Борис Александрович Рыбаков.
Книга «Язычество древних славян».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИСТОКИ СЛАВЯНСКОЙ МИФОЛОГИИ
Глава седьмая. Рождение богинь и богов.
Велес-Волос
Сложнее обстоит дело с культом Велеса-Волоса. Летописное определение Волоса как «скотьего бога» даёт нам важнейшую сторону культа: Велес был богом богатства, скотоводства, может быть, плодовитости. Выражение идеи богатства при посредстве полисемантичного слова «скот», равнозначного латинскому «pecunia» – «скот», «богатство», ведёт нас в совершенно определенную историческую эпоху бронзового века, когда главным богатством племени были именно скот, стада крупного рогатого скота, «говядо» — govjado — корова.
Однако, помимо указания на скотоводство и богатство, имя Велеса имеет ещё один семантический оттенок – культ мертвых, предков, душ умерших. На это указал ещё А. Н. Веселовский, приведя ряд балтийских параллелей в литовском: welis – ‘покойник‘, welci – ‘души умерших’. (165 Веселовский А. Разыскания в области русского духовного стиха. XV. – ОРЯС, 1889, т. 46, № 6, с. 296 – 297; см. также: Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. I, с. 29.)
Без ссылок на Веселовского и Гальковского эту мысль высказали Иванов и Топоров. (166 Иванов В. В., ТопоровВ. Н. Исследования…, с. 67 – 72, 168, 173, 175. В списке использованной литературы нет ни вышеуказанной работы Веселовского, ни основного тома исследования Гальковского, с. 308.)
Собранный лингвистами материал обилен и интересен, но нередко исследователи в увлечении вводят в круг понятий, связанных с Велесом, материалы, совершенно не относящиеся к делу, как, например, днепровский порог ВоиАмт/прог/ (будто бы «змеиный вал»), Волынь, Вавель и др.
Книга В. В. Иванова и В. Н. Топорова, откуда взяты эти примеры, производит впечатление подробной картотеки, частично систематизированной, но не являющейся целостным исследованием. Отдельные суждения о Перуне-Громовержце, о Яриле, о балтских параллелях, хотя и не всегда новы, представляют определенный интерес, но главный замысел книги, выраженный в заголовке первой части «Реконструкция фрагментов мифа о Боге Грозы и его Противнике», решён, на мой взгляд, недостаточно солидно.
В самом деле, как можно говорить о боге грозы, не упомянув ни Сварога – бога небесного огня, ни Рода, сидящего на воздухе («родиа» – молния)? Ознакомление с указателем убеждает в том, что во всей книге нет ни одного упоминания ни Сварога, ни Рода ни на одном славянском языке! (167 Иванов В, В., Топоров В. Н. Исследования…, с. 335 и след.)
Главной ошибкой двух авторов следует считать не постановку вопроса о борьбе двух начал (Громовержец и Противник), вопроса важного и интересного, а неправомерное отождествление Противника с Велесом и одновременно со Змеем-Горынычем. (168 Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования…, с. 45, 66.)
Противопоставление Велеса Перуну будто бы базируется на тексте летописи, но в летописи мы видим совершенно обратное:
907 год: «… и кляшася оружьем своим и Перуном богом своим и Волосом скотием богом…»
971 год: «Да имем клятву от бога, в него жо веруем и от Перуна и от Волоса скотин бога». (169 Шахматов А. А. Невесть временных лет, с. 32 и 87.)
Единственный допустимый вывод о различии между Перуном и Волосом по этим выпискам из договоров с греками тот, что в составе русских посольств 907 г. и 971 г. были как дружинники, клявшиеся грозным Перуном, так и купцы, дававшие клятву своему богу богатства Волосу. Ни о каком противопоставлении двух богов нет и речи.
Не более удачна и вторая ссылка на летопись:
«Владимир… объединил в государственном пантеоне Киевской Руси бывших противников (Перуна – бога княжеской дружины и Велеса – бога всей Руси, т. е. всей страны)…» (170 Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования…, с. 122.)
