам; здесь эта метафора слилась с представлением волка (сказание о волчьей шкуре, пожравшей охотника). Небесные светила, омраченные облаками, и бурные, грозовые духи, шествующие в тучах, казались одетыми или обернувшимися в волчьи шкуры, т. е. оборотнями-волками. По хорутанским преданиям, волчий пастырь =тучегонитель Перун (см. гл. XIII) принимал на себя образ волка; та же сила превращения приписывается колдунам и ведьмам, которые носятся по поднебесью, посылают град и вьюги и похищают звезды и месяц.

Сахаров записал любопытный заговор, по народному поверью, произносимый оборотнем: «на море на окиане, на острове на Буяне, на полой поляне, светит месяц на осинов пень — в зелёный лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый», т. е. волкодлак или, по объяснению Кормчей, облако гонитель захватывает своими зубами небесные стада. Низводя это мифическое представление на землю, крестьяне думают, что на Ильин день, когда бог-громовник разъезжает по небу в огненной колеснице, волки и змеи (=тучи и молнии) выходят из своих нор, бродят по полям и лесам, жалят и терзают домашнюю скотину, и только один гром в состоянии разогнать их; потому-то в этот день не выгоняют стад в поле.

С обоими понятиями: и с облаком, и с волком равно соединялась мысль о тайном сокрытии и похищении; как тучи, заволакивая небесный свод, скрывают светила и, пока не будут разбиты Перуном — таят в своих затворах благодатное молоко дождя, так волк уносит овец и коз и истребляет коров. «Страх тепло волочет», выражается народная загадка о волке, увлекающем овцу.

Хищный характер волка возбуждал представления о грабеже, насилии и резне: от санскрита: vrc ранить, убить, лат. laedere, occidere или vrkпоймать, взять, схватить, лат. capere, sumere образовались vrka — не только волк, но и вор, лит. wilkas, др.-слав. влъкъ, пол. wilk, чешск. wlk, илл. vuk, гот. vulfs (vuvan — грабить), англос. wulf, сканд. wlfr, нем, wolf (муж. р.) и wulpa (жен. рода; k изменилось в f=p); гр. λύχος  (лухос) Пикте объясняет формою Γλυφός (=вълкъ), а лат. lupus формою vlupus (vulpus= vulfs). Сканд. vargr означает волка, разбойника и вора; у нас употребительно выражение: волк зарезал столько-то овец или коров, а в народных песнях слово волк заменяется эпическим названием: лютый (от санскритского корня lu — рвать, терзать, грабить) зверь; литов. lutas — хищный зверь вообще. Замечательно, что прилагательное лютый в областных говорах значит: проворный, резвый — «он лют бегать», т. е. скор на ногу, и, следовательно, в отношении к волку эпитет этот указывал не только его жадную свирепость, но и быстроту бега — признак, ради которого народные загадки сравнивают с волком скачущую повозку: «два волка бегут, друг друга гонят, век не догонят» (колёса); «два волка бегут, оба в небо глядят» или: «бигли два псы, позадерали носы» (сани, полозья).

На том же основании немцы уподобляют ветер волку; в верхнем Пфальце о ветре, пробегающем по колосьям нивы, говорят: der Wolfgeht durch das Getreide». В песнях древних скальдов ветер называется hund или wolf des waldes, т. е. сокрушитель деревьев.

Как другим мифическим животным, олицетворяющим собою летучие облака и вихри, которым придавались крылья, так и крылатому волку-туче. Почти у всех индоевропейских народов известна сказка о сером волке, который с быстротою ветра носит царевича в отдалённые страны и помогает ему добыть жар-птицу, золотогривого коня и красавицу-невесту; в одном из русских вариантов этой сказки волк является крылатым: едет царевич на добром коне и видит — с западной стороны летит на него крылатый волк; сильно ударил волк своим крылом царевича, но не вышиб его из седла; царевич тотчас оправился и отсек ему мечом-кладенцом (= молнией) правое крыло.

В Слове о полку Игореве сказано: «и скочи босым вълком» (Рус. Дост., III, 232); босый, вместо постоянного эпитета серый волк, вероятно, фонетически измененная форма слова бусый — серый, дымчатый, седой; бус — мелкий дождь и мучная пыль, бусить — идти мелкому дождю и пылить мукою; в Слове о Полку Игореве: бусово время = седое, старое время.

Польская сказка изображает полёт волка в таких эпических выражениях: «wilk rozbiegi sie, zamachaі ogonem, wzniуsі siк w powietrze i jak jaskulka poleciaі wyїej lasуw szumiаcych, niїej chmur pіywajаcych, po nad gуry wysokie, po nad morza gікbokie». В этом представлении тучи волком находит объяснение эпитет λυχαιοζ — лухайос (=лихой) придаваемый Зевсу, οт λϋχος — волк, т. е. Зевс, одетый тёмными облаками, гремящий из туч. На этрусских вазах Марс изображался с волчьей головою.

Скандинавский Один имел чудесных волков Gen (=голодный, прожорливый) и Freki (=яростный), которых поил он бессмертным напитком (= дождём), каким утолял и свою жажду; по свидетельству Младшей Эдды, когда Один восседал на троне — у ног его помещались два волка, а на плечах — два вещих ворона; тот же зверь и та же птица — ворон и волк были посвящены и греческому Аполлону.

Белорус, примета: кто на пути в лес услышит крик ворона, тот непременно наткнется на волка (Нар. ел. раз., 143); крик ворона, как метафора грозовой песни, предзнаменует приближение волков-туч. Великаны и ведьмы ездят, по немецким преданиям, на волках, т. е. носятся на бурных, грозовых облаках. Так при погребении Бальдура боги, чтобы сдвинуть в море корабль с трупом усопшего, послали за помощью к великанам, — и вот приехала великанша Hyrrokin (igni fumata) на волке, взнузданном змеею (=на молниеносной туче; подобная змее, извивистая молния здесь сравнивается с уздою или вожжами, накинутыми на облачного зверя), и едва толкнула корабль ногою — как он сдвинулся с места и потряслась широкая земля ( =метафора грома). По средневековому германскому поверью, девятигодовалый волк рождает змей, т. е. туча производит молнии.

