Босфор в огне. Первый набег 1624 г.

Владимир Николаевич Королёв.
«Босфорская война».

Глава V. БОСФОР В ОГНЕ.
1. Первый набег 1624 г.

Отнюдь не все представители правящих кругов Речи Посполитой выступали за безоговорочную дружбу с Турцией и унизительное терпение в отношении «непредсказуемости» крымских татар. Среди польских магнатов и ещё больше рядовой шляхты были и сторонники решительной борьбы с османско-татарской угрозой, вплоть до ведения наступательных действий. Не совсем забылась прежняя великая Польша «от моря до моря», имевшая выход не только на Балтику, но и на Чёное море, и даже претензии на владение Константинополем. В начале 1470-х гг. король Казимир IV и султан Узун Хасан, правитель малоазийского государства Ак-Коюнлу, вели переговоры о заключении антиосманского союза, причём со стороны Полыни выдвигался проект передачи ей в случае победы всего Причерноморья, Стамбула и даже Греции.

В 1620-х гг. о необходимости активного противодействия Турции и возможности приобрести Стамбул напомнил полякам один из высших представителей шляхетства, коронный конюший князь Кшиштоф Збараский (польск. Zbarascy — Збаражский). По завершении своего «великого посольства» в османскую столицу, в 1624 г., он представил сейму отчёт «О состоянии Оттоманской империи и её войска», произведший сильное впечатление на польское общество.

Князь Збараский (1580—1627) не верил в действенность только что заключенного польско-турецкого договора 1623 г. и не сомневался в том, что татарские набеги на Польшу и взаимосвязанные с ними запорожские походы на османские владения будут продолжены. Удерживать казаков «без войска и с таким малым жалованьем сможет разве что Господь Бог», писал князь, а их новые морские экспедиции приведут к тому, что турки предпочтут «смерть в открытом бою безвестной гибели со своими семьями», т.е. новую войну. Казаков можно было бы держать в повиновении лишь при условии прекращения крымских набегов, но для этого Польше необходимо не нынешнее ополчение, а регулярное войско.

Польский дипломат князь Збараский высказывался не только против «ликвидации» казачества, сумбурные планы которой витали и в Стамбуле, и в Варшаве, но и за мощное, решительное использование запорожцев в государственных, стратегических интересах Речи Посполитой — в сокрушении Османской империи. В отчёте говорилось, что его автор хотел бы, «чтобы казаки были остановлены», дабы «не раздражали турецкого султана» своими действиями, от которых Польше «нет никакой выгоды, а только… установленный мир — желанный для всех — нарушается», но вовсе «не согнаны» с Днепра. Князь Збараский считал, что запорожцы должны готовиться и ждать «решения Речи Посполитой, когда всей своей могучей силой им ударить» по Турции. Решение же это следовало принять, «когда наступит время новых смут у турок и когда укоренившееся своеволие у них возобладает, из-за чего наверняка они пойдут на другие народы».

При сказанном решении казакам следовало «действовать не так, как обычно (чем только возбуждают турок против нас), но, взяв в помощь Господа Бога, уничтожить… слабую армаду (османский флот. — В.К.) на Чёрном море (что является делом возможным…), после чего взять Константинополь — гнездо турецкого могущества. Издалека кажется могущественным, вблизи же он слабый и без труда попал бы в их руки, а если бы дал Господь Бог, и к нам бы перешёл».

Краткое изложение своего плана и весь отчёт К. Збараский завершал таким пассажем:

«…ясно понимаю и вижу, что ни одному народу не дал Господь Бог больших возможностей для овладения жизненными силами этого государства (Турции. — В.К.), кроме Речи Посполитой. И есть надежда на окончательную их (турок. — В.К.) гибель, если будем просить Бога высочайшего и если будем не гордостью возноситься, не надменностью, а смиренно, но с мужественным сердцем захотим использовать подходящие возможности. Речи Посполитой Господь Бог те земли обещал, и я бы обосновал это подробнее, но сейчас закончу этим пожеланием».

К. Збараский рассматривал Османское государство как крайне ослабленный и разложившийся организм, едва не находившийся в предсмертной агонии. Эти представления, как отмечают публикаторы документа, «перекликаются с высказываниями Роу, который считал, что Османская империя настолько ослаблена, что 30 тыс. воинов, даже не прибегая к оружию, могли бы дойти до стен Константинополя». По мнению Н.С. Рашбы, князь пошёл даже дальше Т. Роу, когда утверждал, что и без коалиции европейских держав Речь Посполитая, опираясь на казачество, была способна разгромить Османское государство. Отметим, что хотя непосредственно коалицию К. Збараский не упоминал, но из контекста отчёта вытекает, что автор и в самом деле предполагал обойтись без создания коалици и участия европейских держав.

Х.М. Ибрагимбейли замечает, что князь старался «представить врага слабее, чем он был в действительности», и таким образом «надеялся склонить правящую верхушку Речи Посполитой к активной борьбе против Османской империи». Но автора «нельзя заподозрить в политическом авантюризме», поскольку он «не рекомендовал немедленных военных действий… считая необходимым выждать, когда там наступит новый период социально-политических и военных потрясений, подобных тем, которые он наблюдал ранее». Перед его приездом в Стамбул был низложен султан Осман II, а вскоре после отъезда, ускоренного опасностью нового мятежа, и султан Мустафа I. Согласно плану, решительный удар по Турции следовало нанести при наличии ещё одного условия — после того, как Турция втянется в какую-либо новую войну.

Публикаторы документа неточно комментируют некоторые его положения.

«Понимая недостаточность сил Речи Посполитой, он (К. Збараский. — В.К.), — пишет Х.М. Ибрагимбейли, — предлагал использовать для этой цели украинское казачье войско… Для этого он советовал беречь силы казачества, не распыляя их на набеги на османские владения. В подходящий момент совместное выступление казачества и польского войска, которое он предлагал реформировать, обеспечило бы выполнение задачи».

У Н.С. Рашбы читаем, что князь предлагал реформировать польское войско с целью нанесения решительного удара по Турции и даже овладения её столицей, «но не сбрасывал со счётов казачество. Напротив, по его мнению, следовало беречь силы казачества до времени, когда империя снова вступит в полосу потрясений, в чем он не сомневался».

