О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ДЕЯНИЯХ ГЕТОВ — «Getica» Иордана.
Иордан о войне остроготов Германариха с гуннами.
{121} Спустя немного времени, как передаёт Орозий, взъярилось на готов племя гуннов 378, самое страшное из всех своей дикостью. Из древних преданий мы узнаем, как они произошли 379.
Король готов Филимер, сын великого Гадариха, после выхода с острова Скандзы, пятым по порядку держал власть над гетами и, как мы рассказали выше, вступил в скифские земли. Он обнаружил среди своего племени несколько женщин-колдуний, которых он сам на родном языке * [* Patrio sermone.] называл галиуруннами (Haliurunnae)380. Сочтя их подозрительными, он прогнал их далеко от своего войска и, обратив их таким {122} образом в бегство, принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то в их объятиях соитием смешались с ними и произвели то свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот, — малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи.
Вот эти-то гунны, созданные от такого корня, и подступили к {123} границам готов. Этот свирепый род, как сообщает историк Приск 381, расселившись на дальнем берегу 382 Меотийского озера (Азовское море), не знал никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени 383, стал тревожить покой соседних племен коварством и грабежами.
Охотники из этого племени, выискивая однажды, как обычно, дичь на берегу внутренней 384 Меотиды, заметили, что вдруг перед {124} ними появился олень385, вошёл в озеро и, то ступая вперед, то приостанавливаясь, представлялся указующим путь. Последовав за ним, охотники пешим ходом перешли Меотийское озеро, которое [до тех пор] считали, как море, не переходимым. Лишь только перед ними, ничего не ведающими, показалась скифская земля, олень исчез 386.
{125} Я полагаю, что сделали это, из-за ненависти к скифам, те самые духи, от которых гунны ведут своё происхождение.
Вовсе не зная, что, кроме Меотиды, существует ещё другой мир, и приведенные в восхищение скифской землей, они, будучи догадливыми, решили, что путь этот, никогда ранее неведомый, показан им божественным [соизволением]. Они возвращаются к своим, сообщают им о случившемся, расхваливают Скифию и убеждают всё племя отправиться туда по пути, который они узнали, следуя указанию оленя.
Всех скифов, забранных ещё при вступлении, они принесли в жертву победе, а остальных, покоренных, подчинили себе. Лишь только они перешли громадное озеро, то — подобные некоему урагану племён — захватили там алпидзуров, алцилдзуров, итимаров, тункарсов и боисков 387, сидевших на побережье этой самой Скифии.
Комментарии (378 — 387)
378 Появление гуннов на Северном Кавказе и близ Дона на территории, занятой аланами, относится примерно к 360-370 гг.
379 Современник появления гуннов в Европе, Аммиан Марцеллин начинает свою главу о них (Amm. Marc., XXXI, 2, 1) предупреждением, что «в древних сочинениях («monumentis veteribus») племя гуннов («Hunorum gens») было известно слабо («leviter nota»)». Орозий, ни на кого не ссылаясь, сразу вводит гуннов в свой рассказ о судьбах готов в IV века. (Oros., VII, 33, 10). Иордан же указывает сначала на Орозия, потом на древнюю традицию («antiquitas»), донесшую до него легенды о гуннах (Get., 121), а затем на записи Приска (Get, 123). Аммиан, закончивший свое произведение на 378 г., и Орозий — на 417 г., пишут, что гунны обрушились на готов неожиданно; первый говорит о «внезапном натиске», «внезапной буре» («repentino impetu, subita procella», — Amm. Marc., XXXI, 3, 1-2) их нападения, второй — о «внезапной ярости» («repentina rabie»), которой они (гунны) «воспламенились против готов» (Oros., VII, 33, 10). Слова «exarsit in Gothos» повторил за Орозием и Иордан. Эти авторы, таким образом, не касаются истории гуннов до их появления в Европе, не считая рассказа Иордана о происхождении гуннов от злых духов и ведьм (Get., 121). Одиноким и едва ли истолкованным остаётся свидетельство о гуннах Птолемея (Ptol., III, 5, 10), который записал, что «между Бастернами и Роксоланами — Гунны». Аммиан Марцеллин, конечно, без какого бы то ни было хронологического уточнения, сообщает, что гунны жили «по ту сторону Мэотийских болот у Ледовитого океана» («ultra paludes Maeoticas glacialem oceanum accolens», Amm. Marc., XXXI, 2, 1). Орозий указывает, что гунны были «долго заключены в неприступных горах» («Gens Hunnorum diu inaccessis seclusa montibus», — Oros., VII, 33, 10). Это сообщение может быть воспринято как отзвук далеких событий, связанных с обитанием гуннов в горах Тянь-Шаня. Таковы смутные представления европейских авторов о местах, где расселялись гунны до своего вторжения на правобережье Танаиса.
