Вторник , 19 Март 2024
Домой / Древнерусские обычаи и верования / Святочный Авсень (Усень) — образ Солнца

Святочный Авсень (Усень) — образ Солнца

Фаминцын Александр Сергеевич. Божества древних славян. IV. Система славянской мифологии.  А. БОЖЕСТВА НЕБЕСНЫЕ. 3. Олицетворения солнца у восточных славян.

Святочный Авсень (Усень) — образ Солнца.

В грамоте царя Алексея Михайловича 1649 г., направленной против святочных игрищ, называемых в грамоте «сборищами бесовскими», читаем: «В навечерие Рождества Христова (в Москве) кликали многие люди Каледу и Усень». [Сахаров. Сказания русского народа. II. VII, 99].  В другом памятнике от того же года «Память верхотурского воеводы Всеволожского» упоминается не Усень, а Таусень. [Доп. к акт. ист. I, 125]. В Муромском уезде, в святочных песнях также припевали: «Коляда Таусень». [Сахаров. Сказания русского народа. II. VII, 74].

Припев этот соответствует общеупотребительному припеву «Коляда Овсень» и, вероятно, произошёл из слития старинного названия «Усень» с союзом «та», означающим и: «Коляда та Усень», а затем, когда утратилось первоначальное значение Усеня, имя это удержалось в искаженной форме Таусень. В дополнении к Судебнику читаем о запрещении сходиться на мирские игрища: «Коледы бы и Овсеня… не кликали». Мы увидим далее, что слово это в форме Усинь было известно на Руси уже в XI столетии и в том же самом виде до сих пор живёт в устах латышей. Усень (Таусень) несомненно то же, что наш современный ABСЕНЬ, встречающийся в святочных песнях под разными названиями: Авсень, Овсень, Говсень, Тоусень, Баусим и т.п.

Именем «Авсень», «Овсень», «Говсень» в Рязанской и Тамбовской губерниях называется праздник кануна нового года. [Оп. в.-русс. обл. слов. см.: «Авсень». – Доп. к обл. слов. См.: «Говсень»]

Авсень ныне есть не что иное, как святочный, точнее новогодний козел или коза, представитель возрождающегося весеннего солнца, подателя плодородия: его водят по селу на святках, подобно тому, как в древние времена водили козла при чествовании Диониса. Козёл в торжестве в честь Диониса носил на себе виноград и смоквы, наши же новогодние «посыпальщики», ныне обыкновенно являющиеся уже без козла, приносят и рассыпают по полу хаты хлебные зёрна. Впрочем, в Малой Руси иногда ещё один из посыпальщиков бывает наряжен козой. Овсень, по словам святочных песен, ходит, гуляет по весёлым теремам, он торжественно въезжает вместе с новым годом:

Ой Овсень! Ой Овсень!
Походи, погуляй
По святым вечерам,
По веселым теремам.
Ой Овсень! Ой Овсень!
Посмотри, погляди,
Ты взойди, посети
К Филимону на двор…

В другой песне:

…Бояре,
Сосну срубили,
Дощечки пилили,
Мосточки мостили,
Сукном устилали,
Гвоздьми убивали.
Ой Овсень! Ой Овсень!
Кому ж, кому ехать
По тому мосточку?
Ехать там Овсеню
Да новому году. [Снегирев. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. II, 111].

В Рязанской губернии хозяин дома, услышав под окном, накануне нового года, голоса колядовщиков, поющих «авсеневые» песни, открывает окно и приглашает их в дом следующими словами: «Милости просим, милости просим, мы ради Овсеню, гостю жданому». [Макаров. Русские предания. I, 51].
Во Владимирской губ. накануне нового года поют:

Ой, Овсень, ой, Овсень!
– Чего козёл хочет?
«Долотичка ищет».
– На что ему додотичко?
«Косу долбити»… [Владим. Губ. Вед. 1860. № 8]

В Рязанской и соседних с нею губерниях девушки и парни, колядуя накануне нового года, поют в честь Авсеня песни, из которых заключительная обращается прямо к виновнику торжества и начинает так:

Ах, бяшка, барашка,
Ты козья бородка,
Весенняя шерстка…[Вест. Евр. 1827. V, 41]

Или: Ах бяшка, ты бяшка, ты козья бородка,
Кудрявая шерстка, пуховая спинка!
Люди, люли!

Ты подай нам, бяшка, на песни кусочек!
Не малый, не больший, с коровий носочек.
Люли, люли!…[Макаров. Русские предания. I, 51.]

