Вторник , 19 Март 2024
Домой / Древнерусские обычаи и верования / Небесные стада и их пастыри

Небесные стада и их пастыри

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу.

Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов.  Том 1. 

XIII. Небесные стада. (Козы, овцы.)

Небесные стада и их пастыри

Олицетворяя грозовые тучи быками, коровами, овцами и козами, первобытное племя ариев усматривало на небе, в царстве бессмертных богов, черты своего собственного пастушеского быта: ясное солнце и могучий громовник, как боги, приводящие весну с её дождевыми облаками, представлялись пастырями мифических стад. В Ведах богиня Заря ( = весеннее солнце) и громовержец Индра выгоняют на небесные пастбища свои облачные стада, напояющие землю молоком росы и дождя.

По преданию греков, светлый Гелиос пас тучных быков и баранов на злачных равнинах Тринакрии и во время дневного своего странствования любовался на них с высокого неба; за умерщвление этих солнцевых быков, как за страшное святотатство, спутников Одиссея постигла безвременная гибель в пучинах взволнованного моря. Как повествуют древние сказания, Аполлон с волком, двенадцать месяцев сряду пас стада царя Адмета, и его нередко изображали с овцой на плечах.

Та же идея пастырства соединялась с солнцем и литовским племенем, как это видно из следующей песни:

Гониглис-божок!
Паси мою корову, 
Паси моего бычка,
Не пускай вора-волка.
Пасу, пасу мои овечки; 
Тебя, волк, не боюсь:
Бог с солнечными кудрями,
Верю, тебя не допустит. 
Ладо, Ладо-солнце!

По свидетельству Дитмара, у славян был такой обычай: пастух ходил по дворам с палкою, рукоятка которой изображала руку, держащую железный шар, и кричал: «Гонило, стережи! «Делалось это для охранения стад от волков.

Краледворская рукопись называет богов пастырями (spasy — от глагола пасти), такое значение в наших преданиях присваивается месяцу и богу Волосу или Велесу. Народная русская загадка о месяце, затемненном тучами, говорит: «јихав чумак, та и став; бо волив потеряв»; другие загадки о месяце и звездах выражаются так: «есть поле сиянское (от глагола сиять, т. е. небо; под влиянием созвучия эпитет этот часто переделывается в сионский), много в нём скота астраханского (вар. монастырского, один пастух — словно ягодка» (или: «а пастух вышинский»); «поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогатый». Выше мы указали, что месяц олицетворялся быком или коровою; здесь же даётся ему человеческий образ, и вместе с тем он является или чумаком, который едет на волах, или пастухом, который пасёт небесное стадо. Стадо это — бесчисленные звезды; метафорический язык загадок называет их овцами и козами: «бегли овцы по калинову мосту (вариант: катилися каточки по ясному мосточку, мост = небо), увидали зорю — покидались в воду» или: «шли козы по мосту, увидели зорю — попрятались в воду», т. е. при восходе солнца звезды исчезают, скрываясь в воздушном океане.

Постоянный эпитет: «ярки звезды» возбуждал в уме представление об овцах (ярки, ярочки) и козах (јарац, јарица) и наводил фантазию на указанное уподобление. Чтобы овцы дали обильный приплод, овчары становятся на руно и окликают звезды: «как по поднебесью звездам несть числа, так бы у раба такого-то уродилось овец болей того» (см. стр. 99). Сербская песня «Дјевојка и сунце», в которой девица спорит о красоте с солнцем, сравнивает ясные звезды с овцами: «Красота моя, — говорит гордая дева, — превосходит и месяц и звезду-преходницу (Венеру), что глуяет по небу, словно пастух с белыми овцами»:

Што преоди преко ведра неба, 
Као пастир пред белим овцама.
В другой песне говорится о пастухе,
Који шеће пред овцами, 
Кано месяц пред звездама.

Такое воззрение на звезды, как на стадо, пасущееся под надзором пастуха-месяца, находим и у немецких поэтов, и в сказаниях античных народов.

