Стихи о Рождестве Христовом — С нами Бог!

Владимир Соловьёв – Иммануэль.

Во тьму веков та ночь уж отступила,
Когда, устав от злобы и тревог,
Земля в объятьях неба опочила
И в тишине родился «С – нами – Бог».

И многое уж невозможно ныне:
Цари на небо больше не глядят,
И пастыри не слушают в пустыне,
Как ангелы про Бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось,
Несокрушимо временем оно,
И Слово вновь в душе твоей родилось,
Рожденное под яслями давно.

Да! С нами Бог, – не там, в шатре лазурном,
Не за пределами бесчисленных миров,
Не в злом огне, и не в дыханье бурном,
И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь, теперь, – средь суеты случайной,
В потоке мутном жизненных тревог
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог!
1892

Афанасий Фет – Ночь тиха. По тверди зыбкой…

Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.

Ни ушей, ни взоров лишних, –
Вот пропели петухи –
И за ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик.
Звёздный хор к иному хору
Слухом трепетным приник, –

И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари Востока
Злато, смирну и ливан.
1842

Афанасий Фет – Звезда сияла на востоке…

Звезда сияла на востоке,
И из степных далеких стран
Седые понесли пророки
В дань злато, смирну и ливан.

Изумлены её красою,
Волхвы маститые пошли
За путеводною звездою
И пали до лица земли.

И предо мной, в степи безвестной,
Взошла звезда твоих щедрот:
Она свой луч в красе небесной
На поздний вечер мой прольёт.

Но у меня для приношенья
Ни злата, ни ливана нет, –
Лишь с фимиамом песнопенья
Падёт к стопам твоим поэт.
1887

Лев Мей – То были времена чудес…

То были времена чудес,
Сбывалися слова пророка:
Сходили ангелы с небес,
Звезда катилась от Востока,
Мир искупленья ожидал —

И в бедных яслях Вифлеема,
Под песнь хвалебную Эдема,
Младенец дивный воссиял,
И загремел по Палестине
Глас вопиющего в пустыне…
1855

Михаил Юрьевич Лермонтов

Сегодня будет Рождество,
весь город в ожиданьи тайны,
он дремлет в инее хрустальном
и ждет: свершится волшебство.

Фёдор Достоевский – Божий дар

Крошку-Ангела в сочельник
Бог на землю посылал:
«Как пойдешь ты через ельник, –
Он с улыбкою сказал, –

Ёлку срубишь, и малютке
Самой доброй на земле,
Самой ласковой и чуткой
Дай, как память обо Мне».

И смутился Ангел-крошка:
«Но кому же мне отдать?
Как узнать, на ком из деток
Будет Божья благодать?»

«Сам увидишь», – Бог ответил.
И небесный гость пошёл.
Месяц встал уж, путь был светел
И в огромный город вел.

Всюду праздничные речи,
Всюду счастье деток ждёт…
Вскинув ёлочку на плечи,
Ангел с радостью идёт…

Загляните в окна сами, –
Там большое торжество!
Ёлки светятся огнями,
Как бывает в Рождество.

И из дома в дом поспешно
Ангел стал переходить,
Ёлку Божью подарить.

И прекрасных и послушных
Много видел он детей. –
Все при виде Божьей ёлки,
Всё забыв, тянулись к ней.

Кто кричит: «Я ёлки стою!»
Кто корит за то его:
«Не сравнишься ты со мною,
Я добрее твоего!»

«Нет, я ёлочки достойна
И достойнее других!»
Ангел слушает спокойно,
Озирая с грустью их.

Все кичатся друг пред другом,
Каждый хвалит сам себя,
На соперника с испугом
Или с завистью глядя.

И на улицу, понурясь,
Ангел вышел… «Боже мой!
Научи, кому бы мог я
Дар отдать бесценный Твой!»

И на улице встречает
Ангел крошку, – он стоит,
Ёлку Божью озирает, –
И восторгом взор горит.

«Ёлка! Ёлочка! – захлопал
Он в ладоши. – Жаль, что я
Этой ёлки не достоин
И она не для меня…

Но неси её сестрёнке,
Что лежит у нас больна.
Сделай ей такую радость, –
Стоит ёлочки она!

Пусть не плачется напрасно!»
Мальчик Ангелу шепнул.
И с улыбкой Ангел ясный
Ёлку крошке протянул.