Как олицетворение ночной тьмы и мрачной тучи, волк отождествляется с дьяволом. Старонемецкое warg (готск. vargs, исл. vargr) Яков Гримм удачно сблизил с словом враг (vrag), которое и в русском языке, в областных говорах, и у других славян означает чёрта. Немцы употребляют feind как название волка. У отцов церкви зев ада уподобляется раскрытой пасти волка, а чёрт называется похищающим души волком.

С врагом или чертом, по указанию хорутанскому приданию, сражается мальчик-с-пальчик(=карлик-молния) и отсекает ему своим мечом голову, тогда как в русской редакции этой сказки битва происходит между богатырем ( =Перуном) и драконом, страшным представителем демонических сил. Дракон и чёрт в народных преданиях постоянно смешиваются; в новогреческой сказке вовкулак играет ту же роль, какая в русских и немецких сказках даётся дракону. По глубоко древнему преданию, уцелевшему в народных сказках славянских и немецких племён, мальчик-с-пальчик, попадая в утробу волка, причиняет ему много великих бед и доводит до самой смерти.

Об этом преследовании волков-туч молниями находим любопытное сказание у Геродота — сказание, которое хотя и приурочено к известной местности и связано с народными названиями, тем не менее в основе своей принадлежит к области стародавних мифов. В стране, лежащей на северо-запад от истоков Днестра (=Гипаниса), жил народ невры. За сто лет до похода Дария против скифов невры-земледельцы вынуждены были змеями, частию расплодившимися в их краю, частию пришедшими из северных пустынь, оставить свои прежние жилища и искать приюта у соседнего и родственного племени — будинов.

«Нравы их, — замечает Геродот, — несколько похожи на скифские; людей этих почитают чародеями, и точно, жившие в Скифии рассказывают, что каждый из невров раз в году оборачивается на несколько дней в волка и потом снова принимает свой обыкновенный образ».

Утратив настоящее значение мифа о волках-тучах, гонимых змеями-молниями, фантазия сочетала его с преданиями о передвижении кочевых племён; к такому подновлению старинного сказания она, очевидно, была увлекаема теми народными прозвищами, которые давали повод смешивать басню с историей. По исследованиям Шафарика, могущественный славянский народ Лютичи или Волчки (Вълцы, Вълчки, Вильцы) обитал именно в той самой стране, где находились жилища невров и которая потому называлась Вилкомир (=волчий мир).

Чтобы волки не тронули заблудившейся в лесу скотины, на Украине кладут в печь кусок железа, а в Белоруссии втыкают у порога избы острый нож, произнося охранительное заклятие; железо и нож — символы Перунова оружия = молнии, от которой со страхом бегут демоны. Албанская сказка приписывает создание волка черту; то же предание сохраняют и эстонцы. У коряков и чукчей волк почитается слугою дьявола; злой дух поселяется в этом звере и понуждает его истреблять стада. На демонический характер волка — злого врага, подстерегающего свою добычу, намекают поговорки: «сказал бы словечко, да волк недалечко», «про вовка ричь, а· вовк на зустрич», «про вовка помолка, а вовк у хату (или: у кошари)», польск. «о wilku mowa, a wilk tuz», «nie wyzywaj wilka z lasu!»

На Украине старые люди не называют волка по имени — из боязни, чтобы он не явился неожиданно на их двор; по общему мнению, лучше называть его дядьком. Поверье это известно и в Литве; замечательно, что там никто не решится сказать: «волки воют», а вместо того говорят: «волки поют». В Германии пастухи остерегаются называть волка на Рождественские Святки, чтобы он не резал овец. Точно так же простолюдины боятся произносить слово чёрт и заменяют его местоимением он; в противном случае нечистый тотчас же явится и натворит великих бед. Крестьянки стращают шаловливых детей аукой и бирюком (= областные названия волка). Преступников, осквернивших святыню, скандинавы называли волками.

Губительная хищность волка по отношению к лошадям, коровам и овцам представлялась пастушеским племенам аналогичною с тою враждебною противоположностью, в какую поставлены природою тьма и свет, ночь и день, зима и лето. Олицетворяя дождевые облака дойными коровами, овцами и козами, они верили, что стада эти похищаются на зиму демоном Вритрою. Сверх того, в мрачных тучах, туманах и затмениях солнца и луны они видели демонов, поедающих божественные светила: и эта вечная борьба тьмы и света на мифическом языке обозначалась нападением голодных волков на небесные стада.

Народная загадка закрытие блестящих светил тучами называет потерею волов: «јихав чумак, тай став — бо водив потеряв»; по свидетельству вышеприведенного заговора и Кормчей книги, тучи в образе волков терзают своими зубами солнце, луну и те бесчисленные стада овец и коз, в виде которых олицетворялись яркие звезды. Так как солнце, луну и звезды фантазия древнего человека признавала за небесные огни, то отсюда возникло поверье, будто волки пожирают огонь; на Рождественские Святки — с 24 декабря по 1 января болгары не выбрасывают на двор ни пепла, ни угольев, а то волки пожрут выкинутый жар и расплодятся ещё более. В одной малорусской сказке говорится: «дунул чёрт на небо — и яркие звезды потухли, а светлый месяц закрыл шапкою». Выражение дунул указывает на ветер, который приносит облака, затемняющие светила; а шапка, которою чёрт закрывает месяц, есть шапка-невидимка, шапка-туча. Здесь дьяволу приписывается то, что другие памятники отдают волку: доказательство их взаимной близости.

О падающих звездах рассказывают на Руси, что звезды бегут и прячутся в дальних областях неба, преследуемые нечистым духом. Когда небо заволокут тучи, то простой народ обращается к солнцу с заклинанием: «выглянь, солнышко! твои детки плачут». Этим думают освободить дневное светило из власти тёмных сил. Ниже приведём мы летописные свидетельства, что при солнечных затмениях в старину раздавался непритворный плач населения, которое опасалось за судьбу солнца, захваченного злым демоном мрака.

По преданиям западных славян, царь-Солнце борется с нечистою силою (= Зимою), которая нападает на него в виде волка. О Перуновом цвете папоротника, который горит пламенем и есть метафора молнии, у хорутан существует такое поверье: папоротник расцветает в то время, когда Солнце побеждает чёрного волка, т. е. весною, когда зима теряет своё могущество и на небо выступает громоносный Перун, потому нечистые духи всячески стараются воспрепятствовать его расцвету, но попытки их бывают безуспешными. По русскому поверью, папоротник распускается в таинственную Купальскую ночь; злые духи неусыпно сторожат кусты, и как только покажется чудесный цветок — сейчас захватывают его в свою власть, т. е. молния цветет (= сверкает) во мраке ночеподобных туч, и едва успеет блеснуть — как в то же мгновение исчезает в их тёмном царстве.