Имя Волоса упоминается:
а) в Несторовой летописи: «а Ольга водиша и мужий его на роту; по рускому закону клашася оружьем с воим, и Перуном богом своим, и Волосом-скотьим богом»;
b) в договоре Святослава с греками: «да имеем клятву от бога, в его же веруем — в Перуна и в Волоса-скотья бога»;
с) в житии св. Владимира, сочиненном Иаковом-мнихом (XI в.): «а Волоса-идола,его же именоваху скотья бога, веле в Почайну-рекувъврещи» — известие, повторенное потом в Макарьевских чети-минеяхи в торжественнике Румянцевского музея (XVI в.);
d) в Слове о полку Игореве: «чили въспети было, вещей Бояне, Велесовь внуче!»;
е) в житии св. Авраамия Ростовского, где сказано, что он, поселившись близ Ростова, сокрушил жезлом своим каменный идол Белеса, которому поклонялся «Чудской конец»;
f) в «Хождении по мукам пресв. Богородицы» и в географических названиях некоторых местностей. Сабинин настаивал на тождество Волоса с Одином, имя которого в народных воззваниях получает следующие формы: Waul (измененное Wöde, Waude). Wol, Wöld; кн. Вяземский сближает слово Белес с греч. βελιοζ, αβελιοζ = ηλιοζ — солнце; но оба эти производства слишком произвольны, чтобы основывать на них учёные выводы.

Г. Срезневский признает Волоса за наименование бога-солнца и сравнивает его с Аполлоном; доказательства, приводимые им, и отрывочны и шатки. У Нестора, говорит он, второе место после Перуна занимает Хорс, а в договоре Святослава второе место за Перуном принадлежит Волосу; как Аполлон был богом музыки и песен, так в «Слове о полку Игореве» Боян назван Велесовым внуком; у чехов существует поговорка — «zaletet’ nekam za mofek Welesu» = пропасть неведомо куда: эту неведомую страну Велесову автор отождествляет с заморским царством солнца, упоминаемым в сказках; наконец, на солнечное значение Белеса намекают, по его мнению, слова: хорутан. vletka — дождь, идущий при сиянии солнца, польск. wlodek — детская стрела с пером, и в русских областях: волотки — праздник жатвы. Но даже в том случае, если б действительно было доказано сродство сейчас приведенных речений, они столько же будут говорить за связь Волоса с солнцем, как и за связь его с грозовыми тучами; ибо стрела — символ не только солнечных лучей, но и молний, а творцом урожаев по преимуществу признавался дождящий Перун.

Сказочное солнечное царство, лежащее за морем, есть весеннее небо = блаженная страна светлых богов, омываемая водами облачного океана; царство это созидается мощными усилиями бога-громовника, который прогоняет с неба демонов зимы и своими молниями возжигает яркий светильник летнего солнца. По нашему мнению, обе формы Волос и Белес легко могут быть объяснены вышеуказанным санскритским корнем vr, var и буквально означают бога-облачителя, покрывающего небо дождевыми тучами, или, выражаясь метафорически: заволакивает его облачным руном, выгоняет на небесные пастбища облачные стада. Первоначально название это было не более как один из эпитетов туче гонителя Перуна (громоносного Тура); впоследствии же, при забвении его коренного значения, оно обособилось и принято за собственное имя отдельного божества.

В качестве «святого бога» Волос заведовал небесными, мифическими стадами, был их владыкою и пастырем; но потом, с утратою народом сознательного отношения к своим старинным представлениям, ему приписано было покровительство и охранение земных стад. В одной словацкой колядке слово Велес (Пелес) употреблено в значении пастуха:

Пасли овцы Пелесы 
При бетлемском салаше.

Вацерад сравнивает Белеса с Паном: «Veles — Pan, curat oves oviumque magistros». В Рязанской губернии Велес (велёц) означает распорядителя, указчика, подобно тому, как в санскритеgo-pa— сначала: пастух, а потом: родоначальник, царь; от санскритского корня  (pasco, παομαι — пасти) происходят: Раn — бог пастухов у греков и римлян, славян, пан — господин и пастырь — не только пастух, но и священник, и царь, как пастыри народа.

В христианскую эпоху покровительство домашнего скота присвоено было св. Власию, имя которого фонетически тождественно с именем Волоса (сравни: волос — влас, голос — глас; в грамоте Антония-римлянина XII в. имени Власий дана полногласная форма Волос. К такому смешению дали повод и некоторые обстоятельства из жизни св. Власия, который, как рассказывается в его житии, был пастухом и однажды совершил чудо — заставил волка возвратить похищенного им у бедной вдовы поросёнка.

Во всей России поселяне молят св. Власия о сбережении домашнего скота, и в день, посвященный его памяти — 11 февраля, пригоняют коров к церкви, служат молебен, окропляют их святой водою и дают им есть нарочно приготовленные пышки с молочною кашею, чтобы коровы были с хорошим удоем; тогда же приносят в храм жертвоприношение: коровье масло и кладут в дар перед образом св. Власия: «у Власия и борода в масле», говорит народная поговорка. С этим днём крестьяне соединяют мысль о приближающейся весне: «святой Власий, сшиби рог с зимы!»— пословица.