Читатель, надеемся, заметил, что К. Збараский предлагал реформировать польскую армию не для удара по Турции, а всего лишь для сдерживания татар, ничего не говорил о совместных боевых действиях польского войска и казаков против Османской империи и Стамбула — всё это, по плану, доставалось на долю одного казачества, плодами победы которого уже затем должна была воспользоваться Польша, может быть, тогда пустив в дело свою армию (?). Следовательно, автор не просто не сбрасывал казачество со счетов, но отводил ему первенствующую роль. Вместе с тем гордый шляхтич вовсе не опускался до призыва «беречь» казаков, а ограничивался замечанием о том, что их не следует сгонять с Днепра, видимо, полагая, что они сберегут себя сами.

Отчёт К. Збараского был написан в форме яркого памфлета и получил в списках широкое распространение по всей стране. Многие разделяли соображения автора, но они были отвергнуты сеймом, желавшим продолжения мирных отношений с Турцией. Н.С. Рашба пишет, что планы князя «не были осуществлены при его жизни» и впоследствии заинтересовали Владислава IV Ваза (1595— 1648), «предполагавшего привлечь казачество к борьбе против Османской империи», однако «магнаты сорвали замыслы короля». Мы должны здесь указать, что не имеем сведений о знакомстве Владислава IV с отчётом К. Збараского, что план последнего не осуществился вообще никогда и что, говоря о привлечении казаков к борьбе с Турцией, Н.С. Рашба допускает небрежное выражение: их, постоянно воевавших с османами, совершенно не требовалось к этому привлекать.

Можно ещё добавить, что когда выявилось «особое отношение» к турецкой власти крымского хана Мухаммед-Гирея III и особенно его калги и брата, друга Персии Шахин-Гирея, которые стали проявлять излишнюю самостоятельность и даже демонстрировать враждебность к «Порогу Благоденствия» — Стамбулу, К. Збараский предложил «задействовать» казаков. Смысл его идеи сводился к тому, чтобы послать на помощь Шахин-Гирею запорожцев и лисовчиков (польская легкая конница. — Прим. ред.), по согласованию с калгой дать тайно Войску Запорожскому деньги на строительство чаек и отправить казаков в числе 10—15 тыс. человек морем на Стамбул в надежде, что им, возможно, удастся овладеть султанской столицей. Но и этот план не встретил поддержки у правящих кругов Речи Посполитой.

Как и К. Збараский, османские власти не строили иллюзий о влиянии мирного договора 1623 г. на прекращение или хотя бы сокращение казачьих морских походов. Ещё зимой 1624 г., оказавшегося, напротив, необычным по «босфорской» активности казаков, Турция начала готовиться к их приходу в пролив и соответствующему противостоянию. 21 февраля Т. Роу писал сэру Эдварду Конвею, что против казаков капудан-паша «готовит армаду на Чёрное море». В письме тому же адресату от 12 марта 1624 года посол сообщал, что

«огромный флот уже подготовлен на Чёрном море», но что ходят слухи и о готовности казаков к нападению: у них будто бы приготовлено более 300 лодок. В результате, отмечал Т. Роу, «все жители Босфора бегут ежедневно в город (Стамбул. — В.К.). Страх всеобщий, — что достаточно говорит о слабости (Турции. — В.К.), и прошедший год показал, что можно сделать с небольшими, но решительными силами».

Босфорское население, имея печальный опыт общения с казаками и зная их дерзость, смелость и силу натиска, таким образом, не слишком надеялось на защиту османского флота и, как показали последующие события, было право. К тому же с 1623 г. велась изнурительная и пока неудачная война Турции с Персией (1623—1639), оттянувшая из Стамбула значительные силы, и требовались войска и корабли для других районов империи и против других её неприятелей. Ещё не закончились гражданские раздоры, в связи с которыми от османского государства отложились паши Эрзурума и Багдада.

В «Сообщении из Константинополя», составленном английским посольством 15 мая, констатировалось, что вообще турки крайне редко ввязываются в военные действия одновременно с двумя противниками, но сейчас создалась такая ситуация, что пришлось отправить сразу три войска: одно под командованием Байрам-паши к границам Польши и Татарии, «другое к Чёрному морю для защиты от нашествия казаков» и третье, самое многочисленное войско, против персов. Османы готовят ещё два войска: для Средиземного моря и против венгерского короля Бетлена Габора, не говоря уже о войске, отправленном в прошлом году под начальством Джигале-паши против Персии, о войске Хафиз-паши в Диярбакыре и войске Элиас-паши в Анатолии; «в результате город (Стамбул. — В.К.) выглядит так безлюдно, как будто перенёс 3-летнюю войну». Это само по себе, и помимо сведений и слухов о казаках, оказывало гнетущее психологическое воздействие на население.

А двумя неделями ранее, 1 мая 1624, извещая британское правительство о том, что отправка армии в Азию откладывается, видимо, из-за неопределенного положения на Чёрном море, посольство сообщало о прибытии в Стамбул специальной делегаций из Кафы во главе с тамошним муфтием. Делегация была уполномочена уведомить султана, что «400 казачьих лодок находятся в море (дословно: вне дома. — В.К.)», что они уже «захватили большую добычу на побережье Татарии и этой империи и взяли много судов, груженных провизией для порта (Стамбула. — В.К.)», и что ещё 40 тысяч казаков, вооруженных и обеспеченных лошадьми, «готовы на новые покушения». Кафа просила о ее защите.

На следующий день, 12 (2) мая 1624, французский посол Ф. де Сези доносил своему королю:

«Казаки на 80 лодках спустились по Борисфену и высадились довольно близко от Кафы на полуострове, и разгромили крымский город, где убили много татар».

По информации посла, в этом нападении участвовали «поляки, казаки и рыжие» (запорожцы и донцы), «порядочное число вооруженных лодок держалось у берегов, чтобы никто не мог спастись в море», а само известие о нападении поразило Стамбул больше, «чем все успехи короля Персии» (шаха).

В связи с просьбой делегации Кафы состоялось заседание Дивана, и Ибрахим-паша, как говорилось в английском посольском сообщении, поспешил с 13 галерами, чтобы обеспечить охрану, пока не пришлют больше сил. Впрочем, из более позднего, от 15 мая, сообщения посольства Т. Роу видно, что «поспешить» паша смог весьма относительно:

«При… отправлении… галер, как только они вошли в Чёрное море, они встретились с небольшим кармиссалом (карамюрселем. — В.К), сообщившим, что впереди них было только 40 лодок казаков; янычары взбунтовались и заставили генерала (адмирала. — В.К.) вернуться в канал и требовать больше сил…» Ибрахим-паша «получил выговор и был снабжен большим числом людей, и таким образом отправился вновь».