Решать трудные вопросы о происхождении гуннов, образовании крупной гуннской орды к северу и к северо-западу от Китая и ранней истории гуннов в Восточной Азии помогают китайские летописи и археологические памятники. Ещё в конце IV века до н. э. китайцы приступили к постройке «Великой Китайской стены» для защиты своих северных границ от кочевников. А в конце III веке до н. э. там создалось объединение восточных гуннов — первая гуннская «империя» кочевников-скотоводов, подчинявшаяся тюркскому роду шаньюев. Хотя часть гуннов и осталась в степях Монголии, в I века н. э. началось движение гуннов на запад, в Среднюю Азию; затем они продвинулись на Нижнюю Волгу и во второй половине IV века появились в южнорусских степях. О древнейшем периоде (до IV века н. э.) истории гуннов и других дальневосточных и среднеазиатских племён существует значительная научная литература. Из новых работ советских учёных на эту тему можно назвать книгу С. В. Киселева («Древняя история Южной Сибири«, М., 1949) и книгу А. Н. Бернштама («Очерк истории гуннов», Л., 1954). Несомненно, что натиск гуннов был настолько бурным и непредвиденным, а последствия его так грандиозны и тревожны, что внимание людей IV-VI вв. не останавливалось на «академическом» рассмотрении вопроса, откуда явилось грозное объединение племён, прославившее себя и своего знаменитого вождя Аттилу и за несколько лет прошедшее по Европе до её западных пределов. Как в восточных, так и в западных владениях империи военные успехи гуннов производили потрясающее впечатление. Иероним, находясь в Палестине, писал в одном из писем (к Илиодору, от 396 г.), — в связи с движением гуннов, прорвавшихся через Дербент («Железные ворота» на побережье Каспийского моря) в Закавказье и посягавших на центр Сирии, Антиохию, —
что «римское войско, победитель и владыка мира, теми побеждается, тех страшится, тех вида ужасается, которые не могут ступать и, лишь только коснутся земли, считают себя уже мёртвыми».
В этих словах отразилось смятение, охватившее солдат, не привыкших сражаться с бесчисленной конницей кочевников. Гунны приводили в трепет не только испытанную римскую пехоту, но и собратьев по образу жизни — других степняков-кочевников, составлявших крупный племенной союз под главенством аланов. Могущественный король готов Германарих, по словам Аммиана Марцеллина (Amm. Marc., XXXI, 3, 2), наложил на себя руки, видя, что готам не под силу сопротивление гуннам. Иордан передал другую версию о смерти Германариха (Get, 130), но не отрицал бессилия остроготов перед гуннами. Результат победоносного напора гуннов на стоящие на их пути племена отчасти определил Аммиан Марцеллин:
«По всему пространству, которое тянется к Понту, начиная от маркоманнов и квадов, шевелится [или блуждает, волнуется, употреблен глагол «vagari»] варварская масса скрытых до сих пор племён, внезапной силой сорванная со своих мест» (Amm. Marc., XXXI, 4, 2).
Таково было воздействие, по мнению писателя IV века, гуннских походов, которые, поднявшись, как «снеговой ураган в горах», произвели небывалое по силе и размерам площади передвижение племён в Европе.
