Русский фолклор, собранный Ричардом Джеймсом в 1618—1620 годах

Ричард Джеймс (англ. Richard James, 1582 — 1638) — английский путешественник XVII века, пастор, учёный и поэт, участник посольства английского короля Якова I к русскому царю Михаилу Фёдоровичу Романову.
В России Ричард Джеймс известен сборником русских песен, записанных для него в 1618—1620 годах в Вологде или Архангельске.

В 1840-х годах в Бодлеевой библиотеке в Оксфорде среди бумаг Ричарда Джемса академик И. Х. Гамель нашёл «книжечку» из пяти тетрадей, где были записаны шесть лиро-эпических русских песен. Большую часть тетрадей Джемса занимал составленный им словарь-дневник — первый в истории русско-английский словарь, заметки о стране, нравах и обычаях.

Исследователи словаря Джемса отмечают: «автор словаря часто пытается описать реалии русской жизни и семантизировать обозначающие их русские слова как имеющие европейские (бельгийские, немецкие, валлийские, шотландские, английские) аналоги… успешно пользуется Р. Джемс и обратным приёмом: иногда он пытается представить реалии русской жизни и быта как некоторую легко узнаваемую разновидность европейской жизни и быта».

baesman (безмен) — шотл. бисмар; род весов
cheremit (черемша) — уэльск. крау, англ. дикая черемша
olhadi (оладьи) — бельгийские крейпелен, род жареных лепёшек
kissel (кисель) — шотландская овсянка; уэльская сладкая каша
gusli (гусли) — род русской арфы
domra (домра) — род русской лютни

За счёт комментариев (на английском и латыни) к словам и явлениям русской жизни, словарь, который начался как обычный двуязычный, постепенно разрастался.

С лингвистической точки зрения словарь Джемса — очень ценный источник по русскому языку XVII века, отражающий большое число слов, ранее не зафиксированных в русских или иностранных записях. Джемс был филологом, владевшим греческим и латынью, а в России научившимся и русской грамоте; его записи представляют собой не простой пересчёт на английскую фонетику, а достаточно точно отражают слышанное им в Холмогорах произношение и ударение. Записи Джемса отражают лексику торгового города, где присутствуют не только характерные диалектные особенности русского Севера, но и словарь и фонетика пришлых людей.

Из заметок Ричарда Джемса:

Samoed — народ этот так зовут русские — как будто самоеды (autoborox), что правдоподобно, как те, которых мы там видели пожирающими, как то: сырые внутренности собак, лисиц и медведей.
…чуди-народ около Колмограда издревле так называемый, который говорил на языке отличном от самоедов и лопарей; они там больше не находятся.
Prozvishe — прозвище, даваемое матерью наряду с крёстным именем, и этим именем русские обычно и называются.
Maimanto (мамонт) — морской слон, которого никогда никто не видел… по объяснению самоедов, он сам прорывает себе дорогу под землёй, и потому они находят его зубы, рога и кости и на Печоре и на Новой Земле
Hohol (хохол)— пряди волос на голове, которые носят поляки, персы, турки и татары. [Они] оставляют круглую прядь волос на бритой голове на самой макушке.
Zic (зык) — эхо. Самое восхитительное эхо звучит в 20-30 верстах за Троицей, где оно раздаётся в глубине лесов на песках с большим благозвучием, чем игра на двух органах.
Dub — близ Новгорода растут такие дубы, что четыре человека не могут охватить их, взявшись за руки.
Cherwaruga (севрюга) — длинная большая рыба, из под Астрахани, очень вкусна и полезнее, чем белужина и осетрина, из неё приготовляется икра  (англ. caviar — кавьяр ).
Xolashnaboi (кулачный бой) — те, кто недавно изо всей силы изувечивал друг друга кулаками, пинками, зубами, через несколько дней, встречаясь, дружески здороваются.
Morum (миро) — род микстуры, густой, как прованское масло, которой у них при крещении крестообразно помазывают лоб, подбородок, щёки, ладони, плечи и грудь против сердца. Об этом то и говорят они единоверцам: «Odna morum mazona» (Одним миром мазаны), то есть мы помазаны одним маслом. И без этого они никого не признают христианами.
Vera — так называют и верование, и религию, а кроме того, и все нравы и обычаи и, когда спросишь о том или другом, отвечают «vera nassha» (вера наша) или «vera takova» (вера такова).
Kulich (кулич) — особый хлеб из яиц и масла, который русские дарят друг другу на Пасху.
Aprishnoi (опричник) — это значит «отдельные люди». Им [царь] Иван Васильевич оказывал особую милость, и к ним не применялись никакие законы; они ходили в особом наряде. (…) Среди них или благодаря им и англичане могли тогда делать, что им угодно, не получая ни от кого ни распоряжений, ни взысканий.
Razorinia (разорение) — разгром, резня. Так русские называют разорение и сожжение Москвы и кровопролитие, совершённое поляками.
Inazemets — иностранец-иноземец. Большая разница тут между голландцем и англичанином, которого так называют, а не «nemchinoy» — немчурой.
Ancipherus (анцифер=люцифер + антихрист в народном восприятии) — так люди говорили мистеру Кару, потому что мы не соблюдали в своё время надлежащих религиозных обрядов.
Niet hodakov (нет ходоков) — так ответил мне один, когда я спросил, разве не могут люди идти до Оби.
Movogorodski (новогородски) — новгородская копейка. В Новгороде была в древности чеканка монеты, тогда на ней было изображение всадника с саблей (испр. из «пикой»), а на некоторой — с булавой, которую они называют «меч», и монета тогда называлась не копейка, а сабленица. Позже чеканка была перенесена в Москву, и по изображению копья называли уже копейкой, а другие монеты — деньги московски.