Очевидно, об этих же событиях писал и М. Бодье. По его словам,

«казаки и русские (т.е. запорожцы и донцы. — В.К.) прибыли из устья Дуная (Днепра? — В.К.) и на побережье напали на большой крымский город, который им (татарам. — В.К.) принадлежит, овладели им, ограбили, вывезли из него богатства, увели в качестве рабов тех татар, что там жили, затем подожгли и из большого города сделали большой костёр. Турки были вынуждены послать пятнадцать галер на это Чёрное море, чтобы остановить успехи тех казаков; но нашлось так мало людей, желающих идти сражаться, что министры велели силой взять лодочников канала, носильщиков и грузчиков-армян, чтобы снарядить эти суда командами».

«Султан Амурат (Мурад IV. — В.К.), рассерженный этими беспорядками, — согласно М. Бодье, — пригрозил своему великому везиру и главнокомандующему, что отрубит им головы, если они не найдут военного люда в достаточном числе, чтобы снарядить галеры». Министры доказывали своему повелителю, что янычары и сипахи «не умеют больше подчиняться и не хотят больше выходить из Константинополя».

В такой обстановке султан Мурад IV принял решение о смещении крымских правителей Мухаммед-Гирея и Шахин-Гирея. Это решение, оказавшееся крайне несвоевременным, вскоре «аукнулось» активным казачьим натиском на Босфор.

В английском посольском сообщении от 15 мая 1624 года говорилось, что к 13 галерам, посланным охранять Чёрное море, добавлено ещё 10 галер, которые перевезут в Крым Джанибек-Гирея, чтобы сделать его ханом. Далее предполагалось использовать и эти корабли против казаков. Операцию по смещению старого крымского хана и водворению нового и борьбу с казаками поручили возглавить самому капудан-паше, «Победителю казаков» Реджеб-паше.

Согласно русским источникам, 21 мая 1624 г. Джанибек-Гирей с янычарами на 12 галерах высадился в Кафе и укрепился там, после чего началось долгое противостояние двух ханов. По русским же сведениям, в июне к Джанибек-Гирею подошло турецкое подкрепление на 16 галерах, и, таким образом, в крымской операции и последующей борьбе с казаками на Чёрном море участвовало около 30 галер. Эта цифра подтверждается и другими сообщениями.

В начале августа 1624 г. Джанибек-Гирей с войском, главным образом турецким, выступил из Кафы на Мухаммед-Гирея и Шахин-Гирея и был разбит наголову. Кафа сдалась победителям, а капудан-паша вместе с флотом, уцелевшими янычарами и претендентом на престол удалился в море. В критический момент Шахин-Гирей сумел договориться о помощи со стороны Войска Запорожского, и запорожцы сыграли важную роль в одержанной крымской победе.

Как отмечалось в английских посольских известиях от 7 августа, целый месяц от капу дан-паши не было отчёта, и в Стамбуле ходили слухи, что татары схватили его вместе с флотом, насчитывавшим около 30 галер. Наконец 21 августа Т. Роу смог сообщить в Лондон, что с Чёрного моря прибыли две галеры, привезли тела двух убитых везиров и точные сведения о поражении османского войска в Крыму. Оказалось, что адмирал Реджеб-паша, потерявший часть кораблей и около 5 тысяч воинов, убитых и взятых в плен, остановился у Варны. Султану ничего не оставалось делать, как отправить галеру к Мухаммед-Гирею III с утверждением его на троне и возложить всю вину за случившееся на Реджеб-пашу. О том же день спустя сообщал в Париж и Ф. де Сези.

Турция находилась в сложном положении, о чём читаем у И.В. Цинкайзена:

«Непостижимым образом — и ничто не показывает лучше тогдашнее неутешительное состояние империи и правительства — даже не заботились… о стойкой защите притеснявшегося побережья и подвергавшейся угрозе столицы». «Несмотря на то, что угрожающие слухи о козацком походе, даже в преувеличенных размерах, заранее ходили в Стамбуле, — указывает другой историк, М.С. Грушевский, — капитан-паша оставил столицу безо всякой защиты, и козацкие чайки беспрепятственно появились у Босфора».

На наш взгляд, ничего непостижимого здесь не было: туркам просто не хватало сил для обеспечения всех направлений борьбы с противниками, а крымская авантюра отвлекла значительную часть османского флота и армии. Видимо, предполагалось, что после водворения на крымский престол другого хана флот под личным руководством Реджеб-паши сумеет обеспечить оборону Стамбула и побережья на дальних рубежах, в особенности у Днепра и Керченского пролива, но все планы пошли прахом.

Казаки, разумеется, не могли не учесть отвлечение имперского флота, о чем они знали непосредственно как участники разгрома Джанибек-Гирея и Реджеб-паши в Крыму, а вовсе не «от своих многочисленных языков и всякого рода перебежчиков», как полагает А.Л. Бертье-Делагард. Взаимосвязь между отправлением флота в Кафу и набегом казаков на Босфор отмечали Мустафа

Найма, Т. Роу, П. Рикоут и другие современники, а также последующие историки. Франсуа де ла Круа писал, что это отправление «послужило как бы сигналом к опустошениям, предпринятым казаками на Чёрном море». По всей вероятности, казаки действительно воспользовались вовлечением османского флота и его главнокомандующего в крымские дела для совершения большого нападения на Босфор.

П.А. Кулиш утверждал, что в 1624 г. запорожцы «несколько раз ходили на море, и это делалось без позволения старших, наперекор оседлой части Запорожского Войска». Однако огромная численность казачьих флотилий, участвовавших в кампании этого года, заставляла сомневаться в верности последнего утверждения. Вряд ли «стихийные» выходы, без участия старшины и Войска в целом в их организации и проведении, могли собрать многие десятки судов и тысячи участников, зато старшина могла изображать перед властями Речи Посполитой своё неучастие в походах и даже противодействие им. Обнаруженное Ю.А. Мыцыком в польском архиве письмо городских властей Киева — войта, бурмистра и райц — киевскому воеводе Т. Замойскому от 5 сентября 1624 г. расставляет все на свои места.

Со слов непосредственных участников босфорского набега в документе называется имя руководителя казачьей флотилии: поход возглавлял сам гетман Войска Запорожского 1622—1626 г.г., один из выдающихся деятелей казачества XVII века Олефир Остапович Голуб (Стеблевец-Черняк). В письме упоминается и руководитель другого морского набега 1624 года — гетман реестровых казаков Гринько Чёрный. Столь высокий уровень руководства вполне соответствует масштабу рассматриваемых действий на Босфоре.

