Фриульские славяне. СЛОВИНЫ.

Измаил Иванович Срезневский.
Фриульские славяне.
Сборник отделения русского языка и словесности императорской академии наук, Том XXI, № 5. 1881 г.

СЛОВИНЫ.

Южные соседи резиян, загорные словины, живут близь границы Италии и Австрии на север от Адриатического моря, по земле, принадлежащей Австрии. Из Карнитийских гор в море течёт довольно значительная и вместе живописная горная река Соча (словен. Soča) или Изонцо (итал. Isonzo), в которую, как с востока так и с запада втекают горные потоки. Выше этих потоков на запад идут пограничные горы. За этими горами на западе воды стекают в другие ложа, в долины и полугорья Венецианской области. На этих-то западных склонах Карнитийски гор, издавна принадлежавших Венеции, живут словины, отделенные от своих восточных соплеменников не только горами, но и управлением и строем общественной образованности.

До 1796 года земли словин постоянно входили в черту венецианских владений. От Кампо-Формийского мира 1797 года до 1805 г. и за тем от падения Наполеона I до присоединения Венеции к Итальянскому королевству словины были под властью Австрии; но это нисколько не помешало им остаться при прежнем устройстве. Каринтия (нем. Kärnten, бав. Kärntn, словен. Koroška — Корошка) — федеральная земля на юге Австрии.
– Куда же пойдете от нас? – Как-то спросил меня добрый священник резиянский, когда мы сидели с ним на камне перед его домиком, и любовались видом гор, поднимающихся огромным утесистым валом на юг от долины резиянской.
– Мне бы хотелось, – отвечал я, – пробраться к словинам; в Каринтии слышал я, что где-то во Фриуле есть какие-то словины.
– Как же. Вон видите – старик указал на гору Музец – справа от горы тропинка вьётся вверх по зелени, мимо леска, ещё выше меж скал, и потом по снегу. Идучи по ней, наш брат резиянец в три часа (Три часа слишком мало; нужно по-настоящему 4–5 часов) ходьбы приходит к этим словинам. Только теперь она опасна, где скользка, где и завалилась свежим снегом. Если пойдёте и на обход, то всё-таки за день будете по ту сторону Музца.
– И потом старик рассказал мне, что слышал о словинах; сам он не был у них никогда: – Да, побывайте у них, – говорил он мне, – у них, забытых всеми, будто их и нет на белом свете.

30 апреля (1841) я вышел из долины Резиянской тою же дорогой, какою пришёл, и из Белы-Резиуты повернул налево по дороге в Чивидаль, с тем, чтобы с неё свернуть, где будет лучше, в горы и пришёл на ночь в Терчет (Tarcento).

Кто ездил по дороге из Вены в Милан, тот, может быть, вспомнит и реку Tagliamento или, как там называют, Tajamento-Tajo, на теченье которой можно было полюбоваться с холмов Венцонских, как она, вырвавшись на волю из гор Фриульских, по которым собирала свои воды, красиво и вольно разливается по Фриульской приморской долине. На этой долине, по левую сторону Тая лежат города Видем (Udine) и Чивидаль (Cividale). За ними далее на запад поднимаются горы: с Миланской дороги можно видеть их вершины, из которых иные и в июне покрыты ещё снегом. Эти горы идут с севера на юг между водами реки Соча (Isonzo) и Тера (Тогге) к Градишке (Gradisca), и далее, где они сливаются в одно русло. В этих-то горах живут словины, или штяви (Schiavi), как их называют их западные соседи. Часть их принадлежит к графству Горицкому (Gorizia-Gorz), а часть к Фриулю. На север они поднимаются к горе Музца (Muzac-Muzy), на юг за Чивидаль. На западе, где только начинается долина, словинов уже нет. Так, нет их вовсе направо от дороги, идущей из Жемоны (Gemona) в Чивидаль; нет кое-где и налево от этой дороги, где только горы образуют пологие склоны: все места, более других привольные, заняты фурланами.

