Устрашающий клич сражений

Сарынь на кичку

Клич «Сарынь на кичку», в самом деле широко известный в России в прошлом, сохранил свою известность до наших дней, но уже в XIX веке не все волжане могли толком объяснить, что это означало: сарынь, кичка, сарынь на кичку. В 1828 г. Журнал «Московский телеграф» в разделе «Разные известия» опубликовал заметку об условном языке старинных «русских мошенников и разбойников», автор которой утверждал, что «у волжских разбойников слова «Сарын на кичку» значили «бить всех» [2, с.382]. Ему компетентно возразил один из читателей журнала, Бояркин, приславший в редакцию письмо, в котором, насколько известно, впервые ознакомил публику со значением клича и слов, его составляющих.

«Разбойничий крик на Волге «Сарынь на кичку», — сообщал Бояркин, — не значил «бить всех». Слово «сорынь» (а не сарын) значит почти то же, что «сволочь». В понятии унизительном часто так и ныне называют артель бурлаков или толпу рабочих людей на расшивах и других судах, по Волге ходящих. «Кичкою» же назывался нос, или передний конец судна, противоположный концу заднему, называвшемуся кормою. Когда, нападая на судно, разбойники кричали: «Сарынь на кичку!», то в подлинном смысле условного языка их слова они означали: «Бурлаки! Убирайтесь все к носу! Прилягте, молчите и с места не трогайтесь». Когда сие ужасное повеление исполнялось, то грабили судно и каюту, близ кормы находящуюся, но к бурлакам не прикасались; били же их в таком только случае, когда они крику «Сарынь на кичку» не повиновались» [3, с.352]. Редакция журнала вполне удовлетворилась этими разъяснениями и добавила к письму особое примечание: «С истинною благодарностию принимая замечания почтенного г-на Бояркина, мы покорно просим его и всех любителей отечественного присылать к нам столь любопытные замечания. Мы готовы печатать их немедленно в «Телеграфе» и за сообщение известий обо всём, что касается нравов, обычаев, обрядов и вообще подробного познания отечества нашего, будем особенно благодарны» [3, с.353].

Наблюдения Бояркина были подтверждены исследованиями В.И.Даля. «Са(о)рынь» он определил как собирательное слово женского рода, употребляющееся к востоку от Москвы и имеющее следующие значения: «толпа мальчишек, шалунов; толпа, ватага чёрного народа; сволочь, чернь» (для говора Калужской губернии поставлено: «сор?») [4, т. 4, c.139]. «Кичка» у В.И.Даля определена как «нахлёстка, огниво, перекладина, укрепляющая палубу расшивы с носу; перед или нос судна» [4, т. 2, с.107; т. 4, с.139]. В целом клич «Сарынь на кичку» — «по преданию, приказ волжских разбойников, завладевших судном», — означал: «Бурлаки на нос судна!», «Бурлаки, на нос, прочь» [4, т. 2, с.107; т. 4, с.139]. В.И.Даль в подкрепление своего определения «сарынь» привёл два примера из речи: «Сарынь по улице гомонит» и «Велика сарынь (толпа), да некого послать» [4, т. 4, с.139].

Известно, что царь Пётр I обозвал «сарынью» восставших донских казаков . В приложении к указу, направленному 12 апреля 1708 г. командующему карательной армией князю В.В.Долгорукому, он повелевал мятежные городки «жечь без остатку, а людей рубить, а завотчиков на колесы и колья (сажать. — В.К.), дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанию воровства у людей, ибо сия сарынь, кроме жесточи, (ничем. -В.К.) не может унята быть» [5, с.193].

В XIX-XX вв. в литературе, в том числе художественной, «сарынь», «кичка» и «Сарынь на кичку» понимались именно в изложенном смысле.

В 1896 г. В.Г.Короленко писал: «Кому не известен, знаменитый крик «Сарынь на кичку», теперь в литературных воспоминаниях принявший романтический характер лозунга поволжской вольницы. Мы знаем, что стоило раздаться этому кличу с «легкой лодочки» или стружка, и огромные караваны грузных барок отдавались на волю течения… Эти барки, плывущие по стрежню, мимо волжских буераков, порой мимо сёл и деревень, глядевших с высоты береговых обрывов, представляли тогда очень характерное зрелище: толпа русских людей лежит ничком… а небольшая кучка таких же русских людей самовластно распоряжается их судьбой и имуществом. Величайшая трусость и низость, величайшая дерзость и смелость почти сказочная – обе противоположности сведены вместе в этой картине…» [1, с.152].