Первый босфорский поход запорожцев 1624 г. вообще был их вторым выходом в море во время кампании (первый имел результатом нападение на Крым). Это видно из письма киевского митрополита Иова литовскому гетману князю Кшиштофу Радзивиллу от 24 августа. Согласно названному документу, интересующий нас поход начался с большого, продолжавшегося несколько дней сражения казаков в устье Днепра с турецкими кораблями, в числе которых было 25 больших галер и 300 малых ушколов (легких одномачтовых парусно-гребных судов, использовавшихся для охраны торговых караванов и перевозки грузов). По словам Иова, казаки, разбив турок, пошли под Царьград. М.С. Грушевский правомерно полагает, что османы пытались не пропустить казаков из Днепра в море и что упомянутые галеры и ушколы, очевидно, были эскадрой капудан-паши.

Замечание Иова о разбитии казаками галер и ушколов необязательно понимать в прямом смысле как разгром турецкого соединения. Скорее всего, здесь прав П.А. Кулиш, который считает, что запорожцы «отбросили их в море», после чего «невозбранно проникли… в Босфор». Иными словами, речь идёт об успешном прорыве казачьей флотилии сквозь преграждавшую путь неприятельскую эскадру. Возможно, указание на это сражение содержится в общей оценке Ф. де Сези первого набега казаков на Босфор 1624 г.:

«Это предприятие столь отважно, что заслуживает уважения, так как чтобы его совершить, нужно было решиться сразиться с тридцатью галерами, которые есть на Чёрном море и которые были отправлены ранее на поиски казаков и для покорения короля (хана. — В.К.) Татарии».

Согласно М. Бодье, запорожцы не сразу направились к Босфору, а идя вдоль побережья Румелии, предварительно напали на Мисиври.

«Город Месемврия, — пишет этот современник, — …расположен в трёх днях пути от Константинополя, казаки и русские (запорожцы и донцы. — В.К.) захватили его силой, ограбили и подожгли…»

После этого, «немного позже», они появились на Босфоре. Вслед за М. Бодье о сожжении Мисиври говорит и «Всеобщая история о мореходстве».

Не только М. Бодье, но и многие последующие историки убеждены в том, что в набеге на Босфор участвовали помимо запорожцев и донские казаки. Среди таких авторов А.И. Ригельман, А.В. Висковатов, В.А. Голобуцкий и др. Собственно говоря, Мустафа Найма даже утверждает, что этот поход совершили одни донцы, и такой же точки зрения придерживаются Г.З. Байер, С. Жигарев, Н.А. Смирнов, В.К. Быкадоров, но ей противоречат показания иных источников. Присоединение же к запорожской флотилии донских судов было вполне вероятно, однако в какой момент и в каком месте оно произошло (если произошло), мы не знаем.

В.М. Пудавов полагает, что часть донской флотилии, состоявшей из 55 стругов и около 1,5 тыс. человек и находившейся под командованием походного атамана Демьяна Черкашенина, после весеннего разгрома бывшей столицы Крымского ханства Эски-Крыма, недалеко от Кафы, осталась на море для продолжения военных действий, и именно эти оставшиеся струги затем принимали участие в босфорском набеге.

Многие авторы касались казачьих военно-морских операций 1624 г., несомненно, по причине их громкого эффекта, но, к сожалению, все это были довольно беглые упоминания либо поверхностные характеристики, сопровождавшиеся разнобоем в изложении конкретных фактов. Начать с того, что некоторые историки допускают путаницу даже в определении года рассматриваемых действий на Босфоре. X. Иналджык относит сожжение Еникёя не к 1624, а к 1625 г. Д.И. Эварницкий разделяет первый июльский поход 1624 г. на два набега, совершенно не замечая совпадения ряда приводимых деталей этих «двух» набегов, и оба датирует неверно: один из них — июнем — 21 июля 1623 г., а другой — 21 июня 1624 г. Такую же ошибку допускает М.А. Алекберли, тоже разделяющий один набег на два и датирующий их неправильно — 9 июля 1623 г. и концом сентября 1624 г.

Путаницу усугубляет А.Л. Бертье-Делагард: критикуя Д.И. Эварницкого, он ошибочно указывает, что тот вслед за Н.И. Костомаровым путает 1624 и 1625 гг., тогда как в действительности путаница происходит с 1623 и 1624 гг. Н.И. Костомаров же, не путая годы, неверно датирует третий босфорский набег 1624 г., о чем скажем ниже.

Не лучше обстоит дело с точной датировкой первого июльского нападения на Босфор и у историков, правомерно относящих набег к 1624 г. К. Головизнин и 3. Вуйцик датируют нападение июнем, Д.С. Наливайко — 9 июня, Н.А. Смирнов — 20 июня с добавлением, что у Й. фон Хаммера будто бы фигурирует дата 27 июля, М.С. Грушевский — 9 июля нового стиля, а значит — 29 июня по юлианскому календарю.

Июль без указания числа называют как дату первого в 1624 г. набега на Босфор Витторио Катуальди, В.М. Пудавов, А.П. Григорьев и А.Д. Желтяков, начало июля — И.В. Цинкайзен. Вслед за Й. фон Хаммером, датировавшим появление казаков в проливе 21 июля, ту же дату упоминают Н.И. Костомаров, В.А. Голобуцкий, Ю.П. Тушин, причем остается не совсем понятным, какой стиль имеется в виду.

Ян-Фома Юзефович и И.Х. фон Энгель относят набег к сентябрю, Ф. де ла Круа — к началу сентября, а Ю. (О.И.) Сенковский и за ним С. Голэмбёвский — даже к 7 октября.

Если не считать упоминаний об июле вообще и в некоторой степени о начале июля у И.В. Цинкайзена (однако полагая это начало по старому стилю), то ни одна приведенная дата не соответствует действительности, что и показывает весьма низкую степень изученности обстоятельств знаменитого набега.

В 1898 г. В.М. Истрин и в 1902 г. А.Л. Бертье-Делагард попытались разобраться с частью существующих в литературе хронологических несуразиц, но безуспешно. Первый учёный, отметив «полнейшую путаницу» в работах и раскритиковав построения Д.И. Эварницкого и Н.И. Костомарова, не смог разрешить противоречия и предложить верную дату набега. Второй не только не оказался более удачлив, но и еще больше запутал вопрос: обвиняя Д.И. Эварницкого, как мы отметили, не в той путанице, историк перенёс из 1625 в 1624 г. Карахарманское сражение (о котором речь впереди) и предложил опять-таки ошибочную дату первого набега на Босфор 1624 г. — 11 (21) июля.