Судя по анализу слов, словарь Джемса отражает по преимуществу, язык и быт русского Севера, где он провёл длительное время в Холмогорах.

На последней странице словаря Джемса, находится записанная самим Джемсом латиницей скоморошья песенка: «Гуси-крестьяне, стучики-попы, лебеди-дворяне, вши-попадьи…», варианты которой известны в позднейших записях. Возможно, знакомство с русским фольклором подало Джемсу мысль обратиться к местному человеку для более совершенной записи текстов.

Темы пяти из этих песен относятся к событиям конца XVI — начала XVII веков, а одна песня «воинников» говорит о трудностях «зимовой службы» и о том, что «весновая служба» «молотцам веселье, а сердцу утеха». Ни одна из этих песен не сохранилась в позднейшей устной передаче, но они обладают несомненой связью с поэтикой песни и принадлежат к городскому фольклору начала XVII века.

В. В. Данилов исследовал записанные песни и выразил свою точку зрения, которая состоит в том, что:
— сборник составлен в Москве на большом Посольском дворе, где жило английское посольство (он не согласен с версией, что песни записаны в Архангельске)
— внесённые в него песни сложились в торговой и служилой среде Москвы;
— авторы этих песен были близко знакомы с официозными взглядами на изображаемые события: они то отражают мнения партии Годунова, то указывают на враждебную ему среду сторонников В. Шуйского, то недоброжелательно по отношению к боярскому правительству изображают смерть Скопина-Шуйского, то в духе новой династии рассказывают о возвращении из польского плена патриарха Филарета.
— «автора песни следует искать в средних слоях населения столицы».

Список песен

Песня о весновой службе — вероятно, походная песня о том, что весной служить лучше, чем зимой.
Песня о последовавшем за смертью воеводы князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского — где говорится об чувствах народа после его отравления.
Первый плач царевны Ксении Борисовны Годуновой — две песни сборника содержат вариации одного и того же мотива — плача Ксении Годуновой над своей горькой участью, в них повторяются размер и основные строки.
Песня о въезде в Москву возвращавшегося из литовского плена патриарха Филарета Никитича
Второй плач Ксении Борисовны Годуновой
Песня о нашествии крымских татар на Русь в 1572 году — см. Битва при Молодях

Из сборника «Песни, записанные для Ричарда Джемса в 1619—1620 годах». Дата создания: конец XVI — начало XVII веков, опубл.: 1861, 1907. (Источник: Памятники литературы Древней Руси. Конец XVI — начало XVII веков.)

Песня о весновой службе.

Бережечик зыблетца,
да песочик сыплетца,
а ледочик ломитца,
добры кони тонут,
молодтцы томятца.