В приведенных «авсеневых» песнях уже прямо идёт речь о козле, о барашке и козьей бородке, о весенней шерстке, о козле и козе – представителях весеннего плодородия. Мысль эта окончательно подтверждается следующими отрывками из белорусской и малорусской песен, коими сопровождается шествие со святочной козой, наряженным козою парнем:
Белорусс.:

Где Коза тупою (ступою),
Там жито хупою (купою);
Где коза рогом,
Там жито стогом;
Где коза ходит,
Там жито родит…[Безсонов. Белорусские народные песни I, 83]

Малорусские Авсени:

Де Коза туп, туп,
Там жита семь куп;
Де коза рогом,
Там жито стогом;
Де коза хвостом,
Там жито кустом…[Труды этн.-ст. экс. III, 265]

Песни эти очень сходны с приведенным выше белорусским гимном в честь Ярила: «А гдзеж ион (Ярило) нагою – там жито капою, – А гдзеж ион ни зырне, – там колас зацьвице»; напоминают они и известную новогоднюю песню: «Шов Илья на Василия – в его пужечка (плеть) житяночка, – куда ею махнеть, там жито ростёть». В некоторых колядках является сам Бог и приносит обильные дары: «жито густее, коренистее, стеблистее, колосистее, ядренистее, из колосочка – жита мисочка, а з снопочка – три з верхом бочки», – или обещает: «вродити сто кип жита».[Труды этн.-ст. экс. III, 452; 385.].

Святочный Тур и святочный козёл или коза — Авсень, имеют сходное, почти тождественное значение. Это подтверждается, независимо от однородности смысла обоих святочных обрядов, самих по себе, ещё и теми приёмами, с которыми вожаки этих зверей или изображающих их ряженых парней, вводят их к хозяину дома, высказывая ему добрые пожелания по случаю наступающего нового года: и тура, и козу заставляют кланяться хозяину дома и приветствовать его: «Ой, Type, Type! небоже, – обращаются к бычку, – ой обернися тай поклонися!…» К козе же поют так: «Гогого козынька, – гогого сера, – гогого бела, – ой разходися, – развеселися, – ой поклонися!..» Раскланявшись и расшаркавшись перед «господарем», коза или козёл желает ему:
Щоб сему господину и коровки були,
И неврочливии, и молочливии,
И овес самосий, и ячмень колосий… [Труды этн.-ст. экс. III, 266]

Этрусский бог солнца Усил на колеснице

В основе Авсеня, как и Тура, представителя весеннего плодородия, лежит солнечная природа. По отношению к Авсеню или Усеню это подтверждается его именем, которое представляет близкое, очевидное родство с древне-италийским, собственно сабинским, названием солнцаAusel (этрусс. Usil), с изменением только окончания l-л на -нь.[Preller. Röm. Myth. I, 324.]

В средней полосе России, где овес составляет один из самых распространенных хлебов, новогодние посыпальщики — калядовщики преимущественно рассыпают овес по хатам, – вероятно, в связи с этим обычаем и воспеваемый при этом Авсень в устах народа превратился в Овсеня; форма этого названия представляет разительную аналогию с именем полевого житного духа – белорусского Жыценя или Житеня (жито = овёс). Овсень в таком случае получает как бы значение «овсяного духа» или «демона», как жыцень – дух житный.
В предыдущей характеристике чествуемого в некоторых великорусских губерниях, на святках, божества, эмблемою которого служит святочный козел или коза, я имел в виду современного Авсеня или Овсеня. Но очень может быть, и даже весьма вероятно, что современный Овсень есть только отчасти померкший, сузившийся в новейшем народном представлении образ древнего, более общего, более широкого представления солнечного божества. На это указывают, впрочем, уже и самые авсеневые песни. В одной из них Овсень выезжает на свинье:

На чём ему ехати?
На сивинькой свинке.
Чем погоняти?
Живым поросёнком... [Терещенко. Быт русского народа. VII, 118].

Вариант этой песни замещает Овсеня, приезжающего накануне Васильева дня, самим Василием:

...Василию ездить. Таусинь!
На чем ему ездить? Таусинь!
На сивинькой свинке. Таусинь!
Чем её погонять-то? Таусинь!
Цуцким поросёнком. Таусинь!
А чем ему взнуздать-то? Таусинь!
Жирною кишкою. Таусинь! [Шейн. Русские народные песни I, 369]

Выше я упомянул о включении кабана (свиньи) в культ солнца, находящемся в связи с древней иранской легендой о божественном витязе Верефрагне, открывавшем, в образе кабана, проезд бога солнца Митры.