Кроме папоротника, мифическое представление о Перуновом цвете соединяется и с другими земными травами, на что указывают их простонародные названия: лютик (лютяк), борец, преград, волкобой (aconitum Napellus), нем. wolfswurz (лат. aconitum lycoctonum); имя лютик придается и траве купало или купальнице (лат. ranunculus acris). Травы эти обладают силою прогонять нечистых духов — подобно тому, как прогоняют их молниеносные стрелы громовника. Колючие сорные травы, напоминающие своими иглами острие стрелы, называются волчец и чертополох, растение, способное всполошить, испугать чертей; заметим, что и самый папоротник слывет в народе волчьей травою.

Июнь месяц, когда совершается купальский праздник, есть период полного развития плодотворных сил природы, время победы светлых богов над тёмными, почему и называют его макушкою лета и месяцем огня (=кресником). Наоборот, зима и особенно декабрь месяц представлялись периодом торжества демонов холода, туманов и снеговых туч над благодатною силою солнечного света и теплоты. От того все продолжение зимы, от ноября до февраля включительно, известно под именем волчьего времени. Февраль у славян назывался лютый — характеристический эпитет волка, а в языке басков — волчий месяц; у славян февраль именем влченец, волчий месяц, сераб. welcze meszactzwo и латышей wilku mehnesis обозначался декабрь; на старинном немецком языке ноябрьwolfmankt. У болгар время от Рождества до Крещения называется «вълчи празници», в продолжение которых женщины не прядут, не ткут и не шьют одежд, ибо, по их поверью, кто наденет на себя платье, сработанное в эти дни, того разорвут волки. В этом поверье слышится намёк на старинное представление облаков и туманов —небесною пряжею и тканями; и на Руси и в Германии считается за грех не только прясть в дни Рождественских Святок, но даже оставлять на прялке начатую кудель. На волчьи праздники болгары приготовляют кошары — особенной формы хлебы, назначаемые для раздачи пастухам, и заклинают волков, чтобы они не трогали их домашней скотины.

У сербов существует следующая, чрезвычайно важная по своему мифологическому значению, поговорка: «питали курјака: кад je највепа зима? а он одговорио: кад се сунце paha» = спрашивали волка: «Когда наибольшая зима?» А он отвечал: «Когда солнце рождается», т. е. в декабре, когда, по русскому народному выражению, «солнце поворачивает на лето, а зима на мороз»: это и есть время рождения солнца. Вопрос обращён к волку, как мифическому представителю зимы; сербская пословица говорит: «ако зима устимане уједе, она репом ошине», следовотельно, изображает зиму хищным зверем — с зубатою пастью и хвостом.

В южной Руси есть поверье, что с 9 декабря волки начинают рыскать стаями и что это продолжается до Крещения; 6 января, при водосвятии, существует обычай стрелять из ружей, и как скоро раздастся первый выстрел — волки тотчас разбегаются в разные стороны: святая вода — символ весеннего дождя, а выстрел — символ громового удара, разящего тучи. При встрече с волками в лесу поселяне произносят: «а де ви тоди були, як Исус Христос на Иордани христивсь?» и думают, что от этих слов волки убегают и прячутся в дебрях.

Народные сказки родившееся на Коляду Солнце представляют прекрасным младенцем, захваченным злою ведьмою-Зимою, которая превращает его волчонком, и только тогда, как будет совлечена с него волчья шкура и сожжена на огне, то есть в то время, когда весенняя теплота растопит зимние тучи, — оно принимает свой божественный образ и является во всем блеске несказанной красоты. Одно из прозваний Одина было Jolnir или Jolfadir, т. е. отец зимнего солоноворота; посвященные ему волки могли означать губительное владычество зимы, с её туманами, снежными тучами и вьюгами, а вороны — приносители живой воды — животворное влияние весны, с её дождевыми ливнями. За нарушение запрета прясть на Рождественские Святки Один выезжает на белом коне и начинает дикую охоту, платье, сотканное из пряжи, приготовленной в эти праздничные дни, причиняет преждевременную смерть: подобно болгарам, немецкие простолюдины убеждены, что тот, кто наденет на себя такое платье, будет растерзан Одиновым волком.

Затмения солнца и луны, издревле называвшиеся божьими знамениями, у всех языческих племён объяснялись враждебным нападением демонов тьмы на светлых богов, обитающих на высоком небе. Народы различных стран и веков равно боялись затмений, усматривали в них вред, наносимый светилам, и считали их предвестиями общественных бедствий; цари запирались в то время в своих дворцах и в знак горести остригали детям волосы. По мнению древних, солнечные затмения происходили оттого, что силы холода и мрака брали перевес над теплом и светом и погашали всё озаряющий светильник дня. То же воззрение находим и у славян. Пока мировые законы оставались неведомой тайною, подобные явления и не могли объяснять иначе.

Замечено, что при полном солнечном затмении, когда на омрачённом небе, словно ночью, выступают далекие звезды, все животные приходят в более или менее сильную тревогу: птицы, до того спокойно парившие в воздухе, будучи поражены внезапным отсутствием света, падают на землю; куры садятся на насест, а при окончании затмения петухи начинают свою обычную песню, которою каждое утро встречают восходящее солнце; домашний скот обнаруживает видимое беспокойство и радостным ревом приветствует возврат дневного света. И человек испытывал некогда тот же смутный страх наравне с прочими животными. В солнечном затмении он видел дело злых духов, ненавидящих всё живое и стремящихся уничтожить верховный источник жизни — ясное солнце. Оттого старинные памятники упоминают о затмениях солнца и луны как о страшной гибели, грозившей этим светилам.

Приведём летописные свидетельства:
1065 года — «солнце пременися и не бысть светло, но яко месяц бысть, его же невегласи (т. е. недовольно) глаголють: снедаему супу».
1091 г. — «бысть знаменье в солнци, яко погибнути ему, и малося его оста, и акы месяц бысть».
1113 г. — «бысть знамение в солнце, такоже погибев час первый дни; бысть видети всем: остася его мало, аки месяц долу рогома».
1185 г. — «мороч-нобысть велми, яко на час и боле и звезды видети, и человеком во очию яко зелено бяше, и в солнци учинися аки месяц — из рог его аки огнь горящий изхожаше».