Группа гуннов, ядро которой составляли гунны азиатского происхождения, при продвижении в южнорусские степи претерпела значительные изменения в своём этническом составе. Гунны стремительно прошли путь с Северного Кавказа, с Дона и Днепра на Балканский полуостров, к югу от Дуная до стен Константинополя; на запад в Потиссье и на венгерскую равнину; затем до Орлеана на Луаре, до Аквилейи и Милана в северной Италии. Этот путь в общих чертах отражен в сочинении Иордана.
Численность основного ядра гуннов этой группы по сравнению с количеством примыкавших к их союзу и следовавших за ними покоренных племён была незначительной. За время победоносного движения гуннов на Северном Кавказе и в Причерноморье и за период победоносных войн на Балканском полуострове гуннский союз вырос и сформировался. К началу V века конгломерат племён под общим собирательным именем гуннов, первенствовавших в союзе, уже определился, и вскоре преимущественно гуннской территорией со ставкой вождя стала равнина между Тиссой и Дунаем. Говоря о гуннах при Аттиле, Иордан добавляет, что в Дакии и Паннонии они сидели вместе с различными подчиненными их владычеству племенами («cum diversis subditis nationibus insidebant», — Get., 226). Первое отмеченное источниками крупное слияние племён произошло в конце 60-х-начале 70-х годов IV века, после того как гунны разгромили аланов, объединивших также ряд племён (Amm. Marc., XXXI, 2, 17). Непосредственно после подчинения аланов-танаитов (Танаис — Днепр) (Ibid., XXXI, 3, 1), населявших области по Дону, гунны сокрушили близ Днепра «державу» Германариха, в повиновении которого было много «готских» (зависимых от готов) племён (Gothorum gentes; Ibid., XXXI, 3, 8). Перейдя Днестр, гунны появились на Дунае уже в виде сложного объединения племён; одни племена сопровождали гуннов в качестве военного подкрепления (так впоследствии шли за Аттилой остроготы и гепиды со своими королями), другие, оставаясь на своих местах, выплачивали дань гуннским вождям и снабжали гуннское кочевое войско продуктами земледельческого труда. Значительнейшую дань гунны — особенно при Аттиле — стали получать из казны империи. Несомненно, что в гуннский союз влились и славянские племена, по территории которых гунны проследовали. Видимо, воздействие славян на культуру гуннов было немалым, если даже та скудная традиция, которой мы располагаем в данном случае у Приска и Иордана, донесла до нас два славянских в своей основе, слова, бытовавших у гуннов: одно из них — «мёд» (у Приска) указывает на заимствования в области повседневной жизни, а другое — «страва» (см. прим. 629, у Иордана) — на какую-то связь в формах погребального обряда. Следы славянства в среде гуннов ставят вопрос о пребывании славян на Тиссе и в Паннонии уже в V века. Соприкосновение гуннов с антами произошло в самом конце IV века на Днепре (см. прим. 614 о реке Эрак). Когда Аттила двинулся с Тиссы на Рейн, то едва ли он увлекал за собой встречавшиеся именно на этом пути племена. В походе, который завершился Каталаунской (или Мавриакской) битвой, а затем разорением северной Италии, Аттила уже властвовал над сложившимся и в массе признававшим его союзом племён. После смерти Аттилы союз племён, создавшийся вокруг гуннов, распался и более не возродился.
380 Галиурунны (haliurunnae). Как замечает Иордан, это готское,слово соответствует древневерхненемецкому alruna от готского «runa» («тайна») и современному немецкому Alraune. Слово alruna обозначало некое демоническое существо — ведьму, колдунью, прорицательницу («maga mulier», по объяснению Иордана). Легенда о происхождении гуннов от галиурунн (Haliurunnae) и злых духов, блуждавших в степях, создалась, конечно, в христианской среде, где хотели подчеркнуть «нечистую», «демоническую» природу гуннов. Иордан, не говоря о том, откуда он воспринял это сказание, всё же вставил слово «как передаёт древность» («ut refert antiquitas»), т. е. либо древние книги, либо древняя молва. Легенду о происхождении гуннов повторяли в течение ряда веков. Например, она всплывает в XIII веке в сочинении «Dialogus miraculorum» известного писателя, монаха из прирейнских областей, Цезария Гейстербахского. Он пишет о безобразных женщинах («mulieres deformes»), изгнанных готами и блуждавших в лесах, о встрече этих женщин с демонами и о порождении ими могущественного племени гуннов («ех quibus processit fortissima gens Hunnorum»).