В горы словинов легче всего прийти из Чивидаля, поднявшись к св. Петру (St. Pietro) и далее вверх по потоку Надиже (Natisone), выходящему из высоких гор Серненицы и отделяющему своим теченьем северных словинов от южных (Поток Серненица берёт своё начало не из высоких гор Серненицы, но довольно далеко от этой местности, на юго-запад от неё, возле деревни Briezja (Montemaggiore), почти на границе Италии и Австрии, но ещё в Италии. Затем он течет на юго-восток, сначала отделяя Италию от Австрии, а впоследствии прорезывая австрийские владения. После двух изгибов, одного под Лугом (Lonch) к северо-востоку и, затем, под Кредою (Creda) решительно к югу, он промеж гор Меи (М. Мiа) и Матаюра (М. Matajur) врезывается в Св. Петровский уезд Италии, разделяя его на две половины, западную (меньшую) и восточную (гораздо более значительную). Северных словинов от южных он вовсе не отделяет.).

Я, впрочем, идучи с севера, из долины Резиянской, должен был выбрать другую дорогу. Начавши с вершин Тера, я прошел горы Словинские по направлению на юг к Надияче и св. Петру, и в Чивидале уже отдыхал от горной прогулки. По всему этому пути моим проводником был Тоне Бобец, резиянец, не раз уже проходивший эти горы. Как человек бывалый, он легко понял, чего ищу я, и, знаком будучи довольно хорошо с бытом народа, знакомил и меня с ним. Тем важнее была мне его помочь, что я не мог надеяться найти много образованных «домородцев» (патриотов) в краю, где итальянцы и фурланы прибрали к рукам всю власть, оставя за словинами только тягости сельского быта без надежд и часто без возможности помочь себе в самых необходимых нуждах. Только в селениях Тере (Lusevera) и Нимисе (Nimis) есть священники из природных словинов (Lusevera зовут славяне не Тер, но Бардо (Bardo), Тер (Ter) же служит не славянским названием для местности, известной под официальным именем Pradielis. В «Нимисе» (Nimis, по слав. Niemc) славян нет и, кажется, никогда их не было; но они есть немножко повыше в Романдоле (Romandolo), Чернее (Cergneu) и т.д.). Им-то и особенно Себастиану Адами, священнику нимисскому, обязан я за сведения о словинах, дополнив их только тем, что мог сам видеть или что было мне замечено моим проводником.

Одна только нужда могла заставить людей привыкнуть к этим диким погорьям. Каменистые громады гор опускаются там одни на другие то крутым скатом, едва прикрытым зеленью или лесом, то голой стеною. Между ними прорыли себе и все глубже прорывают ложе гремучие потоки, редко выходя из неприступных скалистых берегов. Кое-где образовались в венце гор долины, но и они покрыты грядами высоких холмов, каменистых и крутых, скатывающихся в глубокие увалы. Долин, как мы их привыкли себе рисовать, вовсе нет. Человеку негде вольно разложиться со своим хозяйством; он должен занять или крутую покатость холма, или прижаться к утесу, или забиться в трущобу, и часто своими руками обделывать свою бедную ниву, будто грядку цветов. В ином месте он едва держится на ногах, вспахивая крутизну холма и рад ещё, если эта крутизна может быть удобрена сажень на 15 или на 20 в длину. Он должен дорожить каждым шагом, и часто стоит в раздумьи у остатка леска, в овраге, сам не зная, им ли пожертвовать для нивы, или остаться без хлеба. С каждым годом его положение может перемениться: весенняя вода может его довольно плодородную ниву покрыть грудами каменьев, взрыть пласт чернозему, переломать до деревца всю его бедненькую рощу, или прикрыть его каменистое поле слоем земли, которая взрастит хлебное зерно там, где прежде не было и моха, запасти его целой скирдой топлива, нанести на его землю обломков деревьев, или отвести в другую сторону русло потока, на котором стояла мельница, его питавшая, разрушить его хижину, лишить его последней пары овец. Глядя на эти погорья и даже не зная о бедствиях, которым в них подвергается селянин, подумаешь невольно, что только одна неволя, одна нужда укрыться от неприятеля, приютиться хоть в бесприютьи, могла завести сюда человека и заставить его свыкнуться с природой.