1187 г. — «солнце погибе и небо погаре облакы огнепрозрачными».
1360 г. — «погибе солнце, и потом месяц (т. е. подобный месяцу, светлый серп солнечного диска) обратися в кровь».
1366 г. — «бысть убо тогда солнце, аки триех дней месяц; щербина убо бе ему с полуденные страны… и пребысть тьма велия».
1399 г. — «солнце погыбе и явися серп на небеси, а потом явися солнце, кровавы лучи испущающи(е) с дымом».
1415 г. — «в солнци мрак зелен; тож помале бысть мраки, аки кровь, и друг друга человеки не видети, аки в крови стояху вси».

1475 г. — «гибло солнце — треть его изгибла и бысть яко месяц в розех». «Солнечные затмения, виденные в России до XVI столетии».

В этих свидетельствах ярко высказывается древнеязыческое миросозерцание, принимавшее солнечные и лунные затмения за ожесточенную борьбу двух стихий: благодатного света и демонической тьмы. Слова летописи о затмившемся солнце: «снедаему сушу» равносильны выражению: «изъедоша», которое встречается в вышеприведенном показании Кормчей о волкодлакахНевегласи, т. е. недовольно просвещенные христианским учением, верили, что злые духи мрака пожирали светило; от их острых зубов видны были в луне и солнце изъеденные щербины; припомним, что ежемесячное умаление луны называется её ущербом. Побеждаемое, гибнущее солнце умалялось, принимало форму серпообразного месяца и, как бы из тяжких, нанесенных ему ран проливало драгоценную кровь — «кровавы лучи испущающе» — «обратися в кровь».

Выше мы указали, что красный цвет зари подал повод уподобить её зарево разлитой по небесному своду крови; в настоящем случае это уподобление багряных лучей солнца — кровавым потокам должно было сочетаться с мыслью о лютом волке, терзающем светлое божество дня.

Индийцы верили, что во время солнечного и лунного затмений демон Рагу или чудовищный змей (=олицетворение тучи и зимних туманов) стремится проглотить захваченное им светило; санскрит обозначает затмение словами: rahugraha, rahusansparcaнападение, битва Рагу, grahanaвзятие в полон, под стражу, aupagrastika пожирание; точно так же обозначается оно и в других языках: перс. giriftзахват, ирл. cammanбитва, борьба, литов. gadinnimas saules, menesio — разрушение солнца и луны; некоторые кельтские и англосаксонские названия указывают на болезнь, изнуряющую светило в период его затмения; в большей части восточных языков затмение называется пожиранием солнца и месяца: так у китайцев солнечное затмение — shischi (solis devoratio), а лунное — jueschi (lunae devoratio); y эстов существуют подобные же выражения.

Польская сказка сообщает следующее интересное предание: отправляется герой к Солнцу и спрашивает, что за причина его бывшего затмения? «Jakїe miaіem њwieciж,» — отвечало Солнце, -«kiedy smok (змей) wielki o dwуnastu gіowach, w podziemnych ciemnoњciach wylegіy, rzucir sie byl na mnie, chie  mnie pozrzeж; musiaіem przestaж њwieciж i wystapitem do walki». Литовцы думают, что при солнечном затмении демон (Tiknis или Tiklis) силится опрокинуть колесницу дневного бога, и непритворно опасаются, чтобы не было побеждено им щедрое на дары солнце.

В Индии, Китае, в Африке и Северной Америке, у древних греков, римлян и у других европейских народов было в обычае производить, во время затмений, сильный стук и звон в медные сосуды, подымать неистовые крики, а в позднейшую эпоху стрелять из ружей, чтобы этими звуками, напоминающими победные громы Индры, напугать страшного зверя или черного дракона, готового пожрать небесное светило.

Во многих странах сохраняется поверье, что лунное затмение бывает тогда, когда на луну нападает волк с разинутой пастью; в Бургундии говорят: Dieu garde la lune des loups, — подобно тому, как у нас уцелела старинная поговорка: «серый волк на небе звезды ловит», т. е. чёрная туча закрывает звезды. При лунном затмении болгары стреляют на воздух; этими выстрелами они надеются прогнать нечистую силу, захватившую в свою власть луну, которая превращается тогда в корову. По свидетельству Кастрена, финские племена ущерб месяца приписывают дьяволу, съедающему это круглоликое светило.

Понятно, что в затмении и уменьшении света, как источника всякого плодородия и жизни, язычники должны были видеть зло (= смерть) и предвестия грядущих бедствий. «Сицевая бо знамения, замечает летописец, не на добро бывают, но точию к гладу, или к мору, или к кровопролитию и к пленению».

Долгое время, после принятия христианства, славяне «сходяшеся, смотряху, дивляхуся и слезно моляшеся к Богу и пречистой Богородици, да обратит Господь Бог знамение на добро». Всякое печальное событие, случившееся вскоре после затмения, они связывали с этим последним. Так под 1064 годом читаем в летописи: «солнце без луч сьяше — се же проявляше крамолы, недузи, человеком умертвие бяше». Солнечное затмение 1091 года сочтено было предвестием смерти великого князя Всеволода, а затмение 1113 года— предзнаменованием кончины великого князя Святополка. Под 1161 годом сказано: «сему же (князю Изяславу Давидовичу) рекоша старии люди: неблаго есть сяково знамение, се прообразуеть княжю смерть — еже бысть»; под 1201 годом: «тое же зимы явися знамение в луне — и на утрии преставися княгини Ярославляя» и так далее.

Главная эпическая основа Слова о полку Игореве заключается в том, что природа и преимущественно солнце шлют Игорю печальные предвещания, которые потом и сбываются:

«тогда Игорь възре на светлое солнце и виде от него тьмою вся своя воя прикрыты (затмение 1185 г.), и рече Игорь к дружине своей: братие и дружино! луце ж бы потягу быти, неже полонену быти» и в другом месте: «солнце ему тьмою путь заступаше».

Напротив, с увеличением света связывались идеи счастья, добра, изобилия и богатства. Период возрастания луны почитался более благоприятным, нежели время её убыли; утро счастливее вечера. Под 1143 годом летописи находим такое замечание: «бысть знамение в солнци — огородись в три дуги и быша другыа три дуги хребты вместо; и сиа знамениа добра велми». Поселяне убеждены, что красные круги около солнца обещают плодородие.

