Свадьба, традиции

Скржинская Марина Владимировна.
Древнегреческие праздники в Элладе и Северном Причерноморье.

Глава X. Домашние праздники в Древней Греции
СВАДЬБА.

Свадьба — важнейший праздник, справлявшийся почти в каждой семье. У всех народов свадьбы сопровождались особыми обрядами, выработанными веками и нередко сохранявшими очень древние ритуалы. К сожалению, в сочинениях античных авторов не сохранилось последовательного описания свадебных торжеств у эллинов. Наши знания об этом складываются из отдельных упоминаний разных писателей, начиная с Гомера (II. XVIII, 492-496), а также из изображений, в первую очередь на аттических вазах, которые развозили по всему греческому миру.

Хотя в каждом греческом государстве имелись свои особые черты брачного ритуала, изменявшиеся на всем протяжении античности, основные моменты свадьбы оставались общими для всех эллинов.1 Это подтверждается тем, что росписи ваз VI-IV вв. до н. э. иллюстрируют сведения о свадебных обрядах у позднеантичных авторов, таких, как Гесихий и Поллукс. В их словарях указаны названия трёх свадебных дней и описаны многие ритуалы.

Греки считали брак божественным установлением, и потому свадьба сопровождалась молитвами и жертвоприношениями. Свадьбы в основном играли зимой; в Афинах даже название одного зимнего месяца Гамелион (греч. Γαμηλιών) — седьмой месяц в аттическом календаре, посвящённый богам Зевсу и Гере и соответствовал периоду 23 декабря — 22 января. Месяц Гамелион получил своё название от глагола жениться (греч. γαμέω), празднования Гамилии или Теогамии — священного брака между верховными богами (22-25 декабря).

Различались благоприятные и неблагоприятные дни для брака, к первым относились полнолуние и дни растущей луны.

Дома жениха и невесты празднично убирали, двери украшали зеленью и гирляндами цветов. Праздник включал три основных акта: обряды и угощение в доме невесты, торжественная процессия молодых в сопровождении родственников и друзей к дому жениха и там заключительный этап свадьбы с пиром, проводами новобрачных в спальню, а утром подношение подарков. В бедных семьях свадьбу играли в один день, состоятельные граждане устраивали трёхдневные торжества. Первый день назывался προαύλια ήμερα, то есть вступительным, второй — γάμος, то есть собственно свадьба, третий — послесвадебный, έπαύλια ημέρα. Другое название этого дня άνακαλυπτήρια происходит от того, что невеста в этот день появлялась без фаты, закрывавшей ее лицо накануне.

Свадебные церемонии начинались утром со священного омовения невесты и жениха водой из определенного источника или реки. Известно, что в Афинах брали воду из источника Каллироя, называвшегося также Эннеакрус, а в Фивах — из реки Исмен (Eur. Phoen. 347). Воду должен был принести мальчик или девочка из ближайших родственников вступающих в брак. Такого ребёнка называли лутрофором, то есть несущим воду для омовения, и тем же словом обозначали врученный ему сосуд. В состоятельных семьях для этого приобретали лутрофор с одной или двумя ручками и очень вытянутым горлом, нередко украшенный рисунками со свадебными сценами.2

Для церемонии нагревания воды и омовения, а также для свадебного подарка предназначались наряду с лутрофором сосуды особой формы, называемые в научной литературе свадебными дебетами или кальпидами.

Эти двуручные вазы с крышками воспроизводили форму котелка для нагревания воды и имели либо низкий поддон (рис. 71),

Кальпиду ставили на высокую конусообразную подставку (рис. 72). Судя по вазовым рисункам, для ритуальных церемоний полагался один лутрофор и два лебета гамикоса на высоких подставках.

Когда они стояли в гинекее, то в них помещали ветви каких-то определенных для свадьбы растений.3

Несколько расписанных свадебными сценами краснофигурных ваз такой редкой формы найдено на Боспоре.

Они датируются концом V-IV вв. до н. э., но в Элладе они известны и в архаический период.

Например, чернофигурный лебет гамикос первой половины VI в. до н. э., украшенный изображением свадебного поезда Менелая и Елены.4

В V в. до н. э. появились краснофигурные лебеты, но часть таких ваз на высоких подставках продолжали украшать чернофигурной росписью, давно вышедшей из моды.

