Вторник , 19 Март 2024
Домой / Язык – душа народа / Среднедунайский ареал

Среднедунайский ареал

Этногенез и культура древнейших славян.
Лингвистические исследования
Олег Николаевич Трубачев

Часть I
ЭТНОГЕНЕЗ СЛАВЯН И ИНДОЕВРОПЕЙСКАЯ ПРОБЛЕМА

ГЛАВА 5.

СРЕДНЕДУНАЙСКИЙ АРЕАЛ

Для нас одинаково важно и отсутствие памяти и её наличие в других случаях. В древнерусской «Повести временных лет» Нестора написаны слова, которым навсегда суждено остаться краеугольным камнем теории славянского этногенеза:

«По мнозѣхъ же времянѣхъ сѣли суть Словѣни по Дунаеви гдѣ есть нынѣ Угорьска земля и Болгарьска«.

Эти слова, к которым мы обращаемся неоднократно, слишком долго подвергались критике в новое и новейшее время со стороны школы Нидерле и других направлений. Всячески оспаривали древность пребывания славян на Дунае и толковали на все лады хотя бы этот знаменитый зачин по мнозѣхъ же времянѣхь — «а по прошествии многих времён«, усматривая здесь указание то на предшествующую средневековую миграцию славян, то на целиком книжные, библейские ассоциации.

Суть же дела довольно проста. Нестор был добрым христианином, и его слова, внесшие такую смуту в учёные умы, — это всего лишь верность традиционному библейскому рассказу (книга Бытия, гл. II) о Вавилонском столпотворении: бог рассеял языки, после чего, действительно, разумно оказалось предположить немалое время для того, чтобы славянам оказаться на Дунае. Для нас важен не этот библейский фон, а действительная история, отраженная у Нестора. То, что эта история была реальной, поддаётся, несмотря на трудности, доказательству разными дисциплинами. Интересно привести здесь некоторые новые доводы современных историков, причём материалом для аргументации послужили те же исторические документы, которые Любор Нидерле в своё время привлекал для опровержения Нестора.

Одно из первых мест принадлежит при этом анонимному автору «Космографии» предположительно VII в.Равеннскому Анониму, который повествует о том, что племя склавинов вышло из Скифии, которая помещается «в шестом часу ночи (т.е. севера)» (Sexta ut hora noctis Scytharum est patria, unde Sclavinorum exorta est prosapia. Ravennatis Anonymi Cosmographia, I, 11-12). Слишком прямолинейная идентификация наукой нового времени оригинального деления Земли на часовые пояса у этого анонимного автора и отнесение Скифии к северо-востоку Европы, предложенные Нидерле, получили теперь вескую критическую оценку в работе современного историка Я. Бачича [19], который вскрыл зависимость этого Анонима от Иордана вообще («Iordanus sapientissimus cosmographus», Rav. An., там же) и в частности — в его представлениях о Скифии.

Иордан представлял северную часть ойкумены из двух частей — Германии и Скифии, которые встречались у Мурсианского озера (в нынешней Хорватии); при этом по Иордану, самым западным народом Скифии были германцы-гепиды, жившие в долине Тисы, притока Дуная.  Бачич обращает внимание на дальнейший контекст самого Анонима, который помещает, далее, к востоку, «в седьмом часу ночи» сарматов и карпов, причём о последних известно, что они были обитателями горных карпатских склонов, обращенных к дунайскому бассейну. Все отмеченное делает вероятной не только по Нестору, но и по Равеннскому Анониму локализацию древних славян на Среднем Дунае. Бачич привлекает также свидетельство такого раннего автора, как Псевдо-Цезарий (между IV и VII вв.), о славянах, живущих рядом с фисонитами на Дунае (Danubiani); фисониты — это балканские и дунайские христиане, прозвавшиеся по мифической райской реке Фисон, метафорически отождествленной с Дунаем, и их соседство со славянами (именно соседство, а не подверженность набегам со стороны отдаленных славян) было бы невозможно, если бы славяне обитали к северу от Карпат [19, с. 153-154] [ср. и 20, с. 85].