И тогда каким-то чудом
С неба звёзды сорвались
И, сверкая изумрудом,
В ветви ёлочки впились.

Ёлка искрится и блещет, –
Ей небесный символ дан;
И восторженно трепещет
Изумленный мальчуган…

И, любовь узнав такую,
Ангел, тронутый до слёз,
Богу весточку благую,
Как бесценный дар, принёс.

Владимир Соловьев – Ночь на Рождество

Пусть всё поругано веками преступлений,
Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,
Но совести укор сильнее всех сомнений,
И не погаснет то, что раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось;
Не даром средь людей явился Бог;
К земле недаром Небо преклонилось,
И распахнулся вечности чертог.

В незримой глубине сознанья мирового
Источник истины живёт, не заглушён,
И над руинами позора векового
Глагол её звучит, как похоронный звон.

Родился в мире Свет, и Свет отвергнут тьмою,
Но светит он во тьме, где грань добра и зла,
Не властью внешнею, а правдою самою
Князь века осужден и все его дела.

Иван Бунин – Бегство в Египет

По лесам бежала Божья Мать,
Куньей шубкой запахнув Младенца.
Стлалось в небе Божье полотенце,
Чтобы Ей не сбиться, не плутать.

Холодна, морозна ночь была,
Дива дивьи в эту ночь творились:
Волчьи очи зеленью дымились,
По кустам сверкали без числа.

Две седых медведицы в яру,
На дыбах боролись в ярой злобе,
Грызлись, бились и мотались обе,
Тяжело топтались на снегу.

А в дремучих зарослях, впотьмах,
Жались, табунились и дрожали,
Белым паром из ветвей дышали
Звери с бородами и в рогах.

И огнём вставал за лесом меч,
Ангела, летевшего к Сиону,
К золотому Иродову трону,
Чтоб главу на Ироде отсечь.

ХХ век
Валерий Брюсов – Рождество Христово

Он вошел к Ней с пальмовой ветвью,
Сказал: «Благословенна Ты в женах!»
И Она пред радостной вестью
Покорно склонилась во прах.

Пастухи дремали в пустыне,
Им явился ангел с небес,
Сказал: «Исполнилось ныне!» –
И они пришли в Вифлеем.

Радостью охвачен великой,
Младенца восприял Симеон:
«Отпущаеши с миром, Владыко,
Раба твоего – это Он!»

Некто, встретив Филиппа,
Говорит: «Гряди по Мне!»
И пошёл рыбак Вифсаиды
Проповедовать мир земле.

Блаженны не зревшие,
Все сердцем понявшие,
В восторге сгоревшие!
Как дети, Тайну принявшие!

Им поклоняюсь,
В их свете Теряюсь.

Я, раб Господень,
Им да буду подобен.

Георгий Иванов – И звонят колокольчики

Наконец-то повеяла мне золотая свобода,
Воздух, полный осеннего солнца, и ветра, и мёда.
Шелестят вековые деревья пустынного сада,
И звенят колокольчики мимо идущего стада,
И молочный туман проползаёт по низкой долине…
Этот вечер однажды уже пламенел в Палестине.

Так же небо синело и травы дымились сырые
В час, когда пробиралась с Младенцем в Египет Мария.
Смуглый детский румянец, и ослик, и кисть винограда…
Колокольчики мимо идущего звякали стада.
И на солнце, что гасло, павлиньи уборы отбросив,
Любовался, глаза прикрывая ладонью, Иосиф.

Георгий Иванов – Рождество в скиту

Ушла уже за ельники,
Светлее янтаря,
Морозного сочельника
Холодная заря.
Встречаем мы, отшельники,
Рождение Царя.

Белы снега привольные
Над мерзлою травой,
И руки богомольные
Со свечкой восковой.
С небесным звоном – дольние
Сливают голос свой.

О всех, кто в море плавает,
Сражается в бою,
О всех, кто лег со славою
За родину свою, –
Смиренно-величавую
Молитву пропою.

Пусть враг во тьме находится
И меч иступит свой,
А наше войско – водится
Господнею рукой.
Погибших, Богородица,
Спаси и упокой.

Победная и грозная,
Да будет рать свята…
Поём – а небо звёздное
Сияет – даль чиста.
Спокойна ночь морозная, –
Христова красота!