Уцелевшие до наших дней самые поздние чернофигурные лебеты относятся к середине V в. до н. э.,5 однако изображение подобного чернофигурного сосуда среди подарков невесте на найденной в Пантикапее вазе мастера Марсия (рис. 73) указывает на сохранение старой манеры росписи вплоть до середины IV в. до н. э.; так в свадебных церемониях проявлялась приверженность к давним традициям.

К начальным ритуалам свадьбы принадлежал также обряд посвящения какой-нибудь богине девичьего пояса невесты, локона её волос и детских игрушек. Об этом неоднократно писали авторы эпиграмм, собранных в «Палатинской антологии» (VI, 280; VII, 59, 206, 207, 211, 266, 276, 281 и др.). Напомним, что многие девушки выходили замуж очень рано в 13-14 лет (Xen. Oic. VII, 5).

В классический период появилось понимание, что женщины по своему физическому развитию позже становятся созревшими для брачной жизни и рождения детей, и поэтому их надо отдавать замуж между 16 и 20 годами (Plat. Leg. 772 d-e; Aristot. Pol. VII, 35). На практике это соблюдалось далеко не всегда, потому что девочки считались обузой в семье, и от них стремились поскорее избавиться. Мужчины же вступали в брак значительно позже6 и рассматривали его как деловое предприятие «для рождения детей и для верной охраны домашнего имущества» (Dem. LIX, 122). При решении о свадьбе ведущую роль обычно играли родители, интересовавшиеся не чувствами детей, а практической выгодой. Поэтому часто браки заключались между родственниками, чтобы сохранить имущество внутри рода.7

Второй день свадьбы начинался утром в доме невесты, её одевали в свадебный наряд и набрасывали фату, закрывавшую голову и лицо. Этой и следующими процедурами, связанными с новобрачной, руководила нимфетрия — опытная пожилая женщина, хорошо знавшая свадебные обряды. Вероятно, во время одевания невесты подруги пели песни, оплакивая уходящую юность и невинность девушки.

Отец невесты совершал приношения божествам своего домашнего очага и богам-охранителям брака; к ним относили Зевса и Геру, Артемиду, Афродиту и её спутников Эрота и Пейто, Нимф, Мойр и др. Затем начинался пир, им руководил заранее избранный устроитель, указывавший, как размещаться гостям. Об этом говорится в нескольких уцелевших стихах комедии Эуангелоса; её название «Анакалюптомена» указывает на сюжет пьесы о свадьбе и на церемонию снимания фаты с лица новобрачной в конце второго дня торжеств.

На свадебном пиру слева от входа на ложах располагались мужчины, самые почётные места отводились отцам новобрачных, а женщины справа находились напротив и среди них невеста (Luc. Symp. 8-9). Её отец заявлял собравшимся, что он отдаёт дочь замуж за такого-то человека; таким образом он отлучал дочь от богов своего очага и передавал жениху, а тот приобщал её к своим домашним божествам.

Вечером молодые отправлялись в дом жениха. В бедных семьях они шли пешком, но чаще для этого брали повозку, запряженную конями, мулами или быками. Их вели под уздцы, и повозка медленно двигалась по улицам города или села. В ней полагалось сидеть на высокой скамье только невесте с женихом, иногда вместе с дружкой. Судя по рисункам, так было в классический период, а раньше они стояли на небольшой колеснице, и жених сам правил конями.

Античные авторы упоминают об отдельных моментах свадебного шествия, которое в основных чертах сохранялось неизменным многие столетия. Вот как у Гомера в переводе Н. И. Гнедича описан этот ритуал (Il. XVIII, 492-496):

Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске,
Брачных песен при кликах, по стогнам градским провожают.
Юноши хорами в плясках кружатся, меж них раздаются
Лир и свирелей веселые звуки; почтенные жены
Смотрят на них и дивуются, стоя на крыльцах воротных.

Мать невесты зажигала от своего очага факел и шла за повозкой вместе с родственниками и гостями. Одни несли факелы для освещения дороги, другие — подарки, а также особого вида треножник, лутрофор и кальпиды для свадебных ритуалов, многие пели свадебные песни и танцевали под аккомпанемент аулосов и лир,8 возгласы, обращенные к Гименею, звучали на всем пути к дому жениха (Plut. Mor. 667 f).