Для реабилитации несторовского предания делается и уже сделано, таким образом, много, но, конечно, многое также предстоит сделать, чтобы преодолеть этот бесплодный скептицизм. Порой аргументы приходится собирать по крохам, как, например, по вопросу о племенных названиях среднедунайских славян. Оспаривая дунайскую прародину славян, указывают, в частности, на то, что Нестор не назвал ни одного славянского племени на Дунае. Конечно, жизнь славян на Дунае знала свои потрясения, они, подвергшись давлению со стороны волохов-кельтов, частично ушли на Вислу. Вероятно, эти славяне или их часть (возможно, уже в своём перемещенном состоянии, а быть может, и до перемещения) звались какое-то время дунайскими славянами — название, имеющееся у Нестора именно в эпизоде о нашествии волохов-кельтов. Это название по большой реке могло поддерживаться окрестными народами, ср. и Δανούβιοι у Псевдо-Цезария, относящееся к фисонитам [*], но, вполне вероятно, применимое и к склавенам.
*. Caesarii sapientissimi viri Dialogi quatuor // Patrologiae cursus completus. Series grae- ca. Accurante J.-P.Migne. T. XXXVIII. Lutetia Parisiorum, 1858. Col. 985: πῶ δ᾽ἐν ἑτέρῳ τμήματι ὄντες οι Σκλαυηνοί και Φυσονῖται, οἱ καὶ Δανούβιοι προσαγορευόμενοι…

Из того, что еще дошло до нас по этнонимии славян на Дунае, кроме дунайцев, дунайских славян, можно назвать нарци: «Нарци еже суть словѣне». Повесть временных лет (Лавр, лет., л. 2 об.). Вполне вероятно, что так одно время обозначалась часть славян Паннонии, возможно, в непосредственной близости к римской провинции Noricum, Норик (часть современной Австрии).

Римские провинции Реция (Ругия) и Норик у Дуная известны со времен античности. Ясно, что это был первоначально кельтский этноним Norici, зафиксированный у Полибия и Страбона [21]. Но вряд ли справедливо, вместе с тем, было бы подозревать нашего Нестора, назвавшего нарцев славянами, в каких-то политических амбициях; можно поверить, что Нестор отразил традицию того времени, когда этот первоначально кельтский этноним действительно был перенесён на славян. Фриульские славяне. РЕЗИЯНЕ

Вырисовывается вполне правдоподобная картина некоего этнонимического (и лежащего в его основе этнического) расслоения и противопоставления: нарци «славяне западной Паннонии и Норика», вероятно, к западу от озера Балатон и с Дунаем непосредственно не связанные, и славяне дунайские. Поскольку эти племенные названия впоследствии были забыты, свидетельства Повести временных лет и в этом вопросе трудно переоценить [**].

РЕЗИЯ — 117 г. н.э. — провинция Римской империи

**. Вообще, при всей своей мимолетности, дунайцы, дунайские славяне летописи Нестора продолжают традицию региональной этнической номинации, которой трудно отказать в устойчивости, даже несмотря на скудные свидетельства, ср. выше Δανούβιοι ‘Danubiani, дунайцы’, в «Диалогах» Псевдо-Цезария, предположительно относимые к IV в. Сюда же мы отнесем, далее, Danaorum, род. мн. в памятнике IX в. — так называемом Баварском географе, вопреки преобладающей эмендации в Danorum ‘датчан’. В соответствии с этим начало этого небольшого памятника нами читается как:

Descriptio civitatum et regionum ad septentrionalem plagam Danubii. Isti sunt, qui propinquiores resident fmibus Danaorum… ‘Описание городов и областей по северному берегу Дуная. (Вот) те, которые сидят ближе к пределам дунайцев’.

— Обращает на себя внимание соседство и сопряженность Danubii и Danaorum, то есть ‘Дуная’ и ‘дунайцев’, что труднее утверждать о «датчанах». Изложение идёт в Descriptio с севера на юг, при этом ориентация всякий раз — на Дунай, о чём говорит и характер контекстного употребления слова fines ‘пределы’ (3 раза). Нами использовано издание: Horák В., Travníček D. Descriptio civitatum ad septentrionalem plagam Daubii // Rozpravy ČSAV. Ročn. 66. Rada SV. Seš 2. 1956.

Норик в римской империи 117 г. н.э. (ныне Штирия) выделена жёлтым

Исследователи древней истории области Норик, территориально, но в значительной части совпадавшей с нынешней землей Нижняя Австрия и некоторыми другими районами к югу, отмечают, что название Norici вначале принадлежало одному местному кельтскому племени и явилось производным от местного названия Noreia или вместе с последним — от имени богини Noreia. Вассальное в отношении Рима Норикское царство обладало в местных масштабах значительной силой и весом, следствием чего явилось распространение племенного названия Norici на все население римской провинции Норик (было вытеснено, например, имя племени Taurisci). К началу новой эры Норикское царство распространилось до озеро Балатон, захватив, таким образом, северо-западную Паннонию. Расширительное употребление этнонима Norici в такой, судя по свидетельствам специалистов, этнически смешанной зоне, какой был Норик, вмещавший венетов, иллирийцев, позднее — кельтов [22], испытало тем самым ещё большую инфляцию, потому что оказалось с какого-то момента перенесено и на часть славянских племён (в западной Паннонии?).