Всех словинов в этих погорьях во Фриуле можно считать около 19,000: приходу св. Петра Терчетского принадлежит около 7,200; к приходу Нимисскому – 3,700; к приходу св. Петра Словинского (S. Pietra dei Schiavi) – 7,400; к приходу св. Леонарда – около 500 и к приходу города Чивидаля – около 200 человек. Каждогодно рождается около 30–32 на 1000, и умирает из 1000 около 22–25.(По народной переписи 31 декабря 1871 г. всех славян в северной Италии (за исключением резьян) было около 27,000 человек: из них 15,588 в уезде св. Петра (S. Pietro degli Schiavi); остальные же в уездах в Cividale, Tarcento и Gemona. Точных данных о численности этих последних я не в состоянии сообщить теперь, так как у меня нет под рукою подходящих материалов; но число их будет во всяком случае не меньше 10,000 и не больше 12,000. Равным образом мне трудно было бы сообщить численное распределение славян не св. Петровского уезда по всем общинам и приходам; ибо только некоторые из них чисто славянские, другие же – смешанные, состоящие из славян и фурланов).

Народ словины более чем среднего роста, так что есть много и очень высоких. Лица вообще по размеру роста малы. Физиогномия выражает какую-то смелость, самоуверенность, но вместе и доброту. Привыкнув переносить тяжкие труды, словины равнодушны и к болезням. Зобастых и кретинов между ними нет: думая, что это принадлежность немца, они и самому зобу на горле дали имя «немчика» (njemck).

Словинов нельзя назвать людьми простодушными: они ласковы, радушно гостеприимны; однако и осторожны, недоверчивы, привыкли глядеть на жизнь с её чёрной стороны, и может быть от этого кажутся злопамятными. Притом они горделивы, насмешливы и нередко буйны. Нет случая, чтобы словин убил словина; но убитый фурлан в горах Словинских не большая редкость (Теперь ничего подобного не случается. Убийства очень редки, и вообще без оттенка международной вражды. Кажется, что сведения, сообщённые на этот счёт священником Нимским были и для того времени ужасно преувеличены и обязаны своим происхождением слишком опрометчивому обобщению единичных и очень-очень редких фактов.).

Словин смотрит на фурлана и итальянца как на существо, которому хотя и помогает счастие (sritja), по которое тем не менее как будто не вовсе человек, и убивает его без угрызения совести, убивает и не за важную обиду, всегда оставя при нём кошелёк и всё, что при нём было. Такая жалкая судьба постигает иногда управителей, особенно если они забывают быть уважительными к нравственности девушек или к старикам. И потом, если бы было в убийстве и десять свидетелей или участников, нет средства узнать их: «Найден труп», «убийца должен быть словин», этим и оканчивается следствие. Словин даже и не донесёт о трупе: он пройдёт мимо, не дотронувшись до него, и никому и не намекнет, что видел его. Не мудрено, что находят уже одни кости.

Словин терпелив и настойчив, мало промышлен и не бережлив, а несчастье переносит с твердостью, никогда не унывая. Никакие злоупотребления не изумляют его: он ко всяким привык под венецианским правлением, и многое считает в порядке вещей, впрочем не для себя, сам строго храня правила старой нравственности.