Ино, Боже, Боже!
сотворилъ ты, Боже,
да и небо-землю, —
сотвори же, Боже,
весновую службу!

Не давай ты, Боже,
зимовые службы:
зимовая служба —
молотцам кручинно
да сердцу надсадно.

Ино дай же, Боже,
весновую службу:
весновая служба —
молотцамъ веселье,
а сердцу утеха.

А емлите, братцы,
яровы веселца,
а садимся, братцы,
в ветляны стружечки,
да гренемте, братцы,
вь яровы веселца,
ино вниз по Волги!

Сотворил намъ, Боже,
Весновую службу!

Первый плач царевны Ксении Борисовны Годуновой

Сплачетца мала птичка,
белая пелепелка:
«Ох-те мне молоды горевати!
Хотят сырой дуб зажигати,
мое гнездышко разорити,
мои малыи дети побитии,
меня пелепелку поимати».

Сплачетца на Москве царевна:
«Ох-те мне молоды горевати,
что едет к Москве изменникъ,
ино Гриша Отрепьев рострига,
что хочет меня полонити,
а полонив меня, хочет постритчи,
чернеческой чин наложити!

Ино мне постритчися не хочетъ,
чернеческого чину здержати,
отворити будет темна келья,
на добрых молотцов посмотрити.
Ино, ох, милыи наши переходы!
А кому будетъ по вас да ходити,
после царского нашего житья
и после Бориса Годунова?

Ахе, милыи наши теремы!
А кому будетъ в вас да седети
После царского нашего житья
и после Бориса Годунова?»

БОРИС ГОДУНОВ, ЦАРЬ И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОССИЙСКИЙ, СЫЙ ТИРАН НЕЖЕ ЦАРЬ, УГАШЕНИЕМ ЦАРСКОГО НАСЛЕДИЯ, УБИВ ДИМИТРИЯ ЦАРЕВИЧА, ПОХИТИ СЕБЕ СКИПЕТР, МНОГО ЖЕ МУЧИТЕЛСТВОВАВ, НО И САМ ВОЙНОЮ ПОЛЬСКОЮ ОТ ПРИТВОРНАГО ДИМИТРИЯ РОСТРИГИ УДРУЧЕН, СКОНЧАСЯ В ЛЕТО 1604.

Второй плач Ксении Борисовны Годуновой

А сплачется на Москве царевна,
Борисова дочь Годунова:
«Ино, Боже, Спас милосердой!
За что наше царьство загибло:
за батюшково ли согрешенье,
за матушкино ли немоленье?

А светы вы, наши высокие хоромы!
Кому вами будетъ владети
После нашего царьсково житья?
А светы, браныи убрусы!
Береза ли вами крутити?
А светы, золоты ширинки!
Лесы ли вами дарити?
А светы, яхонты-серешки!
На сучье ли васъ задевати
после царьсково нашего житья,
после барюшкова преставленья,
а света Бориса Годунова?

А что едетъ к Москве Рострига,
да хочетъ теремы ломати,
меня хочетъ, царевну, поимати,
а на Устюжну на Железную отослати,

меня хочетъ, царевну, постритчи,
а в решетчатой сад засадити.
Ино ох-те мне горевати:
какъ мне в темну келью ступити,
у игуменьи благословитца?».

ВАСИЛИЙ ЧЕТВЕРТЫЙ ШУЙСКИЙ, ЦАРЬ И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОССИЙСКИЙ, ИЗБРАНИЕМ ЦАРСТВО ПРИЕМ, НЕ В ДОЛГОМ ВРЕМЕНИ ОСТАВИЕ, ОТОШЕД В ЧИН МОНАШЕСКИЙ, НО ИЗВЛЕЧЕН И Х КОРОЛЮ ПОЛЬСКОМУ ОТОСЛАН КОТОРАГО СЫН ЗОВОМ БЫЛ НА ЦАРСТВО, И В ПЛЕНЕНИИ ПРЕСТАВИСЯ В ЛЕТО 1611.

Песня о последовавшем за смертью воеводы князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского

Ино что у нас в Москве учинилося:
с полуночи у нас в колокол звонили.
А росплачютца гости москвичи:
«А тепере наши головы загибли,
Что не стало у нас воеводы,
Васильевича князя Михаила!»