381 Приск (Priscus), фракиец родом, участник посольства 448 г. от императора Феодосия II (408-450) в ставку Аттилы и Паннонию. Приск оставил записи об этом посольстве, которые сохранились до нашего времени в значительных фрагментах; в них содержатся подробнейшие сведения о гуннах, об Аттиле, как о правителе и человеке, и о его окружении. Иордан включил в своё сочинение целые отрывки из Приска и таким образом сохранил ценнейшие части его записей, не вошедшие в имеющиеся у нас фрагменты. Иорданом у Приска взят — и, вероятно, в близком переводе — следующий материал: о Каталаунской битве 451 г. (Get, 178-225); о смерти Аттилы и его погребении ( 254-259). Пользуясь записками Приска, Иордан неоднократно называет его имя («ut Priscus istoricus refert»), когда сообщает о гуннах и об Аттиле: в 123 (о гуннах на Меотийском озере); в 178 (о посольстве от Феодосия II к Аттиле); в 183 (о мече Марса символе могущества Аттилы); в 222 (об италийском походе Аттилы); в 254 (о смерти Аттилы); в 255 — «hoc Priscus istoricus vera se dicit adtestatione probare» (о вещем сне императора Маркиана). Византийский лексикограф середины ? в., известный под именем Свиды, сохранил название всего произведения Приска; он сообщил, что Приск написал «Византийскую историю» и «Готскую историю» в 8-и книгах. Одна из частей сочинения имела заглавие «‘???????».
382 Дальний берег Меотиды означает восточный берег Азовского моря, наиболее удаленный от автора, находившегося на западе. (Ср. прим. 82 и 83.)
383 Здесь Иордан употребил три важных в его изложении термина: «natio», «populus» и «gens». О соотношении этих понятий см. примечания 315 и 316.
384 Внутренней Меотидой автор называет ту часть, которая была ближайшей к обитателям восточных берегов, двинувшимся затем — вслед за легендарным оленем (см. примечание 386) — на запад, во «внешний» по отношению к ним мир. В данном случае автор определяет географическое положение не со своей, как обычно делает, позиции. Можно предположить и то, что «внутренней» Меотида названа по причине её расположения в глубине неведомых земель.
385 Слово cerva означает «олень». Переводить, как это часто делается, словом «лань» неправильно, так как лань не есть самка оленя. В греческом языке ελάφι -элафи — олень, мужского или женского рода, также означает «олень», а не лань. В славянском переводе хроники Симеона Логофета (X в.) сказано: «Готфи прешедше Меотское озеро елафомь водими» («Симеона Метафраста и Логофета описание мира…», слав. пер. хроники С. Логофета, Пб., 1903, стр. 45), т. е. имеется в виду мужской род; у писателя V века Созомена (Soz., Hist , eccl., VI, 37): лань — «перебежавшая» — имеется в виду женский род. Прокопий также употребляет женский род (Bell. Goth., IV, 5, 7-8).
386 Легенда об олене (иногда это бык или корова), следуя за которым гуннские охотники перешли Меотийское болото или Киммерийский Боспор, была широко распространена и повторялась у ряда писателей V-VI вв. (Евнапий, Созомен, Прокопий, Агафий, Иордан). Выделяется сообщение автора второй половины V века Зосима, который пишет (Zos., IV, 20) о некоем «варварском племени, до того неизвестном и появившемся внезапно» под именем гуннов при императоре Валенте (369-378 г.г.). «Я нашёл и такое известие, — продолжает Зосим, что Киммерийский Боспор, обмелевший от снесенного Танаисом ила, позволил им перейти пешком из Азии в Европу».
