Лидия Грот.
Призвание варягов, или Норманны, которых не было.
Часть 1. Каким бывает «светлое прошлое».
О немецкой традиции готицизма XVI–XVII вв.
Также и немецкая традиция XVI–XVII вв., или шире — традиция общеевропейская, которой следовала и Швеция, в рамках своих знаний о мировой истории ничего не знала о связи Швеции с древнерусской историей. Имя русов упоминалось либо в контексте фантазий готицизма о «мировых» завоеваниях гото-шведских королей вообще, либо в трудах обобщающего характера с указаниями на генетическую связь московитов с роксоланами (Карион). Сражения против русов упоминались часто вкупе со сражениями против датчан, что наводит на мысль о существовании русов и по соседству с датчанами, на южнобалтийском побережье.
Более того, в это же время публиковались работы немецкоязычных авторов, где говорилось о варягах как населении Вагрии. Выше уже упоминалась «Космография» Мюнстера. Отождествление Мюнстером варягов с ваграми, причем дополненное упоминанием их главного города Любека, не вызвало в европейских образованных кругах никаких нареканий, из чего проистекает вывод: в XVI веке в европейской исторической науке ещё не существовало идей о «германстве» варягов. Это тем более очевидно, что Мюнстер был крупным учёным своего времени, Мюнстер был знатоком исторического прошлого Германии, основной задачей труда Мюнстера было отыскание фактов, которыми можно было бы прославить германское имя, и Мюнстер не знал никаких варягов, связанных с «германским» именем. Издавший свои «Записки» через несколько лет после выхода в свет труда Мюнстера о варягах как ваграх позднее писал и современник Мюнстера, дипломат Сигизмунд Герберштейн:
«…Русские вызвали своих князей скорее из вагрийцев, или варягов…», [10].
Латвакангас обратил внимание на то, что в трудах немецких историков Слейдануса, Меланхтона, Кариона и др. маститых авторов трудов в области общеевропейской истории, издававшихся в одно время с работами Мюнстера и Герберштейна, не оспаривались сведения о варягах как ваграх, а происхождение русских не связывалось со Швецией.
Сведения о варягах Рюрика как выходцах из Вагрии встречались во многих работах западноевропейских авторов рассматриваемого периода. Среди наиболее известных следует назвать имя ректора городских училищ в Новом Бранденбурге/Мекленбурге и Фленсбурге/Шлезвиге Бернгарда Латома (1560–1613). Он написал труд «Genealochronicon Megapolitanum» (1610) по истории Мекленбурга, включая генеалогию Мекленбургской герцогской династии, которая охватывала и правящие роды Вагрии, и Ободритского дома, одним из представителей которых, согласно Латому, был князь Рюрик, сын вагрского и ободритского князя Годлиба[11].
Генеалогические изыскания Латома были продолжены его соотечественником И. Ф. Хемницем (1611–1689), подтвердившим сведения Латома. Вагрское происхождение Рюрика не подвергалось сомнению и в работах немецких авторов XVIII века, в частности таких, как знаменитый философ и математик Г.-В. Лейбниц, составители генеалогических таблиц И. Хюбнер, Ф. Томас, историки Г. Клювер, М. Бэр, Д. Франк, С. Бухгольц и др.[12].
Данные о Рюрике, призванном от варягов/вагров, сообщались и другими западноевропейскими авторами, например, французским историком и натуралистом К. Дюре (ум. 1611) в его «Всеобщем историческом словаре», польским хронистом М. Стрыйковским (род. 1547), главой посольства Священной Римской империи в Москву в 1661–1662 гг., дипломатом А. Майербергом в его книге «Путешествие в Московию», прусским историком XVII в. М. Преторием и др.[13]
Иными словами говоря, княжеское вагрско-ободритское родословие Рюрика относилось к числу общеизвестных фактов вплоть до середины XVIII в., когда под влиянием исторического догматизма, овладевшего историософией эпохи Просвещения, были преданы анафеме некоторые источники, не подходившие под модные теории, в том числе и источники о родословии Рюрика.
Однако память о Рюрике из Вагрии-Мекленбурга продолжала существовать в устной традиции, что свидетельствует о глубоких местных корнях этих сведений. Доказательством тому служат материалы французского исследователя фольклора К. Мармье, записавшего в первой половине XIX века во время путешествия по Мекленбургу устное предание о трех сыновьях князя Годлиба, призванных в Новгород на правление[14]. Записи Мармье хорошо известны, но от них принято небрежно отмахиваться. Подобное отношение к сведениям устной традиции, касающихся русской истории, достаточно типично и свидетельствует о неадекватности восприятия именно древнерусских источников. Никому не приходит, например, в голову подвергать сомнению значение письменно зафиксированной только в XIX веке «Калевалы» как исторического памятника. Записи Мармье — это полевые материалы этнографических исследований, т. е. этнографический источник, который тем более интересен, что зафиксированная им устная традиция подкрепляется данными самых разнообразных письменных источников.