На иконах святого Власия изображают внизу коров и овец, подобно тому как на иконах Флора и Лавра — лошади. К нему обращаются с такою мольбою: «святой Власий! будь счастлив на гладких телушек, на толстых бычков; чтоб со двора шли — играли, а с поля шли — скакали». В XII веке в Новгороде был храм св. Власия, что на Волосове (ныне Власьевская улица). Для предохранения домашнего скота от несчастий в коровниках и хлевах ставят образ святого Власия; а во время скотского падежа, когда совершается торжественное изгнание Коровьей Смерти, обрядовое шествие («опахивание») почти всегда сопровождается иконою святого; в некоторых деревнях причитывают при этом следующее заклятие:

Смерть, ты Коровья Смерть! 
Выходи из нашего села, 
Из закутья, из двора 
В нашем селе 
Ходит Власий святой
Со ладоном, со свечой,
Со горячей золой. 
Мы тебя огнем всожжем, 
Кочергой загребем, 
Помелом заметем 
И попелом забьем!
Не ходи в наше село; 
Чур наших коровушек, 
Чур наших бурёнушек, 
Рыжих, лысых, 
Белосисих, беловымьих,
Криворогих, однорогих!

Ради той зависимости, в какой находятся земные урожаи от небесного молока, проливаемого стадами дожденосных туч, Волосу, наряду с характером пастушеским, придано значение бога, помогающего трудам земледельца.

Когда созреет хлеб, в южной России жницы отправляются в поле с песнями; одна из них, захватив рукою пучок колосьев, завивает (закручивает) их на корню и потом перегибает или заламывает в какую-нибудь сторону, чтобы всякий мог видеть и ни один бы серп не коснулся сделанного «закрута». Это называется: завивать Волосу бороду или оставлять, дарить ему на бороду куст золотистых колосьев; в честь этой «бороды» поются обрядовые песни. Думают, что после такого обряда никакой лиходей и колдун уже не в силах наслать на хлеб порчу.

Итак, перед началом жатвы первые созревшие колосья посвящались Волосу, как божеству, воспитывающему нивы; к оставленному для него кусту ржи чувствуется благоговейный страх: кто дотронется до закрута, того, по народному поверью, изогнет и скорчит — подобно завитым колосьям. Описанный обряд совершается и в других местностях России: в Архангельской губ., когда уже оканчивается уборка хлеба, последние несжатые колосья связывают снопом на корню и сноп этот украшают цветами; выражение: хлебная борода завить употребляется там в смысле: окончить жатву, убрать зерновой хлеб, а выражение: сенная борода завить — в смысле: собрать скошенное сено, сметать в стога. Куст несжатого хлеба, нарочно оставляемый в поле, в Костромской губ. называется: волотка на бородку (волот, волотка — верхняя часть снопа или охапка сена). В Курской и Воронежской губернии во время жатвы оставляют на корню связанный узлом пучок ржи — в честь плододавца Ильи-пророка: это называется завязать Илье бороду; а в Переяславль-Залесском уезде оставляют на ниве несколько колосьев кудрявого овса на бороду св. Николе или самому Христу. Такая замена имени Волоса весьма знаменательна: она прямо указывает на религиозное значение закрута и ярко свидетельствует за тождество древнего Волоса с божеством небесных гроз, ибо Илья-пророки св. Никола заступили в христианскую эпоху дождящего Перуна (см. главу IX).

В Германии существовал подобный же обычай оставлять на ниве часть несжатого хлеба для лошади Одина, этого властителя бурных гроз и творца земного плодородия, или в честь Frau Gode (богини-громовницы). Обращаясь к Одину с мольбой о хорошей жатве, жнецы становились вокруг посвященного ему участка, закручивали колосистый хлеб, орошали его пивом и потом, скинув шляпы и приподняв вверх серпы,— трижды возглашали громким голосом: «Воден! прими своему коню корм». В честь Одина лили на пашни молоко и пиво (= символ дождя).