Платя узаконенную подать, словины живут деревнями, боргами и хуторами, разделяясь на обчины (communi). (Вот названия некоторых из деревень: Флайпан (Flaipano), Чижирья (Ciseris), Седила (Sedilis), Самарденкья (Samardenchia), Терн (Stella), Заверх (Zawarch, Villanova), Берег (Brjeg, Pers), Подбардо (Podbardo, Ccsariis), Тер (Ter, Pradielis), Музец (Muzac, Muzi), Бардо (Bardo, Lusevera), Мякота (Mekota, Micottis), Becкурша (Wiskursa, Monteaperto), Карнахта (Karnachta, Cornappo), Дебелиши (Debelis), Тайпано (Таiраnо), Брезье (Brjezia, Monte maggiore), Платища (Platistis), Просник (Prosnik, Prosenico), Субид (Subit), Малина (Malina, Forame), Чернея (Carneja, Cernjeu), Корниче (Karnice, Monte di Prato), Визонт (Wizont, Chialminis), Луг (Loh, Lonch), Баргин (Barhin, Bergogna), Седло (Sedlo, Sedulla), Подбела (Podbiella), Бурьина (Boreana), Креда (Creda), Старое Седло (Staro Sedlo), Каборид (Kaborid, Caporetto), Лучка (Lucka, Lugian), Дрека (Dreka, Drenchia) (Луг, Баргин., Седло, Подбела, Бурьяна, Креда, Старое Седло, Каборид и Лучка(?), лежат в Горицкой земле в Австрии, и тоже по отношению к языку не представляют ничего общего с другими рядом с ними исчисленными деревнями. Что же касается Дреки (Drenchia), так это есть единственная названная в этой записи деревня св. Петровского уезда, между тем как населенных местностей в св. Петровском уезде около ста (100).). Многие из этих названий принадлежат и горам, у которых деревни лежат).

Домики (khise) из камня беднее, нежели у резиян, но того же устройства. Богат мужик, если у него кроме кухни (khisa za honj) есть ещё отдельная изба (komora, cumnata) или спальня (tjamera za spat) и чулан (zachljewk, kljet). Иной домик украшен галереей или ходом (pojow); а в дворе всегда есть хлевы (chljew za ziwino). Двор очень часто не отгорожен от двора соседа ничем, кроме кучи навоза; настоящие заборы (hraje) редки. В лабиринте тропинок, идущих по деревне через дворы, можно запутаться, – и мне нередко случалось просить, чтобы меня вывели на тропинку, ведущую в то или другое село, на ту или другую гору. Дорог вовсе нет; улички похожи на проходы. «Ох уж эти мне штяви! Живут как воры, ни входа к ним, ни выхода»: так мне обрисовал один фурлан бедных словинов, не зная, что и они, в долине, жили так же ещё недавно.

Большие семейства часто живут не делясь с отцом или матерью по нескольку женатых сыновей или замужних дочерей. Работают, как и в Резии, все всё без исключения, лишь бы силы достало. Так на одной горе случилось мне видеть девушек, топорами вырубавших из земли и камней пень дерева; они же должны были сами спустить его с горы вниз и дотащить до дому: дружно, весело, напевая песни, они трудились, облитые потом, поднялись на минуту, чтобы указать нам дорогу, и потом, пожелавши нам доброго пути, опять согнулись над пнём. В св. Петре видел я, как женщины сами складывали дугу свода под крыльцо дома, как добрые домострои. Не редкость застать и мужчину за стряпней или за льном. Несмотря на бедность, нищих очень мало, может быть потому, что по старинному обычаю самый далекий родственник будет принят как близкий родной в дом, если не имеет своего. Словин как будто стыдится просить милостыню: это не то, что фурланы, у которых всё от мала до велика радо богарадничать без всякой нужды.

Нивы и земледелие в бедном состоянии. Пшеничка – главное продовольствие, а там, где она не растет, сеется рожь, просо или ещ чаще один овёс. В некоторых боле счастливых местах словины могут свои нивы пахать плугом (plug) и боронить бороною (lireba), запрягая в них кто лошадей или мулов, кто и вола с коровой. Нивы льна (lany) обделываются с большим прилежанием. Есть огороды (zahraje) с зеленью, есть и садики (warti) близь деревень с каштанами, фигами, яблонями, грушами, черешнями; а виноград (wenika) даёт в иных местах хорошее вино.

Охота в горах довольно прибыльна: ещё не перевелись ни волки, ни лисицы, ни олени и серны. Особенного рода сетью (strjetka) ловят лисиц и женщины; выступать же против оленя или серны они не имеют права, если бы даже имели случай убить его без всякой опасности. Словины содержат стада большею частию из овец и коз. Не всякое, впрочем, семейство в силах иметь их. У иного корова и молоко дает, и пашет, и везет на рынок воз. Приготовление холста (part), сукна (sukno) и полусукна (medzelana) отлагается более на зиму; летом готовят деревянную и глиняную посуду (posoda), шьют платье и т.п.; осенью многие заняты деланьем и возов (wozk), и горных салазок (pasanje). Как ни легко смастерить эти салазки, женщине, однако запрещает это обычай, хоть и не запрещает скатываться на них с гор. Иные ходят добывать работу на фабриках; впрочем, немногим это нравится. Трудолюбие словинов стоит подражания: случалось видеть, как женщина, идучи по полю за коровой, тянущей борону, и кормит дитя, привязанное к груди полотенцем, и тут же прядет, заткнувши прялку за пояс; или как пастух, и наблюдает за своими овцами или козами, и вяжет себе чулок или что-нибудь шьет, не забывая и песни.