Между тем более полное, чем ранее, использование источников при непременном учете употреблявшихся в XVII веке юлианского и григорианского стилей летосчисления позволяет довольно точно датировать босфорские набеги указанного года.

О времени первого появления казаков на Босфоре в 1624 г. сообщают пять известных нам источников, из которых первые два принадлежат очевидцам:

1. В «Известиях из Константинополя», составленных посольством Т. Роу 10 (20) июля 1624 г., сказано: «9 этого месяца от 70 до 80 лодок казаков, по 50 человек на каждой, гребцов и воинов, воспользовавшись удобным случаем, когда капитан-паша отправился в Татарию, вошли в Босфор приблизительно на рассвете…»

2. В донесении Ф. де Сези королю Франции из Стамбула от 21 июля 1624 г. говорится: «В день пасхи турок, который был вчера, казаки пришли на ста лодках…»

3. В хронике Мустафы Наймы, согласно переводу тюрколога П.С. Савельева, сказано: «Пока хан занимался в Кафе приготовлением флота, донские казаки, находя море свободным, вышли на 150 чайках, 4-го шавваля (1033 г. хиджры. — В.К.), подходили к Босфору…» Приведём и более ранний польский перевод этого места, сделанный Ю.Сенковским (разумеется, уже в переводе на русский): «Когда императорский флот находился в Кафе, занятый делом татарских ханов, казаки на 150 чайках, спустившись на Чёрное море, ударили в день 4 луны шеваль…»

4. В «Книге путешествия» Эвлии Челеби говорится, что казаки пришли в Еникёй в правление Мурада IV во время праздника Байрама.

5. В греческой приписке к греческой же рукописи хронографа Псевдодорофея XVII в., обнаруженной В.М. Истриным в Иверском монастыре на Афоне, читаем: «В лето 7131 в июле месяце в 9-й день пришли (на Босфор. — В.К.) из белокурого рода так называемые казаки на моноксилах числом около ста…»

Из первого, английского сообщения видно, что казаки появились в проливе 9 июля старого стиля, по которому тогда жила Англия, или 19 июля нового стиля. Второе, французское сообщение, датированное новым стилем, который был принят в католическом мире, смещает событие на один день и относит его к 20 июля по новому стилю, или 10 июля по старому.

«Пасху турок», упомянутую Ф. де Сези, В.М. Пудавов определил как Рамадан-байрам, или Рамазан-байрам (дословно у автора: «ромазан бейром»), т.е. «праздник Рамадана (рамазана)». Действительно, христиане приравнивали к Пасхе, которая завершает Великий пост, окончание поста (уразы), соблюдаемого мусульманами в течение Рамадана — девятого месяца мусульманского лунного календаря. Праздник окончания Рамадана, Ураза-байрам, приходится на первый день следующего месяца — шаввала. Именно этот праздник имел в виду Ф. де Сези, и о нем же вообще говорил Эвлия Челеби. 1 шаввала тогдашнего 1033 г. хиджры соответствует, по нашему пересчету, 9(19) июля 1624 г.

4 шаввала указанного 1033 г. Мустафы Наймы Ю. (О.И.) Сенковский пересчитал на христианское летосчисление как 7 октября 1624 г., однако это было грубой ошибкой. Её затем неоднократно исправляли, но каждый раз называли разные даты. У П.С. Савельева в 1846 г. получилось 4 июля, у В.Д. Смирнова в 1887 г. — 20 июля, у С. Рудницкого в 1897 г. — 21 июля григорианского стиля, т.е. 11 июля старого стиля. Наш собственный пересчет дает дату 12 июля.

Наконец, пятое, греческое сообщение утверждает, что набег казаков случился в 1623 г. (к нему относится июль 7131 г. от «сотворения мира»), но далее говорит:

«В то время патриаршествовал блаженнейший и святейший Кирилл-критянин, а царствовал тогда агарянин султан Мурад, сын султана Ахмеда, брат султана Османа. Последнего убили янычары, и не только своего султана они убили, но и визиря и своего главнокомандующего, и всех пашей и знатных. И была среди них в то время большая резня. И посадили они вместо него (Османа П. — В.К.) на царский престол султана Мустафу, человека не в полном рассудке».

Разбирая текст записи и заметив, что казачий набег на Босфор 1623 г. историкам неизвестен, В.М. Истрин обращает внимание на хронологическую несообразность, связанную с упоминанием патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса и султана Мурада IV. Первый занимал патриарший престол до 17 мая 1623 г. и, естественно, не являлся патриархом в названный записью день набега — 9 июля 1623 г., а второй, став султаном 10 сентября 1623 г., 9 июля был лишь одним из принцев дома Османов, престол же тогда занимал, до указанного 10 сентября, Мустафа I (Османа II убили в результате государственного переворота 20 мая 1622 г.).

«По-видимому, — рассуждает В.М. Истрин, — все говорит против достоверности записи. С другой стороны, запись передает довольно много подробностей (мы приведём их ниже. — В.К.), чтобы она могла считаться сделанной без всякого основания. Она сделана на чистом листе рукописи, рукою XVII века и по аналогии с другими подобными записями должна считаться принадлежащей непременно современнику или жившему немного позже записанного события. На то, что событие, указанное в записи, хорошо было известно её автору, указывает то, что приводится не только год, но и месяц и число. На этом основании я думаю, что запись не может считаться передающей несуществовавший факт, но что где-нибудь кроется только ошибка».

В.М. Истрин сообщает, что известный византинист профессор В.Г. Васильевский в письме к нему предположил, что автор записи ошибся в годе и что надо было указать не 7131, а 7132 (1624) г., и тогда патриарх и султан оказались бы названными правильно: Кирилл в 1624 г. вторично занимал патриарший престол, а на падишахском троне тогда действительно сидел Мурад IV. Но В.М. Истрин отвечал, что, по Й. фон Хаммеру, набег казаков на Босфор в 1624 г. произошел не 9, а 21 июля. В свою очередь, В.Г. Васильевский в ответ предположил, что, может быть, дело заключается в разнице в стиле, которая в XVII веке составляла 11 дней. Однако и при этом получалось 20, а не 21 июля (фактически «недотягивание» до 21 июля было ещё большим, поскольку византинист ошибся в определении упомянутой разницы: она составляла 10 дней).