Кроме святого Власия, крестьяне наши признают покровителем стад великомученика Георгия или Юрия. Так как память его празднуется весною — 23 апреля и так как предание, сложившееся еще в Палестине и Сирии, приписывает ему победу над драконом, то в народных верованиях он заступает место бога-громовника, творца весеннего плодородия, победителя демонического змея и пастыря небесных стад. С таким характером является он в эпических сказаниях и преданиях почти у всех христианских народов. По свидетельству русского народного стиха, святому Георгию принадлежат те же чудесные знамения, какие дают сказки своим мифическим героям, олицетворяющим собою могучие силы весенней природы.

Породила его матушка—
По колена ноги в чистом серебре
По локоть руки в красном золоте
Голова у Егория вся жемчужная
По всем Егорие часты звезды.
Или:
Во лбу-то солнце, втылу-то месяц
По косицам звезды перехожие.

Содержание стиха чрезвычайно интересно; в нём ясны старинные представления о борьбе Перуна с помрачающими небо тучами, хотя фантазия, облекая эти мифические основы в легендарную форму, и сочетала их с апокрифической повестью о Диоклитиане-мучителе и страшных истязаниях святого Георгия. Царище Диоклитианище или Демьянище (как извращено народом настоящее имя царя) подвергает своего неустрашимого противника различным мукам, и наконец

Посадил Егорья в глубок (земляной) погреб,
Закрывал досками железными, 
Забивал гвоздями полужоными, 
Запирал замками немецкими, (Закладал цепями…)
Засыпал песками рудожёлтыми;
а сам приговаривал:
«Не видать Егорью света белого, 
Не зреть солнца красного, 
Не слыхать звона колокольного, 
Ни пения церковного!»

Сидел Егорий в заточении ровно тридцать лет; но пришла пора — по божьему изволению

Обогрело солнце красное, 
(вариант: Явилася пресвятая Богородица (замена богини Лады = Фреи), ещё солнце красное.
Выходила туча гремучая, 
Подымались ветры буйные, 
Разносили пески рудожёлтые, 
Разломали замки все немецкие, 
Откладали цепи полужоные, 
Разметали доски железные;
выходил Егорий из погреба глубокого
и узрел свету белого.

Злой царь Демьянище играет в стихе роль сказочного змея, почему те же самые эпические выражения, которыми характеризуется царь, прилагаются и к нему:

Кричит он по-звериному,
Визжит он по-змеиному. 
Вариант: царь-басурманище «яко змей летит».

Это — демон зимних туч, умаляющих благотворную силу солнца и дышащих тою суровою стужею, которая оковывает дожденосного Перуна. На зиму умолкает звон громового колокола, не слышится более грозовой песни; обессиленный Перун, подобно пленнику в мрачной темнице, сидит в облачных подземельях, или, по другому представлению — он замирает на зиму и заключается в гробе-облаке, окованном железными обручами: сравни погреб (= темница) и погребать — хоронить. Но приходит весна — яркое солнце шлёт согревающие лучи, на небо выступают грозовые тучи, подымаются буйные вихри, и бог-громовник пробуждается во всем своем грозовом величии, рвёт наложенные на него цепи, ломает запоры и отправляется совершать свои великие подвиги.

Освободившись из заточения, Егорий Храбрый одевается в сбрую ратную, берёт копье вострое булатное, снимает с коня богатырского двенадцать железных цепей, садится верхом и едет в путь-дорогу трудную. По народному поверью, конь у него белый; в одном записанном мною варианте стиха сказано:

Выходил Георгий во чисто поле, Вскрикнул Георгий громким голосом:

«Ой, ты гой еси, белый резвый конь! 
Ты беги ко мне ясным соколом» 
Вариант: «јихав Юрий на билим кони».

На таком же белом коне носится Один в шумном полёте грозовой бури.
Начинаются подвиги Святого Георгия:

наезжает Егорий на леса дремучие —
Леса с лесами совивалися, 
Ветви по земле расстилалися.

«Расшатнитесь, — говорит им св. Егорий, и разойдитесь
по всей земле светло-русской!» 
Наезжает он на моря глубокие, 
на речки широкие и велит им
протечь по всей земле светло-русской; 
наезжает на горы толкучие 
и своим словом останавливает
их страшные удары. 
Наезжал Егорий на стадо валовое; 
Пасут стадо три девицы, родные сестрицы: 
На них тела, яко еловая кора,
Влас на них, как кавыль-трава;
А сидят они по-звериному,
А сипят-лопят (говорят) они по-змеиному,
Хотят Егория потребати (потребить = пожрать). 
Егорий Храбрый посьшает их на реку Иордан: 
«вы обмойтеся, облекуйтеся!»
Наезжал Егорий на стадо звериное, 
На серых волков, на рыскучиих: 
Не пройтить Егорью, не проехати!
и дает он такой наказ:
«Вы, волки, волки рыскучие! 
Разойдитеся, разбредитеся 
По глухим степям, по тёмным лесам; 
А ходите вы повременно, 
Пейте-ешьте повеленное,
От свята Егория благословения». 
Наезжал ещё на стадо на змеиное, 
Вынимал Егорий саблю острую, 
Посек он, порубил стадо змеиное —
и очутился в крови по белую грудь;
втыкает Егорий своё копьё (или «скипетр»)
в землю и просит, чтобы 
расступилась мать сыра земля
на все на четыре стороны и 
пожрала кровь змеиную; 
как просил он, так и сделалось.

