Этногенез и культура древнейших славян.
Лингвистические исследования
Олег Николаевич Трубачев
Часть I
ЭТНОГЕНЕЗ СЛАВЯН И ИНДОЕВРОПЕЙСКАЯ ПРОБЛЕМА
ГЛАВА 7
НАЗВАНИЯ КИЕВ, КИЕВА, КИЕВО
На IX Международном съезде славистов в Киеве К. Горалек выступил с докладом, специально посвященным критике теории восточных влияний на праславянский язык [19]. И, действительно, это было очень своевременно, поскольку о влияниях такого рода в последнее время любят писать, и вопрос этот нуждается в критической оценке. В этом отношении особенно повезло славному городу Киеву, в котором проходил IX Международный съезд славистов. Тогда торжественно отмечалось 1500-летие Киева. Время тысячу пятьсот лет назад — это уже праславянская эпоха, а значит, наша тема, и поэтому наши замечания на этот счёт будут вполне уместны, тем более, что «тема Киева», его древних названий в плане общекультурного процесса градообразования у славян уже звучала у нас в начальных главах книги. Там подтверждалась — в согласии с предшествующими славистическими исследованиями — убедительная этимология названия Ζαμβατάς у Константина Багрянородного (середина X века) как славянского названия *Sǫvodъ, ‘стечение вод’. Это толкование имеет надежную опору в местной микротопонимии бесспорно славянского происхождения.
Аналогичных оснований лишена новая попытка прочесть упомянутое Ζαμβατάς как ‘суббота, субботний’, древнееврейское название праздничного, отдохновенного дня недели, причём сближение это подкрепляется ссылками на еврейско-хазарские влияния [20]. Таким образом, предлагается видеть в этом названии Киева след религиозного иудаистского влияния, и, больше того, тот же характер влияния предполагается в нескольких названиях рек Киевского региона — Субот, Субодъ, Субодъ, Соботъ, Соботь, Суботъ и близкие, которые якобы первоначально значили ‘субботние реки, не текущие в субботу’. Правда, мы имели бы в таком случае дело с чем-то из ряда вон выходящим. Речь идёт даже не о том, что подобное религиозное влияние в гидронимии вызывает сомнения. Для появления иноязычной гидронимии необходима предпосылка в виде наличия соответствующего этнического пласта населения в продолжении достаточно долгого времени (ср. например тюркоязычные гидронимы Юга Украины); иначе само отложение в гидронимии оказывается под вопросом.
Понятно, что для заметного участия в формировании местной гидронимии далеко не достаточен действительный факт существования в Киеве X в. еврейской городской общины (см. об этом ниже). Другой, тоже недавний, опыт неславянской этимологизации коснулся наиболее известного названия этого города — Киев. Автор, по-видимому, счёл, что общее правдоподобие появления на Украине за последние примерно полторы тысячи лет тюркских названий даёт право Ky-jevū производить от тюркского племенного названия Kūn, что будто бы подкрепляется такими иноязычными именами Киева, как др.-исл. Kœnugarđr и нем. (стар.) Chungard [21]. Между прочим, одной справки в специальной литературе хватило бы для того, чтобы понять, что, например, скандинавское Kœnu-garđr — не что иное, как передача вполне славянского *Kyjanъ (род. мн.) gordъ то есть ‘город киян (= людей Кия)‘ [22]. В украинском до сих пор существует древнерусская форма кия́ни мн., обозначающая киевлян, но исторически продолжающая именно это более древнее значение (и обозначение) ‘люди Кия’. Так что отменить старое толкование Киев < Кий не так просто, и для этого мало общих (и справедливых) деклараций о нереальности этнической чистоты славянства.
Только упорство новых атак на славянскую этимологию имени Киев побуждает меня попутно останавливаться на таких известных фактах средневековой общеевропейской графики, как передача звука [j] графемой g, что не даёт ни малейшего основания видеть в написаниях Cygow, Kygiouia что-либо ещё, кроме всего лишь неловкой записи все тех же живых славянских форм — Киев, Kijów (с отдельными моментами книжной латинизации — исход на -ia). Разумеется, нельзя серьезно думать ни о какой связи с тюрк. kuγu ‘лебедь’ [21] , как нельзя обогащать — на том же уровне — науку о славянском этногенезе, вовлекая в общий поток своих рассуждений о Киеве и тюрок, и …древних венгров.
Сначала мне этот экскурс в новые этимологии названия Киева казался излишне детальным отвлечением, хотя никогда не лишне вскрывать ошибки, даже мелкие, особенно в этимологии. Но появление некоторых открытий в 80-е годы неожиданным образом внесло дополнительное оживление и в эту проблематику.
Специально я занимаюсь этимологическим вопросом «откуду есть пошёл Киев« в другом месте, здесь же изложу свои результаты кратко, чтобы они по возможности не выпадали из определяющих для меня рамок праславянской проблематики, куда, как я все больше убеждаюсь, принадлежит и Киев со своим названием, хотя в последнее время — и с высоких научных трибун в том числе — охотно преподносится нечто другое [*].