До сих пор ещё простолюдины видят в затмениях недобрые знамения; а в старину невегласи (т. е. недовольно) даже боялись, чтобы светило не было окончательно пожрано нечистою силою и не погибло навсегда. С таким совершенным уничтожением солнца они соединяли верование в кончину мира — «мняше, яко скончание мира прииде», и потому горько плакали, смотря на постепенное умаление солнечного диска, и с детским простодушием радовались при его просветлении.

Укажем на летописные свидетельства: 1124 г. — «поча убывати солнца, бывшу ему яко месяц мал, и мало не смерчеся, по полудне погибе все. О велик страх и тьма бысть!.. Паки нача прибывати и наполнися, и ради быша вси по граду». 1230 г. — «бысть солнце месяцем… и бысть на всех страх и трепет велии, и смутишася и ужасошася людие, и отчаяшася живота, мияше, яко скончание мира прииде»; все население плакало и молилось, чтобы знамение это прошло «без пакости».

Мысль о погибели солнца и других светил необходимо возбуждала представление разрушающейся вселенной: погаснут небесные светочи — и вечный мрак и холод обнимет природу, земля оцепенеет и всё живое на ней истребится; слово гасить в некоторых областных говорах доныне употребляется в смысле истребить, уничтожить. Князь Игорь заключил с греками вечный мирный договор, «дондеже сияет солнце и весь мир стоит» — выражение, поставляющее бытие мира в зависимость от сияния солнца. На Украине есть поговорка «як буде мисяц чернец (т. е. затмится), то буде и свиту конец»; а французская народная песня называет кончину вселенной — временем, когда зубы волка схватят месяц — «jusqu’ а ce que l’on prenne la lune avec les dents».

Подобный взгляд распространялся и на падающие звезды; под 1203 годом читаем в летописи: «бысть в едину нощь… потече небо все… видеша же нецыи течение звездное на небеси,отръга-хутьбо ся звезды на землю, мнети видящим яко кончину приспевши». По кельтскому преданию, разрушение вселенной последует тотчас за гибелью двенадцати знаков зодиака. Народный русский стих так представляет кончину мира:

Протечёт Сион-река огненная,
От востока река течёт до запада;
Пожрёт она землю всю и каменье,
Древеса и скот, и зверьев, и птицу пернатую.
Тогда месяц и солнушко потемнеют
От великаго страха и ужаса
И звезды спадут на землю,
Спадут они, яко листья с древов;
Тогда же земля вся восколыбается…
Вариант:
Тогда земля потрясётся
И камни все распадутся,
Солнце и месяц померкнет,
Часты звезды на землю спадут.

То же говорит и скопческое пророчество; «приходит последнее время: земля и небо потрясется, частыа звезды на землю скатятся… невзвидят грешные свету белаго, невзвидят они солнца светлаго». Любопытно поверье, что ради людских грехов солнце ныне стало светить тусклее прежнего, и другое, по смыслу которого затмения бывают потому, что злой дух скрадывает свет божий и впотьмах ловит христиан в свои хитрые сети, т. е. соблазняет их на греховные дела. Летописцы, сближая солнечное затмение с каким-либо печальным для христианского мира событием, выражались: «и сего не терпя, солнце лучи свои скры»; таким образом они объясняли затмение гневом солнца, раздраженного человеческими поступками.

Старинное воззрение на это светило, как на живое и доступное чувствам существо, продолжало ещё тяготеть над умами людей и невольно высказывалось в их речи. То же представление было и у греков, веривших, что Гелиос взирает с высоты на землю своим проницательным оком и если усмотрит какое-нибудь безнравственное, оскорбительное действие, совершенное людьми, то отвращает своё лицо или покидает небо. Верования эти, очевидно, стоят в связи с глубоко укорененным в народах преданием о всеобщем развращении перед кончиною мира, когда, по выражению русского стиха:

При последнем будет при времени —
Правда будет взята Богом с земли на небо,
А кривда пойдёт по всей земле.

Весьма недавно, при солнечных затмениях, по нашим городам и селам думали, что солнце не будет более освещать землю, что настаёт Страшный суд, и потому начинали готовиться к нему с плачем; в некоторых местах жители обращались к своим священникам с вопросом: «а завтра будет солнце?» В 1840 году полное солнечное затмение, виденное в Чернигове, произвело в народе сильную тревогу. В то время была там ярмарка; собравшиеся на торг крестьяне, побросав все, одни спешили убраться поскорее домой, а другие с воплем бежали, сами не зная куда; явился какой-то проповедник и обратился к толпе с назидательными увещаниями покаяться в сей последний день. Солнце просияло — и все успокоились. В том же году в Пензе простой народ, смотря на потемневшее солнце, печально ожидал преставления света; на торговой площади многие пали на колени и усердно молились Богу.

В начале XVI века псковичи, теряя древние вольности, усматривали в новых московских порядках начало антихристова царства, и псковский летописец так выразился об этом времени: «правда их — крестное целование возлетеша на небо и кривда в них нача ходити» (П. С. Р. Л., IV, 282 и дал.).

Свидетельства наших старинных памятников и народных стихов вполне согласны с языческими преданиями скандинавской Эдды; в её сказаниях о кончине вселенной, исполненных мрачного поэтического колорита, ещё нагляднее и полнее изображена борьба светлых богов с волками — представителями тёмных сил. За луною и солнцем постоянно гонятся два волка божественной породы Фенрира и стараются захватить эти светила своими раскрытыми пастями. Жители Исландии, когда увидят около солнца несколько кругов, уверяют, что два жадные волка настигают светило дня, которое ограждается от их нападения блестящими кругами. Ложные, побочные солнца у шведов называются solvarg, solulf (sonnenwolf).

Фенрир (Fenrir) — имя волка, рожденного лукавым Локи, или, прямее: сам бог Локи, олицетворенный в образе волка. Мифы представляют этого бога властителем мрачных, грозовых туч, но не иначе как с присвоением ему злобного, демонического характера, чем он, собственно, и отличается от громовника Тора.

