Археолог Генрих Шлиман и его открытия

Совершив в 1864—1865 годах кругосветное путешествие, Шлиман решил радикально изменить свою жизнь.

Генрих Шлиман ещё в середине 1850-х годов писал родственникам, что чувствует нехватку систематического образования, не полученного в юности.

С 1866 года стал студентом Парижского университета, посещал занятия в течение двух семестров и заинтересовался проблемой существования Трои и историчности гомеровского эпоса.

1 февраля 1866 г. Шлиман, в возрасте 44 лет,  записался вольнослушателем в Парижский университет, где оплатил следующие курсы лекций, свидетельствующие о круге его интересов:

«Французская поэзия XVI столетия»;
«Арабский язык и поэзия» (профессор Дефремери, Коллеж де Франс, по хрестоматии Козегартена);
«Греческая философия» (профессор Левек, Коллеж де Франс);
«Греческая литература» с коллоквиумом по «Аяксу» Софокла (профессор Э. Эггер);
«Петрарка и его странствия» (профессор Мезьер);
«Сравнительное языковедение» (профессор Мишель Бреаль);
«Египетская филология и археология» (Викде Руже);
«Современный французский язык и литература. Монтень» (профессор Гийом Гизо).

Шлиман очень серьёзно отнёсся к своему новому статусу студента. Он аккуратно посещал лекции и семинары, но в университете проучился недолго. Много времени у него отняло издание книжки «Китай и Япония дня сегодняшнего», которая вышла на французском языке столь малым тиражом, что быстро стала библиографической редкостью. Он замыслил перевести её на немецкий язык и предложил эту работу своему старому, обедневшему учителю Карлу Андерсу, с которым изредка переписывался на греческом и латинском языках.

Университетское образование Шлимана Парижском университете составило 2 семестра, в 1866 году он слушал лекции один месяц, изучая археологию под руководством директора Лувра — Ж. Равессон-Мольена. Он также посещал заседания Географического общества, где 7 мая 1867 года присутствовал на лекции о книге греческого учёного Г. Николаидиса «Топография и стратегический план „Илиады“» и впервые в жизни узнал, что по поводу местоположения Трои идут оживлённые дискуссии. Тема так заинтересовала Генриха, что он купил книгу Николаидиса на греческом языке, но пока не мог сосредоточиться на этой теме.

Генрих Шлиман отлично понимал, что, намереваясь совершить переворот в представлениях об античности, он должен занимать определённое место в научном сообществе. Генрих  обратился к кузену из Калькхорста — адвокату Адольфу Шлиману, который предложил ему отправить в Ростокский университет обе опубликованные книги, чтобы получить по совокупности трудов степень доктора философии. Адольф Шлиман занимался оформлением учёной степени своему кузену Генриху, когда тот находился в США.

12 марта 1869 года в Росток на имя профессора Картена — декана философского факультета — были отправлены обе книги Генриха Шлимана, его автобиография и письмо на немецком и латинском языках. Ростокский университет (нем. Universität Rostock) — старейший университет в земле Мекленбург — Передняя Померания, третий в списке самых старинных университетов Германии. Единогласным решением учёного совета университета 27 апреля 1869 года Генриху Шлиману была присуждена степень доктора философии.

5 мая 1868 г. Шлиман прибыл в Рим, где поставил своей задачей обойти все туристические объекты города. Записи в дневнике от 7 мая свидетельствуют о том, что Шлиман впервые заинтересовался археологическими раскопками на Палатинском холме, 18 мая он вновь побывал на раскопках. 7 июня в Неаполе Шлиман побывал на лекциях о греческой литературе и современной истории в университете, а 8 июня посетил раскопки в Помпее. Побывав на Сицилии и поднявшись на вершину Этны, 6 июля Шлиман отправился в Грецию — на остров Корфу.

Следующие 10 дней Шлиман провёл на острове Итака, причём его поразило, что во время экскурсии неграмотный мельник по памяти пересказал ему всю «Одиссею». 10 июля Шлиман наткнулся на горе Этос на развалины какого-то дворца, и он искренне поверил, что это дворец Одиссея и 13 июля впервые в жизни приступил к самостоятельным раскопкам. Ф. Ванденберг писал:

Доказательств этой теории Шлиман так и не обнаружил. Ему вполне хватало того, что он увидел. В нём уже пробудился инстинкт первооткрывателя. В этот день и появился на свет археолог Генрих Шлиман.

Уже тогда в его багаже были «Одиссея» и «Илиада» Гомера, четырёхтомник Плиния, «География» Страбона, которые он явно предпочитал путеводителю Мюррея.

Продолжая путешествие по Греции, Шлиман посетил развалины древнего Коринфа, а далее — Микены, и 20 июля прибыл в Афины, где встретился со своим учителем греческого языка Т. Вимпосом, который стал архиепископом Мантинейским, а также познакомился с немецким архитектором Э. Циллером, который постоянно работал в Греции. Циллер же участвовал в 1864 году в попытках найти Трою.

Заинтересовавшись раскопками, Шлиман отправился в Троаду (на турецкой территории) и 10 августа 1868 года впервые увидел холм Гиссарлык. Там же он познакомился с Ф. Калвертом, который также пытался отыскать Трою и был владельцем части холма Гиссарлык. 22 августа Шлиман категорично писал отцу:

В апреле следующего года я обнажу весь холм Гиссарлык, ибо уверен, что найду Пергамон, цитадель Трои.

В ноябре 1868 г. Шлиман вступил во Французскую ассоциацию поощрения изучения Греции и 9 декабря завершил свою вторую книгу — «Итака, Пелопоннес и Троя. Археологические исследования». Квалификации Шлимана ещё не хватало на научную монографию, книга получилась расширенным вариантом путевых заметок. В предисловии автор впервые предложил вариант собственной биографии и впервые записал сочинённый миф о том, что заинтересовался Троей в раннем детстве из рассказов отца. Книга не вызвала интереса учёных и издателей, поэтому Шлиман опубликовал её за собственный счёт тиражом в 700 экземпляров.

Видимо, тогда же Шлиман окончательно решил связать свою жизнь с Грецией и с раскопками Трои, ибо 26 декабря отправил письмо Калверту, содержащее два десятка практических вопросов, в основном насчёт найма рабочих на раскопки, особенностей климата Троады и начала полевого сезона.

Шлиман в поисках жены-гречанки

В 1868 году Шлиман принял решение связать свою дальнейшую жизнь с Грецией. В 1869 году он стал гражданином США, чтобы развестись со своей русской женой и в том же 1869 году жениться на гречанке Софии Энгастромену и поселился в Афинах.

В феврале 1869 года, собираясь в США, Шлиман отправил в Афины Теоклетосу Вимпосу письмо, в котором просил епископа подыскать ему греческую жену:

Клянусь прахом матери, все помыслы мои будут направлены на то, чтобы сделать мою будущую жену счастливой. Клянусь вам, у неё никогда не будет повода для жалоб, я стану носить её на руках, если она добра и преисполнена любви. …Я постоянно вращаюсь в обществе умных и красивых женщин, которые рады были бы исцелить меня и смогли бы даже сделать меня счастливым, если бы узнали, что я подумываю о разводе. Но, друг мой, плоть слаба, и я боюсь, что влюблюсь в какую-нибудь француженку и снова останусь несчастным — теперь уже на всю жизнь. Посему прошу вас приложить к ответному письму портрет какой-нибудь красивой гречанки — вы ведь можете приобрести его у любого фотографа. Я буду носить этот портрет в бумажнике и тем самым сумею избежать опасности взять в жёны кого-нибудь, кроме гречанки. Но если вы сможете прислать мне портрет девушки, которую мне предназначаете, то тем лучше. Умоляю вас, найдите мне жену с таким же ангельским характером, как у вашей замужней сестры. Пусть она будет бедной, но образованной. Она должна восторженно любить Гомера и стремиться к возрождению нашей любимой Греции. Для меня неважно, знает ли она иностранные языки. Но она должна быть греческого типа, иметь чёрные волосы и быть, по возможности, красивой. Однако моё первое условие — доброе и любящее сердце.