Мать жениха с факелом встречала гостей у дверей. При входе в дом молодых осыпали плодами и сластями в знак пожелания счастливой совместной жизни и хорошего потомства. В некоторых областях Эллады разыгрывалась сцена похищения невесты, напоминая давно не практиковавшийся древний обычай, девушка при этом вскрикивала, а жених хватал ее на руки и, внося в дом, следил, чтобы ноги новобрачной не коснулись порога. Мотив похищения невесты отразился в мифе о свадьбе Европы и Зевса на Крите; как будет показано ниже, это предание хорошо знали на Боспоре.

После входа в дом начинались обряды приобщения невесты к домашним божествам её нового дома: молодая прикасалась к огню очага, её подводили к изображениям домашних божеств и окропляли очистительной водой. Супруги обращались с молитвой богам и делили между собой хлеб, пирог и несколько плодов. Затем продолжался праздничный пир. Он, по словам Плутарха, был самым многолюдным из всех домашних праздников, потому что следовало пригласить родственников и ближайших друзей жениха и невесты (Plut. Mor. 666 е). Именно на свадебных торжествах многие желали блеснуть роскошью и богатством праздника, поэтому законодатели, борясь с излишествами, в первую очередь ограничивали число гостей на свадьбе. Об их числе даёт представление упоминание Афинея (IV, 23) о двадцати приглашенных на свадебный пир. Все участники свадебных торжеств считались свидетелями заключенного брака; они в случае необходимости в дальнейшем могли засвидетельствовать его законность (Athen. V, 185 b) и подтвердить, что оба вступивших в брак принадлежат к семьям полноправных граждан (Plut. Mor. 666 f).

В одних областях Эллады в конце пира с невесты снимали фату и открывали ее лицо, а в других это происходило при входе в спальню, от названия которой θάλαμος происходят наименования эпиталамиев, песен у брачного покоя. Невеста входила туда первой вместе с нимфетрией и подругами; они снимали с неё свадебный наряд и готовили к брачной ночи. Потом приходил жених; при свете факелов его сопровождали родственники и друзья, певшие эпиталамии, часто с шутливыми и нескромными намеками. На протяжении всей античности славились эпиталамии, сочиненные Сафо, но они, к сожалению, известны сейчас лишь по небольшим цитатам у некоторых древних авторов. Даже в IV в. н. э. Гимерий в «Эпиталамии Северу» (гл. 4) назвал их образцом для подражания; сам же он сочинил такой эпиталамий (гл. 20):

«О невеста, полная благоухающей, как роза, любовью, о любимая услада Пафии, иди в брачный покой, всходи на ложе, нежноулыбчивая, желанная. Пусть тебя, почитательницу брака сребротронной Геры, не против воли провожает туда Веспер».9

После пения эпиталамиев новобрачных оставляли одних и запирали дверь спальни; около неё, как бы на страже, оставался один из друзей жениха. А утром следующего дня здесь пели другую разновидность эпиталамия — песнь пробуждения. В этот день молодая супруга снова надевала свадебный наряд, но уже без фаты, а голову украшала венком или диадемой. В своём новом доме она принимала подарки от девушек и женщин. Такие подарки назывались έπαύλια, то есть так же, как этот заключительный день свадьбу.

Позже в ближайший праздник Апатурий муж совершал свадебное жертвоприношение, обращался с просьбой внести имя жены в списки своей фратрии и устраивал угощение для её членов. Таким образом окончательно утверждалось новое социальное положение женщины.

У многих древних народов существовала уверенность в том, что переход от одного периода жизни в другой является смертью одного человека и рождением иного. Ярче всего это отражалось в обрядах инициации: юношам внушалось, что, пройдя жестокие испытания, они умирают, а затем воскресают уже взрослыми мужчинами. Сходное представление сопровождало и вступление невесты в брак: она умирала как девушка и возрождалась в новом статусе замужней женщины и будущей матери. Настоящая смерть также воспринималась как переход души в другое состояние при перемещении еёв потусторонний мир. Не случайно в эллинских свадебных и похоронных обрядах имелось определенное сходство, и его неоднократно отмечали современные учёные.10

На могилах неженатых и незамужних в качестве памятника ставили лутрофор,11 особый сосуд, который, как уже говорилось, употреблялся в свадебных ритуалах. Демосфен (XLIV, 18) в речи «О наследстве Архиада» для доказательства, что Архиад был холостяком, указал на его надгробный памятник — лутрофор.