Николай Гумилев – Рождество в Абиссинии

Месяц встал; ну что ж, охота?
Я сказал слуге: «Пора!
Нынче ночью у болота
Надо выследить бобра».

Но, осклабясь для ответа,
Чуть скрывая торжество,
Он воскликнул: «Что ты, гета,
Завтра будет Рождество.

И сегодня ночью звери:
Львы, слоны и мелкота –
Все придут к небесной двери,
Будут радовать Христа.

Ни один из них вначале
На других не нападет,
Ни укусит, ни ужалит,
Ни лягнет и ни боднет.

А когда, людьми не знаем,
В поле выйдет Светлый Бог,
Все с мычаньем, ревом, лаем
У его столпились ног.

Будь ты зрячим, ты б увидел
Там и своего бобра,
Но когда б его обидел,
Мало было бы добра».
Я ответил: «Спать пора!»

Сергей Есенин – То не тучи бродят за овином

То не тучи бродят за овином
И не холод.
Замесила Божья Матерь Сыну
Колоб.

Всякой снадобью Она поила жито
В масле.
Испекла и положила тихо
В ясли.

Заигрался в радости Младенец,
Пал в дрему,
Уронил Он колоб золочёный
На солому.

Покатился колоб за ворота
Рожью.
Замутили слезы душу голубую
Божью.

Говорила Божья Матерь Сыну
Советы:
«Ты не плачь, мой лебедёночек,
Не сетуй.

На земле все люди человеки,
Чада.
Хоть одну им малую забаву
Надо.

Жутко им меж тёмных
Перелесиц,
Назвала я этот колоб –
Месяц».
1916

Сергей Есенин – О Матерь Божья…

О Матерь Божья,
Спади звездой
На бездорожье,
В овраг глухой.

Пролей, как масло,
Власа луны
В мужичьи ясли
Моей страны.

Срок ночи долог.
В них спит Твой Сын.
Спусти, как полог,
Зарю на синь.

Окинь улыбкой
Мирскую весь
И солнце зыбкой
К кустам привесь.

И да взыграет
В ней, славя день,
Земного рая
Святой Младень.
1917–1918

Владислав Ходасевич – Вечер (отрывок)

Меркнут гор прибрежные отроги,
Пахнет пылью, морем и вином.
Запоздалый ослик на дороге
Торопливо плещет бубенцом…

Не в такой ли час, когда ночные
Небеса синели надо всем,
На таком же ослике Мария
Покидала тесный Вифлеем?

Топотали частые копыта,
Отставал Иосиф, весь в пыли…
Что еврейке бедной до Египта,
До чужих овец, чужой земли?

Плачет Мать. Дитя под чёрной тальмой*
Сонными губами ищет грудь,
А вдали, вдали Звезда над пальмой
Беглецам указывает путь.
1913

К. Р. – Царь Иудейский (отрывок)

И о а н н а:*
На память мне приходит ночь одна
На родине моей. Об этой ночи
Ребёнком малым слышала нередко
Я пастухов бесхитростную повесть.

Они ночную стражу содержали
У стада. Ангел им предстал; [и слава
Господня осияла их. И страх
Напал на пастухов. И ангел Божий,
Их ободряя, молвил им: «Не бойтесь!
Великую я возвещаю радость
И вам, и людям всей земли: родился
Спаситель вам. И вот вам знак: в пещере
Найдете вы Младенца в пеленах;
Он в яслях возлежит». И появилось
На небе много ангелов святых;
Они взывали: «Слава в вышних Богу,
Мир на земле, благоволенье людям!»

И смолкло всё, и в небе свет погас,
И ангел Божий отлетел.] По слову
Его они пошли и увидали
И ясли, и спеленатого в них
Прекрасного Младенца Иисуса,
И радостную Мать Его, Марию.
1912

К. Р. – Рождество Христово

Благословен тот день и час,
Когда Господь наш воплотился,
Когда на землю Он явился,
Чтоб возвести на Небо нас.

Благословен тот день, когда
Отверзлись вновь врата Эдема;
Над тихой весью Вифлеема
Взошла чудесная звезда!

Когда над храминой убогой
В полночной звездной полумгле
Воспели «Слава в вышних Богу!» –
Провозвестили мир земле

И людям всем благоволенье!
Благословен тот день и час,
Когда в Христовом Воплощенье
Звезда спасения зажглась!..