Нет, не объединял их Владимир: в 980 году были поставлены идолы Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла и Макоши. (171 Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1897, с. 77.)
Волоса среди них нет; авторы ошиблись. Но самым уязвимым местом конструкции Иванова и Топорова является, конечно, отождествление Волоса со Змеем, ничем не доказанное и противоречащее материалам, собранным самими авторами. Авторы не показали читателю, каким образом они преодолели такое препятствие, как признание Змея-Горыныча, пожирателя людей, добрым и благожелательным божеством достатка и богатства. Указываемое авторами «местообитание противника» (море, озеро, река, источник, пещера) в равной мере не приложимо ни к скотьему богу Велесу, ни к Змею, обычно летающему и огненному. (172 Иванов В. В.. Топоров В. Н. Исследования…, с. 141.)
После тех интересных наблюдений, которые сделаны авторами в отношении Перуна, грозного бога вооруженных скотоводов III – II тысячелетий до н. э., крайне странно выглядит признание «скотьего бога» Велеса непримиримым противником Перуна.
Все построение «мифа» о поединке Перуна с Велесо-Змеем мне представляется надуманным и совершенно неубедительным.
Однако собранная авторами «картотека» может принести пользу. Составленная ими характеристика противника наводит на мысль о каком-то хтоническом божестве, связанном с водой и нижним подземно-подводным миром, которое было не столько противником, сколько антиподом Громовержца.
Приходит на память ящер из космогонической композиции на шаманских сульде. Ящер был олицетворением и хозяином нижнего мира с его подземными и подводными пространствами. Ящер заглатывал солнце-лося на западе и изрыгал его на востоке (см. вводную главу).
В польских записях XV веке мы видели сочетание культов трёх божеств – Лады, Леля и загадочного Iesse или Iassa, в котором можно видеть ящера (в усеченной форме слова jaze – змей). (173 Moszynski К. Kultura ludowa Slowian, § 475, s. 585.)
Сочетание этих трёх божеств не лишено логической связи, все они в силу приписываемых им функций связаны с возрастанием солнечного тепла, с сезоном сева и созревания: Лада и Леля олицетворяли весенне-летнее процветание природы, а Яже( jaze ) – ту же хтоническую силу, без участия которой солнце не могло подняться над горизонтом. Всех троих идолов Лысой горы нужно было умилостивить независимо от их положительных или отрицательных качеств. При таком повороте темы ящер или змея могли оказаться антиподами небесных и солнечных божеств; возможно допустить и мифотворчество о борьбе небесно-солнечного начала с подземно-подводным, но только следует очень тщательно отобрать то, что действительно противоположно и враждебно небесному началу.
Материалы и наблюдения Иванова и Топорова, будучи взяты вне зависимости от их концепции, позволяют построить (разумеется, гипотетически) тысячелетнюю историю образа Волоса. В глубокую охотничью архаику уводит, загадочная на первый взгляд, связь Волоса с медведем.
Волос – волосатый, волохатый; отсюда – волхв – тоже волохатый (может быть, одетый в медвежью шкуру? – Б. Р.). С Волосом связано созвездие Плеяд – Волосынь; сияние Волосынь предвещает удачную охоту на медведя. (174 Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования…, с. 49, 54, 57, 65. К библиографии, собранной авторами, следует добавить работу Н. Янковича, в которой он приводит данные о наименовании Плеяд «Влашичами», т. е. сыновьями Волоса. См.: Iankovic N. Astronomija u predanjima i obicajima Srba. Beograd, 1951, s. 139-141.)
Обратим внимание на то, что сведения о связи Волоса с культом медведя идут с далекого севера славянского мира, из Ярославского Поволжья, расположенного на границе европейской тайги, где охота долгое время сохраняла своё значение.
Крайне важно учесть отмеченное Ивановым и Топоровым значение корня «Vel» в значении «мертвый»; «wael» (древнеанглийск.) – «оставшийся на поле боя, труп». (175 Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования…, с. 72.)
