Ад и рай Антона Чехова

«Я был и в аду, каким представляется Сахалин,
и в раю — на острове Цейлоне».
(Из письма А.П. Чехова
И.Л. Леонтьеву (Щеглову),
10 декабря 1890 г.)

«Отдать дань медицинской науке…»

Хорошо известно, что «страсть к передвижению», по его собственному выражению, не иссякала у Чехова всю жизнь. Ещё в ранней молодости он объездил пол-России, когда подыскивал усадьбу на Полтавщине, где можно было бы обосноваться и уединиться «для трудов праведных», был в Крыму, на Кавказе и намеревался добраться до Средней Азии и Персии. Впоследствии писатель неоднократно бывал во многих странах Европы, в том числе и вынужденно, по болезни, а в планах и мечтах уносился ещё дальше — в Африку, в Скандинавию, «в Ледовитый океан», в Новый Свет — в Америку и даже, как врач, на Русско-японскую войну (1904-1905) в Манчжурию (1902 г.). Его кумирами, как известно, были Н.М. Пржевальский и И.А. Гончаров с их завораживающими описаниями дальних странствий.

Исследователи творчества Чехова по сей день спорят, что заставило молодого, но уже успешного писателя пуститься в далекое и небезопасное путешествие «на край географии». Сходятся на том, что для этого было сразу несколько причин. Одна из них весьма существенная. Антон Чехов сам неоднократно называл её, как желание «отдать дань медицинской науке».

Буквально накануне путешествия на Сахалин, в декабре 1889 года, Чехов писал:

«В январе мне стукнет 30. Подлость. А настроение у меня такое, будто мне 22 года».

Накануне поездки на Восток Антон Павлович писал Суворину (9 марта):

«Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Нет у меня планов ни гумбольдтских, ни даже кеннановских.

Я хочу написать хоть 100 — 200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья. Быть может, я не сумею ничего написать, но всё-таки поездка не теряет для меня своего аромата: читая, глядя по сторонам и слушая, я многое узнаю и выучу».

Диагноз: Mania Sachalinosa

Хорошо известно, что, собравшись в первое большое путешествие на Сахалин и далее в Азию, Антон Павлович завёл специальную тетрадь, которую озаглавил «Литература». По составленному списку из 65 прочитанных работ (книг, статей, газетных сообщений) виден серьезный, научный характер подготовки к путешествию на Сахалин. С января 1890 года и до отъезда 21 апреля писатель углубленно штудировал отобранные книги и статьи о Сахалине.

В центре внимания Чехова находилось всё, что было известно о Сахалине, — от самых первых карт освоения острова до зоологии и геологии и, конечно, «каторжный вопрос».

«Целый день сижу, читаю и делаю выписки. В голове и на бумаге нет ничего, кроме Сахалина. Умопомешательство. Mania Sachalinosa». — сообщал он 15 февраля своему другу, поэту А.Н. Плещееву.

Ещё перед отъездом Чехов попросил Суворина (17 марта) прислать ему примечательное издание «П. Грязнов. «Опыт сравнительного изучения гигиенических условий крестьянского быта и медико-топография Череповецкого уезда», (1880 год) и диссертацию: Никольский В.И. «Тамбовский уезд, статистика населения и болезненности», (1885 год). Это исследование земского врача также было известно Чехову, причём сразу после публикации, и внесено в список литературы для готовившейся им после окончания университета собственной диссертационной работы. Обе публикации упомянуты и использованы в «Острове Сахалин».

Однако, в знаменитом списке не только работы о Сахалине. В нём и самые известные на тот период публикации по освоению русскими Дальнего Востока, о дальних плаваниях русских моряков, художников, писателей. Это труды И. Крузенштерна и Ю. Лисянского, С. Крашенинникова и Г. Невельского, А. Вышеславцева и Лаперуза (на французском языке). Конечно, здесь же и «Фрегат «Паллада»» А.И.Гончарова — романтизированное описание трудной и опасной экспедиции под командованием вице-адмирала Е.В. Путятина, закончившейся установлением дипломатических отношений с Японией.

Две крупные работы, отмеченные в списке, посвящены соседним с Россией дальневосточным странам. Это трёхтомник немца Ф. Зибольда «Путешествие по Японии или описание Японской империи» (в переводе Н.В. Строева); весьма информативное исследование К. Скальковского «Русская торговля в Тихом океане. (Экономические исследования русской торговли в Приморской области, Восточной Сибири, Корее, Китае, Японии и Калифорнии)», присланное автором, хорошим знакомым Чехова по «Новому времени».