Христианин, с Бесплотных Ликом
Мы в славословии великом
Сольём и наши голоса!
Та песнь проникнет в небеса.

Здесь воспеваемая долу
Песнь тихой радости души
Предстанет Божию Престолу!
Но ощущаешь ли, скажи,

Ты эту радость о спасеньи?
Вступил ли с Господом в общенье?
Скажи, возлюбленный мой брат,
Ты ныне так же счастлив, рад,

Как рад бывает заключенный
Своей свободе возвращенной?
Ты так же ль счастлив, как больной,
Томимый страхом и тоской,

Бывает счастлив в то мгновенье,
Когда получит исцеленье?
Мы были в ранах от грехов –
Уврачевал их наш Спаситель!

Мы в рабстве были – от оков
Освободил нас Искупитель!
Под тучей гнева были мы,
Под тяготением проклятья –

Христос рассеял ужас тьмы
Нам воссиявшей благодатью.
Приблизь же к сердцу своему
Ты эти истины святые,

И, может быть, ещё впервые
Воскликнешь к Богу своему
Ты в чувстве радости спасенья!
Воздашь Ему благодаренье,

Благословишь тот день и час,
Когда родился Он для нас.

Александр Блок – Был вечер поздний и багровый…

Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый —
Младенца Дева родила.

На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятеньи старец важный,
И царь, и отрок, и жена.

И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине
Среди толпы возник Иуда
В холодной маске, на коне.

Владыки, полные заботы,
Послали весть во все концы,
И на губах Искариота
Улыбку видели гонцы.
1902

Александр Блок – Сочельник в лесу

Ризу накрест обвязав,
Свечку к палке привязав,
Реет ангел невелик,
Реет лесом, светлолик.

В снежно-белой тишине
От сосны порхнет к сосне,
Тронет свечкою сучок –
Треснет, вспыхнет огонёк,

Округлится, задрожит,
Как по нитке, побежит
Там и сям, и тут, и здесь…
Зимний лес сияет весь!

Так легко, как снежный пух,
Рождества крылатый дух
Озаряет небеса,
Сводит праздник на леса,

Чтоб от неба и земли
Светы встретиться могли,
Чтоб меж небом и землей
Загорелся луч иной,

Чтоб от света малых свеч
Длинный луч, как острый меч,
Сердце светом пронизал,
Путь неложный указал.

Зинаида Гиппиус – Второе Рождество

Белый праздник, –
рождается предвечное Слово,
белый праздник идёт, и снова –
вместо ёлочной, восковой свечи,
бродят белые прожекторов лучи,
мерцают сизые стальные мечи,
вместо ёлочной, восковой свечи.
Вместо ангельского обещанья,
пропеллера вражьего жужжанья,
подземное страданье ожиданья,
вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу
покориться навсегда не могу,
я храню восковую свечу,
я снова её зажгу
и буду молиться снова:
родись, предвечное Слово!
затепли тишину земную,
обними землю родную…

 

Семён Надсон (1862- 1887) – Легенда о ёлке

Весь вечер нарядная ёлка сияла
Десятками ярких свечей,
Весь вечер, шумя и смеясь, ликовала
Толпа беззаботных детей.

И дети устали… потушены свечи,
Но жарче камин раскалён,
Загадки и хохот, весёлые речи
Со всех раздаются сторон.

И дядя тут тоже: над всеми смеётся
И всех до упаду смешит,
Откуда в нём только веселье берётся, –
Серьёзен и строг он на вид:

Очки, борода серебристо-седая,
В глубоких морщинах чело, –
И только глаза его, словно лаская,
Горят добродушно-светло…

«Постойте, – сказал он, и стихло в гостиной…–
Скажите, кто знает из вас,–
Откуда ведётся обычай старинный
Рождественских ёлок у нас?
Никто?.. Так сидите же смирно и чинно,–
Я сам расскажу вам сейчас…

Есть страны, где люди от века не знают
Ни вьюг, ни сыпучих снегов,
Там только нетающим снегом сверкают
Вершины гранитных хребтов…

Цветы там душистее, звезды – крупнее.
Светлей и нарядней весна,
И ярче там перья у птиц, и теплее
там дышит морская волна…

В такой-то стране ароматною ночью,
При шепоте лавров и роз,
Свершилось желанное чудо воочью:
Родился Младенец-Христос…

Владимир Набоков – В пещере

Над Вифлеемом ночь застыла.
Я блудную овцу искал.
В пещеру заглянул – и было
виденье между черных скал.

