Вторник , 19 Март 2024
Домой / Язык – душа народа / Происхождение аканья в русском языке.

Происхождение аканья в русском языке.

Академик О.Н. Трубачёв
К истокам Руси. Народ и язык.

Из истории языка Древней и новой Руси.
Происхождение аканья в русском языке.

Центральным было и остается явление аканья: центральным как по структурной характеристике и важности ввиду охвата также общенародного (национально-литературного) языка, так и по своей центрально-диалектной принадлежности, и это признается разными авторами [Горшкова К.В. Историческая диалектология русского языка. М., 1972, с. 125]. О первоначальной территории акающего диалекта, включающей курско-орловские и соседние говоры, см. также уточнение, что для орловских говоров характерны «примерно те же безударные гласные», что и для литературной речи [Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 428].

Центрально-южно-великорусский характер отмечается и для диссимилятивного аканья, впрочем, уже у Коткова: «Восточная граница диссимилятивного аканья в Орловской области не выходит за восточные пределы диссимилятивного аканья суджанского типа». Примерно на тот же центр наслаивается диссимилятивное яканье: Курск – Орел – Смоленск [Захарова К.Ф., Орлова В.Г. Диалектное членение русского языка. М., 1970, с. 94].

Эти диссимилятивные преображения безударного вокализма, честь открытия которых принадлежит Шахматову, типа диалектных с[ъ]ва, тр[ъ]ва, курск., льговск. жылезо, жына, жыра, жылаши, цына, въда, жыра, шыгатъ [Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. II. СПб., 1910, с. 700], в ограниченном, правда, объеме и ненадолго, проникли и в стандартнолитературную орфографию, орфоэпию, ср. пресловутые «сценические» жыра, шыги [Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 479, 480: как шаѢги, жаѢра], ср. уже отсутствие подобных рекомендаций в «Орфоэпическом словаре…»[Орфоэпический словарь русского языка. Произношение, ударение, грамматические формы. Около 65000 слов / Под. ред. Р.И. Аванесова. 6-е изд., стереотипное. М., 1997].

Словом, картина, в том числе пространственная, явлений (типов) аканья-яканья непростая, сложная даже для лингвиста не диалектолога. На множественность этих типов также обратили внимание давно [В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. M., 1955 (со второго изд. 1880 – 1882 гг.), с. LXXV.]. На то, что, например, «в смоленском наречии акают до приторности, и аканье это усиливается на запад и юг, через Белую до Чёрной и Малой Руси…». Почтенный лексикограф так отзывался о том, что потом стали квалифицировать как белорусский, полный характер аканья [Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. II. СПб., 1910, с. 379 – 380].

Для срединных же, означенных выше говоров характерна пестрота типов аканья-яканья на довольно ограниченном пространстве. Все эти генетические более новые, разнообразные типы, в основном – диссимилятивного аканья (яканья) – суджанский, обоянский, щигровский – все сосредоточены в зоне курско-орловских говоров, проще говоря – на курской земле, откуда и исходили эти инновации, знаменующие тем самым центральность зоны. Инновации были в известном смысле множественными, ср. сюда ещё иканье – орловско-курское, но и среднерусское, и национально-литературное [Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 467, 476; Русская диалектология / Под. ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М., 1964, с. 61].

Все это, вместе взятое, создавало ту самую пестроту и неоднозначность характеристики, которую по канонам дисциплины и должен проявлять центр лингво-географического ареала. Из этих черт некоторые в разном объёме устремились центробежно в более периферийные области, ср. иканье в московских говорах и отдельные отражения диссимилятивных явлений в самом высоком речевом стандарте.
Конечно, остается традиционно трудный вопрос о происхождении аканья, и здесь не могут быть, естественно, признаны достаточными и убедительными ссылки на «безболезненность» и «легкость» перехода от оканья к аканью [Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 146]. Почему тогда, спрашивается, не начала «акать» вся территория языка? Видимо, не стоит оставлять без внимания сопутствующий социолингвистический аспект: это была инновация, шедшая из влиятельного южного центра.

Самое время напомнить, что великорусский Юг превосходил великорусский Север по людскому, экономическому и другим потенциалам, о чём почему-то обычно забывают, как и об аксиоме, что история начиналась на Юге. Южная инновация аканья обладала авторитетом, и следовать этому пресловутому выговору «по-московски» было престижно [ В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. M., 1955 (со второго изд. 1880 – 1882 гг.)].

Редкость ли заселения Севера, неудовлетворительность тамошних коммуникаций или какие-то более тонкие причины, но что-то всё же привело к затуханию инновационной волны аканья на подступах именно к Северу. Мы и в дальнейшем будем пользоваться этой точкой отсчета: сравнительная дальность траектории волн, высылаемых инновационным центром.
Распространена концепция, датирующая аканье временем после падения редуцированных [Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 138 – 139], и к ней, вероятно, надо прислушаться. Но вполне возможно, что дело много сложнее и указанное падение – не единственная, а одна из причин, довершившая окончательное приведение в действие механизма аканья. Возможно, более широкое допущение ряда предрасположений к аканью – единственный выход из тупикового положения, в котором проблема аканья оказалась в результате ожесточенных споров.