Согласно В.Г.Короленко, после крика «Сарынь на кичку» «сарынь (судорабочие и бурлаки) кидалась на нос судна («кичка») и смиренно лежала там, пока удальцы распоряжались с хозяевами, откупавшимися данью… Объяснение просто: «Сарынь на кичку» не есть волшебное заклинание. Это совершенно определённое требование, чтобы «ребята» (судовая команда) вышли на нос судна и там ждали пассивно, не вмешиваясь в то, что происходит» [1, с. 152].

Выдающийся учёный-кораблестроитель академик А.Н.Крылов, вспоминая Волгу 1870-1880-х гг., упоминал расшивы с их разукрашенными «кичками», ходившие по Унже, Ветлуге и Суре и доставлявшие лес:

«Сплав производился кормой вперёд, для чего ставились специальные большие сплавные рули. Судно волочило за собой чугунный, весом от 50 до 100 пудов, груз, который называли «лотом», а тот канат, на котором его волочили, называли «сукой» (от глагола сучить). Этот канат при управлении судном прихватывался то с одного, то с другого борта, для чего на носовой части устраивался квадратный, во всю ширину помост, именовавшийся «кичкой», — отсюда команда старинных волжских разбойников: «Сорынь (т.е. бурлаки), на кичку» [6, c. 47].

В романе А.Н.Толстого «Пётр Первый» князь Михаил Долгорукий гневно кричит восставшим стрельцам: «Сорынь! Прочь отсюда, псы, холопы…» [7, с.48].

«Сарынь, на кичку! – пишет В.С.Пикуль, — боевой возглас волжской вольницы. «Сарынь» — это беднота и голытьба, а «кичка» — носовая часть волжского корабля. Беря на абордаж купеческие суда с товарами, этим возгласом отделяли голытьбу от купцов, подвергавшихся уничтожению» [8, с.15].

Слово «Кичка» попала и в профессиональные словари. В «Словаре волжских судовых терминов» С.П.Неуструева есть следующая справка:

«Кичка – застилаемое досками пространство между выступом концов огнива (брусьев, положенных поперек носовой части. – В.К.) за борт судна и бортом. Кички в старину устраивались на всех волжских судах, в том числе и на расшивах; теперь они устраиваются только на мокшанах и беспалубных судах. Так как якоря на названных судах спускаются и поднимаются через концы огнива, то кичка как настилка из досок служит для производства работ: стоя на ней, судорабочие вытаскивают и спускают якоря. Отсюда старинный разбойничий крик: «Сарынь на кичку», то есть «ложись на кичку», иначе – выходи из судна и не препятствуй его грабить» [9, с.136].

Э.В.Копылова в «Словаре рыбаков Волго-Каспия» кратко сообщает, что «кичка» — устаревшее обозначение носа судна, и приводит пример из сочинения В.А.Гиляровского «Мои скитания» , где тело умершего «спрятали в расшиве под кичкой» [10, с. 40].

Временем наибольшего применения клича «Сарынь на кичку» был, вероятно, XVII век. В.Г.Короленко, однако полагал, что «картина» этого применения являлась «типической для матушки-Волги» XVIII веке и что будто бы с приказом «Сарынь на кичку» «обращались не одни «удалые», но и многоразличные «команды», являвшиеся для проверки «указанных пашпортов» и опасавшиеся сопротивления беспашпортного судового сброда» [1, с.152].

Для первой трети XIX века Бояркин констатировал, что смысл выражения «Сарынь на кичку» и «других разбойничих терминов волжские судопромышленники доныне твердо знают. Но разбои ныне – да будет благодарение господу – давно уже на Волге не существуют и составляют только часть исторических преданий и народных воспоминаний» [3, с.352-353]. Понятие «кичка», как мы видели, употреблялось и в начале XX века.