Иные списки стиха, вместо целого стада змеиного, выводят одного змея лютого, огненного, который из ушей пышет полымем, из глаз сыплет искрами и хочет пожрать витязя; но тот рассекает его на мелкие части. Наконец добирается Егорий Храбрый до палат белокаменных царя Демьянища, и борьба с ним есть только повторение эпизода о битве с огненным змеем.

Вынимает (Егорий) меч саблю вострую, 
Он ссек его злодейскую голову 
По его могучие плечи; 
Подымал палицу богатырскую, 
Разрушил палаты белокаменные.

По другим вариантам, он натягивал свой тугой лук, пускал стрелу в царя Демьянища и наносил ему смертельную рану,

Потопила Егорья кровь басурманская — 
По колена во крови стоит, 
Святой Егорий глаголует:
«Ох, ты гой еси, матушка сыра земля!
Приими в себя кровь жидовскую, 
Кровь жидовскую, басурманскую».

Весь этот последовательный ряд картин, все эти подвиги — не более как поэтические изображения борьбы весеннего Перуна с тёмными тучами, гибнущими под ударами его молниеносных стрел или боевой палицы; фантазия собрала и соединила в одну поэму разнообразные мифические представления грозовых облаков, которые уподоблялись и дремучим лесам (см. гл. XVII), и небесным источникам (гл. XVI), и толкучим горам (гл. XVIII), олицетворялись и быками, и змеями, и волками (гл. XIV).

Мифические девы, которые пасут валовое стадо, а по другим вариантам стадо волков или змей, суть облачные девы — пастыри небесных стад; под влиянием зимних холодов они цепенеют, покрываются твердою корою и только тогда сбрасывают её с себя, когда искупаются в Иордань-реке, т. е. омоются в живой воде дождевого потока (см. гл. XX).

Кровь змеиная, которую поглощает мать сыра земля = метафора дождя. В болгарской песне Юрий берет золотую палицу (= молнию) и отсекает змею три головы; из нанесенных змею ран протекают три реки кровавые: первая река пахарям — та ли пшеница, другая река пастухам — молоко свежее, третья река виноградарям — вино рьяное, т. е. дождь, пролившийся из тучи, растит нивы, луга и сады и тем самым даёт урожайную жатву, хороший сбор винограда и сочный корм, и обильное молоко коровам.

Во время грозы Георгий Победоносец, подобно Илье-пророку, разит огненными стрелами или молниями дьявола, который ищет спасения в бегстве. Во множестве эпических сказаний, принадлежащих индоевропейским народам, богатырь-громовник представляется освободителем красавицы (богини весны) из-под власти демонического змея. Живопись изображает св. Георгия на белом коне, с копьем, поражающим дракона. Согласно с этим, Егорий Храбрый в стихе об Елизавете Прекрасной и других легендарных повестях спасает от смерти девицу, отданную на съедение лютому змею Пещерскому, то же, что змею-Горынычу. В народных заговорах к нему обращаются мольбы охранить от укушения змеиного; он сносит с неба стрелы златопёрые и пускает их с лука злато полосого в уроки, призеры и болести.

По мнению поселян, весна начинается с Юрьева дня — 23 апреля прилетают ласточки — вестницы возвратившейся весны, тогда же приступают и к земледельческим работам. Самое имя Юрий, малороссийское: Юрко, могло наводить на мысль о весеннем плодородии, так как оно созвучно с словами: польск. jurnoSt — похоть jury — похотливый ( = ярь, ярость, ярый), jurzyc sic — гневаться (яриться) и великорусское: юрить — спешить, торопить, юркой — резвой, бойкой, юрово — скоро, шибко ( = яро), юра и юрило — беспокойный человек, юр — возвышенное место, открытое действию ветров и солнца («стоит на юру»; сравни яр — крутая гора, обрывистый берег).