Сигнал связи славянских нарцев с кельтскими нориками не случаен, но целиком созвучен эпизоду о волохах, занимавшему нас уже ранее в настоящей работе. Если говорить о традиции этнической памяти (см. выше), то эпизод о волохах у Нестора внушает почтение своей относительной давностью, потому что речь должна вестись при этом о событиях ещё I тыс. до н.э., причём в правильной лингвистической (этимологической) интерпретации несторовские волохи — это не римляне, не итальянцы и не соплеменники румын (молдаван), как чаще всего приходится читать в исторической литературе, опирающейся на поздние восточноевропейские значения слов волохи, влахи, а кельты-вольки [23].

Между кельтами и славянами было много различий — языковых, этнических, культурных. Ещё одно существенное различие заключалось в том, что для кельтов Подунавье было ареной экспансии, а для славян это была своя земля. Если античные авторы ещё знают здесь (скорее в Норике, чем в Паннонии) ряд кельтских названий племён и населенных мест, весьма богата античная латинская эпиграфика (с частыми вкраплениями преимущественно кельтских собственных имен) прежде всего Норика, затем Паннонии, то потом эти традиции адекватного продолжения не имеют; слишком тонок и недолговечен был этот языковой и этнический слой, стертый последующими наслоениями.

Славянский слой в ономастике Подунавья существенно отличался тем, что непрерывно находился здесь с древних времён, несмотря на иноязычные наслоения разных эпох, а также несмотря на предубеждения интерпретаторов и в общем никогда полностью не прерывался, вопреки самым неблагоприятным условиям. Достаточно сослаться при этом на разноречивые суждения вокруг названия паннонской реки Bustricius, известного начиная с Равеннского Анонима, которое то приписывают иллирийцам, то робко догадываются о его полной славянской принадлежности ввиду изобилия рек и речек с названием Быстрица во всем славянском мире [24] . «Bustricius, река в Паннонии, по древнеримским картам и дорожникам, из коих Гвидо Равеннский выписал это имя (Anonym. Rav. od. Gronov. Р. 779)» [25].

Освоенная венграми вот уже более тысячи лет назад страна до сих пор имеет все же в значительной степени славянскую реликтовую гидро- и топонимию, хотя по установившейся антишафариковской традиции слависты нашего времени редко дерзают датировать славянские названия в Подунавье временем до «славянских миграций», ср. характерный в этом отношении тезис Яна Станислава: «Словаки сидят в дунайской котловине самое позднее с начала VI в.» [26].

Нам уже приходилось ранее [27] приводить мнение югославского археолога Трбуховича о славянской принадлежности паннонцев I в н.э., описываемых Дионом Кассием. В литературе отмечается отличие явно кельтской ономастики надписей римского времени в Норике от антропонимии эпиграфики, распространенной в большей части Паннонии [28]. Чёткие прямые свидетельства о языке и этносе паннонцев в источниках отсутствуют. Только у Тацита (Germania) содержится упоминание о lingua Pannonica ‘паннонском языке’, на котором якобы говорило племя Osi [29, с. 59-60]. Исследователь древней истории Паннонии А. Мочи представил распространение языков и племён в Паннонии на карте, где западнее, а отчасти и восточнее оз. Балатон нанесён ареал кельтского языка и этнонимы Arabiates и Hercuniates, с юга — ареал иллирийского языка (племена Varciani, Colapiani, Oseriates, Cornacates); опуская здесь менее существенный для нас юго-запад (Истрия, венетский язык) и юго-восток с фракийским языком, обратим внимание на то, что исследователь оставил на карте непосредственные окрестности оз. Балатон как бы этнически незаполненными [29, с. 64, рис. 11].

Паннонцы характеризуются догосударственными особенностями социальной организации, чем, как думают, вызвано слабое и позднее упоминание их на политической арене. Может показаться не лишенным интереса, что черты их быта, которыми история обязана в основном Аппиану, напоминают нам то, что другие древние авторы (Иордан, Псевдо-Маврикий) рассказывают о славянах — отсутствие городов, племенное разновластие [29, с. 21, 27].

В связи с этим, а также с крайней скудостью языкового материала той эпохи (эпиграфика, надо думать, была здесь, как, впрочем, и всюду, в руках культурно и политически преобладающих этносов, т.е. в данном случае — римлян и кельтов) полезно вновь обратиться к одной надписи II-III вв. нашей эры с территории Паннонии (точнее — из города Intercisa в Нижней Паннонии), которую в нашей литературе исследовал монографически О.В. Кудрявцев [30, с. 103 и сл.]:

DEo DoBRATI. EUTICES. SER(vus).DE(dit). Надпись латинская, читается и переводится как: ‘богу Добрату Евтихий раб воздал (посвятил). Надпись на барельефе, изображающем бога на лошади [30, с. 57].