Использовали ли клич «Сарынь на кичку» донские казаки? Скорее всего да, поскольку часть их в XVI-XVII вв. активно участвовала в «разбоях» на Волге. В.С.Моложавенко утверждает, что «Сарынь на кичку» было «любимым боевым кличем Стеньки Разина» [11]. М.Аджиев полагает, что «знаменитый клич» употребляли Ермак Тимофеевич, Степан Разин и даже Емельян Пугачев [12, с.51], но документальных подтверждений этому не имеется. Впрочем в старой легенде, рассказывающей о том, как Степан Разин останавливал баржи, атаман применял клич «Сарынь на кичку»[13, с.84]. В донской народной драме «Ермак» есаул, давая сигнал к нападению на помещика, кричит: «Сарынь на кичку!.. Бей, жги, не жалей, ребята, богатого помещика Скопидома Живодерова!», а в народной драме «Атаман Чуркин» подручный главного героя Ванька Отчаянный во время нападения донцов на офицеров кричит: «Сарынь на кичку!..» [14, с. 77, 88]. Из контекста, однако, видно, что авторы названных драм уже не представляли себе реального содержания клича. В последние десятилетия в печати появились разные фантастические построения, пытавшиеся по-иному объяснить смысл приказа «Сарынь на кичку».

Исаак Фёдорович Быкадоров («Донское Войско в борьбе за выход в море» (1546—1646 гг.) утверждал, «Сарынь» это одно из древних названий донских казаков «по признаку принадлежности к Сарской епархии», а клич «сарынь на кичку» означал «Христиане, на корму», т.е. в «безопасное место», и «образовался во время походов новгородских и вятских ушкуйников по р. Волге во время существования Золотой Орды». Донцы тогда «обслуживали и охраняли» золотоордынские суда, и призыв ушкуйников «Сарынь на кичку» имел смысл приглашения не принимать участия в защите судна». Впоследствии, когда уже не было Сарской епархии, этот призыв сохранил тот же смысл. Согласно трактовке И.Ф.Быкадорова, петровское обозначение донцов «сарынью» означало, что царь, «очевидно… знал происхождение донских казаков и принадлежность предков их к Сарской епархии, оно в его время ещё не было искажено русскими исследователями» [15, с.8]. По поводу этой гипотезы, предложенной читателям в виде аксиомы, следует сказать, что хотя Сарская (Сарайская) епархия действительно существовала и обслуживала население степей между Волгой и Доном [см: 16], связь между её наименованиями и «сарынью» ничем не доказывается. Почему «кичка» была кормой и по какой причине представляла собой безопасное место, И.Ф.Быкадоров не поясняет. Нет доказательств и того, что казаки обслуживали и охраняли суда Золотой Орды. Наконец, гневная петровская «сарынь» в адрес казаков весьма мало намекает на то, что царь имел в виду их «сарское» происхождение.

М.Аджиев предлагает считать «Сарынь на кичку» половецким по происхождению выражением и воспринимать его как «Сарынна кичку», а точнее «Сарынна къоччакъ», что в переводе с кумыкского означает «Да здравствуют храбрецы» [12, с.51]. Доказательств того, что здесь речь идёт не о простом созвучии, автор не приводит, как и игнорирует принятое мнение об «адресате» клича. Недавно В.С.Моложавенко оповестил читателей о том, что «сарынь» в переводе с татарского якобы означает «сокол», что имя первого известного донского атамана Сары-Азмана надо понимать как «Сарынь-атаман» «Сокол-атаман», и что «Сарынь на кичку» означало «Сокол, в полёт!» или «Сокол, возьми!» [11]. Пока никто ещё не называл Сары-Азмана «Соколом-атаманом», хотя М.Х.Сенюткин в своё время предполагал, что Сары-Азман это «искаженное татарами имя – вероятно, Сарын или Сарыч атаман» [17, с.172]. Что такое Сарын или Сарыч, недоумевал тогда Г.И.Костин, «Бог знает» [18]. «Сарын-атаман» так и остался «неразъясненным», а сарыч (канюк) — птица из семейства ястребиных, а сокол относится к семейству – соколиных. [19, с. 559, 591, 752]. Впрочем, это не склонило исследователей к «птичьему» толкованию имени первого атамана. Добавим, что В.С.Моложавенко ещё предстоит объяснить, почему на «кичку» означает «в полёт» или «возьми» и как команды волжских судов должны были воспринимать обращённый к ним разбойничий призыв «Сокол, в полёт!».