Святой Юрий, как выражаются о нём поговорки и обрядовые причитания, отмыкает землю, низводит росу и даёт рост травам: «Юрий росу спустил». Сербская песня говорит, что при разделе мира святому Юрию достались весенние цветы; а чехи славят его следующею припевкою: святой Юрий «vstavä, zem odmyKävä, aby träva rostla, träva zelenä, fiala modrä. FiaJa, ruze kwisti ne muze, az ji Perun (или pän Boh) s nebe pomuze!». По указанию болгарских стихов, Юрий обходит межи и нивы и осматривает, подобру ли растут хлеба; на Украине говорят: «святий Юрий по полю ходить, хлиб-жито родить», а в великорусских деревнях:

«Юрий начинает полевые работы (23 апреля), 
Юрий и оканчивает (26 ноября — осенний его праздник)».

На вешний Юрьев день по всей Руси служат на пашнях молебны и окропляют их святой водою; в Тульской губ. молебны совершаются у колодцев, с которыми в глубочайшей древности сравнивались дождевые источники = тучи; рано поутру крестьяне катаются на нивах по росе, чтобы «быть сильными и здоровыми, как Юрьева роса», а на другой день начинают сеять яровые хлеба. У сербов принято купаться на заре Юрьева дня. Словенцы, празднуя возврат весны, назначают из своей среды юношу, который обязан представлять Зелёного Егораопутывают его с ног до головы березовыми ветками и купают в реке — во знамение дождевых ливней, заставляющих зеленеть поля и рощи.

В некоторых местностях России выбирают на Юрьев день красивого парня, одевают его в зелень и кладут ему на голову большой круглый пирог, убранный цветами; с зажженным факелом в руке он несет этот пирог в поле, а следующая за ним толпа девиц поёт в честь Юрия обрядовые песни. Так обходят они трижды вокруг засеянных нив; после того разводят наподобие круга костёр, оставляя в средине его пустое место, куда кладут принесенный пирог. Все усаживаются возле огня, пируют и делят между собою пирог — так, чтобы каждому досталось по куску. Эта связь Юрия с земледельческими работами дала повод назвать его именем гумно, как видно из народной загадки: «стоит Егорий в полу-угорье, шатром накрылся, копьём подперся» В Сербии девицы молят св. Юрия о женихах; как податель всякого плодородия, он признаётся и устроителем брачных союзов.

Пастырский характер святого Юрия ярко свидетельствуется народными поговорками и обрядами: «святой Юрий коров запасает», т. е. выпускает их на пастбище; «Егорий да Влас всему богатству глаз». 23 апреля поселяне наши впервые, после минувшей зимы, выгоняют скот в поле, и выгоняют его непременно освященной вербою. При этом окликают Егория, т. е. обращаются к нему с такою мольбою:

Егорий ты наш Храбрый! 
Ты спаси нашу скотинку,
В поле и за полем,
В лесу и за лесом,
От волка хищного, 
От медведя лютого, 
От зверя лукавого.

Обряд этот имеет символическое значение; он указывает на стада дожденосных коров, которых в весеннюю пору выгоняет Перун на небесные луга ударами молнии; в числе различных метафорических представлений молнии она уподоблялась и древесной ветке (см. главу XVIII). Освященной в неделю Ваий (вайя — от греч. ветка), праздник Входа Господня в Иерусалим, когда жители Иерусалима встречали Иисуса, приветствуя его пальмовыми ветками — Вербное Воскресенье, Прутья вербы, приносят в хлева и коровники и втыкают в стены, как средство, предохраняющее скотину от нападения нечистой силы. Первый выгон стад в поле совершается ранним утром, пока ещё не обсохла на траве ночная роса: делается это с целью, чтобы коровы были тучны и удойны; так как роса признавалась за небесное молоко, то народное поверье приписывает ей чудесное свойство умножать молоко земных коров.

В северной Германии существует обычай — при первом весеннем выгоне скотины в поле привязывать передней корове на хвост ветку, чтобы она могла ею сметать утреннюю росу: думают, что от этого коровы бывают богаты молоком. Такая ветка называется tauschleife, а корова, несущая её, — taufeger или tauschleifer.

В Малороссии прежде, нежели выгонять скот в поле, собирают его в одно назначенное место и, отслужив молебен, окропляют стадо святою водою; а в некоторых деревнях, сверх того, окатывают водою пастуха, что, по мнению крестьян, помогает коровам быть многодойными. Обычай служить на Юрьев день молебны у колодцев, окроплять скотину святой водою и выгонять её в поле освященной вербою — известен и в других славянских землях: в Сербии, Иллирии и Черногорье.