В древнегреческой поэзии смерть девушки нередко называлась похищением богом подземного царства, умершую называли его невестой или супругой, а могилу — спальней новобрачных (Soph. Ant. 814-816, 891; Eur. Iph.Aul. 460-491). На рубеже нашей эры боспорский поэт выразил эту мысль в эпитафии Феофилы, дочери Гекатея. На её надгробном памятнике, стоявшем на некрополе Пантикапея, написано, что Плутон «зажег брачные светочи и принял её в свой свадебный чертог возлюбленнейшей супругой» (КБН.

130).12 Эта эпитафия, а также находки ваз со свадебными сюжетами в погребениях, открытых в Северном Причерноморье, показывают, что здесь грекам тоже были свойственны подобные представления о смерти.

В литературных произведениях древнейшие описания свадеб относятся к рассказам о богах и героях, и на росписях ваз также сначала появились изображения свадеб мифических персонажей, чаще всего Зевса и Геры, Менелая и Елены, свадьба Фетиды и Пелея.13 Они стоят на колеснице, и боги сопровождают свадебный кортеж.

Одно из лучших подобных изображений архаического периода нарисовано на знаменитой вазе Франсуа, расписанной Клитием около 570 г. до н. э.14 Тема бракосочетания богов и героев присутствует и в более поздней краснофигурной вазописи, но в V-IV вв. до н. э. художники стали изображать все основные моменты реальной свадьбы своего времени.15

В коллекции ваз, найденных на Боспоре Киммерийском, есть замечательные и даже уникальные рисунки, иллюстрирующие все три этапа свадебных торжеств и дающие зрительные образы того, что трудно представить по письменным источникам. Интересующие нас росписи украшают кальпиды, которые использовались на свадебных церемониях, и леканы — часто дарили невестам для хранения разных женских туалетных принадлежностей.

К иллюстрациям первого дня подготовки к свадьбе, по-видимому, можно отнести сцену омовения женщины около лутерия и женские фигуры, из которых одна обнаженная моет волосы, а другая льет ей воду.16 Такие достаточно распространенные композиции изображены на двух вазах из Пантикапея: на одной пелике и на крышке леканы мастера Марсия.17

Вазы, найденные в Пантикапее и в Горгиппии имеют замечательные изображения второго и третьего дней свадьбы. Самая прославленная из этих ваз — кальпида на низком поддоне, расписанная мастером Марсия. Её изображения включены во многие отечественные и зарубежные издания, а Дж. Бизли назвал её лучшей из позднеантичных ваз.18 На одной стороне кальпиды нарисована невеста и её подруги в день заключения брака (рис. 74) , а на другой — подношение подарков в заключительный день свадьбы (рис. 71) . Здесь видно, что, когда закрывали покрывалом лицо и голову невесты, ей оставляли небольшое открытое пространство для глаз, как это делают восточные женщины, надевая чадру.

Одно из самых информативных изображений свадебного поезда, движущегося к дому жениха, представлено на фрагменте кальпиды из Горгиппии.19 Жених и невеста едут на колеснице, с ними девочка, держащая лутрофор. Остатки краски показывают, что наряд невесты был расшит золотом по зеленоватому фону. Один юноша ведёт под уздцы впряжённую в колесницу пару лошадей, другой освещает факелом дорогу. Кортеж сопровождают пение и танцы. Закинутая назад голова женщины с лирой показывает, что она поёт под струнный аккомпанемент; другая женщина играет на аулосе, и под его звуки танцуют юноша и девушка. Вместе с ними идёт молодая женщина, несущая на голове особого вида треножник, игравший какую-то заметную роль в свадебном обряде.20

К иллюстрациям свадебных процессий мифических героев следует отнести краснофигурные рыбные блюда первой четверти IV в. до н. э. со сценой мифа о Европе. Его сюжет хорошо известен по рассказам античных авторов, описавших, как Зевс, превратившись в быка, похитил финикийскую царевну Европу. Сидя на спине животного, царевна переплыла по морю на остров Крит, там Зевс вернулся в свой человеческий облик и сыграл свадьбу с Европой, а затем она родила Миноса, ставшего царём Крита (Her. I,2; Mosch. Europa; Nonn. 46-361; Apollod. Bidl. II, 5, 7; Hor. Od. III, 25-76; Ovid. Met. II, 833-875; Fast. V, 605-625).

На упомянутых блюдах аттические вазописцы представили переправу Европы на Крит как свадебную поездку (рис. 76). По обычаю, невесту сопровождает череда гостей: нереиды на гиппокампах играют роль подруг, а мужскую часть свадебного поезда составляют крылатые божества Эрот, Потос (любовная страсть), Химерос (желание), Тритоны, а на некоторых рисунках ещё Гермес и Посейдон. В конце пути жених ждёт невесту: Зевс уже в образе человека сидит на троне и смотрит на приближающийся кортеж.