Судя по списку литературы, а также переписке Чехова тех лет, он очень активно читал и использовал «Морской сборник», ежемесячный журнал, выходивший «под наблюдением Главного Морского Штаба». Там можно было найти информацию по любой стране, куда заходили российские корабли.

Судя по переписке, Чехов знакомился с гораздо более широким кругом материалов по интересующей его тематике, чем указано в списке литературы. В письме Суворину от 4 марта говорится о возврате «Вашей «Asie»» — тома, посвященного Азии, французской энциклопедии «Живописная вселенная» из личной библиотеки издателя.

Дорога на Сахалин в 4500 верст заняла 81 день (!), включая 11-дневное плавание по Амуру, и была похожа на «тяжелую, затяжную болезнь». Она отражена в чеховских путевых заметках «Из Сибири», которые печатались в «Новом времени». Заметим, что такой опыт не пришёлся писателю по душе, хотя путевые заметки, несомненно, давали Чехову «зерна» для творчества.

Прибыв на Северный Сахалин 11 июля 1890 года, Антон Павлович сразу же принялся за работу. Ровно через два месяца, переправляясь с Северного Сахалина на Южный Чехов писал Суворину:

«Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое ещё не сделано <…> Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю немало надежд».

Чехов не раз потом отмечал, что «видел всё» на Сахалине, кроме смертной казни, и подчеркивал: «Сделано мною немало. Хватило бы на три диссертации».

Труды писателя-исследователя были очень целенаправленными. В центре исследовательских работ был сбор материалов о жизни каторжан, составление специальной картотеки, разработанной им самим, и подробно описанной в 3 главе «Острова Сахалин». Несомненно, в голове Чехова был некий план научной работы, он и сам разделял «научные и литературные цели» поездки. Они же, скорее всего, и подсказали автору общий метод исследования. 

Мысль о диссертации не покидала Чехова с университетской скамьи, и после окончания молодой врач начал  работать над кандидатской диссертацией «Врачебное дело в России». Причём, начал по-своему дотошно и скрупулезно — с изучения последних исследований, касавшихся летописных данных и фольклорной мудрости о народном здравии со времен Владимира Красное Солнышко и Иоанна Грозного. Сохранились доныне материалы к этой диссертации — список литературы, выписки, комментарии к ним… Правда, впоследствии:

«любовница» (литература) взяла всё-таки верх над «законной женой» (медициной) — как определял свои отношения с ними сам Антон Павлович.

Однако, идея диссертационной работы оставалась в глубине сознания писателя. Ей подчинен и стиль его врачебного подвижничества на Сахалине: тотальное медико-статистическое обследование каторжного населения острова, условий его быта. То есть по примеру диссертаций П. Грязнова и В. Никольского. Уже после возвращения Чехов писал Суворину 9 декабря 1890 года:

«Когда мы увидимся, я покажу Вам целый сундук всякой каторжной всячины, которая, как сырой материал, стоит чрезвычайно дорого. Знаю я теперь очень многое, чувство же привёз я с собою нехорошее. Пока я жил на Сахалине, моя утроба испытывала только некоторую горечь, как от прогорклого масла, теперь же, по воспоминаниям, Сахалин представляется мне целым адом. Два месяца я работал напряженно, не щадя живота, в третьем же месяце стал изнемогать от помянутой горечи, скуки…»

Забегая вперёд, отметим, что работа над книгой «Остров Сахалин» шла медленно и туго. Она вышла в 1895 году и имела заметный социально-политический резонанс. Труд о сахалинской каторге был замечен даже за границей. Однако, автор то радовался громким отзывам, то почему-то сетовал, что «книжка ни на что не пригодилась, <…> никакого эффекта она не вызвала».

Свободный стиль «путевых заметок» о Сахалине, видимо, выводил их за каноны сугубо научной работы, несмотря на безупречную и исчерпывающую медицинскую статистику. Писатель, видимо, счёл на этом свой долг перед медициной исполненным и в конце концов заключил:

«Я рад, что в моём беллетристическом гардеробе будет висеть и сей арестантский халат. Пусть висит!»

Из переписки Чехова очевидно, что он не собирался ограничиться только Сахалином и не планировал возвращаться тем же путём назад, через Сибирь. Замысел писателя простирался дальше на Восток, за рубеж.