Быть может, именно здесь мы найдем объяснение позднейшей связи Волоса с культом мертвых. Первоначально, в далеком охотничьем прошлом, Велес мог означать «духа убитого зверя», «духа охотничьей добычи», т. е. бога того единственного богатства первобытных охотников, которой была туша побежденного зверя. (176 Воронин Н. Н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье. – Краевед, зап. Гос. Ярославск. заповедника, 1960, вып. 4; Крайнов Д. А. Волосово-Даниловский могильник фатьяновской культуры. – СА, 1964, № 1.)
Связь Велеса с медведем позволяет датировать (стадиально) этот культ более поздней фазой развития охотничьего общества, когда ранний культ небесных рожаниц-лосих частично вытесняется представлениями о мужском божестве, хозяине леса, выступающем обычно в виде медведя. Тогда же, на той же стадии, происходит и замена наименования созвездий: созвездие Лося становится Большой Медведицей. К сожалению, эта стадия трудно поддается абсолютной датировке. По всей вероятности, это неолит или бронзовый век в его северном охотничьем облике.
Поскольку скотоводство развилось из охоты, из отлова и выращивания дикого молодняка, то при переходе к скотоводству хозяин леса и повелитель лесного зверья мог быть переосмыслен в покровителя одомашненного зверья, стал «скотьим богом» в прямом смысле слова. В этом случае неизбежно должно было произойти расслоение образа: с одной стороны, медведь, «лесной царь», которому приносятся просьбы о сохранности всей скотины, а с другой – Велес как покровитель скота. Кажущийся на первый взгляд странным переход от представлений о покровителе удачной охоты к скотьему богу на самом деле не так контрастен: в обоих случаях конечный результат воспринимался как убийство и поедание животных; охотник преследовал и убивал свободного зверя; скотовод резал связанную скотину, но оба они кормили себя и своих соплеменников мясом.
В эпоху вооруженного расселения северных индоевропейцев-скотоводов к архаичному Велесу прибавился Перун, но это не создавало конфликтной ситуации: Велес оберегал и умножал стада, принадлежащие племени, а Перун вдохновлял на захват чужих стад и новых пастбищ. Оба божества были порождением новой и в экономическом и в социальном отношении обстановки.
Переход к земледелию не требовал нового переосмысления образа «скотьего бога», так как скотоводство осталось существенным и незаменимым элементом комплексного земледельческо-скотоводческого праславянского хозяйства. Скот обеспечивал вспашку полей, шерсть, кожу и мех для одежды, молоко, сыр, масло для стола, рог и кость для поделок. Скот по-прежнему, как и при пастушеском хозяйстве, олицетворял богатство племени, и именно ту его часть, которая в отличие от зерна могла почти неограниченно накапливаться, обмениваться, отчуждаться. Не удивительно, что вплоть до средневековья слово «скот» означало не только домашних животных, но и имущество, деньги, богатство. Слово «скотолюбие» означало корыстолюбие; «скотник» – финансовый чиновник, стоящий между посадником и старостой; «скотница» – казна. (177 Срезневский И. И. Материалы…, т. III, стлб. 386-388.)
Воздействие постепенно возраставшего земледелия могло сказаться лишь в одном: архаичная связь Велеса с убитым, мёртвым зверем, возникшая в охотничью пору, теперь осмысливалась шире – как мир мёртвых вообще. Умершие предки предавались земле; в сознании древних пахарей предки содействовали плодородию и урожаю. Угощение «дзядов» на кладбище или за домашним столом носит аграрно-магический характер. Вполне допустимо, что именно по этой причине, в связи с культом предков, Велес и в земледельческом обществе сохранил связь с миром мёртвых.
Обратим внимание на то, что крестьяне-земледельцы XIX века жертвовали Волосу не первый сноп нового урожая, обычно украшенный лентами и хранимый в избе до будущего года, а последнюю горсть колосьев, оставшуюся на сжатой ниве. Хлеб был убран, поле омертвело, земледелец сложил свою «добычу» в крестцы и лишь тогда вспомнил о Волосе, оставляя ему колосья «на бородку», завязав их узлом. Наряду с этим обычаем у некоторых славянских народов существовало почтительное отношение к последнему снопу, увозимому с поля. Последний сноп называли «дедом», «стариком», «бабой»; его зёрна считали плодовитыми и примешивали их к посевным. (178 Календарные обычаи и обряды… Летне-осенние праздники, с. 183, 189, 204, 228.)