В конце концов В.М. Истрин готов был бы согласиться с предложенным В.Г. Васильевским 1624 г., но публикатора остановило то обстоятельство, что набег в 1624 г. оказался очень удачным для казаков, а набег в греческой записи, напротив, был решительно неудачным:

«…до шестого часа осталось из них только до 60 человек; половина же их была изрублена, а остальные взяты в плен».

1622 г., по рассуждению В.М. Истрина, тоже не подходил, так как хотя Кирилл и был тогда патриархом, но на султанском престоле находился Мустафа, а не Мурад.

Поколебавшись, публикатор пришел к следующему выводу: запись все-таки повествует о неизвестном набеге 1623 г., но поскольку она сделана позже набега, может быть, через несколько лет, ее автор допустил двойную ошибку — с упоминанием имён патриарха, невольно продлив патриаршество Кирилла на полтора месяца (на самом деле получается месяц и три недели), и султана, сократив правление Мустафы на два месяца.

Нам этот вывод представляется совершенно ошибочным, и одну из причин его появления, помимо неизученности вопроса, мы видим в «зацикленности» В.М. Истрина на хаммеровском 21 июля — дате даже не набега, а депеши Ф. де Сези по новому стилю. В греческой записи речь явно идёт о первом набеге 1624 г. Имена патриарха (второе патриаршество Кирилла) и султана, число и месяц прихода казаков на Босфор и даже время дня (по Т. Роу), район, подвергшийся разгрому (о нем скажем ниже), — все это вполне соответствует нападению 1624 г. Примерное соответствие этому же набегу мы увидим и в упомянутом записью числе казачьих судов и казаков, находившихся на их борту. Напротив, известные нам сведения о действиях казаков в 1623 г. (В.М. Истрину они были неведомы) не имеют корреляции с фактологией греческой записи. Ее автор в самом деле допустил ошибку, но одну — с указанием года набега, 410, очевидно, свидетельствует о большей, чем полагает публикатор, хронологической отдаленности записи от самого события.

Автор несомненно не находился на Босфоре в 1624 г., иначе знал бы реальный конец казачьей экспедиции. Описание же разгрома казаков, сделанное в записи и дезориентировавшее В.М. Истрина, совершенно недостоверно: такого исхода нападения на Босфор в действительности не было не только в 1624 г., но и вообще никогда. Возможно, автор соединил какую-то реальную информацию о набеге с пропагандистскими утверждениями османских властей — ведь и Мустафа Найма, как увидим, неверно изображает окончание экспедиции.

В итоге хронологических изысканий мы получаем три даты первого казачьего набега 1624 г.: 9 (19) июля в известиях английского посольства, в ссылке французского посла на «пасху турок» и в греческой записи, 10 (20) июля у того же Ф. де Сези и 12 (22) июля у Мустафы Наймы. Две первые принадлежат очевидцам, но имеют довольно странное расхождение в один день. Верной датой является 9 (19) июля, и не только по большинству указаний. Английское сообщение составлено на день раньше французского, а кроме того, Т. Роу дал гораздо больше информации, чем Ф. де Сези, и о первом, и о втором казачьих набегах 1624 г. и, видимо, гораздо больше интересовался военно-морскими действиями казаков. Полагаем, что расхождение в датах набега у Т. Роу и французского посла возникло в силу технических причин: Ф. де Сези и его аппарат, очевидно, начали составление депеши 20 июля (откуда и появился вчерашний «день пасхи турок») и закончили 21 числа. У Мустафы Наймы же дата явно сдвинута по времени, если не произошло простой ошибки при ее чтении в турецком тексте, написанном арабской графикой.

Уже указывалось, что состав флотилии, произведшей нападение на Босфор, Т. Роу определяет в 70—80 судов, греческая запись дает около 100 судов, у Ф. де Сези фигурирует 100 судов и у Мустафы Наймы — 150. Последнюю цифру находим также у П. Рикоута. К этим оообщениям можно добавить известие, содержащееся в письме пыркалаба (правителя) молдавского города Сороки Чолганского, которое датируется около 1624 г. и, по-видимому, говорит о рассматриваемом набеге: запорожцы ходили на Стамбул в 80 чайках, и сообщение Иова, который писал, что по разбитии турок в устье Днепра запорожцы вышли в море в 102 чайках и направились к Царьграду.

Эвлия Челеби утверждает, что «в год вступления на престол султана Мурада IV днепровские казаки на трехстах чайках совершили нападение». Здесь явно идёт речь о Босфоре как объекте атаки, поскольку с этим нападением автор связывает строительство новых крепостей в проливе, но, может быть, обобщены известия не только о первом набеге 1624 г., но и о втором, большем по составу казачьей флотилии. Впрочем, в другом месте Эвлия говорит о приходе 300 казачьих чаек в Еникёй, т.е. имеет в виду все же первый набег.

О численности казаков флотилии мы узнаем от Т. Роу, по сведениям которого получается 3,5—4 тыс. человек, и из греческой записи, в которой сказано, что на судах «было до шести тысяч русов», следовательно, не по 50 казаков на судне, как у Т. Роу, а по 60, что вполне могло быть.

В литературе, как и в источниках, царит разнобой в определении числа судов флотилии. 70—80 судов называют И.В. Цинкайзен, М.С. Грушевский, М.А. Алекберли (но 1623 г.) и Ю.П. Тушин. Минимальную цифру в 70 судов предпочитает С. Рудницкий. 100 судов фигурируют у Я.-Ф. Юзефовича, во «Всеобщей истории о мореходстве», у К. Головизнина, Д.И. Эварницкого (но 1623 г.), В.М. Пудавова и Н.П. Загоскина. По П.А. Кулишу, в море вышли 150 судов, но до Стамбула дошли 102, а по Н.И. Костомарову, наоборот, вышли 100 чаек, а к Стамбулу флотилия пришла в числе 150 судов. Последнюю цифру найдем у В. Миньо, Й. фон Хаммера, С. Голэмбёвского, А. де Ламартина, Д.И. Эварницкого (для 1624 г.), А.Л. Бертье-Делагарда, А.П. Григорьева и А.Д. Желтякова, В.А. Голобуцкого.