Зачисление варягов Рюрика в «германцы» началось в XVII веке как результат всё нараставшей склонности готицизма к мифологизации истории. И первый шаг в этом направлении был сделан именно в шведском обществе, более столетия воспитывавшемся на идее особого величия Швеции в древности как прародины готов — «кузницы народов и матери племен». До немецкоязычной традиции эта идея дошла только к началу XVIII веке, уже под влиянием рудбекианизма, который постепенно вытеснил автохтонное знание о варягах как о ваграх. Отмеченное свойство готицизма — легко покидать лоно науки и перерождаться в мифотворчество — объяснялось его исходной политизированностью: в этом смысле готицизм никогда и не был наукой. Он родился в форме политического протеста «угнетенных» готов, и мина несправедливо «обижаемых» страдальцев стала переходить по наследству ко всем последователям традиций готицизма, дойдя до современных норманнистов. Методика, рожденная мифотворчеством готицизма, со всей полнотой проявилось в родственном готицизму рудбекианизме — феномене западноевропейской исторической мысли XVII–XVIII вв., зародившемся в шведском обществе. Вот какова краткая характеристика рудбекианизма.
Надо сказать, что у шведского готицизма с самого начала возникла проблема несоответствия между названием Швеции и именем готов, поскольку имя страны — Sverige, означавшее Svearike — Свейское королевство, было связано с другим предком шведов — свеями, которых возвеличивание готов заслонило и отодвинуло в тень. Здесь мне хотелось бы привлечь внимание к одному существенному моменту в шведской истории, который чрезвычайно важен в данном контексте. В современной исторической науке, особенно в работах последователей норманнистских концепций, недостаточно учитывается тот факт, что шведское общество, как, впрочем, и все остальные общества, не возникло как исторически гомогенный феномен. Шведское общество образовалось из двух этнополитических компонентов — областей гетов и свеев. От их слияния, как зафиксировано в официальном документе, и создалось королевство Швеция:
«Королевство Швеция вышло из языческого мира, когда соединились страны Свея и Гота. Свея называлась земля на севере, а Гота — земля на юге» (Sverikis rike är af hedne värld samankomit af Svea och Gotha landh. Svea kalladis nordanskogh och Gotha sunnanskogh)[15].
Данной декларацией открывалась новая редакция общегосударственного свода законов, принятая в 1442 г. при одном из королей Кальмарской унии, Кристоффере Баварском (1418–1448). Объединение земель Свей и Геты/Готы в шведской истории можно сравнить с объединением «юга» и «севера» в истории многих государств, что и становилось поворотным моментом в процессе их политогенеза. И как у многих народов, память о собственных древних корнях долго сохранялась как у потомков гетов, так и у потомков свеев. Даже сейчас в современном шведском обществе вспыхивают время от времени дискуссии о том, кто был ведущим в шведской истории — свей или геты, откуда пошла государственность и т. д. Это соперничество имеет глубокие корни и длительную историю. В процессе развития именно королевский род свеев, или упсальский род, стал правящим в пределах объединившихся земель, а из имени Свеярике родился общий политоним — Швеция, т. е. Sverige или Svearike, благодаря чему свей традиционно рассматривались как наиболее выдающийся предок шведов.
И вдруг развитие готицизма начинает испытывать основы этой традиции, поскольку образ гетов, соединенный с древней историей готов, приобретает неслыханный блеск. Юг Швеции, или Геталандия, оказывается колыбелью и истоками великого гото-германского начала, откуда вышли основоположники западноевропейской культуры. Шведские короли, ещё недавно сверху вниз смотревшие на титул готских королей, начинают величаться их славой. Нетрудно догадаться, что готицизм должен был вызывать некоторый внутренний дискомфорт в шведских интеллектуальных кругах XVI века.
Ощущение психологического дискомфорта оттого, что имя готов воспарило и приобрело неслыханную известность, а имя свеев оказалось обойденным историческими чинами, проявилось уже в труде Эрика Олая «Chrinica regni Gothorum».
Пытаясь примирить означенное противоречие, Олай писал, что «имя страны Sverike — это искаженное Zwerike d.i. „duo regna“… „Cui concordare dicunt, quod ciuitas principalis Suitensium [„der Schweizer“], que se a Suecis siue Gothis deuenisse fatetur, vocatur Zwerik, i.e. „duo regna“, et latine Turegum“»[16].
Толкование Svearike как Zweirike явно относится к числу «рискованных этимологий», используя уже приводимое выражение Нордстрема, но, к сожалению, таковыми являются большинство «этимологий» готицизма, в рамках которого закрепилась традиция произвольного манипулирования именами или частями слов для подтверждения умозрительных концепций. И к ещё большему сожалению, традиции «этимологий» готицизма плавно перешли в норманнизм. На мой взгляд, толкование Швеция как Цвейрике по «научности» мало уступает толкованию Руси от шведских родсов-гребцов, о чём разговор будет вестись в следующих главах.