Обозначение последней горсти колосьев «Волосу на бородку» известно только русским; у западных и южных славян его нет. У югославов сохранилось выражение «божья борода», но имя бога уже забыто.
Сочетание мертвого, сжатого поля с велесовой бородой и последним снопом в какой-то мере объясняет нам связь Велеса с миром предков, покоящихся в земле и помогающих её плодородию.
Однако дополнительные земледельческие функции божества не заслонили его основной сущности: вплоть до христианизации Руси Волос-Велес сохранил своё значение «скотьего бога» в прямом смысле слова. Только лишь в силу этого и могло произойти замещение Велеса по созвучию имен святым Власием, ставшим на русской почве покровителем скота вплоть до XIX в.
Итак, намечается следующая эволюция образа Волоса: первоначально, в охотничьем неолитическом обществе, когда культ медведя уже частично оттеснил лосих-рожаниц, Волос мог быть хозяином леса, божеством охотничьей добычи, выступавшим в медвежьем обличье.
Возможно, что само имя его было лишь нарицательным иносказанием, вызванным табу на подлинное имя: Волос – волохатый, косматый, как позднейший медведь – мед ведающий, как лось – сохатый, рогатый.
В представлениях первобытных охотников, очевидно, существовали две основных идеи: одна из них касалась природы вообще, изобилия объектов охоты и олицетворялась в небесных женских божествах, будто бы рождающих весь звериный приплод, а другая относилась к технике охотничьего дела, к получению убитого, мёртвого зверя. Волос был воплощением этой второй идеи, и трудно сказать, на каком этапе развития охотничьей магии возник этот образ косматого покровителя удачной охоты – ведь и мамонт был косматым и волохатым, и палеолитический носорог был шерстистым… Дошедшие до нас сведения о связи Волоса с культом медведя относятся к значительно более поздней поре жизни охотничьих племен, но они не исключают возможности поиска на больших глубинах.
Если верно сделанное Ивановым и Топоровым сближение слова «волхв» с тем же понятием «волохатости», «косматости», то в поисках истоков мы можем оказаться на той хронологической глубине, когда охотник маскировался в звериную шкуру, когда колдун-жрец, имитируя процесс охоты, выступал в звериной шкуре и был волохатым.
Позднейшие охотники на медведей не маскировались в медвежьи шкуры, но как ритуальная одежда медвежья шкура дожила до XIX века.
Масленица — медвежья комоедица 24 марта у русских и белорусов.
С развитием скотоводства функции звериного бога осложнились охраной домашних животных. Волос стал божеством всяких благ, как охотничьих, так и скотоводческих, божеством всего племенного богатства. Такую же метаморфозу испытало и охотничье оружие: рогатина стала главным магическим предметом в обрядах, сопровождавших первый выгон скота на пастбище.
Земледелие, неразрывно связанное со скотоводством, оставило Велеса «скотьим богом», во всей широте понятия «скот», и в какой-то мере воскресило архаичную связь этого божества с идеей смерти, которая теперь понималась сквозь призму аграрной магии: умершие, срезанные серпами колосья были добычей земледельца; почвенный слой земли, рождающий колосья, был вместе с тем и вместилищем праха предков. Велес, который во времена тотемизма и веры в реинкарнацию — физический процесс переселения души в другое тело после смерти, связывал первобытного охотника с миром зверей, теперь прикоснулся к культу предков и аграрному круговороту жизни и смерти, стал в какой-то мере эпическим хтоническим божеством, связанным с плодородием почвы, т. е. стал «скотьим богом» в комплексном понимании этих слов.
Намеченная здесь эволюция Велеса подтверждается географическими наблюдениями: культ Велеса прослеживается значительно четче на северных окраинах славянского мира, где роль охоты сохранялась дольше, чем на юге; связь Велеса с миром мёртвых тоже проступает более определенно в северной части индоевропейского мира, в том числе и балто-славянского.