А сьезжалися князи-бояря супротиво к нимъ,
Мъстисловской князь, Воротынской,
и межу собою оне слово говорили;
а говорили слово, усмехнулися:
«Высоко сокол поднялся
и о сыру матеру землю ушибся!»

А росплачютца свецкие немцы:
«Что не стало у нас воеводы,
Васильевича князя Михаила!»
Побежали немцы в Новгород,
и в Новегороде заперлися,
и многой мире-народ погубили,
и в латынскую землю превратили.

Песня о въезде в Москву возвращавшегося из литовского плена патриарха Филарета Никитича.

Зрадовалося царство Московское
и вся земля Святоруская:
умолил государь православной царь,
князь велики Михайло Фёдорович.

А что скажутъ, вьехалъ барюшко
государь Филарет Микитичъ,
из неверной земли из Литовской.

С собою он вывез много князей-бояр,
ещё он вывез государева боярина,
князя Михаила Борисовича Шеина.

Сьезжалися многии князи-бояря,
князи-бояря и многие власти
ко силнему царьству Московскому:
хотятъ встречать Филарета Микитича.

Из славнаго града каменной Москве
не красное солнце катилося,
пошёл государь православной царь
встречати своего батюшка,
государя Филарета Микитича.

З государемъ пошёл его дядюшка,
Иван Микитич бояринъ.
«Дай, Господи, здоров был государь мой барюшко,
а батюшко государь Филарет Никитич!»

А какъ будутъ оне в каменной Москве,
не пошли оне в хоромы в царьские,
а пошли оне к пречистой соборной,
а пети чесныхъ молебенов.

Благословлял своего чада милого:
«И дай, Господи, здоров был православной царь,
князь великий Михайло Федорович,
а ему здержати царьство Московское
и вся земля Святоруская!»

Песня о нашествии крымских татар на Русь в 1572 году. Битва при Молодях

А не силная туча затучилася,
а не силнии громы грянули:
куде едет собака крымской царь?

А ко силнему царству Московскому:
«А нынечи мы поедем к каменной Москве,
а назад мы поидём, Резань возмём».

А как будут оне у Оки-реки,
а тут оне станут белы шатры роставливать.
«А думайте вы думу с цела ума:

кому у нас сидеть в каменной Москве,
а кому у нас во Володимере,
а кому у нас сидеть в Суздале,

а кому у нас держать Резань Старая,
а кому у нас в Звенигороде,
а кому у нас сидеть в Новегороде?»

Выходить Диви-Мурза сын Уланович:
«А еси государь наш, крымской царь!
А табе, государь, у нас сидеть в каменной Москве,
А сыну твоему в Володимере,

а племнику твоему в Суздале,
а сродичю в Звенигороде,
а боярину конюшему держать Резань Старая,

а меня, государь, пожалуй Новым городом:
у меня лежатъ там свет-добры-дни батюшко,
Диви-Мурза сын Уланович».

Прокличет с небес Господен глас:
«Ино еси, собака, крымской царь!
То ли тобе царство не сведомо?

А ещё есть на Москве Семьдесят апостолов
опришенно Трёх святителей,
ещё есть на Москве православной царь!»

Побежал еси, собака, крымской царь,
не путём еси, не дорогою,
не по знамени, не по чёрному!

Отражение в искусстве
Песня «То не сильная туча затучилась…», звучащая в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», была с незначительными изменениями заимствована из пьесы М. А. Булгакова «Иван Васильевич», автор которой, в свою очередь, воспользовался текстом, записанным для Ричарда Джемса. Отрывок, приведённый у Булгакова:
«А не сильная туча затучилася…
А не сильные громы грянули…
Куда едет собака крымский царь…»,
ближе к первоисточнику, чем текст, который звучит в фильме.

Тексты песен впервые напечатаны в «Известиях ОРЯС» (1852). Научное издание песен — с фотокопиями, точным воспроизведением текстов и опытом реконструкции, с примечаниями и статьёй — осуществлено П. К. Симони в 1907 г. Научное издание словаря Джемса осуществлено Б. А. Лариным в 1959 году.