Вешний Юрьев день — праздник пастухов, которых угощают тогда пирогами, яйцами и молоком, оделяют холстом и деньгами. К этому времени пекут белые хлебы, называемые мошенниками; часть такого хлеба отдаётся пастуху, остальною же кормят скотину — по возвращении её с поля. В Болгарии, Сербии и Герцеговине на Юрьев день закалывают и жарят ягнят; такое заклание сопровождается молитвенными возношениями и обрядами, ясно указывающими на его жертвенное значение: на голову барашка надевают венок из цветов и зелени, к рогам прилепляют зажженные восковые свечи и кадят вокруг него ладаном.

Старинная легенда рассказывает, как св. Юрий наказал пастуха за то, что он продал овцу одной бедной вдовы, назначенную на заклание этому святому, а потом уверял, будто её съел волк. В заднепровской Малороссии и Белоруссии крестьяне на Юрьев день по краям нив закапывают кости ягнят и поросят, освященных на Пасху, чтобы таким образом охранить свои посевы от граду и бури.

В песнях, которые поют болгары в честь святого Юрия, они прославляют его за то, что он спасает овец от хищного волка и оберегает жатвы от всякого вреда. В русских заговорах к святому Юрию обращаются мольбы охранить стадо от скорби и недуга, чтобы оно ело хорошенько, ходило в полях смирненько, не разбегаясь в разные стороны, и чтобы красовалось гладкою и мягкою шерстью. В одном заговоре против скотского падежа читаем:

«встретили наш скот — милой живот св. великомученик Георгий и св. царь Константин на белых конях, имуще в руках щиты огненные, и бьют они — побивают всех колдунов и колдуниц, ворон и ворониц, волков и волчиц!»

Четьи-Минеи упоминают о чуде, совершенном св. Юрием: по просьбе одного пахаря он оживил убившегося быка. В житии Феодора Акастасиупольского сказано, что он, будучи отроком, ходил по ночам из деревни в город, а святой Георгий оберегал его от волков и других зверей, в которых вселились злые духи.

Предания о мифических, облачных волках, сопутствующих бога-громовника во время его грозного шествия по небу, заставили признать святого Юрия вождём и владыкою волков: он собирает их вокруг себя и каждому определяет, где и чем кормиться. Между поселянами существует поверье, что волк ни одной твари не задавит без божьего соизволения, что на Юрьев день Егорий Храбрый разъезжает по лесам на белом коне и раздает волкам наказы; по пословице:

«что у волка в зубах, то Егорий дал»; 
«ловит волк роковую овечку», 
«обреченная скотинка — уж не животинка!».

В народной сказке о Георгии Храбром волк обращается к этому святому с просьбами о пище; то же указание встречается и в других сказках, только вместо Георгия Храброго — волк прибегает со своими просьбами к Спасителю.

Любопытен следующий рассказ: захотелось пастуху водицы испить, и пошёл он через лес к колодцу.Шел-шел и увидел большой ветвистый дуб, а под ним вся трава примята и выбита. «Дай посмотрю, что тут делается!» — подумал пастух и взлез на самую верхушку дерева. Глядь — едет св. Георгий, а вслед за ним бежит большая стая волков. Остановился Георгий у самого дуба; начал рассылать волков в разные стороны и всякому наказывает, как и чем ему пропитаться. Всех разослал, собирается уж в путь ехать; на ту пору тащится хромой волк и спрашивает: «а мне-то что ж?» — А тебе, — говорит Егорий, — вон на дубу сидит!» Волк день ждал, и два ждал, чтобы пастух слез с дерева, так и не дождался; отошёл подальше и схоронился за куст. Пастух осмотрелся, спустился с дерева — и бежать! а волк выскочил из-за куста, схватил его и тут же съел.

Подобный рассказ есть у хорутан, в котором, вместо святого Юрия, выведен волчий пастырь (vucji pastir). Этот пастырь представляется старым дедом; но как распорядитель небесных гроз, он принимает на себя образ волка, т. е. облекается в волчью шкуру (= черную тучу) и делается оборотнем = волкулаком; в таком зверином образе бродит он со стадом волков и отдает им приказы: где добывать себе пищу.