Сказание о вещем вепре, в случае грозившего междоусобия появлявшемся из морских волн, было связано с Ретрским святилищем, где первенствовал бог солнца Сварожич. Существующее у чехов поверье о появлении накануне Рождества золотого поросёнка на небе, [Hanuš. Bajesl. Kal.11]  Повсеместно распространенный между славянами обычай бить свиней на Рождество, у сербов обрядный поросёнок, приготовляемый к Рождеству, называется «божура» или «божурица», постоянное упоминание, вследствие того, в песнях русских колядовщиков о кишках и колбасах, – всё это указывает на то, что в вышеприведенной авсеневой и других подобных ей песнях, «сивинькая свинка», поросенок, кишка и т.п. имеют не случайное, а совершенно определенное мифологическо-обрядное значение.

Замечу, что святой Василий, также не случайно заместивший Авсеня в вышеприведенной песне, считается народом покровителем свиней. Авсень, едущий на свинке, вместе с тем, получает сходство со скандинавским солнечным богом Фрейром, который ездит на золотом вепре, Gullinbursti. Золотая щетина этого вепря озаряла ночь дневным светом, он мчался с быстротою коня, увлекая за собой колесницу солнечного бога. К культу Фрейра принадлежали жертвоприношения вепрей, заменявшиеся приготовлением печений в образе вепря. [Grimm. Deut. Myth. 176. – Wolf. Beitr. z. Deut. Myth. I, 104; II, 407].

Небезынтересно исследовать, как понимали у нас на Руси в старину упоминаемого вышеприведенными памятниками Усеня, очевидно тождественного с Овсенем, – Усеня, которого, как несомненно свидетельствуют эти памятники, призывали и чествовали на святках, подобно тому, как величают современного Авсеня или Овсеня. Прямых указаний на то, что такое был Усень, мы не имеем, но весьма поучительным материалом для разрешения вопроса о значении Усеня могут служить латышские обряды, народные песни и поговорки, в которых очень часто упоминается имя бога Усиня.

Усинь у латышей празднуется в день святого Георгия — 23 апреля; сам праздник, по смыслу вполне соответствующий дню величания новогоднего Авсеня, так как день св. Георгия образует начало сельскохозяйственного года, – носит название Усинева дня = Uhsina deena. По имени Усиня названы в разных местах, заселённых ныне латышами, торги, горы, корчмы — Uhsina tirgus, Uhsina kalns, Uhsina kroghs… Ныне Усинь признаётся латышами за бога-покровителя пчёл и лошадей.
До начала нынешнего столетия соблюдался сохранившийся из древнего культа этого бога обычай, снаряжать утром в Усинев день жертвенную трапезу, в которой принимали участие исключительно лица, принадлежавшие к соответствующему двору. Необходимую принадлежность этой трапезы составлял петух, зарезанный в конюшне.

Обряд этот совершался так: рано утром в Усинев день мужчины приносили в конюшню петуха, обносили его кругом каждой лошади и затем убивали под яслями, а кровью его обрызгивали косяк двери конюшни. Мясо петуха варили и съедали без участия женщин. В тех дворах, где имелся только один петух, отказывались поневоле от торжественной жертвенной трапезы, но окропление кровью петуха считалось необходимым. Делали острым ножом надрез в гребне петуха и истекающими из него каплями крови частью – окропляли дверной косяк в конюшне, частью – овес, лежавший в яслях. Затем петуха отпускали на волю. Иногда жертвенного петуха резали не в конюшне, а в кухне под очагом, изливая кровь его на пылающий очаг. От пива, приготовлявшегося к Усиневу дню, в некоторых местах, прежде чем приступить к питию его, делалось троекратное возлияние в огонь, после чего брали с очага самый раскаленный камень и выбрасывали его со словами: «Пусть у завистника глаза сгорят».