Ещё когда Шлиман занимался разводом с русской женой Екатериной Петровной Лыжиной в Индианаполисе в 1869 году, он получил ответ от Теоклетоса Вимпоса — епископ серьёзно воспринял просьбу бывшего ученика и отправил в США несколько фотографий возможных невест, среди которых было фото Софии Энгастромену — младшей дочери его кузины Виктории и купца Георгиоса Энгастроменоса.

Софии исполнилось тогда 17 лет, и она завершала образование. 26 апреля Шлиман ответил Вимпосу, вложив в письмо чек на 1000 франков. Шлиман сообщал в письме, что его смущает значительная разница в возрасте с невестой — 30 лет, а также сомнения в собственной мужской состоятельности. Архиепископ постарался развеять его сомнения и даже прислал фотографии ещё двух кандидаток в невесты. Переписка продолжалась, но Шлиман, видимо, продолжал колебаться. В июле, находясь в Нью-Йорке, он спрашивал совета своих американских друзей, следует ли ему жениться на гречанке.

Прибыв в Афины, Шлиман пожелал лично встретиться с кандидатками, чьи портреты посылал ему Вимпос, и не изменил заочно составленного мнения. Встречи с Софией проходили в присутствии её родственников 15 сентября 1869 года, когда же, наконец, Генрих прямо спросил её, почему она хочет выйти замуж, то последовал прямой и бесхитростный ответ: — «Такова воля моих родителей; мы бедны, а вы человек богатый».

23 сентября 1869 года состоялось венчание Софии Энгастромену и Генриха Шлимана в церкви св. Мелетия в Колоне, после того, как он получил в Индианаполисе (штат Индиана, США) 30 июня 1869 года свидетельства о расторжении брака с русской женой Екатериной Лыжиной. Поспешность свадьбы, видимо, объяснялась желанием греческих родственников скорее привязать Шлимана к новой семье. Однако Шлиман заставил Софию и её отца подписать соглашение, что они не будут претендовать на его состояние, если только это не будет оговорено в завещании, но на свадебные расходы он не поскупился.

Через два дня супруги отправились в свадебное путешествие — пароходом до Сицилии, через Неаполь и Рим во Флоренцию, Венецию и Мюнхен. Свадебное путешествие в 1869 году завершилось в Париже, где у Шлимана были куплены в 1866 году доходные дома на бульваре Сен-Мишель № 5, на Рю-де-Аркад № 33, на Рю-де-Кале № 6 и 8 и на Рю-де-Блан-Манто № 7, 9 и 17, всего 270 отдельных квартир — надёжный и прибыльный источник дохода.

Шлиман всячески просвещал молодую жену, водил её по музеям, нанял учителей итальянского и французского языков, чтобы она могла общаться с его друзьями. Были и казусы: в картинной галерее Мюнхенского дворца он увидел портрет молодой женщины в греческом головном уборе, на следующий день Шлиман велел Софии надеть аналогичный головной убор и повёл её в галерею, чтобы посетители могли убедиться, что живой образ не хуже живописного; греческая дикарка разрыдалась и убежала. Потрясение Софии оказалось слишком тяжело, она медленнее, чем хотел Генрих, привыкала к новому публичному образу жизни. В Париже у неё развилась депрессия, сопровождаемая мигренями и тошнотой, врачи рекомендовали вернуться в привычную домашнюю обстановку.

Вскоре Шлиман получил известия из Санкт-Петербурга от русской жены Екатерины Петровны о кончине средней дочери Натальи (28 ноября в возрасте 10 лет) и отбросил все свои планы.

По российским законам Шлиман считался двоеженцем, поскольку не выходил из российского подданства,  незаконно получив в 1869 г. американское гражданство в Индианаполисе и развод, и не подавал на развод по российским законам. Екатерина Петровна Лыжина попыталась в январе 1870 года возбудить в Париже процесс о недействительности второго брака Шлимана, но французский суд не принял дела в отношении американского подданного. В конце 1871 года Шлиману удалось уговорить Екатерину Петровну подать на развод в Петербурге, дело затянулось на 6 лет, поскольку суд не «выпускал» его из подданства России, дело так ничем и не закончилось.

Шлиман предвидел начало франко-прусской войны (1870—1871) и 19 февраля 1870 года супруги покинули Париж и вернулись в Афины.

В Афинах Шлиман купил дом возле площади Синтагма, где и поселился с Софией, начав в Стамбуле процесс получения разрешения на раскопки на Гиссарлыке.

Археолог Шлиман (1870—1890).

На подступах к Трое.

Деятельный Шлиман не усидел в Афинах и, поскольку София была ещё не вполне здорова, в марте 1870 года Генрих нанял небольшое судно и совершил плавание по Кикладам, посетив острова Делос, Парос, Наксос и Тиру, интересовавшие его с археологической точки зрения. Турецкие власти тянули с разрешением на раскопки, Генрих отправился в Троаду один.

1 апреля 1870 года, не дождавшись разрешения турецких властей, он на собственный страх и риск нанял дюжину рабочих из окрестных селений и начал раскопки, которые, по выражению Ф. Ванденберга, замышлялись «как своего рода акция протеста». Ему активно помогал Ф. Калверт, и 9 апреля на северо-восточном откосе холма Гиссарлык Шлиман обнаружил остатки каменной стены толщиной в 2 метра, но без разрешения властей дальше работать было бессмысленно, хозяева земли заставили Шлимана засыпать траншеи, что и было сделано к 22 апреля.

Разведовательные раскопки позволили Шлиману оценить объём и стоимость работ: Калверту он писал, что раскопки должны занять не менее 5 лет, при продолжительности полевого сезона не менее 3 месяцев. Если содержать одновременно 100 рабочих, бюджет археологической экспедиции оценивался в 100 000 франков. Шлиман также намеревался нанять в Риме или Помпеях специалиста по археологии, но в конечном итоге отказался от этой идеи. В дневнике он был гораздо более пессимистичен в финансовой оценке раскопок дворца Приама, в существовании которого не сомневался.

После начала франко-прусской войны Шлиман поспешно отправился в Париж, чтобы защитить свою собственность. София осталась в Афинах, Шлиман жаловался ей на одиночество, но вёл прежний образ жизни, активно занимаясь верховой ездой и выезжая в Булонь на морские купания. Будущие раскопки тревожили его сильнее военных угроз: в день Седанского сражения (1 сентября 1870 года ) он написал министру образования Османской империи Сафвед-паше. В послании Шлиман извинялся за свои самовольные раскопки и поднятую в прессе шумиху.

В начале сентября Генрих и София отправились в Британию, с 29 сентября по 28 октября жил в Аркашоне. В письмах к сыну Сергею он упоминал, что беспокоится о судьбе парижской недвижимости, «которая может быть взорвана или сожжена новыми вандалами».

21 ноября 1870 г. Шлиманы вернулись в Афины, а Генрих принял решение строить в Греции семейный дом, поскольку София отказывалась жить в Париже, а его влекли раскопки Трои.

Поздней осенью 1870 г. София забеременела, Шлиман пригласил для наблюдения за ней профессора Афинского университета Веницелоса, учившегося в Берлине. Поскольку разрешение на раскопки так и не было дано, в декабре Шлиман отправился в Стамбул, где для переговоров он привлёк посла США Маквига, а также полагался на собственное знание турецкого языка. В течение трёх недель Шлиман обошёл множество ведомств Османской империи, его принимали дружелюбно, но дело не двигалось. 62 страницы его дневника за 1870 год написаны на староосманском языке, усовершенствовал он и свой персидский.

Шлиман не собирался забывать и русского языка: ещё в июле 1871 года просил сына Сергея прислать ему «Историю государства Российского» Карамзина в издании «в пользу юношества и учащихся русскому языку» с ударениями и комментарием на французском и немецком языках, русско-французско-немецкий словарь, а также том с прозой Пушкина и каталог Эрмитажа, что было исполнено.

Неутешительные известия приходили и от Калверта — Шлиман поручил ему купить для себя западную половину холма Гиссарлык, но и это дело затягивалось.