Пища словинов незамысловата, как и весь быт их. Кроме поленты (polenta, волошская мамалыга) или за неименьем её, словины приготовляют толстые лепешки (mjecike) из овсяных или гречневых круп: особенно их любят пастухи. Мясо жарят на вертеле (razelj) или в золе. Золяное жаркое (popjewcka) приготовляют они очень искусно, особенно птиц. Вместо похлебки едят какие-нибудь разваренные крупы, заправленные маслом и сыром. Горные пастухи пригоговляют ещё особенного рода зелёное масло (maz) из козьего молока: оно горьковато, но со ржаным хлебом довольно приятно.

Одежда мужская почти та же, что и у фурланов: сверх рубашки (srajca), подвязанной по шее платком (rubac), они носят на ногах довольно узкие брюки (br’hese), чулки (chlace) или онучи (p’rtice), надевая на них сапоги (karjanke) или башмаки (skarpe), а в горах и деревянные башмаки (zlekule); на стане коротенький камзол (kamzol) без рукавов, и куртку (dzjakela) тоже без рукавов, или короткую свитку (zobon) с рукавами, а зимою или в непогоду плащ (plastj) или кожух (kozus); на голове шляпа (klabok), или меховая шапка, похожая на южнорусскую (mejchaca). У пастухов есть ещё плащ из зеленой циновки (drahelj). Усы и бороду бреют, волоса стригут, иные, впрочем, только спереди, оставляя сзади очень длинные волосы.

Женщина поверх рубашки (srajca) с вышитыми рукавами (rokawy cinjeny) и воротом (wratk cinjeny), носят чёрную полусуконную юбку (medzelana) на помочах (nardinke), или юбку с лифом (cimezot), спереди на пуговках, повязываясь белым широким поясом (cimosa), висящим спереди; иные носят тёмную кофточку (jolajsk=dzjaketa) или белую суконную кофту (krozat), а зимою суконный плащ (chalja); на ногах чулки и башмаки (nese); на голове косы (kosnice) связываются сзади большою иглою (jehwa) и затыкаются под гребень (сеrjenk), – девушки привязывают к косе ленту (kordela), а женщины носят особенную белую повязку (partja=opjeck) или цветочный платок (facolet), в ушах серьги (recjine), на шее монисто (wez), на пальцах перстни (p’rstan), на руке выше кисти наручье (zlatica).

Словины все римо-католики и довольно религиозны. Священников (plowon) считают они своими господами, но доверия к ним нет, может быть потому, что они все, исключая двух, фурланы (Это могло относиться только к словинам, живущим в уездах Тарчентском и Джемонском; потому что в приходы уездов св. Петровского и Чидадского всегда назначались и назначаются только священники славянского происхождения). Иногда и священники пропадают без вести, сами на себя накликая беду слишком свободным поведением. В главных деревнях находятся приходские, в менее важных филиальные церкви; во многих, не говоря уже о боргах и хуторах, нет не только церквей, но и часовень. Иной словин полгода и более не бывает в церкви, молясь подорожному кресту.

Некоторые старинные обычаи соблюдаются словинами довольно твердо, несмотря на все старание священников и самих управителей мешать их исполнению. Самый важный народный праздник словинов – Юрьев день: в этот день встречают они весну и молятся Богу об урожае.

В Юрьев день — 23 апреля во многих местах, заселённых славянами, устраиваются обрядные процессии, шествия вокруг полей, заказываются луга (у словаков), начинаются весенние игры.