Среди языческих идолов славянского средневековья наиболее часто встречается изображение бородатого мужчины с огромным турьим рогом, «рогом изобилия» в руке. Никаких атрибутов Перуна у этих идолов нет, а рог как символ благополучия и обилия является устойчивой деталью почти всех скульптур. Единственное божество, с которым можно связывать эти изображения, – это бородатый «скотий бог» Велес, покровитель комплексного, земледельческо-скотоводческого хозяйства древних славян.
Несколько иную картину даёт нам композиция из пяти божеств на Збручском идоле. Четыре божества находятся, как известно, в верхней небесной сфере. Это – два женских божества, Перун и неизвестное мужское божество на задней грани идола.
Плоскость земли с хороводом людей поддерживает ещё одно мужское божество, изображенное коленопреклоненным. С этим полухтоническим божеством нижнего мира естественнее всего отождествить Велеса. Существенное отличие композиции на Збручском идоле состоит в том, что символ изобилия – рог здесь принадлежит не мужскому божеству, а женскому, возглавляющему всю композицию.
Положительная роль нижнего мужского божества выражена тем, что на нём, на его плечах, зиждется весь средний мир, мир обыкновенных людей.
Непримиримого противоречия между отдельными бородатыми идолами с рогом в руках и одним из элементов сложной теологической композиции, пожалуй, нет: в первом случае славянин изготавливал изображение бога, обеспечивающего всю полноту земных жизненных благ. Таким богом был Велес-Волос. Во втором случае умудренный знанием скульптор решил дать всю систему представлений о богах, и на первое место он поставил мужское начало, представляет общая фаллическая форма скульптуры, а на второе – женское (богиня на лицевой грани). Вооруженный Перун оттеснён на третий план. В одной плоскости с главной женской фигурой находится бог, держащий на себе землю с людьми. Эта лицевая центральная грань представляла собой продуманное единство богини-матери и полу-хтонического эпического бога-мужчины, благорасположенного к человечеству, каким вполне мог быть Велес. Независимо от атрибуции средневековых идолов и от предположений об охотничьих истоках сам образ Волоса-Велеса безусловно восходит к праславянской и даже к протославянской эпохе.
После принятия христианства двойником древнего Волоса-Велеса стал святой Власий Севастийский, что, конечно, произошло по созвучию Болгарские сурвакары (мне посчастливилось видеть обряд в селе Дивле Радомирской в 1946 г.) в шкурах, живописных звериных масках, со скотьими колокольчиками у пояса и с ярко-красными жезлами в руках весьма ощутимо воскрешают облик древних жрецов Велеса.
В святочной славянской обрядности имя Велеса уже не упоминается, но под Новый год и на Масленицу в песнях упоминался Тур; по селам водили быка, в маскарадах участвовали рогатые маски, именуемые «туром». (185 Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 237-240.)
Не лишено вероятия, что у древнего Велеса могли быть две звериных ипостаси: более архаичная, охотничья – медведь, сохранившаяся на Севере, и более поздняя, связанная с скотоводством, – тур, встречаемая в южных славянских областях от Украины до Далмации.
Введение христианства должно было наложить строгий запрет на имя популярного славянского бога и могло содействовать появлению в святочных песнях такого новообразования, как тур, турицы.
У русских и у балтов (латышей) в качестве новогоднего персонажа известен Овсень. (186 Чичеров В. М. Зимний период…, с. 69-70.) Латыши празднуют Усинь главным образом на Юрьев день, весною. Происхождение термина спорно; может быть, о-весень (как о-лешье, о-пушка) – преддверие весны. (187 Даль В. И. Толковый словарь…, т. I, с. 9.) Несмотря на календарную близость «велесовых дней» и овсеня, едва ли следует сближать их.