18 января 1871 года Париж капитулировал перед прусскими войсками. Несмотря на нежелание Софии, Шлиман вновь отправился в Париж. После знакомства с бюрократией в Стамбуле американский гражданин Шлиман не ждал ничего хорошего и от оккупационных войск, поэтому занял у почтмейстера Шарля Клейна его мундир и пропуск и смог 22 февраля 1871 г. попасть в Париж, рискуя при этом быть принятым за шпиона. Своему петербургскому знакомому Шлиман писал, что, когда вошёл в свой парижский дом и увидел в целости свою библиотеку, то расцеловал книги, как собственных детей. 26 марта Шлиман покинул Париж, убедившись, что все жильцы на месте, а арендная плата будет  поступать на его счёт. В Париже ему удалось узнать, по каким причинам турецкая сторона не даёт разрешения на раскопки: за несколько лет до того на холме Гиссарлык был найден клад из 1200 серебряных монет времён Антиоха, поэтому турецкие власти смотрели на Шлимана и Калверта, как на кладоискателей. Калверту он писал:

Я даже был готов к тому, чтобы заплатить этому министру двойную цену всех найденных мною сокровищ, поскольку мною движет лишь одно желание — решить проблему местонахождения Трои. Я готов потратить на это все оставшиеся мне годы и любую, пусть даже самую крупную, денежную сумму, но земля эта должна быть моей, и пока этого не будет, я не начну раскопок, поскольку если я буду работать на земле, принадлежащей правительству, то я обречён на вечную битву с ним и всякого рода неприятности…

 

По возвращении в Афины Шлиман, пользуясь падением цен на недвижимость, купил более 10 участков земли, потратив на это 68 000 драхм. На одном из этих участков, близ королевской библиотеки, на Университетской улице, Шлиман решил построить собственный дом.

7 мая 1871 г. у Софии родилась дочь, которой отец дал имя Андромаха — в честь супруги Гектора.

Троянские находки

Сразу после рождения дочери Шлиман отправился в Берлин — чтобы нанять для дочери няньку-немку и встретиться с археологом Э. Курциусом. Встреча прошла крайне неудачно — профессор Курциус отрицал, что Троя локализована на холме Гиссарлык, и в дальнейшем никогда с этим не соглашался. Он также был первым, кто обвинил Шлимана в дилетантстве.

Из Берлина Шлиман заехал в Стамбул, где всё ещё не были готовы разрешительные документы; он был недоволен тем, что София по состоянию здоровья не могла сопровождать его. Посетив Париж, где взыскал с жильцов своих домов плату за 12 месяцев, просроченную  из-за войны, Шлиман познакомился с директором Французского археологического института Эмилем Бюрнуфом. В архиве сохранилось 103 письма Бюрнуфа Шлиману.

Далее Шлиман отправился в Лондон — изучать коллекции Британского музея.

В Лондоне Шлиман получил разрешение турецких властей на раскопки, ему всё-таки удалось в апреле купить западную половину Гиссарлыка за 4000 франков, о чём сообщал сыну Сергею в письме 17 августа. В Лондоне же Шлиман заказал у Шрёдеров шанцевый инструмент и тачки, необходимые для раскопок. В отсутствие Шлимана на Гиссарлык приехал Курциус, и заявил Калверту, что он и Шлиман отстаивают свою версию месторасположения Трои, в Гиссарлыке скрыт Новый Илион, но не гомеровская Троя.

Шлиман тем временем вернулся в Афины с нянькой для дочери — Анной Рутеник, дочерью адвоката из Нойштрелица, которую переименовал в Навсикаю, всем слугам без исключения Генрих давал гомеровские имена, «потому что мы живём в античном мире». Анна должна была также обучить Софию немецкому языку.

Прибыв 27 сентября на Гиссарлык, Генрих обнаружил, что губернатор Дарданелл Ахмед-паша препятствует работам, поскольку было неясно, распространяется ли действие фирмана на весь Гиссарлык или только на участки Шлимана и Калверта. Шлиман обратился за помошью к новому послу США Брауну, а сам занялся наймом рабочих. В окрестных деревнях он нанял за 10 пиастров в день (1 франк 80 сантимов) по 8 греков и турок, чтобы работа не останавливалась по праздникам. Со временем он нанял около 100 рабочих, и чтобы не путаться, Шлиман переименовывал греков в персонажей Гомера, а туркам давал клички.

11 октября 1871 г. , получив новое разрешение, Шлиман заложил глубокий ров, который пересекал весь холм с северо-запада на юг и показывал его внутреннее строение, и сразу столкнулся с проблемой интерпретации находок. Находки обескураживали — на глубине 4 метров, сразу под слоями греко-римского времени, обнаружились следы каменного века. К концу ноября Шлиман добрался до огромных каменных блоков, подобных тем, что видел когда-то в Микенах. Однако проливные дожди превращали раскоп в болото, и 22 ноября 1871 года Шлиман закрыл первый сезон раскопок.

Бюрнуф посоветовал ему тщательно указывать на какой глубине был найден предмет, с мая 1872 года эти показатели появятся во всех отчётах и рисунках с места раскопок. Все, даже самые незначительные, находки описывались в греческих и немецких газетах, иногда материалы печатались и в русской прессе — цензура не проявляла интереса к материалам Шлимана.

Второй сезон раскопок, начавшийся 1 апреля 1872 года, Шлиман встретил более подготовленным. В раскопках были заняты 100 рабочих; Джон Латэм, директор строящейся железной дороги Пирей — Афины, предоставил Шлиману двух инженеров-греков Макриса и Деметриоса, археолог платил каждому 150 франков в месяц. Обязанности кассира, счетовода, личного слуги и повара исполнял зарекомендовавший себя в прошлом году грек Николаос Зафирос из турецкой деревушки Ренкои. Шлиман платил ему 30 пиастров (6 франков) в день, то есть больше, чем техническим специалистам из столицы.

Расходы на раскопках оказались настолько велики, что Шлиман откровенно заявил, что должен в этом же 1872 году решить троянский вопрос. Размах работ был грандиозен, выписанный на месяц из Афин инженер Лоран проложил через весь холм траншею длиной в 70 и глубиной в 14 метров, предстояло вынуть 78 545 кубометров грунта, но до материка так и не добрались. Сезон раскопок начался с нашествия ядовитых змей, которых совершенно не боялись рабочие. К удивлению Шлимана, они верили в силу какой-то «змеиной травы» и Генрих записал в дневнике, что хотел бы узнать, помогает ли «змеиная трава» от укуса кобры, тогда можно было бы сделать хороший бизнес в Индии.

Шлиман сетовал, что было потеряно 7 дней из-за праздников, непогоды и простоев из-за перекуров, которые были заперщены в рабочие часы. Забастовка рабочих привела к тому, что Шлиман всех уволил, набрал новых рабочих и увеличил рабочий день — смена начиналась в 05:00 и заканчивалась в 18:00. Глубина раскопа стала критической, всё чаще происходили обвалы. К Шлиману обратился за работой Георгиос Фотидас, вернувшийся в Грецию после 7 лет работы на шахтах Австралии. Шлиман назначил его инженером по безопасности.  Георгиос Фотидас был хорошим каллиграфом и переписывал набело чертежи и рабочие планы раскопок.

Несмотря на все усилия, следов гомеровской Трои не обнаруживалось. Шлимана мало интересовали культурные слои римского и эллинистического времени, поэтому развалины наверху он просто сносил, оставляя лишь самые эффектные находки, такие как метопа с изображением Гелиоса.

Эта находка стала причиной конфликта Шлимана и Ф. Калверта: метопа с изображением Гелиоса была найдена на территории Калверта, а Шлиман заявил, что украсит ею свой парижский дом. По закону, Калверт имел право на половину стоимости находки, которую Генрих оценил в 50 фунтов стерлингов. Позднее Шлиман попытался продать метопу Лувру уже за 4000 фунтов стерлингов.

Попадались также серебряные заколки для волос, множество разбитых погребальных урн, амфоры, медные гвозди, ножи; тяжёлое копьё и мелкие украшения из слоновой кости. К началу мая Шлиман ввёл соревнования для рабочих — были образованы две команды, под началом Генриха и Фотидаса, которые пробивались через холм навстречу друг другу. 12 мая обвалилась одна из стен, сложенных глыбами ракушечника, однако поток гальки, предшествующий обвалу, спас жизнь шестерым рабочим. Обвал обнажил захоронение огромных пифосов высотой в 2 метра и диаметром в метр.