Как известно, Чехов возвращался с Сахалина на пароходе Добровольного флота «Петербург». Суда этого флота регулярно, не менее 7 раз в год, связывали российские порты Чёрного моря с дальневосточными, а рейсы и заходы судов объявлялись Правлением Добровольного флота заранее, в начале года. Возвращение морем в Одессу было задумано писателем с самого начала. Главным объектом поездки был, конечно, Сахалин и двухмесячная работа там, а маршрут вокруг Азии мыслился, скорее, как туристический. За месяц c небольшим до отъезда Антон Чехов в письме от 16 марта 1890 года собрату по перу И. Леонтьеву (Щеглову) так обозначил зарубежную часть маршрута:

«…Нагасаки, Шанхай, Ханькоу, Манила, Сингапур, Мадрас, Коломбо (на Цейлоне), Аден, Порт-Саид, Константинополь, Одесса…».

Чехов приглашал приятеля разделить все трудности и прелести путешествия, предвкушая:

«…А в Индии напишем по экзотическому рассказу или по водевилю «Ай да тропики!», или «Турист поневоле», или «Капитан по натуре», или «Театральный альбатрос» и т. п. Поедем!»

Как видим, планы были грандиозны и заманчивы.

Плавание по Дальневосточным морям

Насыщенное событиями и впечатлениями плавание по дальневосточным морям, наблюдения за жизнью парохода и каторжных на нём, заходы в иностранные порты — «оазис» колониальной цивилизации Гонконг и «грустный» Сингапур, который Чехов даже «плохо помнил», опаснейший тайфун в Южно-Китайском море, похороны покойников в морской пучине, о которых Чехов писал в «кратчайшем отчёте» Суворину от 9 декабря:

«По пути к Сингапуру бросили в море двух покойников. Когда глядишь, как мёртвый человек, завороченный в парусину, летит, кувыркаясь, в воду, и когда вспоминаешь, что до дна несколько верст, то становится страшно и почему-то начинает казаться, что сам умрешь и будешь брошен в море».

Как известно, этот эпизод вошёл в первый после поездки рассказ «Гусев» и, как знать, не этот ли случай стал главным импульсом к написанию рассказа.

Морская стихия во всех её проявлениях тоже привлекла внимание Чехова — от бескрайних стальных валов океана, которые упорно режет маленькое судно, до роскошных тропических закатов Бенгальского залива.

Во время плавания Чехов активно общался с пассажирами и командой парохода, подружился с некоторыми из них и переписывался позднее, помогал судовому врачу (не отсюда ли «подслушанные» в лазарете диалоги в рассказе «Гусев»?). Вот доказательство из письма патрону, А.С. Суворину:

«Заболел у нас рогатый скот. По приговору доктора Щербака и Вашего покорнейшего слуги, скот убили и бросили в море».

Остров Цейлон занимает особое место в биографии Антона Павловича Чехова. Он посетил Цейлон в ноябре 1890 года, возвращаясь в Одессу «кружным путём» — вокруг Азии — из своей знаменитой поездки на Сахалин.

Посещение тропического острова оказалось самым ярким событием в 52-дневном морском путешествии, и чеховские воспоминания об этом неизменно наполнены радостью, светом и юмором.

Может быть, из-за тропической экзотики, а может быть, из-за подъёма духа, который испытывал 30-летний писатель, завершив свои дела в каторжном «аду».

«Какие бабочки, букашки, какие мушки, таракашки!» — рефреном повторяется крыловский парафраз в нескольких письмах Чехова.

Из чеховской переписки, хранящей основные воспоминания об «азиатской кругосветке», следует, что писатель относил Цейлон к Индии, а его население к индусам, а не сингальцам, поскольку в те времена остров был частью колониальной «британской Индии».

Неизвестно, знал ли Чехов, что название «Цейлон» произошло от древнего самоназвания страны «Синхала-двипа» (остров сингальцев-потомков льва) и прошло сложную колониальную португало-голландско-английскую транслитерацию — Сейлао — Сейлан — Цейлон.

Из-за яркости впечатлений, Цейлон оказался центром вояжа вокруг Азии, несмотря на то, что стоянка в Гонконге была дольше, чем в Коломбо — столице Цейлона.

Коломбо стал третьей остановкой на пути домой, на 23 день морского перехода Корсаков-Одесса. Документы свидетельствуют, что «Петербург» находился на острове три дня и две ночи — с утра 10 до вечера 12 ноября 1890 года (22 — 24 нового стиля).