Размышления представителей шведского готицизма о том, как соединить свеев с идеей великого готского прошлого в истории Швеции, и явились, очевидно, побуждающим мотивом к рождению утопии рудбекианизма — от имени шведского литератора XVII в. Олафа Рудбека (1630–1702) — понятие, которое я начала в своих статьях вводить в научный обиход, поскольку хотя рудбекианизм и упоминался ещё А. Шлецером, он остался совершенно за пределами внимания российских ученых. И, тем не менее, рудбекианизм оказал существенное влияние на развитие российской исторической науки, ибо под воздействием Олафа Рудбека произошло формирование исторических взглядов Г. З. Байера, и, следовательно, рудбекианизм является одним из истоков норманнизма.
Здесь следует сказать, что вообще все истоки норманнизма идут из Швеции. Заслуга этого принципиально важного открытия принадлежит В. В. Фомину, в работах которого впервые была представлена развернутая аргументация, опровергающая укоренившееся в науке представление о Байере как родоначальнике норманнизма, в основе которого виделся «… „немецкий патриотизм“, свысока взиравший на „варварскую Русь“». Фомин показал, что взгляды, составившие ядро норманнизма, берут своё начало в Швеции XVII века, а побудительной силой для них выступила политическая мысль шведских придворных кругов, связанных с завоевательной политикой Швеции того периода. Родоначальником норманнской теории выступил шведский дипломат и историк П. Петрей (1570–1622), поскольку именно в его работе впервые прозвучала мысль о шведском происхождении летописных варягов[17].
Феномен норманнизма, на мой взгляд, имеет как бы двойную природу. Совершенно справедливо указывалось в работах некоторых российских историков на то, что появление идей о шведском происхождении летописных варягов в шведской историографии XVII века было обусловлено сугубо политическим фактором — внешнеполитическими устремлениями шведской короны этого периода, направленными на идеологическое обоснование территориальных приобретений в пределах Новгородской земли.
Но у норманнизма был и ещё один источник, пройдя мимо которого, мы не сможем понять, каким образом идеи, родившиеся в среде шведских литераторов и историков XVII века под влиянием шведской внешней политики этого периода, перешли затем в общеевропейскую историософию, отделившись от материнского организма. Научной субстанции в идеях о шведском происхождении летописных варягов было ровно столько же, сколько в высказанных несколькими десятилетиями ранее уверениях шведского готицизма о гото-шведском происхождении таких исторических героев, как древнегреческий Телеф, как ученик Пифагора Замолксис или как древнеримский Марс.
Следовательно, речь здесь должна идти о таком феномене, как влияние утопий на человеческое сознание и способности этих утопий приспосабливаться к жизни в лоне науки, становясь на какое-то время её частью. Безусловно, жизнеспособности утопий способствует заинтересованность в них большой политики. Но если бы дело было только в политическом прагматизме, то от утопий было бы несложно избавляться: кончился прагматизм — кончилась и утопия. Сложность заключается в том, что утопия входит в сознание и становится вопросом веры и привычки. И в качестве догмата веры уже утопия может влиять на политику, требуя воспитания общества в системе определенных ценностей. Эта мысль хорошо иллюстрируется историей рудбекианизма.
Примечание:
10.Герберштейн С. Записки о Московитских делах / Введение, перевод и примечания А. И. Малеина. СПб., 1908. С. 3.
11.Latomus Bernhard. Genealochronikon Megapolitanum // J.E. Westphalen, Monumenta inedita. Leipzig, 1739. P. 9—67; Thomas F. Avitae Russorum atqve Meclenburgensium Principum propinqvitatis seu consanquinitatis monstrata ac demonstrate vestigia. Rostok, 1717. S. 7.
12.Меркулов В. И. Немецкие генеалогии как источник по варяго-русской проблеме // Сб. РИО. Т. 8. С. 136–143; Он же. Откуда родом варяжские гости? Генеалогическая реконструкция по немецким источникам. М., 2005.
13.Фомин В. В. Варяги и варяжская русь. С. 36–37, 429–430; Он же. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии // Серия «Изгнание норманнов из русской истории». Выпуск 1. С. 378–379.
14.Магшіег X. Letters sur le Nord par X. Marmier. Paris, 1841. P. 30–31.
15.Sveriges regeringsformer 1634–1809 samt konungaförsäkringar 1611–1800, utgiven av Emil Hildenbrand. Stockholm, 1891. S. 1—57.
16.Svennung J. Zur Geschichte des goticismus. Stockholm, 1967. S. 44.
17.Фомин В. В. Варяги и варяжская русь. С. 8—47; Он же. Начальная история Руси. М., 2008. С. 9—16; Он же. Варяго-русский вопрос… С. 340–342.
Далее… Часть 1. Каким бывает «светлое прошлое». Интерес к античным источникам