Случайно сохранившееся свидетельство о построении на месте идола Велеса церкви Богоявления позволило привлечь интереснейший этнографический материал, проливающий свет на культ Велеса. Помимо Юрьева дня – 6 января, теперь выяснился ещё один день чествования «скотьего бога» — Велесов день завершал собою обширный цикл празднеств зимнего солнцестояния.
Связь Велеса с зимними святками объясняет нам не только обрядовое печенье в виде домашних животных, но и ряженье, одевание звериных масок в святочные дни, пляски в вывороченных тулупах.
Старые авторы оставили нам красочные описания святочных маскарадов, когда люди «на тых же своих законопротивных соборищах и некоего Тура-сатану… воспоминают и иныи лица своя и всю красоту человеческую (по образу и по подобию божию сотворенную) некими харями или страшилами, на диявольский образ пристроенный, закрывают…».
В другом поучении в более общей форме говорится: «…мы саме ся от человек в звери ся прелагаем». (188 Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 187, 299.)
Устойчивая традиция святочного переряживания в различных зверей и животных и святочного выпекания «караваев» и «коровок» становится значительно более понятной после того, как её удалось связать с Богоявленским освящением скота и с постройкой богоявленской церкви на месте идола Велеса.
Древний «скотий бог» занимал видное место в народной календарной обрядности.
Ряженье в звериные маски и в вывороченные тулупы производилось дважды в год – на зимние Святки и на Масленицу; оба срока связаны с солнечными фазами – зимним солнцестоянием и весенним равноденствием. Масленица ежегодно сдвигается со своего исконного места церковным календарем. Дохристианская Масленица по времени совпадала с архаичными комоедицами – праздником пробуждения медведя, когда, как уже говорилось, белорусы плясали ритуальный танец в шубах мехом наружу. Несомненная сопряженность Велеса с медведем, установленная рядом исследователей, позволяет связать с этим «скотьим богом» и ряженье в разнообразных зверей на Масленицу. Получается так, что сам обычай ритуального переряживания и на Святки и на Масленицу оказывается прочно связанным с Велесом в его первичной ипостаси звериного бога, осложненной более поздними элементами «скотьего бога».
Если Велес-Волос был объектом и центром святочно-масленичной карнавальной обрядности с её широким песенным репертуаром, то нам становится понятным упоминание Велеса в «Слове о полку Игореве». Выбирая ту или иную форму зачина своей поэмы, великий автор как бы примеривался к Бояну, пробуя то один стиль, то другой, пытаясь представить читателю, как бы мог начать поэму его предшественник Боян:
Чи ли въспети было
вещей Бояне, Велесовь внуче...
Княжеский поэт, воспевавший Мстислава Тмутараканского и Ярослава Мудрого, назван здесь внуком Велеса.
По записям этнографов середины XIX в. известно, что под Новый год, когда как бы прощались со всем старым, в деревнях исполняли целые циклы старинных былин. А Новый год, судя по болгарским сурвакарам, был именно праздником Велеса. Зимние святки являлись кульминацией праздничного песенно-танцевального творчества всех жанров, и поэтому не удивительно, что то божество, вокруг которого и ради которого всё пелось, оказалось в представлении древних славян покровителем песен, сказаний, поэзии вообще. Исполнители такого рода ритуальной поэзии, как былины и сказания, вполне могли именоваться «велесовыми внуками».
Размытость культа Велеса в этнографических материалах XIX в. не позволяет полностью восстановить весь календарный цикл молений этому божеству. Предположительно он может быть представлен так.
1. Первая неделя января. Ряженье в звериные шкуры, маски тура, обряды заклинания скота.
2. Масленица. Комоедицы (24 марта). Медвежьи пляски, маски тура.
3. Юрьев день (23 апреля). Первый выгон скота. Языческое божество заслонено св. Георгием — волчьим пастырем и защитником стад.
4. Турицы на Троицын день (у западных славян). Связь с Велесом не ясна.
5. Жатва. Оставление в поле последних колосьев «Волосу на бородку». Хранение не обмолоченного последнего снопа для обрядового кормления скота в «Велесовы дни» (2 или 6 января). Изготовление соломенной бороды, помещаемой под образами.
Далее... Хорс. Симаргл