Считается, что на Цейлоне вместе с другими «классными» пассажирами Чехов остановился в портовой гостинице Grand Oriental Hotel, одной из лучших в городе Коломбо, недалеко к тому же от базара и железнодорожного вокзала. Одно ценное свидетельство о пребывании Чехова всё же было получено.

Директор Русского центра при российском посольстве Михаил Алексеевич Устинов рассказал, что «лет 5—6 назад» посольство России официально обратилось в МИД Шри Ланки с просьбой разыскать какие-либо документы, касающиеся пребывания А.П. Чехова на Цейлоне. Через какое-то время состоялась презентация, на которой ланкийцами была продемонстрирована регистрационная книга отеля Grand Oriental за ноябрь 1890 года, где была запись: «доктор Чехов, Россия, номер 304».

В холле Grand Oriental Hotel сегодня висит мемориальная доска в честь пребывания здесь русского писателя Чехова, установленная не так давно Обществом ланкийско- российской дружбы.

Сама мемориальная комната № 304 Grand Oriental Hotel остаётся довольно дорогим гостиничным номером, где каждый может потешить своё самолюбие, ночуя в окружении портретов Чехова, рисунков князя Alexis Soltykoff и предметов обстановки — гардероб, письменный столик, подставка для багажа, которые, как утверждал портье, сохранились со времён Чехова.

Достоверно установлено, что Антон Павлович провёл в Коломбо только одну ночь, а вторую в городе Канди.

Но вернемся к Чехову тех дней. Несомненно, что А.В. Щербак был главным гидом «симпатичного доктора А-П-Ч» во время трёхдневного пребывания на Цейлоне, поскольку бывал здесь ранее. Он сделал в путешествии несколько фотографий, представляющих огромный интерес и хранящих некоторые загадки. Известно, что доктор Щербак фотографировал и писателя, а потом подарил Чехову и сами фотопластины.

Место, где был рай…

Вот главное впечатление Чехова об острове Цейлон в «кратчайшем отчете» Суворину от 9 декабря 1890 года.:

«Затем следует Цейлон — место, где был рай. Здесь, в раю, я сделал больше 100 верст по железной дороге и по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами. Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им: «Сукины дети, я на своем веку имел сношение с черноглазой индусской… И где же? В кокосовом лесу, в лунную ночь».

Нетрудно предположить, что по приезде, несмотря на жару в полдень +30С, как записано в судовом журнале, он вместе со спутниками осмотрел Коломбо.

Тогда же впервые у уличных продавцов увидел отважную битву мангустов со змеями, так поразившую его.

Посетил Чехов и ближний пригород, о чем свидетельствуют привезённые им фотографии. На одной видна железная дорога, подходящая вплотную к океанскому побережью, поросшему пальмами. Такое место и по сей день единственное близ Коломбо — в получасе езды на юг. Здесь много уютных, тихих бухточек с белыми песчаными пляжами и буйной тропической растительностью, сюда приезжали иностранцы и местная знать.

По-видимому, здесь «в лунную ночь» и состоялось знаменитое рандеву с «черноглазой индусской».

На следующий день Чехов отправился по железной дороге в глубь острова Цейлог, в прежнюю сингальскую столицу Канди в 120 километрах от Коломбо. В 1815 году во время колонизации острова англичанами она пала последней.

И поныне главной достопримечательностью города Канди является храм Шри Далада Малигава, где хранится священная реликвия буддизма — зуб Будды, найденный, по преданиям, в золе погребального огня.

Чехов со спутниками осмотрели знаменитый буддийский храм. Но прямых воспоминаний об этом нет, скорее всего, потому, что экскурсанты были здесь в день, когда само хранилище и алтарь обычно закрыты.

А грандиозные празднества с шествием слонов, выносом драгоценных реликвий и демонстрацией их публике проводятся по буддийскому календарю только раз в году в августе или июле.

Ещё одной достопримечательностью Канди является живописное полноводное озеро в центре города, на берегах которого расположен храм и гостиница Queen’s Hotel, в которой останавливался Антон Павлович. Этот факт подтверждают найденные недавно в архивах писателя два счёта отеля от 23 — 24 ноября 1890 года (11—12 декабря по российскому календарю), выписанные на имя Чехова.