Блюда с подобной многофигурной композицией различаются лишь во второстепенных деталях. Их расписывали в течение около двадцати лет в одной афинской мастерской и вывозили, по-видимому, исключительно на Боспор; во всяком случае, они найдены во множестве экземпляров только там.21 Полностью уцелело лишь шесть таких блюд.22

Аттические вазописцы в конце V в. до н. э. стали украшать блюда для рыбы изображениями разных морских животных. Первые образцы росписей блюд с мифом о Европе относятся к началу IV в. до н. э. Художник скорее всего развил тему традиционного для рыбных блюд декора с морской фауной; ведь разнообразные рыбы, дельфины, каракатицы, осьминоги, морские коньки и раковины присутствуют также на интересующих нас блюдах, обозначая море, по которому плывет Европа со своей свитой. Изображения же Европы на быке появились на вазах ещё в архаический период, так что этот мотив уже прочно вошёл в круг сюжетов вазописи.

Места находок блюд с изображением похищения Европы связаны в основном с погребальным ритуалом; их обнаружили либо в могилах, либо среди остатков заупокойной тризны на Керченском и Таманском полуостровах, лишь два обломка находились в городских слоях Пантикапея.23 Из этого можно заключить, что боспоряне толковали миф в переносном смысле как посмертное перенесение души в потусторонний мир: подобно тому, как Зевс похитил Европу, Аид похищает людей. Ведь греки, говоря о смерти, постоянно употребляли глагол αρπάζω — арпазо — похищать.24 Это отразилось в текстах боспорских эпитафий (КБН. 124, 128, 130). Путешествие финикийской царевны Елены через море уподоблялось переходу души человека из мира живых в мир мёртвых, потому что существовало представление, что душа покойного, входя в иной мир, преодолевает некое водное пространство на лодке Харона.

Когда боспоряне усмотрели переносный смысл в сюжете рисунка на рыбных блюдах, они стали использовать их в погребальном обряде,25 и на такие блюда появился большой спрос. Тогда афинская мастерская, слегка варьируя найденную удачную композицию, начала целенаправленно работать для экспорта своей продукции именно на Боспор. Это продолжалось около двадцати лет и окончилось либо в связи с закрытием мастерской, либо со смертью вазописцев, исполнявших эту композицию. Другие же не стали трудиться над столь сложным сюжетом.

Аттические вазописцы классического периода, обращаясь к сценам свадьбы, чаще всего иллюстрировали третий день, когда невеста принимала подарки. Лучшие образцы таких рисунков украшают два свадебных лебета из Пантикапея. Один исполнен около 410 г. до н. э. Мидией,26 а второй, упомянутый выше, расписан мастером Марсия в середине IV в. до н. э.27 Кисти последнего принадлежит тот же сюжет на крышке леканы, тоже из находок в некрополе Пантикапея.28

В центре всех картин находится сидящая в кресле невеста (рис. 71, 75). Её голова увенчана венком или диадемой, в уши вдеты серьги, шея обвита ожерельем, руки украшены кольцами и браслетами, платье расшито узорами, а накинутый на него плащ оторочен цветной каймой. Молодые женщины, подносящие подарки, тоже в праздничных нарядах и украшениях. На вазе мастера Марсия изображены разнообразные подарки: расшитые повязки-тении, шкатулки и ткани. Маленькая девочка протягивает невесте лекану, одна из девушек дарит пиксиду, а две другие держат предметы, необходимые для свадебных церемоний: расписной лебет на высокой подставке и особого вида треножник (рис. 71, 73).

Сходные сцены представлены ещё на одной хорошо сохранившейся вазе29 и на многочисленных фрагментах кальпид и крышек лекан.30 Здесь нарисованы свадебные подарки, упоминаемые в античной литературе: ящички и шкатулки с украшениями, арибаллы, наполненные душистыми маслами и благовониями, леканы с разными туалетными принадлежностями. Свадебное настроение подчеркивают изображения маленьких крылатых эротов около невесты и ее подруг.

Эпитафия Феофилы и росписи упомянутых ваз позволяют заключить, что празднование свадьбы на Боспоре в основных чертах повторяло ритуалы, характерные для всех эллинов.