*. Так, в своём публичном докладе Отделению литературы и языка АН СССР (январь 1989 г.) В.Н. Топоров некритично целиком воспринял и пропагандировал хазарскую версию О. Прицака, совершенно не учитывающую славистических реальностей, как это будет показано ниже. Так сказать, ещё одно проявление нынешнего эпигонства на всех эшелонах…
Лично я мог бы ограничиться утверждением, что с названием Киева и его исконнославянским языковым статусом всё более или менее в порядке (уже затронутая выше архаичная форма названия жителей — кияне (укр. кияни) — как бы на уровне описания документирует производство от личного имени Кий, обнаруживая ценную в этом смысле для нас «позицию нейтрализации» противопоставления форм Киев и Кий), и остается пожелать, чтобы остальные проблемы древнейшего праславянского и в целом — славянства были бы ясны в такой же степени. Но …
Семитолог Н. Голб и алтаист О. Прицак издали и всесторонне прокомментировали важный письменный памятник — написанное около 930 г. на древнееврейском языке рекомендательное письмо еврейской общины Киева [23]. Письмо, характеризуемое как важный документ хазарской эпохи, замечательно содержащимся в нём древнейшим упоминанием Киева, а именно — qāhāl šel qiyyōb ‘община Киева’ (имеется в виду еврейская община). Историко-лингвистические данные этого письма имеют безусловно выдающееся значение. Прежде всего надо отметить, что древнееврейская форма 1-ой половины X в. практически тождественна нашей нынешней, иными словами, она отражает славянское состояние уже после перехода kū- > ky- и даже — после ky- > ki-. Принципиальную важность этого можно во всей полноте осмыслить, лишь оценив тот факт, что примерно современное данному древнееврейскому письму арабское свидетельство Аль-Истахри Kūyāβa и тем более — позднейшее (XI в.) латинское свидетельство Титмара Мерзебургского — Cuiewa — это не более как субституции и притом — приблизительные. Их исключительное якобы значение для этимологии названия Киева после публикации еврейско-хазарского письма X в. резко падает; во всяком случае отныне эти явно вторичные формы — записи на -u- уже не могут с прежней свободой привлекаться для подтверждения якобы родства с польск. kujawa и т.п. и одновременно — для отвода этимологии Kyjevъ < Kyjь, и наоборот — эта последняя усиливается. Курьезно при этом, правда, что издатели, скорее, игнорируют эти показания формы qiyyōb и оперируют (О. Прицак) реконструкцией *Kūyāwa, считая её иранской, производной от хорезмийского имени Kūya, действительно упоминаемым у Аль-Масуди (точнее — Aḥmad ben Kūya, вазир хазарских войск примерно того же времени). Так, и исходное имя, и даже суф. -awa признаются, следовательно, в названии Киева не славянскими, а восточноиранскими. И нам оставалось бы только согласиться, как это уже и делают, не смущаясь соображениями, которые не позволяют согласиться нам.
Хазарское владычество в Киеве, само по себе проблематичное, измеряют по самым щедрым подсчётам временем не более ста лет, как полагают Киев был пограничным городом, а граница шла в общем по Днепру (?). Обращает на себя внимание во всём этом странное и почти полное умолчание о сопредельном этническом элементе, который (NB !) был славянским прежде всего — пишут обо всех аргументах, аналогиях и признаках влияний, потенциально идущих с Запада. Не ставится вопрос и об этнической принадлежности коренного населения Киева, которое не могло быть хазарским, но напротив, упорно говорится о захвате, завоевании (conquest) Киева Игорем Старым. При этом совершается, скорее, подмена обычного для Руси захвата киевского «стола» этническим освоением будто бы чужого славянам Киева, хотя (vice versa) и уже известные нам пограничность Киева для хазар, и Днепр как сама эта граница (так у Голба — Прицака!) вполне говорят непредвзятому исследователю о нехазарской принадлежности населения.
Как уже отмечено выше, славянский, славистический фон с Запада для Прицака-интерпретатора в вопросе с Киевом как бы не существует. Так, ни словом не упомянута тождественность племенного названия киевских полян более западному этнониму полян польских. У нас здесь нет возможности развертывать некоторые более специальные польско-полянские аналогии, в том числе такую отнюдь не банальную аналогию, как лексико-семантическая и ономастическая параллель древнерусского имени Кий и польского Piast, оба — ‘дубина, колотушка, пест’ (думаю, их как бы додинастический и ощутимо некняжеский статус — Piast определенно называется «chlopem» (крестьянином), а спор о том, был Кий князем или перевозчиком, читателям наших летописей известен — доносит до нас ещё не оцененную архаику).