Впечатления тех дней ещё дважды упоминаются в чеховской переписке (с Сувориным от 2 и 7 августа 1893 года из Мелихова) в неожиданной связи:

«Армию спасения, её процессии, храм и прочее я видел на Цейлоне в городе Кэнди. Впечатление оригинальное, но давящее на нервы. Не люблю». И в другом письме: «Ещё об Армии спасения. Я видел процессию: девицы в индусском платье и в очках, барабан, гармоники, гитары, знамя, толпа чёрных голожопых мальчишек сзади, негр в красной куртке… Девственницы поют что-то дикое, а барабан — бу! Бу! И это в потёмках на берегу озера».

Следует подчеркнуть, что виденное Чеховым никакого отношения к буддийским празднествам не имеет. В те годы такие экстравагантные шествия, эмоциональные проповеди, зрелища устраивала Армия спасения — эта религиозно-филантропическая организация, созданная английским священником ещё в 1865 году и действующая поныне.

Антон Павлович заночевал в Канди. Днём он возвратился в Коломбо и, вероятно, тогда же приобрел трёх мангустов. Имеются утверждения, что Чехов посетил зоосад в Дехивала, в 10 километрах на юг от Коломбо, чтобы проконсультироваться со специалистами по поводу зверьков. На закате в 8 вечера пароход «Петербург» отчалил от берегов Коломбо.

Но в этот день — 12 ноября 1890 года — случилось нечто очень важное. Пребывание на тропическом острове вызвало у Чехова творческий всплеск. Именно здесь, по его собственному признанию, «зачат был» рассказ «Гусев», который писатель привёз из путешествия, выполняя данное друзьям шутливое обещание. Он проставил точную дату «зачатия» в письме Суворину 23 декабря 1890 года:

«Буде пожелаете, можете для шика написать внизу: «Коломбо, 12 ноября»».

В ряде современных публикаций говорится, что Чехов возвращался с Сахалина очень больным, его мучили приступы удушья и кашля. Однако сам он неоднократно подчеркивал в письмах, что «чувствовал себя здоровым вполне», «ни разу не был болен».

«От Цейлона безостановочно плыли 13 суток и обалдели от скуки», — вспоминал Чехов.

Последняя краткая остановка была в Порт-Саиде. А до этого Чехов «переплыл» Индийский океан и «унылое» Красное море, прошёл недавно прорытым Суэцким каналом, а по пути «умилялся» Синайскими горами, святыней христианства. Писатель видел острова греческого архипелага, «обедал с Дарданеллами, любовался Константинополем». Но в вожделенный Константинополь так и не попал — проплыл мимо. 2 декабря пароход вернулся в уже заснеженную Одессу, а 5 декабря 1890 года, после трёх суток карантина, Антон Чехов сошёл с парохода и вечером сел на московский поезд.

В Москве путешественник окончательно «расклеился» от простуды на ветрах Средиземноморья.

«Кашляю, лихоражу и изображаю собою сплошной насморк», — писал он Н.А. Лейкину 10 декабря.

Особенно беспокоили писателя головные боли и перебои сердца. Надо было обустраиваться на новом месте на Малой Дмитровке, принимать бесконечных посетителей, «отчитываться» в письмах друзьям и родственникам о необычной поездке.

Вспоминая Цейлон

Старшему брату Александру Антон Чехов сообщал:

«Привёз с собою миллион сто тысяч воспоминаний и трёх замечательных зверей, именуемых мангусами (мангустами). Оные мангусы бьют посуду, прыгают на столы и уж причинили нам убытку на сто тысяч, но тем не менее все-таки пользуются общею любовью».

Старому другу и коллеге шутливо отвечал:

«Спешу извиниться. В одном из своих писем Вы выразили желание, чтобы который-либо из моих мангусов был назван Жаном Щегловым. Такое желание слишком лестно и для мангуса, и для Индии, но, к сожалению, оно запоздало: мангусы уже имеют имена. Один мангус зовётся Сволочью — так любя прозвали его матросы; другой, имеющий очень хитрые, жульнические глаза, именуется Виктором Крыловым; третья, самочка, робкая, недовольная и вечно сидящая под рукомойником, зовётся Омутовой»*.

Правда, вскоре выяснилось, что продавец в Коломбо обманул писателя и под видом самочки продал пальмовую кошку.

Зверьки с Цейлона, где они являются домашними животными, ещё долго были предметом обожания, а потом и забот всего семейства Чеховых. Они даже стали темой столичных газет.