Ночью в первый раз выгоняли лошадей на пастбище, там зажигали огонь и угощались мясом, пивом и яйцами. Для каждой лошади отмечали особое яйцо. Если яйцо трескалось во время варки, то это служило предзнаменованием, что соответствующему коню в наступающем году грозит несчастье. Затем приготовлялся пирог и съедался вместе с мясом и пивом. К этой трапезе уже допускались и женщины и дети, но мужчины одни приготовляли кушанья. Когда стол был готов, старшина произносил обыкновенную предобеденную молитву, а вслед за тем обращался к Усиню со словами: «Пусть дедушка — wezais tehws — Усинь защитит наших коней и охранит их от всякого несчастия, от волков, болезней...» После еды произносили: «Итак, пусть батюшка Усинь защитит лошадей; теперь ведь ночной сторож — Усинь дома». Этими словами ему как бы посвящались лошади на целый год. Когда в день святого Михаила или св. Мартина прекращался выгон лошадей, опять приносился в жертву петух. Кровью петуха окропляли овес в яслях или чертили крест на дверях конюшни. По слухам, в одном дворе близ Праулена до сих пор ещё приносятся жертвы Усиню. Одна старушка из этого двора, по слухам, ещё недавно выразилась так: «Говорите что хотите, а с тех пор как опять стали приносить жертвы Усиню, скот и лошади гораздо здоровее, чем прежде». 

В некоторых местах, например, в Зесвегенском приходе, существовали ещё особые жертвенные алтари Усиня, таковыми служили обыкновенно древесные пни, куда ежегодно в Усинев день приносили Усиню пищу и питие, состоявшие из мяса, хлеба и пива. Пастор Аунинг, у которого заимствованы сведения наши об Усине [Auning. Was ist Uhszing?], сообщил рецепт, по которому некоторыми приготовлялось угощение для Усиня: оно состояло из желудка, сердца, головы и ног петуха и печени, легких, языка и ног свиньи.
В коллекции приведенных Аунингом латышских песен, в которых упоминается бог Усинь,  он представляется:
1) В виде доброго гения, которому подобает самое почётное место за столом, которого величают богатым, сильным и прекрасным:

а) Усинь сидит у забора,
Ожидая, что его позовут в дом:
«Взойди, Усинь, в дом,
Садись за стол на первое место!« (№ 1)

б) Усинь высоко поднимается
Позади моей конюшни:
«Взойди, Усинь, в дом,
Садись за стол на первое место!» (№ 13)

«Пришёл богатый Усинь», – говорится в песне № 22. Точно так в одном заговоре обращаются к Усиню со словами: «Ах ты богатый Усинь!» Другой заговор начинается так: «Ах ты сильный конский Усинь». [Мат. по этн. Лат.: Загов. №№ 656, 643. Здесь латышский бог называется не Усинь, а Узинь.]. «О, Усинь, прекрасный муж!» – восклицают в песне № 8.
2) Как олицетворение весны: он приносит зелень на луга, он называется кормильцем лошадей и противопоставляется св. Мартину или св. Михаилу, представителям осени:

в) Прийди, Усинь, прийди, Усинь,
Долго мы тебя ожидали:
Кони ждут зеленой травы,
Парни весёлых песен. (№ 15)

г) Прийди, Усинь, прийди Усинь!
Накорми моего конечка,
Чтобы он справился... (№ 16)

д) Усинь идёт, Усинь идёт,
Мартин идёт, ещё лучший:
Усинь приносит луг полный травы,
Мартин – закром полный ржи. (№ 3)

е) Усинь ехал через холм
На каменном коне.
Он принёс деревьям листья,
Земле – зелёный покров. (№ 39)

3) Как податель золотой росы, как согреватель мира, как всадник, скачущий на каменном коне по холмам и горам, или стоящий или сидящий на горе или холме, высоко поднимающийся, пляшущий и скачущий позади конюшни, возвращающийся через год:

ж)… В Усиневу ночь падает золотая роса,
В ней умываются барашки. (№ 26)

з) Наложим дров на воз,
Повезём их Усиню,
Чтобы он разложил большой огонь.
Чтобы он согрел мир (№ 38)[681]

и) Усинь плясал, Усинь скакал
Позади моей конюшни… (№ 14).

(Достойно внимания, что, по замечанию Аунинга, слово «скакать»  — lehkt служит у латышей постоянным термином для выражения восхода солнца.

й) Усинь стоит на горе, а Тенис в долине... (№ 37)

Или: Усинь сидит на холме... (№ 21)

к) Усинь гонит взмыленных коней,
Отыскивая ночных сторожей (табуна).
Ночные сторожа умные люди,
Они не спят на краю дороги (№ 18)

Они не спят на открытом месте, а где-нибудь в тени, куда не проникают лучи солнца. В вариантах этой песни, вместо Усиня стоит солнце, например: Солнце бежит кругом горы, Отыскивая ночных сторожей. Ночные сторожа умные люди, Они не спят на вершине горы. (Из сборн. Спрогиса стр. 285).