Стремление объяснить конкретными условиями обстановку и возможность перехода, — если не целым племенем, то значительной его частью, — через Киммерийский пролив (шириной в узком месте не менее 3-4 км) наблюдается и у других авторов V-VI вв. Они понимали, что легенда об олене — явная сказка, и в попутных замечаниях выражали скептическое отношение к ней. У Созомена говорится, что путь, указанный оленем, был «слегка прикрыт сверху водой» (Soz., Hist., eccl., VI, 37). Прокопию представлялось, что гуннам удалось пересечь пролив вброд (Bell. Goth., IV, 5, 10), причём, вставляя слова: «если повествование это разумно», он подвергает сомнению всю легенду (Ibid., IV, 5, 7). Не менее подозрительно к рассказу об олене относится и Агафий, который сделал следующую вполне четкую оговорку: «либо в самом деле какой-то олень, как гласит молва, впервые провел их (гуннов), либо они воспользовались другим каким-то случаем…» (Agath., V, 11).
Особенно скептически к сказанию об олене отнесся наиболее древний из названных писателей начала V века Евнапий (в его сочинении, судя по выпискам Фотия, сделанным в IX в., события доведены до 404 г.), продолживший в своей хронике сочинение Дексиппа. В тех фрагментах труда Евнапия, которые дошли до нас, нет рассказа об олене, перебежавшем Киммерийский Боспор, но в них отражены сомнения автора относительно правдивости сообщений о гуннах. По-видимому, эти сомнения и касаются легенды об олене. Евнапий подчеркивает, что, как он заметил, «никто не говорит ничего ясного» (Eunap., fr. 41) о том, откуда и каким именно образом гунны распространились по всей Европе. Не Фотий ли в IX веке в своих выписках их хроники Евнапия добавил слова «по всей Европе»? Ведь при Евнапии гунны дошли только до Дуная.
Евнапий понимал, что в историческом предании и в исторических сочинениях подлинные факты не только объединяются, но даже смешиваются с вымыслом, с легендами; недаром писатель озабочен судьбой исторической истины, чувствуя, что далеко не во всех сообщениях историков передаются только ценные данные «истинного», «ясного», «тщательно-точного», «убедительного».
Не желая, чтобы его сочинение удалялось от достоверного и убедительного, Евнапий решает придерживаться следующей системы: он согласен записывать то, что рассказывалось до него, т. е. и неправдоподобные сведения, но вместе с тем он намерен показывать в своем сочинении и другое, то, что «более соответствует истине»; первое — легенды — он собирается оставлять как некое «историческое предположение», а второе — правдоподобные сообщения — хочет привлечь, как «истину» (Eunap., fr. 41). К сожалению, для нас остается неизвестным, была ли включена легенда об олене в труд Евнапия (вероятно, была включена) и развил ли этот умный и критически настроенный писатель свои соображения о таком значительном историческом событии, как приход гуннов в Европу.
Иордан, наоборот, не только не испытывал особых сомнений относительно рассказа об олене, но даже нашёл объяснение, почему он появился и почему привел гуннов в Скифию: «сделали это, из-за ненависти к скифам, те самые духи, от которых гунны ведут своё происхождение» (Get, 125).
Примечательно, что ни у одного из цитированных раннесредневековых писателей нет речи о замерзшей поверхности пролива, о переходе гуннов по льду. Античные же авторы неоднократно говорили о зимних переездах на телегах по льду Киммерийского Боспора из Пантикапея в Фанагорию (см. у Геродота, Hist., IV, 28 или у Страбона, Geogr., VII, 307; XI, 494; ср.: А. А. Васильев, Готы в Крыму, гл. I, стр. 33-36). Легенда об олене была, несомненно, широко известна. Этот сюжет о животном, послужившем чудесным проводником, был также широко распространен.
В изобилующем жизненными, бытовыми чертами источнике, в «Житии св. Северина», составленном в начале VI века и посвященном событиям второй половины V века, рассказывается о том, как путешественников, шедших по альпийским дорогам Норика, застала сильная метель и они потеряли верное направление; вдруг перед ними появился громадный медведь — «ingentis formae ursus» — и пошёл впереди, указывая им путь. Это казалось удивительным потому, что зимой медведи обыкновенно забиваются в берлоги для спячки. Так «desperantibus iter bestia saeva monstraverit» (Eugipp. v. Sev., p. 22).