Рекорд нелепостей, связанных с объяснением клича «Сарынь на кичку», побил, однако, некто Давыдов, приславший в одну из ростовских газет письмо с предложением переименовать футбольную команду «Ростсельмаш» в «На кичку» [20]. «Во времена Стеньки Разина, а также Емельяна Пугачева», фантазирует этот читатель, «казачья лава с обнажёнными шашками и пиками бросала сотни в бой» с возгласом «На кичку!» «Сарынь» за ненадобностью автор опускает, а «кичка», рассуждает он дальше, это старинный головной убор казачки-невесты, «рогатая кичка» — обрядовый головной убор, убор свадебный. Но почему лава кричала «На кичку»? Тому следует потрясающее объяснение: «Вероятно, имелось в виду «на главные силы» (головные), которые в основном располагались на возвышенности».

Отметим, что слово «кичка» имело на Руси несколько значений; одно из них в самом деле «кика» название старинного женского головного убора. Но «кичкой» именовали также дымовую трубу на солеварне, пни, использовавшиеся на дрова, часть конского хомута [4, т. 2, с.107; 21, т. 2, с.59]. Почему Давыдов избрал для боевого клича именно головной убор? Труба, кажется, больше указывает на «возвышенность»?

Известно, что в XVI-XVII вв. главнейшая военная деятельность казаков развертывалась на море. И хотя клич «Сарынь на кичку» был связан с судоходством, в казачьих походах на Чёрное, Азовское и Каспийское моря он не применялся. Это легко объяснить, если иметь в виду его конкретное содержание, которое было обращено не к атакующим, а к атакуемым, и которое некому было понять на иностранных судах, разве что кроме закованных соотечественников-рабов, сидевших на веслах.

Какие же боевые кличи казаков XVI-XVII вв. упоминаются в источниках?

Напомним, что в действительности казаки в своих знаменитых кавалерийских атаках использовали не менее знаменитый «гик». В.И.Даль передает этот «наступательный крик казаков, когда бросаются на удар», сочетаниями «ги, гиги» [4, т.1, с.349], но сейчас лишь приблизительно можно представить, как реально звучало это «ги», вырывавшееся из глоток сотен и тысяч казаков, и какой ужас оно наводило на противника.

Казаки Ермака Тимофеевича шли в бой на Маметкула перед Искером с возгласом «С нами Бог!» [22, с.138; 23, с.105]. С тем же кличем, как сообщает одна из редакций «Поэтической повести об Азовском осадном сидении», донцы в 1641 г. выходили из Азова на вылазку против турецко-татарской армии [24, с.149].

Эвлия Челеби как участник говорит, что осажденные в этой крепости казаки отбивали атаки турок с криком «Не боись!» [25, с.164].

Следует заметить, что русский переводчик использовал форму «Не бойсь», и она внешне ближе к передаче оригинала (Ne bose), однако этот обычный казачий возглас зафиксирован специалистами у самих казаков именно в форме «Не боись!» [26, т.2, с.204].

Согласно тому же турецкому автору Эвлия Челеби, казаки, обрадованные прибытием к ним на помощь товарищей, «принялись так палить из ружей, что крепость Азов запылала подобно птице Саламандре в огне Нмруда. И, ударив что есть мочи в свои барабаны, они наполнили крепость криками «Иисус! Иисус!» [27, вып.2, с.29]. Эвлия Челеби в 1657 г. наблюдал штурм Очакова запорожскими казаками, которые «в кромешной тьме кинулись на крепость… крича словно шакалы: «Иисус, Ииссус!» [27, вып.1, с.122]. Тот же современник утверждал, что когда турецкие войска, в рядах которых находился Эвлия Челеби, в 1647 г. прибыли к крепости Гонио, взятой перед тем казаками, последние при виде подходившего неприятеля «вскричали «Иисус, Иисус!» [28, с.173]. По другой редакции «Книги путешествия», увидевшие исламское войско казаки «завопили: «О Георгий! О Георгий!», имея в виду св. Георгия [27, вып.3, с.214]. Хотя Эвлия Челеби был очевидцем описанных событий и, следовательно, должен был лично слышать приведенные кличи, возникают сомнения в точности его информации. Невольно напрашивается параллель с не раз упомянутым кличем турецкого воинства «Аллах, Аллах!» [27, вып.1, с.121; вып.2, с.33; вып.3, с.214; 25, с.174; 28, с.720-721; 29, с.135]. Тем более, что, согласно тому же автору, клич «Иисус, Иисус!» употребляли также молдавские и русские воины [27, вып.1, с.166, 226].

Упоминаемые же Эвлией Челеби крики донцов «высокими голосами» перед отправлением в путь «санных кораблей»: «Иисус и Иисус Мария, милостивый Христос, святой Никола, святой Касым (св. Димитрий), святой Исуп (св. Иосиф), Никола и святые угодники!» [27, вып.1, с.183], — напоминают плохую передачу христианской молитвы.