Семь уцелевших пифосов Шлиман отправил в Стамбул в Оттоманский музей, а три пифоса оставил на месте раскопок. Тем не менее, Генрих беспокоился: стоимость раскопок возросла до 400 франков в день — за счёт премий рабочим, но всё ещё не было ни одной надписи или иного свидетельства происхождения найденных руин. Зато найденные сосуды в изобилии были украшены свастиками.

В июле 1872 г. начались пыльные бури, а температура постоянно держалась на +30С. Жара и пыль провоцировали у рабочих приступы лихорадки и конъюнктивит. Шлиман увеличил им жалованье на треть и довёл команду до 150 человек. К августу малярия поразила уже всю экспедицию, а самочувствие самого Шлимана было настолько слабым, что он не осмеливался выходить на воздух днём. В середине августа работы пришлось остановить, поскольку Шлиману не помогали уже никакие дозы хинина против малярии.

Однако именно в самое тяжёлое время года рабочие под руководством Георгиоса Фотидаса наткнулись на циклопическую кладку без применения раствора, которая как будто бы являлась фундаментом башни.

В конце августа 1872 г. у Софии родился мёртвый ребёнок. Несмотря на это, Генрих остался в Афинах только до 15 сентября, затем уехал в Трою с фотографом Э. Зибрехтом. Только 22 сентября Шлиман вернулся в Афины, где оставался до конца января 1873 года. Сторожем раскопок оставили Николаоса, ему же предстояло за зиму построить для Шлимана каменный дом из материалов исторических построек — на будущий год ожидалось участие в полевом сезоне и Софии.

«Клад Приама»

Как писал Шлиман сыну Сергею, сезон раскопок 1873 года начался 14 февраля, несмотря на сильное нездоровье археолога. Зима была суровой, в доме, где он ночевал, температура не превышала +5 °C. София прибыла на раскопки только к середине апреля и уехала в Афины 7 мая — скончался её отец Георгиос Энгастроменос. Шлиман не остановил поиски — в течение апреля он убедил себя, что обнаруженная им башня и остатки древней дороги являются Скейскими воротами и дворцом Приама, описанными в «Илиаде». В очерке, вышедшем 24 мая 1873 г. в аугсбургской газете «Альгемайне Цайтунг», он заявил, что выполнил свою задачу и доказал историческое существование гомеровской Трои.

После отъезда Софии Шлиман заявил, что закончит раскопки 15 июня 1873 г. Оставшись один, Генрих старался вести здоровый образ жизни: вставал с рассветом, разжигал очаг, после чего верхом ехал за 5 км купаться в море в любую погоду. После завтрака он шёл на раскоп и оставался там до глубокой ночи.

По мере роста опыта Шлиман признавал, что за два прошедших года сделал ряд серьёзных ошибок: в дневниковой записи от 17 июня 1873 года он сообщал, что идея, что гомеровская Троя стояла на материковой плите, была ошибочной, и во время предыдущих раскопок он сам разрушил её. Главная находка, однако, ещё предстояла.

События, происходившие между 31 мая — 17 июня 1873 года, описывались самим Шлиманом не менее 6 раз, в том числе в книгах «Троянские древности» и «Автобиография», и все описания противоречат друг другу. Сама по себе дата обнаружения «Клада Приама» сомнительна: первые записи в дневнике Шлимана от 31 мая, но непонятно, каким календарём он тогда пользовался — григорианским или юлианским. В монографии о Трое находка датирована 17 июня, когда раскопки закончились. В «Автобиографии» сказано, что София безотлучно находилась при нём и тайно вывезла находки в Грецию. Самое первое сообщение о находке клада Приама выглядело так:

За домом [Приама] я обнажил лежавшую на глубине восьми-десяти метров троянскую кольцевую стену, идущую от Скейских ворот, и наткнулся на большой медный предмет весьма необычной формы, который привлек моё внимание тем, что своим блеском весьма походил на золото. Этот медный предмет оказался в твёрдом как камень слое красной золы и кальцинированных отложений толщиной от 1,5 до 1,75 метра, на котором располагалась упомянутая мною стена толщиной 1 метр 80 сантиметров и высотой 6 метров. Она состояла из крупных камней и земли и, вероятно, была построена вскоре после разрушения Трои. Чтобы не разжигать страсти моих рабочих и спасти находки для науки, нужно было поторопиться, и, хотя ещё было далеко до завтрака, я сразу же решил объявить «paidos» (перерыв), а пока мои рабочие закусывали и отдыхали, сумел вырезать сокровище при помощи большого ножа, что потребовало многих сил и представляло угрозу для жизни, поскольку большая стена, которую мне предстояло раскопать, в любой момент могла рухнуть на меня. Но вид стольких ценнейших для науки предметов вселил в меня безрассудную храбрость, и я уже не мог думать ни о какой опасности.

Оттащить с этого места найденное сокровище я бы не смог, если бы не помощь моей дорогой жены, которая завернула вырезанные из земли предметы в свою шаль и смогла унести.

Клад включал 8833 предмета, из них 83 объёмных. Остальные представляли собой маленькие металлические листочки, звёздочки, кольца и пуговицы из золота, фрагменты ожерелий и диадем. Исследователь распорядился зарисовать каждый из предметов отдельно и присвоил каждому инвентарный номер. Из всех находок наибольшую известность получили налобные украшения и диадемы, в которых была сфотографирована София Шлиман; эти фотографии публиковались во всех крупнейших газетах мира.

Раскопки сокровищ проводились в тайне от рабочих не только по причине опасений «золотой лихорадки»: по мнению биографа Ванденберга, Шлиман уже тогда не хотел оставлять находок Османской империи и желал приобрести их в личную собственность. Позднее выяснилось, что двое рабочих ещё раньше обнаружили на раскопках золотые предметы, тайно вывезли их и переплавили. В декабре 1873 года об этом узнали турецкие власти, рабочие были арестованы, а новые украшения из древнего золота были отданы в музей Стамбула.

Критики Шлимана почти сразу выдвинули гипотезу, что эти находки археолога, которые он назвал «Кладом Приама», представляли собой множество разрозненных предметов, которые исследователь обнаруживал постепенно, в течение всего трёхлетнего периода раскопок, тайно собирал их, после чего устроил мировую сенсацию. Против этой догадки, которая вполне соответствует психологическому портрету Шлимана, по мнению его биографа Ф. Ванденберга, свидетельствует переписка исследователя с лейпцигскими издателями Брокгаузами. Из этой переписки следует, что Шлиман был сильно обескуражен находками, именно этим объясняется преждевременное объявление о кладе.

Ни Шлиман, ни кто-либо из его окружения ни разу не делали официальных заявлений, как находка из Троады попала в Афины. Между тем Шлиман наладил хорошие отношения с братом Ф. Калверта — Фредериком — и смог контрабандой переслать находки из Трои в Афины. К тому времени турецкие власти тоже заподозрили махинации и провели внеочередную инспекцию раскопок, но ничего обнаружить не смогли. В официальную версию обнаружения клада была включена и жена Шлимана София, хотя сам он писал Ч. Ньютону — куратору греческого и римского отдела Британского музея — в письме от 27 декабря 1873 года:

По причине смерти отца миссис Шлиман покинула меня в начале мая. Сокровище было найдено в конце мая, но поскольку я пытаюсь сделать из неё археолога, то написал в своей книге, что она там была и помогала мне в извлечении сокровища. Я поступил так лишь затем, чтобы вдохновить её, ибо она очень способна…

Сенсационная находка Шлимана имела два измерения: материальное и политическое. Стоимость «Клада Приама» была оценена в 1 миллион франков, из которых по фирману правительству Османской империи принадлежала половина. Сам Шлиман оценил свои расходы за трёхлетний период раскопок в 500 000 франков и как коммерсант ожидал не только компенсации расходов, но и прибыли. В свою очередь, греческое государство, завоевавшее независимость менее чем за полвека до находки Шлимана, большое значение придавало воспитанию у своих граждан чувства национальной гордости, поэтому в греческой прессе раскопки Трои подавались «как возвращение грекам кусочка их живой истории». Денег у греческого правительства не было и оно предлагало лишь взять на себя экспозицию находок. Шлиман предложил создать в Афинах музей собственного имени, взамен просил предоставить ему право раскопок в Микенах.