л) Усинь вернулся через год
Навестить своих детей… (№ 28)

4) Катящимся, очевидно, в смысле солнечного колеса:

м) Усинь пришёл,
Усинь прикатился,
Он повесил свой плащ
На воротный столб (то есть, осветил ворота). (№ 24).

5) Как отец вечерней и утренней зари или даже солнца и луны, – такой смысл, очевидно, имеют следующие две песни:

н) Усинь имеет двух сыновей
С красными головами (зори);
Одного он посылает в ночное (вечерняя заря),
Другого с плугом в поле ( рано утром = утренняя заря). (№ 41)

о) Усинь имел двух сыновей, ровесников:
Никто не видел, когда они родились,
Видели только, когда они странствовали:
Больший, когда я работал (днём – солнце)
Меньший, когда я спал (ночью – месяц). (№ 42)

В последней песне (№ 42) Усинь, солнечный бог, отождествляется с небесным богом, творцом небесных светил.
В песне № 37 изображена победа солнца над месяцем, в лице Усинева коня (солнца) и Тенисовой белой свиньи (месяца).

Не сюда ли следует отнести песню о «Боге», не названном специальным именем, но также раскладывающем огонь для согревания людей:
Бог зажёг большой огонь
На камне среди моря;
Он греет сеть, греет лодку,
Греет также и гребца. (Сбор. Антроп. II, 29).

п) Усинь на горе, а Тенис в долине,
Хвалились друг перед другом:
Усинь хвалился (своими) гнедыми конями,
А Тенис своими белыми поросятами,
Тенис гнал свою белую свинью (месяц)
Прямо на вершину горы;
Усинь пошёл к нему навстречу
Желая с ним заговорить:
«Куда ты идёшь, чёрный кафтанчик (ночь),
С золотыми кольцами?»
«Иду к тебе, чтобы с тобой поспорить:
(Твой) конь разбил (мою) свинью».

Независимо от удержавшегося до новейшего времени обряда чествования Усиня жертвоприношением петуха – эмблемы восходящего солнца, прогоняющего сон и призывающего всю живую природу к новой деятельности и жизни, и яиц – эмблемы предстоящего развития и плодородия, – обрядов, оставивших глубокие следы в современных народных обычаях латышей, – о приношениях Усиню этих даров упоминается и во многих песнях, напр.:

р) Я зарезал Усиню петуха
С девятью хохлами,
Чтобы росла рожь, рос ячмень,
Чтобы круглы были лошадки. (№ 29)

с) Я зарезал Усиню петуха,
Бросил его под порог,
Чтобы кони так плясали,
Как петушок, умирая. (№ 32)

т) Я сшил Усиню кафтан
С девятью складками на спине,
Чтобы он в будущем году
Выхолил мне добрых коней. (№ 34)

у) Сегодня вечером, сегодня вечером
Поедемте, братцы, в ночное;
Принесём-те Усиню в жертву
Сотню яиц.

Жертвенные приношения Усиню и чествование его вознаграждаются, как видно, обилием хлебов, тучностью пастбищ, а главное – здоровьем и бодростью лошадей, которым специально покровительствует Усинь. Он называется иногда прямо «конским Усинем», главнейшая, обращенная к нему, молитва латыша заключается в словах: «Прийди, Усинь, накорми моего коня», «сохрани наших коней», «выхоли наших коней» и т.п., повторяющихся в разных песнях и обрядных изречениях.
В настоящее время, судя по свидетельствам писателей ближайших к нам столетий, до начала XVII века, Усинь обыкновенно признается богом-покровителем лошадей. Принимая, однако, во внимание, что языческие божества нередко считались покровителями тех животных, которые предпочтительно приносились им в жертву, можно сделать заключение, что Усиню в древнейшие времена приносились в жертву лошади. А этот факт, вместе с уцелевшим ещё обычаем закапать в честь Усиня петуха, в особенности же те разнообразные черты, которыми Усинь охарактеризован в вышеприведенных песнях, как божество световое, побивающее ночь, «катящееся», или скачущее по горам и холмам, согревающее мир, приносящее «золотую росу» и весеннее плодородие, производящее утреннюю и вечернюю зори, приводят нас к заключению, что Усинь в первоначальном, основном, древнейшем своем значении был божеством возрождающегося весеннего солнца.

Усинь сближается с германским Бальдером – Белбогом. Бальдер, по германскому сказанию, едет на коне, который ударом ноги об землю, вызывает из неё воду, в виде источника. [Wolf. Beitr. z. Deut. Myth. I, 134].