Численность участников набега также не совпадает в разных работах. Если не считать общих оценок вроде «громадного числа» казаков, напавших на Босфор, у В. Катуальди, то она возрастает от 4 тысяч у К. Осипова до 6 тысяч казаков у А. де Ламартина, который считает по 40 казаков (20 гребцов и 20 воинов) на судно, и до 10,5 тысяч у Н.И. Костомарова, у которого на чайках размещается по 70 человек. Д.И. Эварницкий для «похода 1623 г.» отводит на чайку также 70 казаков, а для «похода 1624 г.» 90 человек, так что получается соответственно 7 тысяч и 13,5 тысяч участников.

Последняя цифра определяется согласно Й. фон Хаммеру, у которого описываются казачьи суда «с десятью веслами на каждом борту, на каждом весле по два гребца (всего, следовательно, 40. — В.К.), и имеющие, кроме последних, по пятьдесят хорошо вооруженных ружьями и саблями воинов», итого получается по 90 человек. Приведенная выше численность экипажа в 70 казаков, собственно, тоже взята у Й. фон Хаммера, но с ошибочным подсчетом числа гребцов.

В свою очередь, тюрколог позаимствовал сведения о составе казачьих экипажей у П. Рикоута, у которого говорится:

«Их суда длинные и легкие, имеют по десять весел на каждом борту и по два человека на каждом весле. Нос и корма построены почти одинаково, таким образом, чтобы они могли привязывать руль то к носу, то к корме, не разворачивая судно, что избавляет их от большой потери времени. На каждом судне по пятьдесят отборных человек, вооруженных огнестрельным оружием и широкими саблями, которыми они прекрасно владеют».

Сообщение П. Рикоута можно понимать двояко: к 40 гребцам прибавлять 50 воинов, как это делает Й. фон Хаммер, или полагать, что из 50 человек 40 находились на веслах. Как уже указывалось, Г. де Боплан определял число весел чайки по 10—15 гребцов с каждого борта, а численность ее экипажа в 50—70 человек.

Историки определяли состав казачьей флотилии в первом набеге казаков на Босфор 1624 г. в тесной зависимости от использованного ими источника или предшествующего сочинения. Однако, даже располагая более широким кругом источников, трудно установить реальный состав флотилии. Видимо, все-таки было не 150 судов и тем более не 300 судов , а скорее всего 70—80 судов, как у Т. Роу. Хотя большие казачьи суда могли вмещать по 90 человек и даже более, наверное, следует поверить информированности англичан, находившихся в Стамбуле. Во всяком случае, казачья флотилия, насчитывавшая 70—80 судов и около 4 тысяч воинов, была весьма значительным и сильным соединением, и её неожиданное появление в проливе потрясло весьма слабую турецкую оборону.

Далее… Глава V. БОСФОР В ОГНЕ. 2. Страшный разгром.

Ссылки

 [187] Расчёты строились на песке: в 1473 г. Узун Хасан потерпел сокрушительное поражение от Мехмеда II, в 1478 г. погиб, и территория Ак- Коюнлу стала частью Османского государства.

[188] Согласно Х.М. Ибрагимбейли, К. Збараский считал, что разгрому Турции могли помочь покоренные ею народы. Однако в отчёте не только ничего не говорится об этом, но, напротив, христиане Османской империи оцениваются крайне негативно.

[189] См. во «Всеобщей истории о мореходстве» текст, основанный на сообщении М. Бодье: «Сии козаки, выступя чрез устье Дуная в Чёрное море, начинали опустошать приморские области султана… Амурат с трудом мог найти в своих гаванях 15 галер для учинения над ними поисков, а ещё больше имел труда их вооружить. Не нашед ни галерных работников, ни морских служителей и никого, кто бы хотел итти в поход, принужден был силою брать таких людей, которые никакого не имели понятия о мореходном деле. Сие толь худо снаряженное ополчение не весьма могло устрашить Козаков, которые всегда продолжали свои разбои с одинаким успехом».

[190] По Йозефу фон Хаммеру, он занимал этот пост в 1623—1627 гг., по Эвлии Челеби — в 1623—1625 гг. Мустафа Найма называет Реджеб-пашу главнокомандующим флотом империи в 1625—1626 гг. Зыгмунт Абрахамович определяет время ухода Реджеб-паши с поста главнокомандующего «около 1628 г.». В том месте у Й. фон Хаммера, где он говорит, что Реджеб-паша в 1623 г. стал великим везиром, допущена опечатка: этот пост занимался им с февраля до мая 1632 г. нового стиля, когда Реджеб-паша был убит по приказу Мурада IV. Утверждение публикаторов сбор ника «Османская империя в первой четверти XVII века» о том, что в 1624 г. капудан-пашой был Халил-паша, является ошибочным.

[191] Мы увидим, что около 30 галер упоминает Т. Роу и ровно 30 галер Ф. де Сези. 30 галер фигурируют и у М. Бодье. «Всеобщая история о мореходстве», а за ней С. Бобров говорят, что к 15 галерам на Чёрном море добавили еще 10, и всего, следовательно, их было 25. У Северына Голэмбёвского султанский флот в Кафе насчитывает 40 галер. Ю.П. Тушин с большим преувеличением утверждает, что «к Кафе отплыл весь турецкий флот»; ранее у этого же автора фигурировал «почти весь» флот.

[192] А.А. Новосельский пишет, что русские наблюдатели приписывали казакам решающую роль. Однако то же отмечается в турецких и западноевропейских источниках. Ф. де Сези, например, извещал Людовика XIII 1 сентября (22 августа), что капудан-паша, сопровождаемый двумя везирами, с войсками и 26 орудиями попытался атаковать брата крымского хана, но был разбит внезапной атакой, что с татарами были казаки, вооруженные аркебузами, и что именно эти казаки «произвели наибольший эффект».

[193] О борьбе в Крыму в 1624—1628 гг. и участии в ней казачества см.: 54; 572.

[194] Та же ошибка и у Ю.П. Тушина, отягощенная ещё и неверной датировкой. Попутно выразим здесь несогласие с мнением Н.И. Павлищева, что поход 1624 г. на Босфор был предпринят казаками «в отплату» за набег Кантемир-мурзы с татарами на Червоную Русь, случившийся в том же году и приведший к разорению «всего пространства от Снятына до Львова». Полагаем, что вряд ли стоит так прямо связывать эти два на падения.

[195] П.А. Кулиш указывает, что в ушколах было по 30—50 человек экипажа, М.С. Грушевский — что ушкол вмещал от 25 до 50 человек.