В январе 1874 года в парижском журнале «Revue des deux mondes» вышла 33-страничная статья Э. Бюрнуфа «Троя по последним раскопкам в Троаде», перепечатанная многими изданиями, в том числе газетой «Московские новости»  № 55 за 1874 год. На Новый год в Лейпциге Брокгаузы выпустили монографию «Троянские древности» самого Шлимана, снабжённую археологическим атласом; третья книга Шлимана вновь была выпущена за его счёт. Публикации вызвали шквал критики, исследователь античности, немецкий археолог Александр Конце (1831—1914) откровенно писал, что купцу Шлиману следовало было бы «отдать деньги более способным людям, настоящим учёным, чтобы они могли путём раскопок обогатить науку». Практически все критики возмущались категоричностью заявления Шлимана, прямо отождествлявшего свои находки с гомеровским эпосом.

Против Шлимана в Стамбуле были начаты судебные процессы. В ответ на требование Османской империи вернуть сокровища, Шлиман предложил возобновить раскопки с 150 работниками с условием, что все ново найденные находки поступят в Стамбул, но «Клад Приама» останется у него. Обидевшись на позицию греческого правительства, Шлиман решил передать свои находки какому-либо европейскому музею. Отношение к Шлиману в Афинах не улучшалось ещё и потому, что он решил за собственный счёт снести средневековую Венецианскую башню на Акрополе, потому что она заслоняла вид на Парфенон из окон дома Шлимана. Только личное вмешательство греческого короля Георга помешало это сделать. Летом 1874 года Шлиман совершил туристическую поездку по центральной Греции.

В феврале 1875 года Шлиман предложил турецкому правительству 20 000 франков компенсации за причитавшуюся ему долю «Клада Приама» и ещё 30 000 франков на жалованье 150 рабочим на новый сезон раскопок. Судебный процесс он проиграл и был приговорён к штрафу 10 000 франков, однако ранее предложенные 50 000 выплатил добровольно, оставшись единоличным хозяином коллекции предметов ранее не известной цивилизации. 25 апреля 1875 года Шлиман выехал в Париж, а 24 июня в Лондон, где читал доклад в Лондонском обществе древностей, по приглашению Уильяма Гладстона и Макса Мюллера.

С 13 октября по 4 ноября  1875 г. Шлиман пытался проводить раскопки на Сицилии и на Капри, но ничего интересного для себя не обнаружил. Во время визита в Берлин Шлиман сдружился с Рудольфом Вирховым, который стал основным «агентом» Шлимана в академической среде Германии и главным немецким корреспондентом.

Микены, Арголида.

В начале 1876 года Шлиман намеревался вернуться к раскопкам в Трое, даже обратился за содействием к послу России в Стамбуле графу Игнатьеву. Однако, в мае 1876 г. генерал-губернатор Дарданелл Ибрагим-паша запретил проведение раскопок, несмотря на наличие правительственного разрешения. С 9 по 27 июня 1876 г. Шлиман провёл в Стамбуле, пытаясь достигнуть соглашения, но это ему не удалось, тогда он с женой и тремя учёными из Афинского университета Касторкесом, Финтиклесом и Пападакисом перенёс свою деятельность в Арголиду.

Не найдя интересных для себя объектов в Тиринфе, 7 августа 1876 года Шлиман начал раскопки в Микенах, которые продлились до 4 декабря. Его работа осложнялась конфликтом с греческим Археологическим обществом, которое приставило к Шлиману чиновника (эфора) — Панагиотиса Стаматакиса, так как Шлиман постоянно нарушал условия договора с греческим министерством культуры. Посторонних немало шокировали откровенно враждебные отношения Стаматакиса и Шлимана.

В сентябре 1876 г. стало ясно, что в Микенах обнаружена цивилизация II тысячелетия до н. э., находки были гораздо эффектнее троянских и соотносились с описаниями Павсания. Шлиман никак не мог найти гробницы Агамемнона, которая была его целью, хотя среди находок встречались разрозненные золотые украшения.

9 октября 1876 г. турецкое правительство призывало Шлиман в Троаду служить гидом по собственным раскопкам для императора Бразилии Педру II, которого сопровождал художник Карл Хеннинг и посол Франции в Бразилии граф Луи де Гобино, автор «арийской» расовой теории, использованной национал-социалистами нацистской Германии. Между Шлиманом и графом Гобино сразу же возникла антипатия, причём Гобино объявил археолога «лжецом» и даже «безумцем». Бразильский император живо интересовался раскопками, и Шлиману удалось убедить его, что именно Гиссарлык является гомеровской Троей. Далее император захотел увидеть и раскопки в Микенах.

В конце ноября стало понятно, что до открытия царских гробниц осталось немного. Работы осложнялись конфликтом с министерством культуры Греции, и Шлиман спешил завершить раскопки до нового года, полагая, что на будущий год разрешение не будет продлено. Проливные дожди заливали раскопы, рабочие постоянно болели.

София Шлиман  привезла из Афин в Микены вице-президента Археологического общества, в сопровождении которого началось вскрытие пяти царских гробниц, как и было записано у Павсания. 28 ноября Шлиман отправил телеграмму королю:

С бесконечной радостью сообщаю вашему величеству, что нашёл могилы, которые предание, а вслед за ними и Павсаний, считает могилами Агамемнона, Кассандры, Евримедона и их спутников. Я нашёл в могилах огромные сокровища в виде архаичных предметов чистого золота. Одних этих сокровищ достаточно, чтобы заполнить большой музей, который станет самым чудесным на свете музеем и всегда будет привлекать в Грецию тысячи иностранцев. Так как я тружусь лишь из любви к науке, то, разумеется, ни в какой мере не притязаю на эти сокровища, а с ликованием в сердце приношу их все в дар Греции. Пусть они станут  необъятным национальным богатством.

Главные открытия в Микенах были сделаны между 29 ноября и 4 декабря 1876 г. Работы осложнялись дождями, земля в гробницах превращалась в липкую грязь, приходилось долго ждать, когда она высохнет. В царских захоронениях были найдены сильно повреждённые костяки, на лица которых были надеты золотые маски.

Шлимана эта находка обескуражила — о золотых масках ничего не говорилось у Гомера. После регистрации находок и экспертизы скелетов было установлены останки 12 мужчин, 3 женщин и 2 детей. Останки рассыпались в пыль на свежем воздухе, поэтому из Нафплиона был выписан художник Периклес, который зарисовывал все органические объекты. Предположительно, они были убиты и кремированы в одно время.

Сокровищ в Микенах было больше, чем в Трое: общий вес золотых находок составил около 13 кг. Первооткрыватель впоследствии выражал сожаление, что заранее подписал договор о передаче своих находок в национальное достояние. Археологи отправились домой в разное время: София отбыла в Афины 2 декабря, Шлиман — двумя днями позже, Стаматакис доставил находки в Национальный банк 9 декабря.

Шлиман заявил об открытии доселе неизвестной цивилизации и полной историчности информации, изложенной в «Илиаде». Он превратил раскопки в рекламную кампанию и распространял информацию через газету «Таймс», в которой с 27 сентября 1876 года по 12 января 1877 года опубликовал 14 статей Шлимана.

Как и в случае с раскопками на Гиссарлыке, находки Шлимана в Микенах оказались старше, чем тот утверждал, и не имели отношения к гомеровским событиям. По последним данным, найденная в Микенах гробница датируется XVI веком до нашей эры.

С 22 марта по 22 июня 1877 года Шлиман был в Лондоне, где готовил к изданию книгу о Микенах. 8 июня 1877 года Доклад на заседании Королевского археологического общества читала София Шлиман, вместе они приняли Золотую медаль общества, присуждённую Генриху Шлиману. Выставка троянских сокровищ состоялась в ноябре 1877 года в Южном Кенсингтоне.

Шлиману пришлось отбиваться от многочисленных критических статей: так, Курциус заявил, что золото на масках слишком тонкое для столь древней эпохи, поэтому «Маска Агамемнона» является византийским изображением Христа не ранее X века.