Историческую ценность в легенде об олене представляет указание места, где совершился переход гуннов (вернее, некоторой части их) в Скифию; в большинстве версий говорится о переходе именно через Киммерийский Боспор. Прямо упоминает это название Зосим. Прокопий называет «устье» Меотиды (Азовское море). Агафий также пишет об «устье» Меотийского озера, впадающем в Евксинский Понт (Чёрное море).
387 Иордан заимствовал названия перечисленных им (Get., 126) племен у Приска (Prisci fr. 1). Это несомненно, потому что у обоих авторов совпадают не только названия, но их число и порядок. У Иордана (сохраняем винительный падеж): Alpidzuros (разночтение: Alpildzuros), Alcildzuros (разночтения: Acil-, Alchi-, Alcidzuros), Itimaros, Tuncarsos, Boiscos. У Приска (сохраняет дательный падеж). Первые два названия у Иордана являются, по всей вероятности, удвоением одного имени. Сообщая об этих племенах, Приск пишет о почти современных ему событиях, так как намерение гуннского вождя Руа (или Ругилы) покарать упомянутые племена за их союз с империей относилось к 30-м годам V века (после консульства Дионисия в 429 г.) У Иордана же эти имена появляются в связи с древней легендой, в которой события — переход гуннов через Киммерийский Боспор и встреча их с указанными выше племенами — относятся примерно к середине IV века. По Иордану, названные племена жили западнее Меотиды, по Приску — уже на Истре. Быть может, всю этническую группу, называемую Иорданом, можно охватить одним общим названием «кутригуры» (или «кутургуры»), о которых Прокопий сообщает, что они жили «по сю сторону» Меотиды (Bell. Goth., IV, 18, 14); с его точки зрения это значит — по западную сторону. Надвинувшуюся же с востока группу племён, следовало бы, также по Прокопию, считать утигурами (или утургурами), жившими «по ту сторону» Меотиды, т. е. с его точки зрения — по восточную сторону (Ibid., IV, 18, 18). Уже древние авторы отмечали восточных и западных гуннов: у Дионисия Периегета (Dion. Perieg., Descriptio orbis, v. 730), писавшего во II веке н. э., упомянуты «унны» между Аральским и Каспийским морями, а у Птолемея (Ptol., III, 5, 10) «хуны» помещены между роксоланами и бастарнами на Борисфене. В перипле Маркиана (II, 39), в начале V века, определяются особые, европейские гунны.
Вероятно, задолго до того, не менее чем за 150 лет, передовые, т. е. западные, части гуннских племён вышли к Азовскому морю, за Дон и в Крым, а позднее, в середине IV века, основная масса двинувшихся на запад гуннов встретилась с ними, перейдя Дон и Керченский пролив. Не осталась ли на Таврическом полуострове, именно близ Херсона, часть «западно-гуннских племен в виде альциагиров, названных Иорданом в GETICA, {37}? Не произошли ли имена двух сыновей Аттилы — Emnetzur и Ultzindur, упоминаемые Иорданом в {266}, от названий племён, которыми они предводительствовали, приведя их в Прибрежную Дакию после распада гуннской державы в 453 г.?
Несмотря на точное указание места перехода гуннов через Меотиду (Зосим в V веке и Агафий в VI веке определенно называют Боспор Киммерийский), едва ли можно сомневаться в том, что в дальнейшем они продвигались по всем степям за Меотидой, а не только по Таврике, на почву которой они вступили после переправы через пролив. Поэтому и записанные Иорданом племена являлись обитателями не только таврических, но и всех приазовских степей к западу от Меотиды и Танаиса. Это была та «Скифская земля» («Scythica terra»), на которой задолго до того появились готы с королем Филимером и которая ко времени прихода гуннов определялась Иорданом — конечно, в весьма широком смысле — как «готские пределы» («Gothorum fines»).
Далее… Иордан о войне гуннов с аланами {126 — 130}