Кельтская этимология имени бога (из *dobrato-, *dubr-ato-? ‘водяной, водный?‘, ср. кельт. *dubro- ‘вода‘) маловероятна (автор ее и не рассматривает), поэтому можно согласиться в общем с мнением Кудрявцева, что здесь представлено образование от слав. dobrъ ‘добрый, хороший’ в связи с наличием в Паннонии II-III вв. славян. В отличие от автора, мы полагаем, что Dobrat— отражает не славянскую форму с постпозитивным артиклем болгарского типа *добротъ (Кудрявцев приводит для сравнения ст.-слав. рабо-тъ, домо-тъ), а праслав. *dobrotь, вариант на -i-основу к *dobrota, ср. западнославянские формы: чеш. диалектн. dobrot’ ‘добро, благо’, слвц. диалектн. dobrot’ ‘доброта, добро, благо’, н.-луж. dobroś ‘доброта, добродушие, честность, годность’, польск. dobroć ‘доброта; хорошее качество, состояние’ (ЭССЯ, вып. 5, с. 44). Сказанное согласуется и с морфологическим наблюдением самого автора, что латинизированную форму им. пад. надо восстанавливать (по дат. пад. Dobrati) скорее как Dobrates или Dobratis.

Последнее же Dobratis вполне могло передавать праслав. *dobrotь или раннепраслав. *dăbrătĭ-. Наконец, надпись в целом, кажется, даёт нам в руки то, что можно счесть глоссирующим контекстом. Имя раба — Eutices, т.е. греч. Εὐτυχής, достаточно распространенное в Римской империи и, видимо, понятное в своем буквальном значении — ‘счастливый’, ‘благополучный’, образует неслучайно смысловую пару с именем божества Dobrates/Dobratis, т.е. по-видимому, персонифицированное ‘Благо, Добро’. Кем был этот раб по происхождению, неизвестно, но оставленная им надпись говорит о той степени осведомленности и понимания им местного языка, которая позволила ему обратиться к туземному божеству как к своему эпониму (‘Благо’ — ‘благополучный‘).

Разумеется, следует продолжать изучение структуры и динамики славянской ономастики Венгрии и прилегающего чешско-словацкого Подунавья. Но уже по богатым собраниям материалов в монографии Станислава «Словацкий юг в средневековье» бросается в глаза её разнообразие, включающее различные славянские (не только словацкие) словообразовательные типы и апеллативные связи. Нам уже приходилось обращать внимание на то, что критика древнего дунайского ареала славян («донаучные воззрения» и т.п.) все больше обнаруживает свои инерционные качества. Сейчас наука способна противопоставить оппонентам в данном вопросе вполне зрелую и реалистическую концепцию, согласно которой от древнего топонимического, гидронимического ареала, и вообще — от центра распространения не следует ожидать ни яркого изобилия, ни кучности чисто славянской ономастики, ни четкой продуктивности разных ее типов: и то, и другое характерно для зон экспансии. Локализация древнего ареала славян в Венгрии, Словакии, Моравии и некоторых прилегающих районах вовсе не влечет за собой утверждения, что там должна иметь место кучность однородных славянских географических названий; насколько нам известно, её там нет, а, взамен неё представлена та неяркая, как бы смазанная картина пестроты исходного славянского апеллативного и словообразовательного инвентаря, которой как раз и следовало ожидать в центре распространения языка и этноса.

На фоне этой характеристики дунайскославянской ономастики и Северное Прикарпатье, и Великопольша, и — само собой разумеется — сгустки славянской гидронимии на главных путях балканской миграции славян — всё это периферийные вспышки колонизационного происхождения. Сосуществование славян в Среднем Подунавье также с другими индоевропейскими этносами отнюдь не исключается предыдущими рассуждениями и нашим положением о древности славянского ареала на Дунае.

Ряд гидронимов, например в восточной части этого ареала, в бассейне Тисы, аллоэтничен (а, возможно, и в других местах, ср., например, определенно неславянское индоевропейское происхождение названия реки Nitra в Западной Словакии). Само название реки Тиса, далее — название реки Темеш обладают не славянскими, но явно индоевропейскими признаками происхождения, без четкой языковой характеристики, возможно даже, что они принадлежат к тому потенциально наддиалектному гидронимическому слою, который носит название «древнеевропейской» гидронимии: *tīsā или *tīsi̯ā ‘спокойная’ или ‘просторная’, ‘прямая’, *təmisi̯ā ‘темная’. Тот факт, что эти названия характеризовали природные особенности объекта, позволяет отнести их к наиболее ранним из числа древнеевропейских гидронимов.