Лето Шлиман провёл в Италии, потом вернулся в Лондон, а в Афины вернулся 27 сентября. Из-за привычки плавать в море осенью и зимой в ноябре последовало обострение воспаления уха, и с 7 по 12 ноября Шлиман провёл на лечении в Вюрцбурге. С 20 ноября по 17 декабря он вновь жил в Лондоне. 7 декабря  вышла его книга «Микены».

«Илионский дворец»

В 1878 году Шлиман приступил к постройке помпезного дома, пригодного для размещения находок и жизни семьи. После четырёх неудачных беременностей София родила 16 марта 1878 года сына Агамемнона.

Проект дома Шлимана выполнил его приятель архитектор Эрнст Циллер, строительство дома обошлось ему в 890 000 франков. Дом в самом центре Афин получил название «Илионского дворца», состоял из 25 комнат и 2 залов для музея, и имел два рабочих кабинета — летний и зимний, обставлен с большой роскошью в античном стиле, как его представлял хозяин. Нетерпеливый Шлиман согласился ждать три года, оформлением дома занимался словенский художник Юрий Субик. Дом полностью отражал вкусы хозяина, в ванные подавалась только холодная вода, мебель была подстроена под его пропорции, поэтому была неудобна для всех остальных, отсутствовала мягкая мебель, ковры и занавеси, которых, по мнению Генриха, не знала микенская эпоха. Гостей Шлиман принимал в своей библиотеке.

Лето 1878 года Шлиман провёл в Париже, а с конца августа по начало октября — на Итаке, пытаясь отыскать там следы  дворца царя Итаки Одиссея, который, по его мнению, жил в микенскую эпоху.

Ничего не обнаружив на Итаке, Шлиман добился в Стамбуле разрешения вести раскопки в Трое и осуществил их с 9 октября по 27 ноября 1878 г. с помощью Рудольфа Вирхова. Удалось найти несколько малых кладов, включая терракотовую вазу, полную золотых украшений (21 октября).

Шлиман в 1878 г. возобновил переписку с сыном Сергеем и просил его прислать «Телемахиду» Тредиаковского, по которой когда-то учил русский язык. Вероятно, он хотел пополнить домашнюю библиотеку книжной редкостью из России.

Раскопки и поездки 1880-х годов
Троя и Орхомен.

Раскопки Шлимана и даже его заблуждения относительно Трои дали толчок к развитию классической археологии, а также стимулировали обращение к поэмам Гомера как источнику точной информации о микенской эпохе и выявление специфики отражения реальной жизни древних эпох в героическом эпосе.

Ещё при жизни Шлимана его коллега и ассистент В. Дёрпфельд показал, что на Гиссарлыке существовало не 7, а 9 культурных слоёв, и доказал, что слой, в котором был найден «Клад Приама», не является гомеровской Троей. Во время последних раскопок 1890 года следы микенской керамики были обнаружены намного выше и поставили задачу полного пересмотра стратиграфических датировок, что Шлиман сделать уже не успел. Только в 1893—1894 годах на средства, выделенные Софией Шлиман, Дёрпфельд завершил первый, «шлимановский» этап исследования Трои.

С 27 марта по 4 июня 1879 года Шлиман вновь проводил раскопки в Трое. По новому фирману, он обязывался сдавать турецкой стороне две трети всех находок. Рудольф Вирхов сопровождал Шлимана, оказывая большую организационную помощь, предлагая провести на месте раскопок большую научную конференцию с целью экспертизы выводов Шлимана. Он сменил методы раскопкок, теперь копали по горизонтали, слой за слоем. В апреле к Шлиману и Рудольфу Вирхову впервые присоединился известный французский учёный-востоковед Эжен Бюрнуф, который  взялся за описание находок. Общение с  профессиональным антропологом и археологом заставило Шлимана несколько умерить категоричность, и он постепенно отходил от категоричных утверждений соответствия находок с описаниями Гомера.

Рудольф Вирхов, ознакомившись с методами раскопок Шлимана — зондажа путём закладки вертикальных шурфов и сплошных раскопок по всей высоте культурного слоя, признал их революционный характер и счёл их полностью оправданными для условий Гиссарлыка. Признавая, что приходится уничтожать культурный слой более позднего времени, он заявил:

…Осмотрев большую часть обломков, могу сказать следующее: я думаю, что, сохрани он их, они вряд ли бы заинтересовали специалистов по истории искусства или науки. Я признаю, что это своего рода святотатство. Разрез господина Шлимана прошёл как раз посреди храма, его части были отброшены по обе стороны и частично снова засыпаны, и будет трудно восстановить его. Но, вне всякого сомнения, если бы Шлиман убирал слой за слоем, то не был бы сейчас на том уровне, на котором находится (что и было его основной задачей) и где обнаружена основная часть находок…

Хотя Шлиману не удалось привлечь Вирхова к дальнейшим раскопкам, они стали близкими друзьями и вели переписку, в архиве сохранилось около 600 писем. Вирхов провёл врачебный осмотр Софии Шлиман и посоветовал ей отдохнуть в Бад-Киссингене, где Шлиманы провели лето 1879 года. Тогда же там находился Отто фон Бисмарк, который пригласил археолога на ужин, а Генрих подарил ему экземпляр своей книги «Микен». В августе — сентябре София с детьми пробыли в Болонье, где маленький Агамемнон серьёзно заболел, и Шлиман позднее писал жене Вирхова, что профессор спас его сына.

Передача коллекций в дар Германии

С 1879 года, благодаря постоянной переписке с Вирховым, Шлиман принял решение передать свои троянские коллекции в Берлин. Отчасти этому способствовало общение с Бисмарком. Переписка с правительством и директором берлинских музеев Шёне продолжалась долго, поскольку археолог хотел получить почётное гражданство Берлина и орден «За заслуги». В конце 1879 года Шлиман получил разрешение правительства Греции и отправил в Берлин 15 ящиков с коллекцией, которая была помещена в доисторический отдел Этнографического собрания. За это Шлиман получил личную благодарность рейхсканцлера Бисмарка. 9 августа 1880 года в Берлине состоялось чествование учёных, на котором присутствовали Шлиман и шведский полярный исследователь Норденшёльд.

В ноябре 1880 года Шлиман принял решение передать музею всё своё троянское собрание, но при этом потребовал, чтобы «залы, где будут выставлены коллекции, навечно носили его имя и это должно быть санкционировано кайзером». Он потратил большие средства на выкуп коллекций Калверта, в начале 1881 года в Берлин прибыло ещё 40 ящиков с древностями, которые были 24 января официально приняты кайзером Вильгельмом I в дар.

В 1880 год для Шлимана начался с критической статьи академика Л. Стефани, заявившего, что микенские и троянские находки на полторы тысячи лет моложе, чем определил Шлиман. Находки в Микенах были созданы в Персии или степях Южной России, а в Малую Азию и на Балканы занесены тевтонскими племенами не ранее III века нашей эры.

В ноябре 1880 г. греческое правительство дало разрешение вести раскопки в Орхомене, и Шлиман отправился в деревню Скрипу, находящуюся на его месте; раскопки длились с 16 ноября по 8 декабря. Пользуясь описаниями Павсания, Шлиман обнаружил «сокровищницу» — купольную гробницу, аналогичную найденной в Микенах. Она полностью обрушилась, интересных находок тоже было мало. Было решено перенести раскопки на следующую весну, но в итоге работы возобновились только в 1886 году. Данные раскопки примечательны тем, что Шлиман впервые нанимал женщин для тонких работ и расчистки малых предметов, женщины составили почти половину его работников.

В 1880 году сын Шлимана Сергей инициировал процесс принятия отца в члены Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. Археолог написал заявление на имя председателя Общества — Г. Е. Щуровского, и прислал двухтомную книгу «Илион». В июне 1881 года Шлиман сделался действительным членом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете с правом посещения заседаний, но воспользоваться им так и не смог. При личной встрече в Лондоне Шлиман передал сыну 180 археологических предметов для передачи сенатору А. А. Половцову. Шлиман в тот период серьёзно думал о возможности приехать в Россию, устроить выставку троянских древностей в Эрмитаже и, может быть, устроить раскопки в южных губерниях России, с целью доказательства исторического существования легендарной Колхиды на Кавказе.