Сноски.

1 Назовем несколько исследований с описанием свадебных обрядов в Элладе: Латышев В. В. Очерк греческих древностей. Богослужебные и сценические древности. СПб., 1997. С. 225-227; Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. М., 1988. С. 148, 149; Кинжалов Р. В. К реконструкции древнегреческого свадебного обряда // Астарта. Вып. 1. СПб., 1999. С. 39-95; Lasey W. К. The Family in Classical Greece. London, 1968. P. 100-122; Cantarella E. Pandora’s Daughters. The Role and Status of Women in Greek and Roman Antiquity. Baltimore-London, 1989. P. 44-46; Women in the Classical World. New Jork, 1994. P. 98-101.
2 См., например, репродукцию краснофигурного лутрофора с изображением свадебных сцен в кн.: Boardman У. Athenian Red-Figure Vases. The Classical Period. London, 1997. N 191.
3 Там же. № 234, 235.
4 Boardman У. Athenian Black-Figured Vases. London,1985. P. 190.
5 Ibid. P. 151.
6 Например, Платон считал, что мужчинам следует жениться между 30 и 35 годами (Leg. IV, 721 a-d).
7 Lasey W. К. Op. cit. Р. 106.
8 Women in the Classical World. New Jork, 1994. P. 99. Fig. 3,13; UKV. № 284.
9 Перевод С. В. Поляковой в кн. Поздняя греческая проза. М., 1960. С. 610.
10 Фрайденберг О. М. Миф и литература в древности. Μ., 1978. С. 94, 97, 98, 141, 159; Кинжалов Р. В. Указ. соч. С. 71; Barringer J. Μ. Europa and Nereids Wedding or Funeral? // AJA. 1999. № 95. P. 662, 663.
11 См., например, изображение лутрофора в качестве надгробного памятника на белофонном лекифе в кн.: Boardman J. Athenian Red-Figured Vases. The Classical Period. London, 1997. P. 240. № 267. Множество каменных надгробных лутрофоров выставлено сейчас на афинской агоре.
12 Подробный анализ надписи см. в статье: Доватур А. И. Проводы Феофилы / / Этюды по античной истории и культуре Северного Причерноморья. СПб.. 1992. С. 1-27.
13 Горбунова К. С. Чернофигурные аттические вазы в Эрмитаже. Л., 1983. С. 110, 111, № 81; С. 116, 117. № 84: Boardman J. Op. cit. 1985. № 24, 25.
14 Idem. № 46, 5.
15 Webster Т. B. Potter and Patron in Classical Athens. London, 1973. P. 105-107.
16 Кинжалов P. В. Указ. соч. С. 82.
17 ДБК. Табл. 61,1; OAK 1861. Табл. 1: КПКЖ. С. 50-51. Табл. 6; UKV. N 14; RCA. Р. 86. N 32; ARV. 1475. 7; LIMC. Bd. 2. S. 102. N 993.
18 КПКЖ. С. 19-24; G RA. № 66; UKV. № 286; ARV. № 1475,1; Boardman J. Op. cit. 1997. № 388 и др.
19 КПКЖ. С. 25, 141; Кинжалов Р. В. Указ. соч. С. 89; UKV. № 284; RCA. Р. 42.№ 8.
20 КПКЖ. С. 26-28.
21 Циммерман К. Фрагменты аттических рыбных блюд в Эрмитаже / / Из истории Северного Причерноморья в античную эпоху. Л., 1979. С. 59-92.
22 Там же С. 61-68; UKV. 51, 55-59; Barringer J. Μ. Op. cit. P. 657-667.
23 Циммерман К. Указ. соч. С. 74, № 218. С. 78. № 138. С. 82.
24 Доватур А. И. Указ. соч. С. 17, 21.
25 Вследствие того что путешествие Европы через море рассматривалось как символ перехода души в иной мир, блюда с изображением финикийской царевны, плывущей на спине быка, использовались при погребении мужчин и женщин любого возраста. Barringer J. Μ. Op. cit. P. 665.
26 ДБК. Табл. 49; МГВ. С. 150. Рис. 50.
27 Ср. прим. 18.
28 OAK. 1861. Табл. 1; UKV. № 14; RCA. P. 86. № 32; ARV. 1475. 7; LIMC. Bd. 2. S. 102. № 993.
29 ДБК. Табл. 52; КПКЖ. Табл. 1; UKV. № 281.

Далее… СИМПОСИОН.