Эвлия Челеби упоминает и ещё один «наступательный крик» казаков, при нападении казаков на Балчик в 1652 г., «когда жители города впали в панику и ударились в плач, неукротимые казаки начали город грабить, пустошить и громко кричать «ю!» и «ю!» [30, с.62]. Болгарский перевод этого же места из «Книги путешествия» передает казачий крик как «юв, юв!» [28, с.672]. Согласно Эвлии Челеби, «ю, ю!» в бою кричали также ногайцы [30, с.211]. В донском говоре есть глагол «южжать, южать», означающий «визжать, издавать резкие звуки» [21, т.3, с.206].

Наконец, приведем крайне интересное свидетельство Джона Белла, шотландского врача, свыше 30 лет находившегося на русской службе. При описании своего путешествия в Персию в 1710 г. он замечает, что чекалки (то есть шакалы [4, т. 4, с.586]) «делают такий крик, который походит на человеческий голос и какий производят татара и козаки, когда нападают на неприятелей» [31, с.47]. В этой связи возникает ряд вопросов. Может быть, «ю, ю!» Эвлии Челеби это и есть подобие воя шакала? Возможно «ю, ю!» — это другая передача «ги!» казачьего «гика»? Может быть, сравнение Эвлией Челеби крика казаков при атаке Очакова с шакальим: «кричали словно шакалы» – это больше, чем просто литературный оборот? И в конце концов «Иисус, Иисус!» того же автора – не «ги, гиги!» ли это казачьего «гика», своеобразно воспринятое турком? По А.Э.Брэму, шакалий «жалобный вой напоминает собачий, но отличается большим разнообразием… Иногда этот вой похож на крик человека или зов о помощи и производит жуткое впечатление» [32, с.379].

«Вой шакала, — свидетельствует Н.Я.Динник, — похож на собачий, но выше его по тону, отличается разнообразием нот и жалобным характером… Многие считают этот вой в высшей степени неприятным и напоминающим стоны, плач детей или крики о помощи, нагоняющим тоску…» [33,с.438].

Разнообразие шакальего воя позволяет найти в нём и «ю, ю!» , и «ги, гиги!». И, зная об обычном воздействии на противника одного только появления казаков, атакующих противника, вполне веришь, что воспроизведенные и усиленные ими элементы этого воя вполне могли производить леденящее впечатление. Звуки «ю» и «ги» можно найти и в волчьем вое, но вой шакала резче, и, кажется, звуки шакальего воя больше подходят к представлению о казачьем «гике». Впрочем ряд исторических источников обращает наше внимание именно на волчий вой.

Донской «гик» ведёт своё происхождение, несомненно, от кочевников. Известно казачье выражение: «Мы заимствуем у врага его шерсть и зубы». Волчица же считалась прародительницей всех тюрок.

Русская летопись под 1097 г. сообщает о волховании половецкого хана Боняка перед сражением с венграми на Вягре: «… и яко бысть полунощи, и встав Боняк и отъеха от рати и поча волчьски выти»; волки, ответив ему, предсказали победу [34, с.245; 35, с.102,142].

Михаил Пселл сообщает, что печенеги, «сильные своим презрением к смерти, с громким боевым кличем бросаются на неприятеля», в рассказе о походе против них византийского императора Исаака I Комнина 1059 г. поясняет, как звучал этот клич: печенеги «с громким воем устремлялись на неколебимых наших воинов» [36, с.161-162].

Вполне вероятно, что в «обычаях» созданной кубанским казачьим генералом А.Г.Шкуро конвойной «волчьей сотни», которая затем была преобразована в «волчий полк», сказалась не одна экстравагантная забава: генерал свой конвой «нарядил… в шапки из волчьего меха, ввёл особый боевой клич, подобный волчьему вою, и приветствие командира в виде волчьего подвывания» [37, с.109; 26, т.3, с.к304].* *