В октябре 1881 года турецкое правительство возобновило фирман на троянские раскопки, которые начались 1 марта 1882 года. На работу в команду Шлимана поступил Дёрпфельд и венский архитектор Й. Хефлер, а также бессменный смотритель-подрядчик Николаос Зафирос.

Шлиман сменил метод раскопок, теперь силами 160 рабочих были заложены 250 шурфов, для точного определения расположения культурных слоёв. В результате четырёх недель раскопок Шлиман признал, что ошибся в оценке возраста культурных слоёв, и «Клад Приама» был тысячелетием старше Троянской войны. Дальнейшие работы были прерваны запретом турецких властей на обмеры и фотографирование находок. Тяжёлый приступ малярии заставил Шлимана уехать 22 июля 1882 года.

Поездки в Германию

Страдая от приступов малярии, Шлиман со всей семьёй отправился в Австрию и Германию, с 9 августа по 5 сентября 1882 года проходя курс лечения в Мариенбаде, но прервал курс лечения для выступления во Франкфурте (13 — 18 августа). После сильного приступа малярии, он жаловался на усталость и полный упадок сил. На следующий год 61-летний Шлиман получил травму на верховой прогулке. Травмы не помешали ему приехать в Англию, чтобы стать почётным членом оксфордского Куинс-колледжа; 13 июня 1883 года Шлиман стал почётным доктором Оксфордского университета.

15 июня 1883 года Шлиман с женой и двумя детьми отправился в Нойштрелиц, а на следующий день — на свою малую родину в Анкерсхагене, где семья прожила до 12 июля, заплатив 3000 марок родственникам за пребывание в доме. Старый дом, в котором прошло раннее детство Шлимана, занимал его кузен — пастор Ганс Беккер. Дочь пастора Августина Беккер вспоминает об эксцентричности Шлимана, он общался с детьми только на древнегреческом языке, которого они не понимали, а с местными жителями и родственниками говорил  на нижненемецком языке. Шлиман вставал в четыре часа утра, два часа ездил верхом, а потом купался в озере Борнзее. Шлиман был великодушен и щедр, охотно раздавал подарки и милостыню. Здесь он увиделся с 75-летним Карлом Андресом и даже встретился с подругой детства 60-летней Минной Майнке, в замужестве — Рихерс, которую описал в «Автобиографии» как первую и главную любовь в своей жизни. С 18 июля до 16 августа Шлиман лечился в Бад-Вильдунгене, а в сентябре побывал в Британии, готовя публикацию своей книги «Троя», в которой он исправлял свои более ранние выводы.

Тиринф, раскопки на Крите.

Раскопки в Тиринфе Шлиман вёл вместе Рудольфом Дёрпфельдом с 18 марта по 16 апреля 1884 года. Они наняли 60 рабочих из местных жителей, а сами поселились в «Гранд-отеле» Нафплиона, в 4 км от места раскопок. Несмотря на свои 62 года, Шлиман вставал ежедневно в 03:45, принимал 4 грана хинина для профилактики малярии  и бежал в порт, где его вывозил на середину залива нанятый рыбак, и плавал в открытом море по 5—10 минут в любую погоду. Затем он пил кофе и скакал верхом 4 км до Тиринфа, где завтракал с Дёрпфельдом до начала работ.

Первой задачей археологов было снятие верхнего слоя грунта и раскопки средней террасы, где находились хозяйственные помещения. Шлиман использовал метод продольных и поперечных траншей, разведка показала, что толщина культурного слоя достигала 6 метров. После того, как расчистил подходы к дворцу с восточной стороны, оказалось, царский дворец в Тиринфе был похож на описания в «Илиаде». Дёрпфельд писал своему старшему коллеге — Ф. Адлеру:

Все стены покрыты слоем известковой штукатурки толщиной в один-два сантиметра, которая местами ещё сохранилась. Некоторые её куски (отвалившиеся от стены) покрыты прекрасной росписью с использованием красной, голубой, жёлтой, белой и чёрной красок. Встречается изображение старинных орнаментов (например, почти точная копия потолка Орхомена с изображением спиралей и розеток). Важнее всего найденный фриз, очень похожий на микенский. Это великое счастье, что почти все стены сохранились до полуметровой высоты и в углах стоят большие четырёхгранные блоки… Теперь с уверенностью можно составить основной план.

В апреле Шлиман покинул раскопки, поручив их Дёрпфельду. Он объяснял это усталостью, но, по мнению Ф. Ванденберга, потерял надежду найти в Тиринфе доказательства историчности Троянской войны — все найденные артефакты были старше. Дёрпфельд же был основным автором книги «Тиринф», выпущенной Шлиманом в 1886 году. Открытые памятники настенной живописи, обширные мегароны и другие объекты постепенно привели к признанию отдельной микенской цивилизации научным сообществом.

В конце августа Шлиман съездил на неделю в Лондон по издательским делам и до 26 мая 1885 года оставался в Афинах. Отчасти это объяснялось кончиной тёщи — мадам Виктории, последовавшей в 33-летним днём рождения Софии.

В марте 1885 года Лондонский королевский институт архитекторов наградил Шлимана золотой медалью, он совершил в июне визит в Англию для награждения. Во время этого визита он подвергся нападкам известного английского археолога Френсиса Пенроуза и корреспондента лондонской «Таймс» Стиллмана. Пенроуз заявил, что все найденные в Тиринфе объекты — византийского происхождения, и вынес данный вопрос на заседание Общества по изучению Эллады. Стиллман вообще не явился на заседание, а Пенроуз публично признал ошибку и принёс извинения.

Далее Шлиман поехал в Стамбул и выкупил у Оттоманского музея всю троянскую керамику из раскопок 1878—1879 и 1882 годов. Разбором и систематизацией этих материалов он занимался в Афинах с 25 октября по 2 декабря 1885 года. В августе София с детьми провела некоторое время в Швейцарии, где Шлиман общался с доктором Коном — отцом его будущего биографа Эмиля Людвига. Относительно дальнейших планов Шлимана его биограф Ф. Ванденберг писал:

Даже самый суровый критик Шлимана, а их было предостаточно, вынужден признать, что во всех этих разбросанных раскопках упрямого сумасброда существовала система: его троянские теории нашли своё продолжение в Микенах, а великая микенская культура эхом отозвалась в Тиринфе; единственное, чего не хватало, — это доказательства, что корни сказочной гомеровской эпохи находились на Крите.

В мае 1886 года Дёрпфельд и Шлиман предприняли опытку организовать раскопки на Крите, тогда ещё турецком владении, Отправились за разрешением к губернатору острова Крит в Ираклион, губернатор острова не возражал против раскопок, и Шлиман начал переговоры с владельцем холма, очень похожего на Гиссарлык. Владелец земли утверждал, что на холме растёт 2500 оливковых деревьев, а потому оценил ущерб в 100 000 франков золотом, что десятикратно превышало истинную цену. Шлиман обратился в Критское археологическое общество и Ираклионский музей, но их общий глава — доктор Йозифес Хацидакис — рекомендовал Шлиману уезжать, поскольку решение будет приниматься постепенно. Посетив Лондон с докладом о раскопках в Тиринфе, Шлиман заболел.

Путешествия по Египту.

Зиму 1886 года Шлиман рассчитывал провести в Египте, София с детьми отказалась ехать, и Шлиман прибыл в Александрию один. Его деятельная натура не переносила сидения в отеле, и потому Шлиман нанял парусную лодку с каютой, на которой с 8 декабря 1886 по 10 января 1887 года совершил плавание по Нилу от Асьюта до Абу-Симбела. Наём лодки с командой обошёлся ему в 9000 марок, что равнялось стоимости дома в Афинах. Во время путешествия в Египте он закупил множество древнеегипетских предметов, включая 300 ваз для Музея Шлимана в Берлине.