В Малороссии волка называют — Юрова собака, а про святого Юрия говорят, что он «звиря пасе«, то есть волков. Животное, задушенное волком, не употребляется в пищу — на том основании, что оно было присуждено этому хищному зверю самим Богом.

Кого назначит св. Юрий на съедение волку, тот ни за что не избежит злой доли: один из таких обреченных спрятался на печь, но волк перекинулся котом и, когда все заснули— прокрался в избу и разорвал несчастного. Рассказывают ещё про одного охотника, которому суждено было святым Юрием погибнуть от волка; охотник решился истреблять волков, много перебил их и снятые кожи прятал на чердак, но в роковой день одна из кож превратилась в живого волка и пожрала его, как было определено свыше.

По другому поверью, уцелевшему в Малороссии, у волков есть свой пастырь Полисун, или Лисовик (леший = козлоногий Пан): словно овечье стадо, гонит он голодных волков на прокорм туда, где враждующие народы губят друг друга в ожесточенной войне, и погоняет их пугою (плетью); удары его плети далеко раздаются по окрестным странам. Война — метафора грозы, плеть — молнии. Полисун часто показывается вместе со святым Юрием: было два брата — богатый и бедный.

Раз «злиз бидный брат на дуба ночуваты, колы так о пивночи бачыт: якыйсь чоловик гоныть сылу звиря, а позаду другый чоловик јиде на вози. То булы Лисун и св. Юрий. От прыгнав Лисун звиря, да як раз — пид того дуба, де сидив чоловик; а св. Юрий почав раздиляты окрайци хлиба, що булы на вози». Раздал всем волкам по краюхе, одна только осталась — и ту отдал он бедному: «се тоби, каже, Господь дав счастя! з’цёго окрайчика ты вже певне, що разживешся». И, в самом деле, бедный разжился: «окрайця того нияк не можна зъjисты; що ни поjидять, а назавтра вин и стане таким, як був; усе приростае!» Позавидовал богатый счастью бедного брата, пошёл к дубу и взобрался на верхушку, да на ту пору недостало у святого Юрия одного хлеба, и он назначил обделённому волку съесть завидущего богача.

Пастухи, которые знаются с лешим, по народному поверью, вовсе не пасут скотины, а пасёт её услужливый лесовик. Под Юрьевы праздники, и весною, и осенью, в Курской и других губерниях крестьяне ничего не работают из шерсти, опасаясь, чтобы волки не поели за то овец; а в Литве с этою же целью постятся в день 23 апреля. Замечают, в какой день придётся Сретенье — 2 февраля, и в тот день в продолжение целого года, не снуют основ, чтобы не встретиться с волками (Цебриков, 270); болгары, во время зимнего солнцеворота, не работают мужского платья, потому что кто выйдет в таком платье в поле, того съедят волки.

Стихийные боги, издревле представляемые существами человекоподобными, не чуждались и звериных образов; облекаясь в облачные покровы (= шкуры), они или совершенно превращались в животных, или усваивали себе какие-нибудь отдельные их признаки. В мифологии индийцев, греков и других народов— в представлениях богов замечается смешение человеческих форм с формами быка, коровы, барана и козла, и такие смешанные изображения удерживались даже в самую цветущую пору греческой пластики. Славянский Радигость изображался с головою буйвола на груди, а ведьмам (= вещим облачным женам) и на Руси, и в Германии придаются коровьи хвосты. Но если, с одной стороны, древний человек в явлениях природы усматривал различных животных и своим небесным богам придавал звериные типы, то с другой стороны—от этих мифических образов он брал чудесные, божественные свойства и наделял ими обыкновенных, земных зверей. Утрачивая живую связь с древнейшими выражениями языка, он мало-помалу забывал о небе и своё религиозное чувство обращал на мир окружавших его животных. Исконное, коренное значение слова терялось; мысль о могучем стихийном явлении, для которого оно служило метафорою, делалась недоступною сознанию, и затем оставалась странная, лишенная смысла мифическая форма. Настоящее божество исчезало; в старинных сказаниях о нём, в молитвенных к нему обращениях народ не узнавал более небесного властителя; понимая каждое слово, каждое выражение буквально, он вместо бога обретал простого быка, барана или козла и, твердо убежденный в святости прародительского предания,— нёс им свои мольбы и жертвы. Поклонение этим животным особенно сильно было распространено на Востоке; Я. Гримм указал на следы его у германцев.

Далее… XIV. Собака, волк и свинья.
Баснословные сказания о собаке

Баснословные сказания о собаке
Небесные стада. Козы, овцы

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*