Автор благодарен кафедре зоологии Ростовского университета за демонстрацию записи шакальего и волчьего воя и С.В.Гуркину за указание источника о вое печенегов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Короленко В. Современная самозванщина // Русское богатство. 1896. № 8.
2. Об условном языке прежних волжских разбойников // Московский телеграф. 1828. Кн. 23.
3. Бояркин. Объяснение нескольких слов условного языка волжских разбойников // Там же. 1929. Кн. 7.
4. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1981-1982. Т. 1, 2, 4.
5. Крестьянские и национальные движения накануне образования Российской империи. Булавинское восстание (1707-1708 гг.). М., 1935. 6. Крылов А.Н. Мои воспоминания. 8-е изд. Л., 1984.
7. Толстой А.Н. Петр Первый. М., 1975.
8. Пикуль В. Из старой шкатулки. Миниатюры. Л., 1976.
9. Неустроев С.П. Словарь волжских судовых терминов. Объяснение современных и старинных слов в связи с историей волжского судоходства. Нижний Новгород, 1914.
10. Копылова Э.В. Ловецкое слово. Слово рыбаков Волго-Каспия. Волгоград, 1984.
11. Моложавенко В. Казачья шкатулка // Донские войсковые ведомости. 1992. № 22.
12. Аджиев М. Мы – из рода половецкого! Из родословной кумыков, карачаевцев, казаков, балкарцев, гагаузов, крымских татар, а также части русских и украинцев. Рыбинск, 1992.
13. Шептаев Л.С. Ранние предания и легенды о Разине // Славянский фольклор и историческая действительность. М., 1965.
14. Головачев В., Лащилин Б. Народный театр на Дону. Ростов н/Д, 1947.
15. Быкадоров И.Ф. Донское Войско в борьбе за выход в море (1546-1646 гг.). Париж, 1937.
16. Покровский И. Русские епархии в XVI-XIX вв., их открытие, состав и пределы. Опыт церковно-исторического, статистического и географического исследования. Казань, 1987. Т.1.
17. Сенюткин М. Донцы. Исторические очерки военных действий, биографии старшин прошлого века, заметки из современного быта и взгляд на историю Войска Донского. Ч. 2. М., 1866.
18. Костин Г. О происхождении донских казаков. (Критический очерк) // Донская газета. 1874. № 23-28.
19. Биологический энциклопедический словарь. М., 1986.
20. Давыдов «На кичку!» — порядочнее… // Вечерний Ростов. 30.VI.1992. 21. Словарь русских донских говоров. Ростов н/Д. 1976. Т. 2-3.
22. Попов А. История о Донском Войске, сочиненная директором училищ в Войске Донском, коллежским советником и кавалером Алексеем Поповым 1812 года в Новочеркасске. Харьков, 1814.ч. 1.
23. Сухоруков В. Историческое описание Земли Войска Донского // Дон, 1988.
24. Орлов А. Исторические и поэтические повести обАзове (взятие 1637 г. и осадное сидение 1641 г.). Тексты. М., 1906.
25. Эвлия Челеби. Неудачная осада Азова турками в 1641 году и занятие ими крепости по оставлении оной казаками // Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса. 1872. Т. 8.
26. Казачий словарь-справочник. Составитель Г.В.Губарев. М., 1992. (Репринт. Воспроизведение изд.: Сан Ансельмо, 1968-1970). Т. 2-3.
27. Эвлия Челеби. Книга путешествия. (Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII века). Перевод и комментарии. М., 1961-1983. Вып. 1-3.
28. Эвлия Челеби. Пътуване на Эвлия Челеби из българските земи през средата на XVII век // Периодическо спмсание на Българското книжовно дружество в София. 1909. Кн. 52. Св. 9-10.
29. Evliya Efendi. Narrative of Travels in Europa. Asia and Africa in the Seventeenth Century, by Evlija Efendi. L., 1846. Vol. 1. P. 2. 30. Ewlija Czelebi. Ksiega podrozy Ewliji Czelebiego. (Wybor). Warszawa, 1969.
31. Бель. Белевы путешествия чрез Россию в разные асиятские земли, а именно в Испаган, в Пекин, в Дербент и Константинополь. СПб., 1776. Ч. 1.
32. Брэм А.Э. Жизнь животных. По А.Э.Брэму. М., 1941. Т.5.
33. Динник Н.Я. Звери Кавказа Тифлис, 1914. Ч. 2.
34. Полное собрание русских летописей. М., 1962. Т. 2.
35. Плетнева С.А. Половцы. М., 1990.
36. Михаил Пселл. Хронография. М., 1978.
37. Шкуро А.Г. Записки белого партизана. М., 1991. В.Н.Королев Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 1992 году. Вып.12. Азов, 1994, стр. 178-189

Материалы предоставлены С.Л.Рожковым