Но, пожалуй, здесь необходимо сказать об одном славистическом аспекте — лингвогеографическом, который сразу делает почти ненужными все остальные pro и contra, ибо для этого достаточно отослать читателя к карте (у нас — карта 6: Киев, Киева, Киево), как и делаю — для краткости — я, выражая попутно сожаление, что не все названия удалось на карту нанести с гарантированной точностью, что, впрочем, извинялось объективными трудностями да и скрадывалось масштабами, ведь речь идёт буквально обо всем относительно раннем славянском ареале. Ибо — и это важно напомнить тем, кто с легким сердцем связывает Киев днепровский и имя отца Ахмеда бен Куя — ареал Киева — это одновременно и весь славянский ареал (может быть, только за вычетом одной Словении). И те более полсотни Киевов, которые рассеяны по славянским землям, включая безвестные или как у нас, «неперспективные», все лежат в основном строго на запад от Днепра. Это и есть ответ — даже не этимологии, а — лингвистической географии, мы лишь берёмся его здесь расшифровать, или «декодировать»: эпицентр и источник славянских Киевов — не в хазарских степях (градостроительство хазар вообще можно не преувеличивать) и уж, конечно, не в Хорезме; в частности, Киев приднепровский, так сказать, крайний Киев на юго-востоке старого славянского ареала, — тоже «приграничный», причем сразу видно, откуда он занесён — и название в целом, и его корень, и суффикс, и вся эта свобода первоначального употребления — Киев / Киева / Киево, легко приложимая к главному слову: *Киев город, *Киева весь, *Киево село, озеро и т.п.) и показывающая до сих пор с максимально возможной ясностью, что перед нами — славянское прилагательное, описывающее принадлежность славянскому личному имени в духе славянского словообразования. И еще, конечно, многое другое может прочесть специалист в этой дописьменной лингвистической истории Киева, который оказался в «блестящем одиночестве» на днепровском Правобережье (на Украине, в сущности, Киев — один, но — крупный, из всех пятидесяти и более довольно мелких Киевов славянских…), но наш Киев не остановился на этом высоком днепровском берегу, а в числе других путевых примет обозначил древний поход за освоение русского Северо-Запада. Ибо, как это ни парадоксально на слух, именно приднепровский Киев пришел в незапамятные времена в Псковскую и Новгородскую земли, в Верхнее Поволжье, чтобы раствориться там добрым десятком малых — безвестных и «неперспективных» Киевов.
Для выявления характера формирования праславянского, в частности — его словаря и ономастики уже сделано довольно много. Трудно поэтому отделаться от удивления, когда читаешь, как американский славист Г. Лант в своей коротенькой статье, носящей всеобъемлющее название «On Common Slavic«, неожиданно заявляет, что ранний праславянский, реконструируемый в этимологических словарях, «абсолютно гипотетичен» (is entirely hypothetical), а протославянский (я сохраняю терминологию автора) — это «чистая абстракция» (a pure abstraction) [24]. Так — одним махом — разделывается автор с фундаментальными трудами (даже не упоминая, впрочем, их), собравшими и исследовавшими огромный материал. Но, может быть, суровый критик предлагает нам собственную более перспективную программу, скажем — более основательную реконструкцию? Ничего этого нет, что не может не вызвать глубокого нашего разочарования, тем более, что в стране, где писались столь удивившие нас строки, современный уровень сравнительного языкознания бесспорно высок. Автор статьи «On Common Slavic» явно путается в диалектной характеристике праславянского, впадая в противоречия с самим собой: с одной стороны, он воюет — с известным опозданием — против положения о бездиалектности праязыка, а с другой стороны — говорит о каком-то «абсолютном единстве до VIII века». Будучи не удовлетворен гипотезами и абстракциями других исследователей, он предлагает нам несколько странную концепцию славянского этногенеза (если это можно вообще так назвать): «Группа от 500 до 1000 человек, живущих укромно», или несколько таких групп (охотников, скотоводов), пленённых кочевыми аварами, сделались из угнетенных земледельцев стражами границ (на Востоке — анты, на Западе — венеды). За период времени с 550-го по 800-й год благодаря их успеху (успеху славян? — О.Т.) и их подвижности во всей Восточной Европе распространилась единая (homogenized) lingua franca. — Таков итог Г. Ланта.
Даже относительно киммерийцев рискованно утверждать, что они никогда не существовали как этнос в собственном смысле и были всего лишь «подвижными кавалерийскими отрядами», хотя о киммерийцах мы не знаем почти ничего, по крайней мере в сравнении с тем неизмеримо большим, что мы знаем о древних славянах, о которых нам тут пишут похлеще, чем о киммерийцах.
ЛИТЕРАТУРА
19. Horálek К. К etnogenezi Slovanů. Příspěvek ke kritice teorie orientálnich vlivů v praslovanštině // Československá slavistika 1983. Lingvistika, historie. Pr., 1983. S. 169-178.
20. Архипов A.A. Об одном древнем названии Киева // Вопросы русского языкознания. М., 1984. Вып. V. С. 224 и сл.
21. Яйленко В. П. Тюрки, венгры и Киев: к происхождению названия города // Этногенез, ранняя этническая история и культура славян. М., 1985. С. 40 и сл.
22. Schramm G. Die normannischen Namen für Kiev und Novgorod // Russia mediaevalis V. 1. München, 1984. S. 76 и сл.
23. Golb N. and Pritsak O. Khazarian Hebrew documents of the Tenth Century. Corneli university press. Ithaca and London, 1982.
24. Lunt H.G. On Common Slavic // Зборник Матице Српске… XXVII-XXVIII. С. 417 и сл., особенно с. 420-422.
ГЛАВА 8