От любовной связи Локи с великаншей (Angrbodha) родилось трое детей: волк, змея (Larmungandr) и Гелла (= смерть, чума, ад), которой приписывается такая же зияющая пасть, как волку; на нашей же лубочной картине, известной под названием «Страшного суда», ад изображен открытою змеиною пастью, из которой исходит страшное пламя. Волк, змея и Гелла — три различные воплощения бурной, разрушительной грозы. Змею могучий Один забросил в пространное всесветное море (=небо), и она обвила собою всю землю; Геллу низринул он в подземное царство ада (Niflheim), непроницаемая тьма и неугасимый огонь которого указывают на чёрную тучу, сверкающую молниями.

Волк был вскормлен богами; но когда была предсказана гибель, которая грозит им от Фенрира, они приковали его к скале. Фенрир несколько раз разрывал возлагаемые на него цепи, пока боги не ухитрились приготовить чародейную цепь, крепость которой могла противостоять необычайной силе волка.

Присказка, сопровождающая детскую игру «Wolf und Schafe», изображает волка прикованным между двумя железными шестами в царстве солнца и месяца ( = на небе); разрывая цепи («der stürm bricht los»), волк похищает овец, т. е. бурный вихрь разносит облака-барашки (eirrocumuli). При затишье ветры представлялись скованными узниками, а во время грозы они получали свободу. В Германии говорят «heute Schäfchen, morgen wölfe» = сегодня на небе облака-барашки, а завтра соберётся гроза.

Локи (Loki — «ЛОвКИй») — бог хитрости и обмана

Существует также сказание, что сам Локи, в наказание за свою злобу, был закован в цепи и над ним повешена змея, изрыгающая капли жгучего яда. Жена Локи Сигюн (SigynSigin’n) собирает змеиный яд в чашу и, а наполненную ядом чашу — выливает; в этот краткий промежуток времени капли яда падают на лицо узника, и от его судорожных корчей колеблется земля.

Подобно тому, как персы рассказывают об Аримане, заключенном в оковы на тысячу лет, а греческая мифология — о Прометее, прикованном к скале за похищение небесного огня. Из этих цепей Локи должен освободиться при конце вселенной, когда настанет время торжества демонических сил над светлыми богами, что опять соответствует греческому преданию, по смыслу которого освобожденный Прометей низвергнет со временем Зевса. Судорожные движения окованных Прометея и Локи потрясают землю.

Это миф — общий всем индоевропейским племенам; в средние века он слился с общеизвестными сказаниями о сатане и антихристе, который является перед кончиною мира и все покоряет своей власти. В Германии верят, что сатана сидит окованный в аду и будет сидеть в этих узах до Страшного суда, а тогда сбросит цепи и вместе с антихристом выступит на пагубу человечества. В случае какого-либо несчастья говорят: «der teufel ist los», «der teufel ist freigelassen», «Loki er or bцndum». Албанская сказка упоминает о чёрте, который прикован на цепь к огромной скале; целый год грызет он тяжелую цепь, так что накануне Светлого праздника она еле держится; но поутру является воскресший Христос, налагает на него новую цепь и чрез то самое отдаляет кончину мира.

Почти то же рассказывается и в приданиях русского народа: в день своего воскресения Христос посадил сатану в подземелье под скалою, заковал его в двенадцать железных цепей и запер двенадцатью железными дверями и двенадцатью железными замками. Сатана, в продолжение года, грызет двери, замки и цепи, но всякий раз, как только остается ему перегрызть последнее звено цепи, раздается радостный клик: «Христос Воскресе!» — и в то же мгновение двери, замки и цепи становятся по-прежнему целыми и крепкими. Будет, однако, время, когда он успеет разорвать цепи — и тогда наступит конец мира.

У кавказских горцев есть предание, что в глубокой пещере горы Диц лежит Дашкал, прикованный к скале семью цепями; возле него находится чудесный меч, который он тщетно силится достать рукою, потому что ещё не пришло время его освобождения. Когда с досады он потрясает цепями, то земля колеблется и дрожат горы. В последние дни вселенной Дашкал схватит меч, разрубит цепи и явится губить род человеческий и восстановит родичей друг против друга.

Иггдрасиль (Ygg-drasil) — мировое древо.

Возвращаемся к сказаниям Эдды. Перед кончиною мира, повествует она, будет трехлетнее владычество брани и убийств; брат подымется на брата, отец на сына и сын на отца; жадность овладеет душами людей, правда исчезнет, и семейные связи рушатся. Затем наступит зима, подуют суровые ветры, станут нестерпимые холода, и солнце потеряет силу своего благотворного влияния на природу; зима будет продолжаться целые три года сряду. Это время, согласно с вышеприведенными славянскими именами зимних месяцев — Лютый, волчий, называется Эддою волчьим (wolfzeit). Ко всеобщему ужасу, один из волков проглотит солнце, а другой (Menagarmr — lunae canis) схватит месяц и нанесёт ему страшный вред; звезды сорвутся с небесного свода и падут на землю; раздадутся громовые звуки Геймдаллева рога, загорится всемирное Древо — Ясень (Иггдрасиль = Ygg-drasil) дрогнут горы и земля, деревья повергнутся вырванные с корнями, скалы разрушатся, море затопит сушу, и все цепи и связи расторгнутся. В пророческой песне валы (= вещей жены) сказано: Schwarz wird die Sonne, Die Erde sinkt ins Meer, Won Himmel fallen Die heitern Sterne…

В песне Oegisdrecka (пирушка Эгира) Локи грозит Тору: «не станешь так храбриться, когда надо будет противустать волку, который проглотит отца побед!» (Одина). В разговоре Одина с Вафтрудниром на вопрос: что будет с Одином при конце вселенной? — великан отвечал: «волк проглотит отца богов».

Волк Фенрир будет свободен: он сбросит оковы и разинет свою огромную пасть так широко, что верхняя челюсть коснется неба, а нижняя земли; разинул бы ещё далее, если б доставало пространство; из его глаз и ноздрей пышет пламя. Гигантская змея выплюнет яд, воздух и море загорятся, и с треском рухнет высокое небо. Злые власти ополчаются и выступают против светлых богов; их ведёт владыка огня — грозный Суртур (т. е. чёрный), вооруженный чудесным мечом, сверкающим светлее самого солнца; перед ним и за ним — горящий пламень. Каждый избирает себе противника, и начинается ожесточенная битва.