Иосиф, плотник бородатый,
сжимал, как смуглые тиски,
ладони, знавшие когда-то
плоть не обструганной доски.

Мария слабая на Чадо
улыбку устремляла вниз,
вся умиленье, вся прохлада
линялых синеватых риз.

А Он, Младенец светлоокий
в венце из золотистых стрел,
не видя Матери, в потоки
Своих небес уже смотрел.

И рядом, в темноте счастливой,
по белизне и бубенцу
я вдруг узнал, пастух ревнивый,
свою пропавшую овцу.

Владимир Набоков – Евангелие Иакова, гл. 18

И видел я: стемнели неба своды,
и облака прервали свой полёт,
и времени остановился ход…
Все замерло. Реки умолкли воды.

Седой туман сошёл на берега,
и наклонив над влагою рога,
козлы не пили. Стадо на откосах
не двигалось. Пастух, поднявши посох,
оцепенел с простертою рукой
взор устремляя ввысь, а над рекой,
над рощей пальм, вершины опустивших,
хоть воздух был бестрепетен и нем,
повисли птицы на крылах застывших.

Все замерло. Ждал чутко Вифлеем…
И вдруг в листве проснулся чудный ропот,
и стая птиц звенящая взвилась,
и прозвучал копыт весёлый топот,
и водных струй послышался мне шепот,
и пастуха вдруг песня раздалась!

А вдалеке, развея сумрак серый,
как некий Крест, божественно-светла,
Звезда зажглась над вспыхнувшей пещерой,
где в этот миг Мария родила.

Александр Солодовников – Рождество

В яслях лежит Ребёнок.
Матери нежен лик.
Слышат волы спросонок
Слабенький детский крик.

А где-то в белых Афинах,
Философы среди колонн,
Спорят о первопричинах,
Обсуждают новый закон.

И толпы в театрах Рима,
Стеснившись по ступеням,
Рукоплещут неутомимо
Гладиаторам и слонам.

Придет Он не в блеске грома,
Не в славе побед земных,
Он трости не переломит
И голосом будет тих.

Не царей назовёт друзьями,
Не князей призовёт в совет –
С Галилейскими рыбарями
Образует Новый Завет.

Никого не отдаст на муки,
В узилищах не запрёт,
Но Сам, распростерши руки,
В смертельной муке умрёт.

И могучим победным звоном
Легионов не дрогнет строй.
К мироносицам, тихим жёнам,
Победитель придёт зарей.

Со властию непостижимой
Протянет руку, один,
И рухнет гордыня Рима,
Растает мудрость Афин.

В яслях лежит Ребёнок.
Матери кроток лик.
Слышат волы спросонок
Слабенький детский крик.
1926 г.

Игорь Северянин – Рождество на Ядране*
А.В. Сливинскому

Всего три слова: ночь под Рождество.
Казалось бы, вмещается в них много ль?
Но в них и Римский-Корсаков, и Гоголь,
И на земле небожной божество.

В них – снег хрустящий и голубоватый,
И безалаберных весёлых ног
На нём следы у занесённой хаты,
И святочный девичий хохолок.

Но в них же и сиянье Вифлеема,
И перья пальм, и духота песка.
О сказка из трёх слов! Ты всем близка.
И в этих трёх словах твоих – поэма.

Мне выпало большое торжество:
Душой взлетя за все земные грани,
На далматинском радостном Ядране*
Встречать святую ночь под Рождество.

*Ядран — Адриатическое море.

Борис Пастернак – Рождественская звезда

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.

Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями тёплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утёса
Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звёзд.

А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочёта
Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Всё будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все ёлки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Всё великолепье цветной мишуры…
Всё злей и свирепей дул ветер из степи…
Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
– Пойдёмте со всеми, поклонимся чуду, –
Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Всё время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
– А кто вы такие? – спросила Мария.
– Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
– Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звёзды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

Георгий Иванов – Сочельник

Вечер гаснет морозный и мирный,
Всё темнее хрусталь синевы.
Скоро с ладаном, златом и смирной
Выйдут встретить Младенца волхвы.

Обойдут задремавшую землю
С тихим пением три короля,
И, напеву священному внемля,
Кровь и ужас забудет земля.