Вернувшись в Александрию, Шлиман загорелся идеей отыскать гробницу Александра Македонского и настойчиво приглашал к себе Вирхова. Он приехал в конце февраля, когда работы уже остановились. Шлиман начал раскопки в центре города у железнодорожного вокзала Рамле и нашёл фундамент христианской церкви. Далее власти перевели его на окраину, где когда-то были царские дворцы Птолемеев. Хотя записей не велось, Шлиман утверждал, что нашёл на дне 12-метрового шурфа скульптурный портрет Клеопатры, который контрабандой вывез из Египта. По некоторым данным, Шлиман не нашёл его, а купил на «чёрном рынке»

Неутешительными были и известия с Крита, доктору Хацидакису удалось сбить цену до 75 000 франков, и Шлиман был готов переплатить, так как продал акции кубинской железнодорожной компании и располагал свободными средствами. Однако оказалось, что холм Кносса большей частью уже продан, а доктор требовал передать все находки музею Ираклиона, и Шлиман отказался от сделки. На своё 67-летие в 1889 году Генрих признался другу:

Я хочу завершить труд всей моей жизни большим делом — раскопками древнего доисторического дворца царей Кносса на Крите, который три года назад я, кажется, обнаружил.

Летом 1887 года Шлиман выделил часть своих средств на строительство здания Германского археологического института в Афинах по проекту архитектора Э. Циллера. Директором института тогда был В. Дёрпфельд.

Зимой 1888 года Шлиман вновь отправился в Египет в компании Вирхова, получив 30 января разрешение на поиски дворца Клеопатры в Александрии. Разрешение оказалось ненужным: Вирхов и Шлиман на 52 дня отправились в путешествие по Нилу. В Фаюме они навестили раскопки Флиндерса Питри, и в присутствии Шлимана была обнаружена женская мумия II века, голова которой покоилась на свитке, содержащем значительную часть второй книги «Илиады». В целом, путешествие оказалось драматичным, в Вади-Хальфе путешественники попали в плен к восставшим махдистам. Шлиман потряс Вирхова своим уровнем владения арабским языком, он помнил Коран наизусть и читал его местным жителям; благодаря умению писать по-арабски его сочли не то святым, не то чародеем; с европейцами хорошо обращались. 13 апреля в Вади-Хальфу прибыла британская канонерка, и все благополучно возвратились.

Пока Шлиман пребывал в Египте, София лечилась на курорте в Мариенбаде, где она встретилась с первой женой — Екатериной Петровной Лыжиной-Шлиман. Поскольку в местные газеты публиковали список прибывающих в город, там значились две госпожи Шлиман. На Генриха это произвело болезненное впечатление, и он даже телеграфировал Екатерине, что прекратит выплачивать ей содержание, если она будет продолжать именовать себя «госпожой Шлиман», находясь в одном месте с Софией. Впрочем, в дальнейшей переписке он осведомлялся, помогло ли лечение и как поживают их дети.

Последние годы жизни.

Летом 1889 года Шлиман отправился в Париж на Всемирную выставку. Ему удалось подняться на второй ярус Эйфелевой башни на высоту 115 метров ещё до её открытия.

Состояние здоровья Шлимана стремительно ухудшалось — он оглох на левое ухо, периодически наступала полная глухота. Несмотря на это, холодным и дождливым ноябрём археолог направился в Трою готовить конференцию, начало которой было назначено на 25 марта 1890 года. Он не жалел расходов: был построен городок удобных деревянных домов для гостей, названный местными жителями «Шлиманополисом»,  проложили узкоколейную железную дорогу для вывоза отвалов. Всю зиму Шлиман провёл на Гиссарлыке, приехав в Афины только под Рождество. В конференции приняли участие многие специалисты, включая Р. Вирхова, Ф. Калверта и К. Хумана. 31 марта 1890 года они подписали «Гиссарлыкское заявление», не подтверждавшее его теорию Трои, к разочарованию Шлимана.

В апреле 1890 г. Вирхов обратил внимание, что в поведении Шлимана появились странности, необъяснимые глухотой. Он заговаривался, часто повторял гомеровскую формулу «Слава Афине-Палладе!» Из писем следует, что Шлимана мучили галлюцинации, видимо, воспалительный процесс среднего уха перешёл на мозг.

Шлиман велел продолжать раскопки, которыми руководил Дёрпфельд, копавший от основания холма к его вершине. В июле Дёрпфельд и Шлиман нашли последний клад в Трое — три каменных топора из разных сортов нефрита и один лазуритовый. 1 августа 1890 г. сезон раскопок завершился.

Операцию Шлиману сделали в Галле 13 ноября 1890 года, она шла под хлороформенным наркозом и длилась 105 минут. Шлиман хотя и страдал от сильных болей, но уже через два дня писал Вирхову об успешном исходе операции. Вопреки воле врачей, 13 декабря Шлиман покинул клинику и отправился в Берлин. Там он посетил экспозицию своей коллекции, встретился с Вирховым и направился в Париж. Зима в 1890 году наступила рано, и Шлиман опять застудил оперированное правое ухо. В письмах жене он сообщил, что встретился с управляющим доходными домами и торопится в Афины, чтобы успеть к православному Рождеству. В Неаполе боли возобновились, утром 26 декабря он направился к врачу, но потерял сознание близ Пьяцца делла Санта Карита. Полицейские нашли в кармане рецепт доктора Коццолини, который опознал Шлимана. Потерявшего сознание археолога доставили в отель на Пьяццо Умберто.

Состояние Шлимана было крайне тяжёлым. Был приглашён профессор фон Шрён, который поставил следующий диагноз: двусторонний гнойный отит, перешедший в менингит, и односторонний паралич. Срочно был созван консилиум из 7 врачей, однако в 15:30 Шлиман скончался

Тело Шлимана было забальзамировано профессором фон Шрёном, в Грецию его доставили Дёрпфельд и брат Софии — Панагиотис Энгастроменос. Прощание состоялось в «Илионском дворце» 3 и 4 января 1891 г., у изголовья поставили бюст Гомера и разложили книги покойного, по правую и левую руку положили «Илиаду» и «Одиссею». Соболезнования семье прислали король Греции Георг I и кайзер Германии Вильгельм II. Эрнст Курциус, при жизни являвшийся непримиримым противником деятельности и методов Шлимана, опубликовал некролог, в котором писал:

Профессора, сердца которых привержены правде, не хотят и не должны обосабливаться в закрытую касту. Большая заслуга нашего Шлимана как раз и состоит в том, что он своим существенным вкладом пробил брешь в этом деле. Сейчас частенько говорят, что живой интерес к классической древности, одухотворённый эпохой Лессинга, Винкельмана, Гердера и Гёте, уже угас. Но с каким напряжённым вниманием весь просвещённый мир по эту и по ту сторону океана следил за успехами Шлимана!

Похоронили Шлимана на самой высокой точке Первого городского кладбища Афин, где архитектор Э. Циллер в 1893—1894 годах воздвиг мавзолей, на сооружение которого по завещанию полагалось 50 000 драхм. В мавзолее позднее была похоронена его вдова София Энгастромену-Шлиман, пережившая мужа на 42 года, дочь Андромаха, её муж и трое их детей — внуков Шлимана.

Наследство Шлимана

По завещанию, датированному 10 января 1889 года, наследниками Шлимана были назначены его дети от обоих браков. Сын Сергей получил три парижских доходных дома и 50 000 франков золотом; дочь Надежда — дома в Париже и Индианаполисе и 50 000 франков золотом. Первая жена — Екатерина Петровна Лыжина — получала 100 000 франков золотом.

Вторая жена — София Шлиман — получала «Илионский дворец» со всем его содержимым, включая археологические коллекции и предметы искусства. Двум братьям Софии и зятю Шлимана, а также его афинской крестнице полагалось по 5000 драхм банкнотами.

Дети от второго брака Андромаха и Агамемнон Шлиманы — всё остальное движимое и недвижимое имущество, с выплатой до их совершеннолетия по 7000 франков золотом в год. Агамемнону переходил дом Шлимана в Париже на площади Сен-Мишель.

Троянские предметы, ещё находящиеся в Афинах, и мраморная голова Клеопатры, установленная в кабинете Шлимана, передавались Берлинскому музею.

Каждой из своих трёх сестёр Шлиман оставлял по 50 000 франков золотом, брату Вильгельму — 25 000 франков золотом, В. Дёрпфельду — 10 000 драхм банкнотами, а Берлинскому обществу антропологии, которым руководил Рудольф Вирхов, — 10 000 франков золотом.

Шлиман отписал Минне Майнке-Рихерс 5000 франков золотом и ещё 2500 франков золотом её брату Эрнсту Майнке из Нойштрелица.