Перед этим в масляницу (pyst) они провожают зиму. За Юрьевым днём следует майник (majnik) – 1-го мая: в этот день девушки приходят в церковь в цветочных венках, а женщины с цветком на голове. Накануне Иванова дня празднуется «крес» (krjes); особенно торжественно празднуют его у Мякоты, где есть прекрасное поле: на нём раскладывается костёр, около костра пляшут, взявшись за руки кружком, и поют песни; огни раскладываются и по горам. Перед началом зимы есть ещё в горах праздник, называемый «оленицей» (jelenica), для которого каждый юноша должен приготовить для себя красное знамя (khoroj). Зимою перед новым годом (nowe ljeto) бывает тоже «крес» (krjes) с огнём, но только в далеких горах, потому что он строго запрещён.

Песен народных немало, но словины неохотно вверяют их чужеземцам, поют сами про себя. Поют почти одни женщины. Напевы похожи на краинские; впрочем, напевы обрядных песен совершенно другого характера, почти те же, что и у сербов. Между песнями должны быть и исторические, по крайней мере, мне удалось слышать о песне, в которой воспеваются дела какого-то «Видемского воеводы», родом словина. Как бы важно было собрать эти песни: они были бы единственным источником для истории словинов и, может быть, раскрыли бы если не причины, то, по крайней мере, обстоятельства выхода словинов из долины Фриульской, с берегов Тая в горы.

Может быть, есть об этом хоть что-нибудь и в их сказках и домашних преданиях, особенно в памяти горных пастухов, но слышать такие рассказы ещё труднее, чем песни.

Пляска словинов (ta dowhi ples=kolo), известная у фурланов под именем «штявы» (la schiava), очень похожа на русский хоровод или на сербское «коло»: взявшись за руки кругом, ходят то вправо, то влево и припевают. Есть ещё пляска, в которой мужчины ловят женщин (ta zenskilow): женщин должно быть вдвое меньше, нежели мужчин, и они составляют малый круг внутри большого мужского; и те и другие ходят кругом вправо и влево; вдруг женщины разрываются, и каждая старается пробиться из-под рук мужчин, но не может, – две руки всегда готовы её словить; когда же все женщины переловлены, идут по трое – женщина посередине, а двое мужчин по бокам, мужчины – подпрыгивая и напевая веселую песню, женщины – повеся голову и напевая другую, печальную песню, которая, впрочем, совершенно гармонирует с весёлою. Этот танец особенно пляшется на свадьбах.

Музыкальные инструменты: флейта (pistjalka) и «гусли» (goslje), под именем которых иногда понимают скрипку, иногда – род мандолины. Волынка (dudy) и свирель (zweglica) только у пастухов в горах. Есть и ворганы (brunda). Другие обыкновенные инструменты заносятся к словинам бродячими музыкантами.

Народная наука словинов оцвечена многими суевериями, как и всюду; тем не менее, в ней многое есть, на что бы должна была обратить внимание и учёность. Пастухи искусно угадывают погоду по воздушным явлениям, из стариков и особенно старух есть многие, знающие лекарственную и ядную силу множества трав и некоторых минералов; другие умеют нашептывать, магнитизировать, живить водою. Эти тайные знания, правда, общи всем хорутанским словенцам: впрочем, нельзя не предположить, что словины знают всё это если не лучше, то сколько-нибудь иначе: их знахари и знахарки (carownik, carownica) считаются искусными у всех соседей, и не об одном и одной рассказывают, что они могут сделать всё, чтобы ни захотели, и знают, что делается на всех четырех странах света.

А между тем – грустно глядеть на словинов. Отчужденным от своих одноплеменников, ненавидимым или презираемым своими господами и соседями – фурланами, им тяжело сохранять свои обычаи, свою народность; а народ, не сохраняющий народности своей, едва ли может остаться при своих правилах нравственности… Фурланизм всё более вторгается в Словинские погорья, с ним вместе, как следствие борения двух народностей; является и равнодушие ко многому, что прежде было святым и возбуждало в душе святое чувство.

Фриульские славяне // Сборник отделения русского языка и словесности императорской академии наук, Том XXI, № 5. 1881