Все знают дом на курьих ножках Бабы-Яги как место, где сказочные герои могут узнать, выведать у древней ведуньи какую-то тайну, отдохнуть, набраться сил перед дальней дорогой. Многие даже не осознают, что это дорога в один конец.
Обычно мы подходим к погребальному ритуалу лишь с точки зрения культа предков, но это – одна из сторон представлений, которые проявляются в похоронах мертвых. В формах и деталях похоронного обряда, в погребальных сооружениях содержится ценная информация о миропонимании тогдашних людей. Каждая смена привычных форм, несомненно, отмечает какие-то существенные сдвиги в сознании людей. Корреляция этих сдвигов с переменами в хозяйстве и в социальной структуре общества позволит установить и истолковать причину перемен в религиозном мышлении.
Главные изменения в погребальных обычаях:
1. Захоронения скорченных костяков в IX – VIII вв. до н. э. сменяются вытянутыми погребениями.
2. Трупоположение сменяется сожжением трупов с захоронением праха в урнах или ямках на рубеже IX и VIII вв. до н. э.
3. Курганы являются необязательным элементом обряда, то проявляющимся, то исчезающим.
К середине I тысячелетия до н. э. окончательно изживается представление о перевоплощении умершего, который воскреснет и о необходимости готовить покойника ко второму рождению. В эту же самую эпоху перехода от бронзы к железу свидетельствует появление и быстрое победоносное распространение совершенно нового обряда – сожжения покойников.
В середине I тысячелетия до н. э. процесс распространения кремации приостановился благодаря кельтскому влиянию в западной половине праславянского мира и скифскому воздействию в восточной. Впрочем, пережитки обряда сожжения хорошо прослеживаются в ряде скифских курганов: вырыв могильную яму и положив в неё покойника со всем погребальным инвентарем, днепровские скифы-пахари «борисфениты» строили над могилой как бы шатер из жердей и брёвен и сжигали его. Огонь над умершим всё же был; выполнялась часть старого обряда – погребальный костёр – дым шёл к небу, к «богам-небожителям».
Трупосожжение у славян существовало в отдельных местах около двух с половиной тысяч лет и было вытеснено лишь христианством в X – XII вв. н. э. Ещё летописец Нестор в конце XI или в начале XII в. застал обычай сожжения покойников и сохранения их праха в урнах, «еже творят вятичи и ныне». Напомню известное описание славянских погребальных обычаев у Нестора:
«И аще кто умряше – творяху тризну над ним. И по семь сотворяху краду велику и возложаху на краду мертвеца и сожьжаху и. Посемь, собравше кости, вложаху в судину малу и поставляху на столпе на путях, еже творять вятичи и ныне». (81 Повесть временных лет, с. 13.)
«Тризна» здесь – погребальные состязания; «крада» – костёр, горящий жертвенник; «столп» – деревянная домовина для урны. Слова Нестора могут быть отнесены не только к его современникам, но и к праславянам на тысячу лет раньше (Зарубинецкая культура), и к самым отдаленным праславянам времён Тшинецкой культуры, когда трупосожжение появилось как новый обряд.
Огромный курган X века в Чернигове – «Чёрная Могила» – подобен кургану гомеровского Патрокла: там есть и принесённые в жертву кони, быки, целый арсенал княжеского оружия, священные турьи рога, украшенные чеканным серебром, и великое множество различных предметов княжеского обихода. Даже курганная насыпь сделана в Чернигове, как и под Троей, в два приёма. Тризна – военные состязания – проводилась тогда, когда доспехи умерших увенчивали полунасыпанный курган.
Слово «крада» равнозначно словам «огонь» и «круг». В археологическом материале начиная с бронзового века мы встречаем следы «огненных колец» — канавок с горючим материалом вокруг погребения под курганом.
Семантическая связь погребального костра с огнём языческих жертвоприношений не может быть случайной. А. Котляревский впервые отметил эту связь слова «крада» с горящим жертвенным алтарем и сопоставил его с санскритским cradda – «священная жертва в честь мёртвых».
Одно из таких погребений наблюдал на Волге у средневековых славян в 922 г. арабский дипломат Ибн-Фадлан. Он оставил очень подробное описание всего длительного погребального ритуала и записал интересный диалог арабского переводчика с одним из русских купцов, выявляющий идеологическое обоснование сожжения покойников. Когда только что разгорелось пламя грандиозного костра, поверх которого русы взгромоздили ладью с покойником (купец умер в пути, во время плавания), русский обратился к арабу-переводчику:
«Вы, о, арабы, – глупы! Воистину вы берете самого любимого для вас человека и из вас самого уважаемого вами и бросаете его в землю, и съедают его прах и гнус и черви... А мы сжигаем его во мгновение ока, так что он входит в рай немедленно и тотчас».
Рай русских, обиталище душ умерших, судя по той же записи Ибн-Фадлана, находился не под землей, а где-то высоко-высоко на небе, и учёные сопоставляют с санскритским svarga – «небо». Рай (ирий, вырий) – чудесный сад, находится в далекой солнечной стороне, где летают птицы. Владимир Мономах, говоря о появлении перелётных птиц, прибывающих из южных, тёплых земель, пишет: «сему ся подивуемы, како птица небесныя из ирья идуть...». Местонахождение душ в ирии, откуда прилетают перелётные птицы, повлияло на то, что и сами души предков отождествлялись с птицами.