Тор разбивает своим молотом голову змеи, но сам тонет в отраве, которую она извергает из себя; Тир (Туг) нападает на собаку Garmr, и оба плавают в крови; Фенрир проглатывает Одина, а Вида схватывает его самого за верхнюю челюсть, разрывает ему пасть — и волк падает мёртвым; Локи сражается с Геймдаллем, и поражают один другого; Суртур низлагает Фрейра, бросает на землю огонь — и вселенная гибнет в великом пожаре.

Но это всеобщее разрушение послужит только к возрождению мира: из волн моря выходит обновленная земля, одетая цветами и зеленью; возвращаются счастливые ясные дни, какие были в золотом веке; убитый в печальную пору зимнего солнцестояния светлый Бальдур (= солнце) воскресает, и асы садятся за золотые столы; прошедшие беды — забыты, пороки — неведомы, земля сама, без усилий человека, производит плоды, словом, настает царство правды, любви и блаженства.

В такой картине, исполненной трагического величия, скандинавская мифология изображает жизнь и смерть природы в ее годичных переменах. Три осенних месяца, когда тёмные тучи заволакивают небо и льют беспрестанные дожди, на мифическом языке названы тремя годами распрей и убийств; ибо грозы уподоблялись войне, а с войною соединялись идеи несогласия, насилия, неправды и распадения дружественных и родственных связей. За осенью следуют три месяца зимы = три волчьи года, когда сгущенные туманы помрачают небесные светила, и солнце перестает посылать свои согревающие лучи. В эти месяцы демон громовых туч, олицетворяемый в образе хищного, огнедышащего волка, скрывается в облачных пещерах и, будучи окован стужею — не в силах заявить той страшной злобы, с какою выступает он на битвы в шуме весенних гроз.

Подобно змеям-драконам, на которых, по свидетельству славяно-германского эпоса, зима налагает железные обручи, волк Фенрир представляется опутанным цепями; но приходит время — и он разрывает тяжелые цепи. Это — начало весны, когда боги громов, молний и бурь сражаются с демоническими существами — великанами, волками и змеями, т. е. тёмными тучами; колеблются облака-горы, горит священная Ясень (=дерево-туча),небо содрогается, и весь мир объят великим пожаром. Гул битвы и треск падающего мироздания — поэтические метафоры громовых раскатов; пламя, окружающее Суртура, и его блестящий меч, огонь, извергаемый пастью Фенрира, и всемирный пожар — метафоры сверкающих молний; змеиный яд, в котором тонет Тор-громовержец, и морские волны, покрывающие землю, суть дождевые ливни и воды тающих льдин и снегов.

Вслед за этою беспощадною борьбою наступает кроткая пора ясных майских дней: разрушен в бурных грозах прежний ветхий мир, на который осень и зима наложили печать одряхления и смерти, и вместо него возникает иной, полный юности и свежести. Земля обновляется и выходит из-под разливов весенних вод в яркой зелени и богатом убранстве цветов; в её недры брошены семена новой жизни; солнце озаряет природу золотыми лучами, и все сулит человеку изобилие плодов земных, радость и счастье.

Эти представления о зимней смерти природы и ее весеннем возрождении послужили источником, из которого фантазия создала картины последнего разрушения вселенной и грядущего царства вечной правды и нескончаемого блаженства. Из хаоса и борьбы стихий боги созидают новый мир, и мифы, повествующие о происхождении будущего блаженного царства, в основе своей совершенно тождественны с мифами космогоническими.

Следует заметить, что народные предания о создании и кончине вселенной, о страшном дне суда, аде и рае возникли из древнейших воззрений на природу и ее годичные превращения. Неутолимая жажда человека ведать и безвестное прошедшее и таинственное будущее нашла для своих гаданий готовые образы и краски в поэтических сказаниях о природе; он только придал этим сказаниям более широкий смысл, нежели какой они имели первоначально, и сделал это не произвольно, а под влиянием метафорических выражений родного языка.

По свидетельству русского стиха о Страшном суде, вслед за всеобщим развращением человеческого рода и

явится с неба молниеносный Илья-пророк, и
Загорится матушка сыра земля,
С востока загорится до запада,
С полудён загорится да до ночи,
И выгорят горы с раздольями,
И выгорят лесы тёмные.
И сошлет Господи потопие
И вымоет матушку сыру землю,
Аки харатью белую,
Аки скорлупу яичную,
Аки девицу непорочную.
И сойдетМихаил-архангел-батюшко,
Вострубит в трубоньку золоту:
пойдут гласы по всей земле,
разбудят мёртвых и вызовут их из гробов.

Замечательное согласие с Эддою! Всемирный пожар оканчивается потопом; омытая, обновленная земля выходит из вод чистою, «аки дева непорочная»; золотая труба христианского архангела Михаила заменила собою более древнее представление о громозвучном роге Геймдалля: это метафора небесного грома, который пробуждает к жизни творческие силы природы, скованные дыханием зимы (= смерти) и спящие в гробах-тучах.

Народные предания соединяют с волком и тот охотничий характер, какой присваивался мифической собаке, — так как оба эти зверя послужили для олицетворения одинаковых стихийных явлений. У немцев есть сказание, что Бог назначил волкам быть его ловчими псами; основываясь на этом, должно думать, что волки Одина обязаны были помогать ему в дикой охоте.

На Украине и в Литве волки называются хортами св. Юрия (Юровыми собаками), и без его разрешения они не могут тронуть ни единой скотины. С другой стороны, демоническая роль волка возлагалась иногда на собаку. По указанию г. Костомарова, южнорусы в созвездии Большой Медведицы видят запряженных коней (Воз); чёрная собака каждую ночь силится перегрызть упряжь и чрез то разрушить весь строй мироздания, но не успевает в своем пагубном деле: перед рассветом побежит она к студенцу, чтобы утолить жажду, а тем временем упряжь снова срастается.

Рассказывают и так: есть на небе три сестрицы-зоряницы (вечерняя, полуночная и утренняя), приставленные сторожить пса, который прикован у Малой Медведицы на железную цепь и всячески старается перегрызть её; когда цепь будет порвана — тогда и кончина мира.

В том же созвездии Большой Медведицы болгары усматривают волка, который грозит смертию двум волам, запряженным в повозку. Поверье это известно и между киргизами, которые две звезды Малой Медведицы принимают за пару небесных иноходцев, а семь звезд Большой Медведицы — за караульщиков. Дьявол, в образе волка, давно подстерегает этих иноходцев, и когда удастся ему пожрать их, то караульщики разбегутся и будет преставление света.