Иными словами, если даже перед нами не тот случай, когда «оба правы», то все же возможно расценить ситуацию как некий сигнал о наличии рационального зерна во взаимоисключающих концепциях: «аканье – собственно русская инновация», «аканье – праславянский феномен». Нельзя забывать и о том, что язык древнерусской ветви славянства подвергся значительной перестройке, развертывавшейся опять-таки по законам лингвистической географии (пространственной лингвистики).

Не исключено при этом, что первоначальный краткостный вокализм, который был у древнерусских славян, их большинством переинтерпретирован как вокализм безударный [рубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М., 1991, с. 69 – 71].

Состоялась утрата категории различения количества гласных, которой пра-украинский, как типичная периферия, был затронут в гораздо меньшей степени, ср. имевшие в украинском место заместительное растяжение/продление, ареально близкий аналог явлению польской исторической фонетики – wzdluzenie zastepcze, и там, и тут – во вновь закрытых слогах. Это явление косвенно свидетельствует о древнем наличии в праукраинских диалектах количественных различий гласных.

Собственно великорусский этого не знает. См. у Скляренко[523], где заместительное продление рассматривается на материале славянских языков, сохранивших количественно-интонационные различия гласных (сербохорв.), но не говорится об украинских данных.

Какое-то отношение может иметь к проблеме аканья фактическое тождество слав. о и a, даже первичность последнего [Скляренко В.Т. Праслов’янська акцентологiя. Киïв, 1998, с. 66 – 67]. Тот факт, что ослабление безударных гласных в южновеликорусском и белорусском очень поздно отразилось в письменности, говорит не только и не столько о консервативности письма, сколько о том отношении взаимной компенсации, в которое вступили означенное ослабление артикуляции и консервирующая тенденция письма.

Об этом, может быть, следует сказать особо. Здесь речь пойдет, в сущности, о типологическом отличии русского языка, выделяющем его из большинства других славянских языков. Не напряженная артикуляция безударного вокализма – яркая черта русского языка и его инновация, отделившая его даже от близко родственного белорусского языка.

Парадокс в том, что оба эти языка объединяет общность аканья, однако в белорусском с его «полным аканьем» обозначилась такая самостоятельная черта, как напряженная артикуляция безударного вокализма. Результат: различия по принципу: напряженная артикуляция языка – фонетическая орфография; вспомним сербохорватский и вуковский завет «пиши као што говорит» – пиши как говоришь, соответственно, не напряженная артикуляция языка – консервативная (историческая) орфография. Русская артикуляция, выпадая из славянской в целом, напоминает принцип английской, аналогия распространяется и на консервативность письма в обоих случаях!. В связи с отмеченным кажется несколько непонятным мнение о факультативности напряженности в славянских языках [Новое в лингвистике. Вып. 2. М., 1962, с. 204].

Переход к менее напряженной артикуляционной базе как «общая тенденция» русского языка, в том числе в плане замены оканья аканьем, характеризуется также у Касаткина [Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 131, 132.].

Итак, опираясь в немалой степени на предшественников, мы пришли к заключению о необходимости наличия инновационного центра, даже сосредоточились на некотором вероятии подобного центра инноваций в среднезападной части южновеликорусского пространства. Имеет смысл сохранить в дальнейшем эту точку отсчета для суждений об (остальных) частях и явлениях великорусского ареала.

Из них наиболее яркая и легко выделяемая – северновеликорусская часть. Вместе с тем, заинтересовавшись критериями выделения северновеликорусского наречия, мы не можем не выразить сомнений на этот счёт. Во-первых, оказывается под вопросом целостность северновеликорусского наречия в его западной и северовосточной частях, и это признается основными исследователями [Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров по материалам лингвистической географии. Отв. ред. В.Г. Орлова. М., 1970, с. 210].

Во-вторых, они же признают, что выделение «будущей территории северного наречия» намечается «на основе распространения аканья». Это означает ни больше ни меньше, как то, что основной критерий выделения – отрицательный: то, куда не дошло аканье, территория, где аканья нет, поскольку никто не станет спорить с тем, что аканье шло с юга.

Интересно отметить, что характеристика южного наречия заметно контрастирует с этим, нося более конкретно-позитивный характер: не различение безударных гласных, фрикативное г (?), отсутствие контракции (выпадения j) [Русская диалектология / Под. ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М., 1964, с. 239].

Но и южновеликорусские отличительные признаки не изначальны. Не только в среднерусских говорах, но и в южновеликорусском просвечивает «северновеликорусская» основа, если говорить в терминах действующей диалектологии. Сказанное делает неактуальной оппозицию «северновеликорусский» – «южновеликорусский», поскольку в древние времена (ретроспективно) северо-великорусский оказывается тождественным со всем изначальным великорусским, причем аканье/яканье – вторичные инновации языкового центра.

Сейчас нельзя без некоторого удивления воспринимать оценки вроде того, что (по Шахматову) Е.Ф. Будде принадлежит «замечательный вывод» о том, что северная часть Рязанской области первоначально относилась к северновеликорусскому наречию и о северновеликорусском характере касимовских говоров в прошлом. [Сидоров В.Н. Из истории звуков русского языка. М.. 1966, с. 98]. В сущности ясно, что это банальная констатация хода южных инноваций, перекрывающих первобытные черты вроде того же оканья.

Далее… Центр — Переферия — Ареал

Центр – периферия – ареал
"Славянское и русское одно есть"

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*