Существовало представление о душах умерших, которые могут кружиться над близкими людьми, над местом погребения до сорокового дня после смерти, но могут, как мы видели из записи Ибн-Фадлана, «немедленно и тотчас войти в рай».
В славянских представлениях нет ни чистилища, ни рассортировки мёртвых на праведных и грешных, ни ожидания страшного суда – умер человек, и душа его сразу отправляется в ирий, в далекую райскую страну, где-то между небом и землей, может быть, в страну, освещенную ночным солнцем. Душа в фольклорных материалах часто ассоциируется с дыханием и дымом. Полёты души, её перемещения в далекий рай-вырий, откуда прилетают весенние птицы.
Культ предков продолжал существовать независимо от способа погребения. При трупосожжении кости «собирали в сосуд мал», в урну, и хоронили её или в кургане (могиле), или просто в земле, построив над местом захоронения столп, бдын – небольшую деревянную домовину. Эти захоронения связывали предков с землей и делали их покровителями всех процессов, сопряженных с пахотой, севом, прорастанием семян, плодородием вообще. Конструкция могил и надмогильных домовин с двускатной крышей отличала пахарей борисфенитов (днепровцев) от скифов.
Домовина своим «входом» была ориентированы в сторону реки. В южных территориях, река Дон и левобережье Днепра (Борисфен), сооружения были представлены деревянным ящиком (размером 1 х 1,5 х 0,5), окруженным частоколом. В него помещали урны с прахом человека и, после каждого захоронения, присыпали сверху землей. Со временем над захоронениями вырастал высокий курган.
Избушка Яги огорожена тыном, на котором торчат человеческие головы. Баба-Яга живёт в избушке на курьих ножках в дремучем непроходимом лесу, «за тридевять земель в тридесятом царстве», «за степной [огненной] рекой», которую она не может перейти, преследуя богатыря. Избушка на курьих ножках — прямое отражение древних языческих погребальных обрядов.
Исследователи отмечают сильные следы огня на этих постройках. На восточной части, Ока встречались «домовины» по своей конструкции напоминающие жилой дом, но в уменьшенном размере.
Во второй половине прошлого века, в Московской области городе Звенигороде были обнаружены остатки «домовины», которое затем назвали «домик мёртвых». Его размеры 1 на 2 метра, длинные стены вытягивали постройку с севера на юг. Ученые считают, что в высоту сруб достигал 2 метров и имел крышу. Внутри, возможно, был импровизированный очаг, а также деревянные полочки, на которые и ставили урны.
Над погребением строили и очень маленькие домики, почти скворечники на деревянных столбах или «столпах», видимо, в них и обитали души умерших, которых можно задобрить.
Одна из странностей избушки бабы-Яги состоит в том, что избушка на курьих ножках очень мала. Слово «курьи» — происходит от «окуривать», столпы обкуривали дымом во время погребального обряда. Хозяйка избушки лежит на печи, занимающей «из угла в угол» всё пространство тесного жилища. Бабе-Яге в своём домике негде развернуться, да она, судя по всему, особо и не шевелится, недаром же её «нос в потолок врос».
В русских народных сказках Баба-Яга—«костяная нога» — это вековечная старушка, живущая отшельницей в маленькой избушке посреди непроходимого леса, далеко-далёко «за три-девять земель», то есть в потустороннем мире. Баба-Яга слепа, но «слышит и знает» обо всём, что происходит на свете. Всё это наводит на мысль, что речь идёт о мертвеце. Этот мертвец-предок, если его «разбудить», вроде бы говорит (прорицает) и даёт советы Ивану-дураку и стремится съесть маленького братца Алёнушки. Однако, как правило, Баба-Яга не покидает своего жилища, а только всегда ждёт гостей, прибывающих в потусторонний мир .
В образе Бабы-Яги, вероятно, совместились черты типичного похороненного предка и, возможно, языческой жрицы, совершавшей погребальный обряд. После обряда кремации из погребального костра собирали не сгоревшие кости умершего и языческая жрица складывала в ступу и дробила, смешивая с золой. «Там ступа с бабою Ягой идёт бредёт сама собой»
В «Риг-Веде» записаны слова: Agha — богиня греха; яга, яджна – jaga, yajñá – «жертва, жертвоприношение, поедающий жертву«. Слово «яджна» связано с русским словом «язык», «язычник», то есть человек, приносящий «язу» — «жертву» и говорящий с потусторонним миром на «языке заклинаний».
Итак, можно сделать вывод, что Баба-Яга — языческая жрица, связанная с потусторонним, подземным миром, выполнявшая важную роль в погребальном обряде, знающая магические заклинания. Домовина — избушка на курьих ножках была её Вечной обителью, принадлежала её спящему Духу, способному на пророчества. Её можно было разбудить с помощью языческих заклинаний и попросить о предсказании.