[196] По Ю.П. Тушину, это, видимо, была часть флота Реджеб-паши, направлявшегося к Кафе. Однако высадка Джанибек-Гирея в Кафе к тому времени, очевидно, уже состоялась, и флот капудан-паши, похоже, пытался выполнить вторую возложенную на него задачу — по борьбе с казаками. Д.И. Эварницкий, ошибочно относя события к 1623 г., совершенно неверно представляет дело так, что казаки, только взяв Кафу у капудан-паши и Джанибек-Гирея, пошли на Стамбул. Босфорский набег состоялся раньше падения Кафы.

[197] Правда, она допускает грубую ошибку, превращая три дня пути от Стамбула до Мисиври в «три мили от столицы». С. Бобров, в свою очередь следующий за «Всеобщей историей о мореходстве», усугубляет ошибку, утверждая, что казаки в этом набеге «достигают даже до Босфорского пролива, приводят турков в трепет в самой столице их империи, до которой оставалось им только три дни пути; между тем… разграбляют и предают огню город Меземврию». Получается, что казаки были на Босфоре в трех днях пути от Стамбула, тогда как пролив вовсе не имеет такой большой длины.

[198] Флотилия вышла из Монастырского городка в марте 1624 г.; в её составе находились и запорожцы, жившие на Дону. В нападении на Эски-Крым участвовала вышедшая из Днепра запорожская флотилия. После разгрома Эски-Крыма запорожцы пошли к Днепру, а донцы к Дону. В конце мая, потеряв по пути от жестокого шторма 12 судов, донцы вернулись в Монастырский городок. По В.М. Пудавову, в набеге на Крым были большей частью «молодые» донские казаки, а на море из них остались «отважнейшие».

[199] Добавим, что в другом месте и также со ссылкой на Й. фон. Хаммера у Н.А. Смирнова говорится о появлении казаков на Босфоре 27 августа.

[200] К сообщению Эвлии Челеби об этом набеге А.П. Григорьев и А.Д. Желтяков делают примечание с указанием на совершенно другой, трабзонский набег и с утверждением, что он будто бы случился «в конце 1622 г. или начале 1623 г.» (в разгар зимы?), а уже потом говорят о на падении на Босфор в июле 1624 г.

[201] По Й. фон Хаммеру, казаки при этом «появились в первый раз на Босфоре, в виду Константинополя». Упомянув, что во время византийского императора Анастасия громадное войско гуннов и болгар проникло до залива Сосфениус (Истинье), что двумя столетиями позже болгары вторично дошли до того же места и рыскали до Золотых ворот, что ещё через столетие русы с Аскольдом и Диром опустошили местность перед воротами Константинополя, а в следующем веке в правление императора Романа местность у залива Сосфениус (Истинье) опустошили болгары и через 20 лет русы во главе с Игорем, историк замечает: «Теперь пришли казаки первый раз по стопам скифов, болгар и русских…» Ему вторит А. де Ламартин, считающий, что казаки в 1624 г. «впервые со времени захвата Босфора турками появились в виду Константинополя». Мы уже видели, что это совсем не так.

[202] Обратим здесь внимание на то, что В.И. Ламанский, приведя отрывки из предыдущих сообщений Т. Роу (от 1 июля 1622 г., 30 мая 1623 г., 12 марта 1624 г.) с датами по старому стилю, далее почему-то датирует интересующее нас сообщение 20 июля, т.е. по новому стилю, не замечая и, естественно, не объясняя получающийся разнобой.

[203] Запятые, окружающие дату, так неудачно расставлены у П.С. Савельева. Она относится не к выходу казаков в море, а к их приходу на Босфор.

[204] Конкретно год не назван, однако из сообщения видно, что Еникёй при этом претерпел наибольший разгром за всё время казачьих набегов и что нападению подверглась также Тарабья. Названные обстоятельства вместе с числом упомянутых автором чаек свидетельствуют о том, что речь идёт о первом босфорском набеге 1624 г.

[205] Консультацией по поводу «пасхи турок» мы обязаны председателю Духовного управления мусульман Ростовской области и Юга России муфтию Д.З. Бикмаеву. Попутно заметим, что нам попалась современная газетная статья, которая уверенно, но тем не менее ошибочно определяет «мусульманскую Пасху» как Курбан-байрам.

[206] С. Рудницкий нашёл у Н.И. Костомарова ещё дату 18 ребиул-еввеля и говорит, что, кажется, она взята из старшего издания Й. фон Хаммера, но эта дата здесь совершенно не к месту. По пересчёту С. Рудницкого, это 9 января 1624 г. нового стиля. По нашему пересчету, 18 рабиаль-аввёля 1033 г. хиджры действительно соответствует 30 декабря 1623 г. старого стиля, или 9 января 1624 г. нового стиля.

[207] Кстати сказать, у Ю.П. Тушина при пересказе записи допущены неточности: осталось около 70 казаков вместо «до 60», и в набеге участвовало 100 казачьих судов вместо «около ста».

[208] В рецензии на работу В.М. Истрина без какой-либо оценки излагается его вывод. Он принят «Историей Дона», где говорится, что в 1623 г. казаки «захватили окрестности» Стамбула, и Н.А. Мининковым.

[209] Добавим, что с одним источником, вероятно, ценным, нам, к сожалению, не удалось познакомиться. И. Борщак сообщает, что в 12-м томе периодического сборника «Historisch verhad alder ghedenck — veerdichste geschiedenissen, die hier en daer in Europa…», являвшегося историческим обзором событий в Европе и издававшегося К. Вассенаэром в Амстердаме в 1621-1632 гг. (всего вышло 20 томов), имеется статья «Казаки атакуют Константинополь, 24 июля 1624 года». Надо полагать, что здесь указана дата не нападения, а сообщения.

[210] В письме сказано о походе запорожцев на Стамбул, взятии ими «Пелагии, Пазарджика — очень большого города», где они пробыли шесть дней. Известный Пазарджик — это город в Болгарии, в значительном отдалении от моря, но есть и одноименное селение на черноморском побережье Турции, впрочем, далеко от Стамбула и Босфора — между Орду и Гиресуном.

[211] У автора 100 myoparonibus. Греческий миопарон — лёгкое каперское судно.

[212] Каждое судно «управлялось (надо бы сказать: приводилось в движение. — В.К.) двадцатью гребцами и пятидесятью воинами».

[213] В первом случае по 50 воинов и 20 гребцов, во втором — по 40 гребцов и 50 воинов.

[214] Н.А. Смирнов утверждает, что, по Й. фон Хаммеру, на каждой «барке» будто бы было «по 20 весел и по 50 казаков, вооруженных ружьями, шашками, кинжалами».