«Мангусы, эти преуморительные зверьки, вывезенные А.П. Чеховым с острова Цейлон, сделались положительно злобой дня. <…> В обществе разговор о погоде вытеснен разговорами о “чеховских мангушках”», — писали «Новости дня».

Антон Павлович постоянно в письмах рассказывал о них своим друзьям и приглашал посмотреть сначала на трёх, а потом на двух, третий, по сведениям брата М.П. Чехова, принадлежал мичману Г. Глинке.

«Из Цейлона я привёз с собою в Москву зверей, самку и самца, перед которыми пасуют даже Ваши таксы <…> Имя сим зверям — мангус. Это помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной. Сейчас они сидят в клетке, куда посажены за дурное поведение: они переворачивают чернильницы, стаканы, выгребают из цветочных горшков землю, тормошат дамские прически, вообще ведут себя, как два маленьких чёрта, очень любопытных, отважных и нежно любящих человека. Мангусов нет нигде в зоологических садах; они редкость. Брем никогда не видел их и описал со слов других под именем «мунго». Приезжайте посмотреть на них», — писал он Лейкину.

Летом 1891 года во время летнего отдыха семейства Чеховых в Богимове один из зверьков сбежал на волю, и через 18 дней его, растолстевшего, случайно поймал в каменоломне местный охотник. Зимой было решено передать животных в дар Московскому зоосаду.

«С той поры мангус и его спутница — пальмовая кошка сделались украшением зоологического сада. Сестра Мария Павловна не раз там их навещала». — вспоминал Михаил Чехов

Разумеется, самая большая ценность, привезенная из путешествия, — рассказ «Гусев». Уже 17 декабря Чехов в ответ на телеграмму Суворина сообщил, что «есть подходящий рассказ, но он длинен и узок, как сколопендра, его нужно маленько почистить и переписать». 23 декабря «Гусев» был послан в редакцию «Нового времени» и уже в рождественском номере (25 декабря 1890 года) появился в журнале. Если учесть, что по приезде в Москву (7 декабря) Антон Павлович был болен и очень занят, то, значит рассказ был вчерне завершен в пути (от Коломбо до Одессы) и Чехов приехал в Москву с почти готовым текстом.

Сюжет рассказа «Гусев«: Несколько демобилизованных солдат, среди них рядовой Гусев и некий Павел Иванович, священник, возвращаются домой с Дальнего Востока на корабле. В лазарете корабля во сне Гусев умирает от чахотки. Его тело заворачивают в парусиновый мешок и после короткой молитвы бросают в волны. Чехов подробно описывает как тело идет ко дну мимо стаи рыбок, как его разрывает акула.

Рассказ «Гусев» вызвал восторженные отклики друзей и почитателей. Пожалуй, самым эмоциональным был отзыв брата Александра, с которым Антон постоянно поначалу соперничал. Он писал «кругосветному брату» 30 декабря 1890 года:

«От твоего «Гусева» весь Петербург в восторге. От такого рассказа я действительно готов, как ты пишешь, взять штаны в рот и подавиться, но только не от зависти, а от скорби, что у меня есть такой брат». И чуть ранее в том же письме: «Вообще твоя слава на меня так угнетающе действует, что я готов подать на высочайшее имя прошение о переименовании меня в <…>, но только не Чехов».

С Цейлона Антон Павлович привёз целый ряд сувениров, фотографий и открыток. Очень дорогими для писателя были фигурки слоников — два маленьких белых из кости и два чёрных побольше из дерева. Вместе с другими немногими, самыми памятными вещицами, привезенными из путешествия на Восток, и вместе с докторским молоточком они всегда сопровождали Чехова по жизни и стояли на письменном столе писателя, где бы он ни жил, — в Москве, Мелихове, Ялте.

После возвращения в Москву он писал 5 января 1891 года «драгоценному» А.С. Суворину, другу-покровителю, в то время издателю популярной газеты «Новое время»:

«После сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне теперь до такой степени мещанскою и скучною, что я готов кусаться».

В письмах Чехов ещё долго вспоминал Цейлон 1890 г. и сравнивал с увиденным в европейских путешествиях 1891 года, даже мечтал вернуться в Индию ещё раз. В письме Суворину 18 октября 1892 года писал:

«Буду работать всю зиму, не вставая, чтобы весной уехать в Чикаго (на Всемирную выставку). Оттуда через Америку и В<еликий> океан в Японию и Индию. После того, что я видел и чувствовал на востоке, меня не тянет в Европу…»