По-прежнему также оправданы поиски прямых следов и продолжений дакского языкового адстрата вроде уже идентифицированных нами ранее местных названий Morimarusa, Sarmizegetusa. В этом же ряду может быть поставлено название города и ручья Abrud в Трансильвании, к юго-западу от Клужа: вероятно, из дак. *ара ruda «aqua rubra». Цветообозначение связано, возможно, с золотоносностью, которую пытался осмыслить иначе — в связи с греч. ὄβρυζον — Г. Шрамм [31, с. 187], что неубедительно. Этому же автору принадлежит мысль о сохранении в Трансильвании ещё в XI веке дакского населения [31, с. 160].

Ср. весьма показательное мнение специалиста по вопросу о границах:

«Границы остроготской «империи» не могут быть определены по той причине, что она таковых не имела» [32].

Примерную карту древнего славянского среднедунайского ареала очертить трудно, потому что у нас недостаточно данных относительно его границ, да их, видимо, и не было в современном понимании.

Можно лишь очень схематично попытаться изобразить этот ареал с древним ядром в Среднем Подунавье и наиболее ранними иррадиациями на Север и Северо-Восток. Ясно, что наша карта древнейшего славянства принципиально отличается от большинства современных карт (начиная с Любора Нидерле) помещающих славянскую прародину к северу от Карпат, с её крайними вариантами — верхнеокским, средне-днепровским, припятско-полесским, висло-одерским, включая компромиссный вариант Т. Лер-Сплавинского — от Одера до Днепра.

Думается, что только центральноевропейская, среднедунайская концепция праславянского ареала полнее соответствует этимологически вскрываемым древним общениям с древними италиками, германцами, кельтами, иллирийцами.

ЛИТЕРАТУРА

19. Bačić J. The emergence of the Sklabenoi (Slavs), their arrival on the Balkan peninsula, and the role of the Avars in these events: revised concepts in a new perspective: Columbia university Ph. D. 1983 // Ann Arbor (Michigan), 1984. P. 167 и сл.
20. Новаковић Р. Одакле су Срби дошли на Балканско полуострво (Историјско-географско разматрање). Београд, 1978.
21. Holder А. Alt-celtischer Sprachschatz. Bd. II. Graz, 1962. Стлб. 762.
22. Alföldy G. Noricum. London; Boston, 1974. P. 15, 17, 27, 41.
23. Schachmatov A. Zu den ältesten slavisch-keltischen Beziehungen // AfsIPh. 191 LXXXIII. S. 54.
24. Колосовская Ю.К. Паннония в I-III веках. M., 1973. С. 23.
25. Шафарик П.И. Славянские древности. Пер. с чеш. И. Бодянского. М., 1837. Т. 1. Кн. II. С. 120-121.
26. Stanislav J. Slovensky juh v stredoveku. I. diel. Turčiansky sv. Martin, 1984. S. 7.
27. Трубачев O.H. Языкознание и этногенез славян // ВЯ. 1984. № 5. С. 9, примеч. 22.
28. Polomé Е. The linguistic Situation in the Western provinces of the Roman Empire // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. Geschichte und Kultur Roms im Spiegel der neueren Forschung. Hrsg. von Temporini H. und Haase W. II. Berlin; New York, 1983. P. 536.
29. Mócsy A. Pannonia and Upper Moesia. A history of the Middle Danube provinces of the Roman Empire. London and Boston, 1974.
30. Кудрявцев O.B. Исследования по истории балкано-дунайских областей в период Римской империи и статьи по общим проблемам древней истории. М., 1957 (см. специально раздел «Deus Dobrates»).
31. Schramm G. Eroberer und Eingesessene. Geographische Lehnnamen als Zeugen der Geschichte Südosteuropas im ersten Jahrtausend n. Chr. Stuttgart, 1981.
32. Maenchen-Helfen O.J. The world of the Huns. Studies in their history and culture. Los Angeles; London, 1973. P. 25.

ДАЛЬНЕЙШЕЕ …. О СРЕДНЕДУНАЙСКОМ ЦЕНТРЕ ПРАСЛАВЯНСКИХ ФОНЕТИЧЕСКИХ ИННОВАЦИЙ

О среднедунайском центре праславянских фонетических инноваций
Этническая память и вопрос о древнем двуязычии

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*