И в окопах усталые люди
На мгновенье поверят мечте
О нетленном и благостном чуде,
О сошедшем на землю Христе.

Может быть, замолчит канонада
В эту ночь и притихнет война.
Словно в кущах Господнего сада
Очарует сердца тишина.

Ясным миром, нетленной любовью
Над смятенной повеет землей,
И поля, окропленные кровью,
Лёгкий снег запушит белизной!

Георгий Иванов – Наконец-то повеяла мне золотая свобода…

Наконец-то повеяла мне золотая свобода,
Воздух, полный осеннего солнца, и ветра, и меда.
Шелестят вековые деревья пустынного сада,
И звенят колокольчики мимо идущего стада,
И молочный туман проползает по низкой долине…
Этот вечер однажды уже пламенел в Палестине.

Так же небо синело и травы дымились сырые
В час, когда пробиралась с Младенцем в Египет Мария.
Смуглый детский румянец, и ослик, и кисть винограда…
Колокольчики мимо идущего звякали стада.
И на солнце, что гасло, павлиньи уборы отбросив,
Любовался, глаза прикрывая ладонью, Иосиф.
1920

Саша Чёрный – Рождественское

В яслях спал на свежем сене
Тихий крошечный Христос.
Месяц, вынырнув из тени,
Гладил лён Его волос…

Бык дохнул в лицо Младенца
И, соломою шурша,
На упругое коленце
Засмотрелся, чуть дыша.

Воробьи сквозь жерди крыши
К яслям хлынули гурьбой,
А бычок, прижавшись к нише,
Одеяльце мял губой.

Пёс, прокравшись к тёплой ножке,
Полизал её тайком.
Всех уютней было кошке
В яслях греть Дитя бочком…

Присмиревший белый козлик
На чело Его дышал,
Только глупый серый ослик
Всех беспомощно толкал:

«Посмотреть бы на Ребёнка
Хоть минуточку и мне!»
И заплакал звонко-звонко
В предрассветной тишине…

А Христос, раскрывши глазки,
Вдруг раздвинул круг зверей
И с улыбкой, полной ласки,
Прошептал: «Смотри скорей!»

Александр Вертинский – Рождество

Рождество в стране моей родной,
Синий праздник с дальнею звездой,
Где на паперти церквей в метели
Вихри стелют ангелам постели.

С белых клиросов взлетает волчий вой…
Добрый праздник, старый и седой.
Мёртвый месяц щерит рот кривой,
И в снегах глубоких стынут ели.

Рождество в стране моей родной.
Добрый дед с пушистой бородой,
Пахнет мандаринами и ёлкой
С пушками, хлопушками в кошёлке.

Детский праздник, а когда-то мой.
Кто-то близкий, тёплый и родной
Тихо гладит ласковой рукой.
.… .… …
Время унесло тебя с собой,
Рождество страны моей родной.
1934

Иосиф Бродский

В Рождество все немного волхвы. 
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою – нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.

Знал бы Ирод, что чем он сильней, 
тем верней, неизбежнее чудо. 
Постоянство такого родства – 
основной механизм Рождества. 
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет – никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке 
из тумана ночного густого 
возникает фигура в платке, 
и Младенца, и Духа Святого 
ощущаешь в себе без стыда; 
смотришь в небо и видишь – звезда. 

24 декабря 1971 г.

Иосиф Бродский – Рождество 1963 года

Спаситель родился в лютую стужу.
В пустыне пылали пастушьи костры.
Буран бушевал и выматывал душу
из бедных царей, доставлявших дары.

Верблюды вздымали лохматые ноги.
Выл ветер. Звезда, пламенея в ночи,
смотрела, как трёх караванов дороги
сходились в пещеру Христа, как лучи.

1963–1964, первая публикация – 1981, Нью-Йорк.

Иосиф Бродский – Рождество 1964

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костёр трещал у входа.

Дым шёл свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счёт начнётся с этой ночи.

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.

Январь 1964,первая публикация – 1981, Париж

Иосиф Бродский – Снег идёт, оставляя весь мир в меньшинстве...

Снег идёт, оставляя весь мир в меньшинстве.
В эту пору – разгул Пинкертонам,
и себя настигаешь в любом естестве
по небрежности оттиска в оном.

За такие открытья не требуют мзды;
тишина по всему околотку.
Сколько света набилось в осколок звезды,
на ночь глядя! как беженцев в лодку.