По другому рассказу, в созвездии Большой Медведицы видят киргизы не караульщиков, а семь разбойников или волков, которые гонятся за иноходцами. Всю ночь кони находятся в большой тревоге, но к утру опасность минует; когда волки настигнут коней, тогда будет конец вселенной.

Отождествляя собаку с демоном-волком, фантазия даёт ей эпитет чёрной и заставляет её действовать во мраке ночи; с утренним рассветом она убегает. Подобное значение даётся собаке и в преданиях других народов, впрочем, не принадлежащих к индоевропейской семье; так некоторые племена затмение солнца и луны объясняют тем, что на эти светила напали собаки, а в красноватых лучах, бросаемых омраченным солнцем, узнают следы крови из ран, нанесенных вражескими зубами. Минусинские татары рассказывают о семи собаках с железными когтями и медными языками; когда они сорвутся с цепей — в то время наступит конец вселенной.

Волк-туча, пожиратель небесных светил, в народных русских сказках носит характеристическое название волка-самоглота; он живёт на море на окиане (т. е. на небе), добывает сказочному герою гусли-самогуды, пасть у него — страшная, готовая проглотить всякого супротивника; под хвостом у волка — баня, а в заду — море: если в той бане выпариться, а в том море выкупаться, то станешь молодцем и красавцем, т. е. волк-туча хранит в своей утробе живую воду дождя, с которою нераздельны понятия силы, здоровья и красоты. Согласно с метафорическим названием дождя молоком, этот сказочный волк заменяется иногда молочною рекою с кисельными берегами, которая всех питает и всем дарует красоту и силу.

Трава молочай (euphorbia lathyris), названная так по белому, молочному цвету своего сока, у немцев слывет Wolfsmilch, у поляков wilcze mleko.

Богатыри народного эпоса, представители молниеносного Перуна, сосут в детстве молоко мифических животных, т. е. дождевые тучи; как сербский Милош сосал кобылу, а другие герои —корову-бурёнушку, так по древнеримскому преданию Ромул и Рем вскормлены волчицею; по немецким сагам, Сигурд сосал молоко оленьей самки, а Дитрих — волчицу, почему и назывался Wolfdieterich. По свидетельству славянской сказки, победители страшного змея — богатыри Валигора и Вырвидуб — прозвания, издревле присвоенные богу-громовнику, как разрушителю облачных гор и лесов, были вскормлены зверями: один — львицею, а другой — волчихою. Замечательно, что малорусская сказка заменяет богатыря Вертодуба— волком, который «пиляе хвостом дуби». Чтобы пчёлы собирали больше мёду, для этого в Калужской губ. советуют класть на пчельнике волчью губу: суеверие, возникшее из метафорических названий тучиволком и дождя — мёдом.

В баснословных сказаниях о волке-туче находят объяснение некоторые народные обряды и приметы. На зимний праздник Коляды в Галиции и Польше толпа молодежи ходила в старину с чучелом волка, останавливаясь перед избами и возглашая колядские песни, или бегала по селу с волчьей шкурою. Обычай водить волка соблюдался в Польше еще в XVI столетии.

У словаков, вместо того, ходят на Коляду дети с змеею (hadern), сделанною из деревянных дощечек, «ktere se roztаhnouti a stаhnouti daji»; пасть у змеи — красная, а на голове — позолоченная корона.

Вой волков — метафора завывающей бури, почитался вещим и у славян, и у немцев. Если за войском, выступившим в поход, следовали волки, это, по указанию Эдды, предвещало торжество над врагами, так как появление этих зверей намекало на таинственное присутствие «отца побед»— Одина. По выражению Слова о полку, князь Игорь ведёт воинов к Дону, а «влъци грозу въсрожат по яругам»; у летописца Нестора записан следующий рассказ:

«идущема же има (на битву), сташа ночлегу, и яко бысть полунощи, встав Боняк, отъеха от вой, и поча выти волчьскы, и волк отвыся ему, и начаша волци выти мнози. Боняк же приехав, поведа Давыдови: яко победа ны есть на Угры заутра».

В сказании о Мамаевом побоище замечено, что Дмитрий Волынец «седе на конь свой, поим с собою вел, князя, выехав на поле Куликово и став посреде обоих полков, обратився на полки татарские, слышах стук велик и крик… трубы гласяще. И бысть же назади татарских полков волцы воют вельми грозно, по правой же стране их вороны и галицы беспрестанно кричаше».

По доныне существующей народной примете, вой волков предвещает мороз, голод, мор и войну, если волки ходят по полям стаями и воют — это знак будущего неурожая. У римлян и германцев встреча с волком почиталась предвестием победы; по убеждению наших крестьян, встреча эта сулит успех и корысть. Белорусы говорят: «воук яму дарогу перебег», выражая этим такую мысль: ему привалило неожиданное счастие!

Понятия победы, торжества над врагами так же неразлучны с смелым и хищным волком, как, наоборот, понятия поражения, гибели, неуспеха — с робким и трусливым зайцем. В бурной грозе неслись воинственные боги на битву с демонами и радовали жадных волков и воронов, которые следовали за ними на поле сражения пожирать трупы убитых.

Зимние вьюги и разрушительные бури «волчьего времени» порождают неурожаи, голод и мор; те же печальные последствия вызывают и человеческие войны, опустошающие нивы земледельца и водворяющие на земле владычество смерти: вот почему вой волков пророчит не только военные тревоги, но и общее оскудение и повальные болезни. Так как звон принимался за метафору грома, разбивающего тёмные тучи, то отсюда возникло поверье, что волки, заслышав звон почтового колокольчика, со страхом разбегаются в разные стороны; точно так же боятся звона колоколов и нечистые духи и ведьмы. Для того, чтобы волки не трогали домашней скотины, в Новгородской губернии крестьяне бегают вокруг деревень с колокольчиками, причитая: «около двора железный тын; чтобы через этот тын не попал ни лютый зверь, ни гад, ни злой человек!». Во время свадебных поездов колдуны, на пагубу молодых, бросают на дорогу высушенное волчье сердце; чара эта, по мнению простонародья, заставляет лошадей становиться на дыбы и ломать повозки. Волчья шерсть и волчий хвост употребляются ведьмами в чарах, с целью произвести непогоду.

Далее… XIV. Собака, волк и свинья. Баснословные сказания о свинье.

Баснословные сказания о свинье.
Баснословные сказания о собаке

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*