В приведенной выше песне Усинь приготовляет пиво в следе лошадки, – в сущности тот же мотив, лишь с замещением ключевой воды любимым напитком латышей, единственный из святых – пивом.

Изложенная характеристика Усиня проливает свет на русское божество, носящее почти тождественное название «Усень» или «Авсень», со всеми дальнейшими его вариантами, и в свою очередь пополняется важной характерной чертой русского Усеня – Авсеня: русское божество призывается и чествуется исключительно на святках, а именно накануне нового года, то есть при встрече возродившегося солнца.

Главный Усинев праздник совпадает с главнейшим сельским весенним праздником – святого Георгия — 6 мая, с которого начинается сельскохозяйственный новый год . Святой Георгий же, как впоследствии увидим, заменил в христианстве божество весеннего солнца. Характерную общую обоим черту составляет то, что оба они, и Усинь, и св. Георгий – всадники.
Световая, солнечная природа Усиня-Усеня или Авсеня проявляется и в самом названии божества: ushasa (санскрит), usha (зендс.), aurora вместо ausosa (латин.), auszra (литов.) = заря; Ausca (жмуд.) – богиня лучей восходящего или заходящего солнца, Usil (этрус.), Ausеl (сабинск.) = солнце. Через замещение в этрусском и сабинском названиях солнца последней буквы l окончанием нь, получается латышский Усинь и русский Авсень. Слово Усинь встречается уже в изборнике Святослава (1073 г.): «‘Ахатис акы iўсинь (вместо «оусинь») іесть» = агат подобен усиню. [Буслаев. Мат. для ист. письм. 10]

Имя Усеня увековечилось и в нескольких географических названиях на далеком востоке Российской империи: Усениново – село в Тобольской губ., Усель (ср. Usil, Ausel) или Усень-Ивановский медно-плавительный завод в Уфимской губ., Усинская степь в Енисейской губ. [Семенов. Геогр.-стат. слов. – Щекатов. Слов. геогр. См. эти назв]

В землях западных и юго-западных славян встречается масса названий, начинающихся на Aus (авс), например, Aus, Auspits,Aussig, Aussee и т.д. Италия в древности носила название Ausonia. Один из древнейших народов Италии назывался ausones. Ввиду, однако, общего всем арийским народам корня ush, приведенные названия, конечно, не могут быть отнесены на счёт одного только славянского Усеня-Авсеня.

Вождение и чествование Тура (быка) на святках, на маслянице и в течение весны, и Авсеня в образе козла и козы на святках, именно накануне нового года, имеет, как видно, один и тот же смысл: как представители возрождающегося солнца и связанного с его возрождением пробуждения природы, бык и козел (коза) являются в дом при наступлении нового года, празднование которого, до введения юлианского календаря, совпадало с началом весны, впоследствии же перенесено было на 1-е января. Входя в дом, вожаки Тура и Авсеня, от имени сих последних, высказывают хозяину дома всякие добрые пожелания.

После всего сказанного ясно, что святочный Авсень (Усень), святочный бычок – Тур, святочный «Тур сатана», святочный и масляиичный польский и червонно-русский «Тур», весенний «Тур молодец удалой», Тур, в связи с которым находится название весеннего праздника «Тура» и «Турицы», и Ярило, бог весеннего солнца у белоруссов и бог похоти и плодородия у великоруссов (ср. Несторов Сим Ерыл, стр. 234), Ярило, виновник праздника «Ярила» и «Ярилины», Ярило, чествуемый перед началом или вообще около времени Петрова поста, то есть в конце весны, – суть лишь разные наименования или эпитеты одного и того же солнечного бога, с торжеством и радостью встречаемого в новый год или при начале весны, высоко восхваляемого и чествуемого в течение весны и, местами, с воплями и рыданиями погребаемого в конце весны, – бога, сходного по характеру своему с древнегреческим Дионисом, родственным ему Приапом, с древне-италийскими Марсом и Либером.

Фаминцын Александр Сергеевич. Божества древних славян. Санкт-Петербург. 1884 годIV. Система славянской мифологии.  А. БОЖЕСТВА НЕБЕСНЫЕ. 3. Олицетворения солнца у восточных славян.

Далее… Лад — бог согласия, любви, весны и веселья.

Лад - бог согласия, любви, весны и веселья.
Солнечный Тур и Турица - покровители весеннего плодородия.

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*