Не ослепни, смотри! Ты и сам сирота,
отщепенец, стервец, вне закона.
За душой, как ни шарь, ни черта. Изо рта –
пар клубами, как профиль дракона.

Помолись лучше вслух, как второй Назорей,
за бредущих с дарами в обеих
половинках земли самозваных царей
и за всех детей в колыбелях.

1986

Иосиф Бродский – Рождественская звезда

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более чем к горе,
Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.

Ему все казалось огромным: грудь Матери, жёлтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы – Бальтазар, Каспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была Звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях Ребёнка издалека,
из глубины Вселенной, с другого её конца,
Звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

24 декабря 1987, первая публикация – 1988, Париж

Иосиф Бродский – Presepio (Ясли)

Младенец, Мария, Иосиф, цари,
скотина, верблюды, их поводыри,
в овчине до пят пастухи-исполины
– всё стало набором игрушек из глины.

В усыпанном блестками ватном снегу
пылает костёр. И потрогать фольгу
звезды пальцем хочется; собственно, всеми
пятью – как Младенцу тогда в Вифлееме.

Тогда в Вифлееме всё было крупней.
Но глине приятно с фольгою над ней
и ватой, разбросанной тут как попало,
играть роль того, что из виду пропало.

Теперь Ты огромней, чем все они. Ты
теперь с недоступной для них высоты
– полночным прохожим в окошко конурки
из космоса смотришь на эти фигурки.

Там жизнь продолжается, так как века
одних уменьшают в объёме, пока
другие растут – как случилось с Тобою.
Там бьются фигурки со снежной крупою,

и самая меньшая пробует грудь.
И тянет зажмуриться, либо – шагнуть
в другую галактику, в гулкой пустыне
которой светил – как песку в Палестине.

Декабрь 1991

Иосиф Бродский – Колыбельная

Родила тебя в пустыне я не зря.
Потому что нет в помине в ней царя.

В ней искать тебя напрасно.В ней зимой
стужи больше, чем пространства в ней самой.

У одних – игрушки, мячик, дом высок.
У тебя для игр ребячьих – весь песок.

Привыкай, сынок, к пустыне как к судьбе.
Где б ты ни был, жить отныне в ней тебе.

Я тебя кормила грудью. А она
приучила взгляд к безлюдью, им полна.

Той звезде, на расстояньи страшном, в ней
твоего чела сиянье, знать видней.

Привыкай, сынок, к пустыне. Под ногой,
окромя неё, твердыни нет другой.

В ней судьба открыта взору за версту.
В ней легко узнаешь гору по кресту.

Не людские, знать, в ней тропы! Велика
и безлюдна она, чтобы шли века.

Привыкай, сынок, к пустыне, как щепоть
к ветру, чувствуя, что ты не только плоть.

Привыкай жить с этой тайной: чувства те
пригодятся, знать, в бескрайней пустоте.

Не хужей она, чем эта: лишь длинней,
и любовь к тебе – примета места в ней.

Привыкай к пустыне, милый, и к звезде,
льющей свет с такою силой в ней везде,

точно лампу жжёт, о Сыне в поздний час
вспомнив, Тот, Кто сам в пустыне дольше нас.

Декабрь 1992.

Протоиерей Сергий Гусельников – У Вифлеемской иконы

Я в Вифлееме, в храме Рождества,
Стою в благоговенье у пещеры,
Где зародилась радость торжества
Животворящей Православной веры!

Стою молюсь, а справа у стены –
Большая Вифлеемская икона
Пречистой Матери. И все удивлены,
Как в хмурый день Пасхальным перезвоном.

Здесь Богородица не плачет, не скорбит,
А улыбается – так трепетно и нежно,
Что взгляд Её небесный говорит
Лишь о любви, глубокой и безбрежной,

К нам, немощным, и к Сыну Своему,
Который нашу жизнь наполнил Светом!
О Матерь Божия! И сердцу моему
Позволь Твоей улыбкой быть согретым!

Стою молюсь и думаю о том,
Что Вифлеем действительно Дом Хлеба,
Сошедшего в безмолвии ночном
С высокого безоблачного Неба.

И нет причин о чём-то горевать,
Пока горят пред образами свечи
И у Вертепа Преблагая Мать
Нам дарит радость благодатной встречи!