Страшный разгром Босфора

Владимир Николаевич Королёв.
«Босфорская война».

Глава V. БОСФОР В ОГНЕ.
2. Страшный разгром Босфора.

Войдя в Босфор перед восходом солнца, «приблизительно на рассвете» и «разделившись по группам», казаки, согласно английским «Известиям из Константинополя», «разграбили и сожгли почти все селения и увеселительные дома по обе стороны реки (так назван пролив. — В.К.), до Замков (Румелихисары и Анадолухисары. — В.К.), в пределах 4 миль от этого города (Стамбула. — В.К.). Главные места суть Бююкдере и Еникёй на греческом и Стения на азиатском берегу (ошибка: Истинье тоже расположено на европейском берегу. — В.К.), где, захватив большую и богатую добычу, они остановились не ранее 9 часов утра…»

Ф. де Сези в депеше королю Людовику XIII от 21 (11) июля 1624 г. сообщал, что казаки пришли, «чтобы разгромить одно большое местечко, называемое Неокорис (Еникёй. — В.К.), которое соприкасается с Башнями Черного моря (Румелихисары и Анадолухисары. — В.К.) на виду у Сераля великого сеньора и ближе отсюда (из столицы. — В.К.), чем многие увеселительные дома, где он иногда проводит время». Далее посол писал, что казаки оставили «после более чем десятичасового пребывания на земле множество сожженных и опустошенных красивых домов на берегу канала». В другом донесении посла королю от 4 августа (25 июля) снова сказано, что «казаки разгромили Неокорис и другие места на виду у Сераля».

Иов замечал, что запорожцы пошли на предместья Стамбула и, миновав замки, башни и сторожевые вышки, вторглись в Новую деревню (Еникёй) и взяли её с большой добычей. В послании киевских городских властей также говорится, что казакам удалось занять «какое-то село близ самого Царьграда, захватив богатую добычу». В письме Чолганского подчеркивается, что добыча, взятая во время похода на Стамбул, «Пелагию, Пазарджик», была столь велика, что не только 80, но и 800 челнов не смогли бы ее всю увезти.

Сведения о набеге имеются в трактате приближенного Мурада IV Кучибея, написанном в начале 1630-х гг.

«С Чёрного моря, — читаем там, — появились… мятежные казаки, которые ежегодно грабили и разоряли прибрежные села и местечки, а жителей делали узниками оков и мучений. Так как не было никого, кто бы противустал им, то они пришли в места близ Румили-Хысара (Румелихисары. — В.К.); сожгли две деревни и множество садов; разграбили и расхитили пожитки правоверных».

Мустафа Найма упоминает разгром лишь одного селения. Казаки, по словам хрониста,

«напали на Еникьой, где сожгли несколько лавок и нанесли большой вред» (в другом переводе: «ударили… на одно из селений, над цареградской тесниной лежащих, Еникёй называемое, которое ограбили и частично сожгли»). «Нападение их на Босфор, — сказано далее, — учинено было с таким ожесточением, которому подобного не слыхано было в истории».

У Эвлии Челеби находим упоминания о разгроме четырёх селений. Автор утверждает, что жители Тарабьи пытались оказать казакам сопротивление, но понесли за это жестокое наказание:

«Во время султана Мурада I (описка или опечатка, следует: Мурада IV. — В.К.), когда русы захватили Еникёй, жители Тарабьи дали сражение казакам и отказались дать им даже зернышко горчицы. Неверные, взбешенные таким поведением, подожгли место и сожгли его дотла. Оно восстанавливалось вплоть до наших дней».

О сопротивлении в Еникёе не сказано ни слова, но отмечено, что там казаки захватили 1 тысяча пленников и пять нагруженных товаром судов. Далее, касаясь причин сооружения новых босфорских крепостей и явно имея в виду рассматриваемый набег, Эвлия Челеби снова говорит о том, что в правление Мурада IV неверные пробирались со своим флотом вверх до Тарабьи и Еникёя, и упоминает ещё грабежи и пожары Бююкдере и Сарыера. В греческой записи очерчен обширный район нападения казаков:

«Они ограбили весь Босфорский пролив от Гиерона (местности, где вскоре будут сооружены крепости Анадолукавагы и Румеликавагы. — В.К.) до Неохора и Соофения (Еникёя и Истинье. — В.К.) и все окрестности пролива и произвели там большой захват пленных». «Пришли они на рассвете» и действовали «до шестого часа», к которому якобы были разгромлены.

У М. Бодье читаем, что казаки «спустились к Замкам Константинополя, которые… Чёрное море омывает своими волнами; после обычного грабежа и опустошения большого селения рядом с Константинополем они его сожгли, причём пламя было видно из павильонов Сераля». По словам этого современника, в 1624 г. казаки

«плавали по Чёрному морю так смело, что доходили до самых ворот Константинополя, грабили и сжигали красивые дома, которые турки наслаждения ради построили вдоль побережья вблизи Замков и которые часто принимали среди развлечений и удовольствий султанов — правителей государства».

Далее М. Бодье замечал, что «казаки посмели появиться в двух лье от Константинополя, у двух крепостей, или замков, находящихся на обоих берегах Босфора, которые и были единственными преградами от их набегов и не дали им пройти дальше».

По-видимому, казачий набег 1624 г. имел в виду хронист Павел Пясецкий, когда писал, что запорожцы, «наконец добравшись даже до константинопольского предместья, нагруженные добычей в виду Константинополя, отошли на своих чайках без ущерба». Возможно, о рассматриваемом набеге говорил и Жан ле Лабурёр де Блеранваль. Упомянув о разгроме казаками Трабзона и Синопа, он замечал, что его «ещё больше восхищает их (казаков. — В.К.) смелость, когда они разграбили предместья Константинополя на глазах у города, великого сеньора и двора».

Приведем также сообщения о первом нападении на Босфор 1624 г., исходящие от современников казачьей морской активности, но второй половины XVII века. Казаки, отмечал П. Рикоут (почему-то в разделе о 1626 г.), «действуют с такой скоростью, что их набеги совершаются прежде, чем о них доходят вести. Таким образом они дошли вплоть до Канала Черного моря, сжигая и грабя села и деревенские дома, встречавшиеся на их пути, Бююкдере, Еникёй, Стения были обращены в пепел: два первых на греческом берегу, а последняя на азиатском». Очевидно, автор пользовался материалами посольства Т. Роу, поскольку повторил его ошибку с Истинье, но, как увидим позже, привёл и оригинальные сведения о набеге 1624 г., касающиеся закрытия Золотого Рога.

Ф. де ла Круа пишет, что днепровские казаки соединили все свои суда и сообща высадили многие десанты на берега Турции.

«Большое число городков и селений стало добычей этих пиратов, обративших их в пепел. Они имели дерзость приблизиться на четверть лье к Константинополю и предали огню на глазах жителей этого великого города множество их увеселительных домов».

Наконец, у И.-И. Мёллера говорится, что запорожцы прибыли по Чёрному морю к предместью Константинополя, высадились на берег в Еникёе, опустошили его и подожгли.

В целом источники создают впечатление ошеломляющего разгрома казаками обоих берегов почти всего Босфорского пролива от его черноморского устья до замков Румелихисары и Анадолухисары, расположенных перед Стамбулом. Упомянутые Т. Роу четыре английские морские мили, которые отделяли столицу от разграбленной и сожженной местности, составляют 7,4 км, и это расстояние вполне соотносится с расположением Румелихисары приблизительно в 7,5 км по прямой от Топхане. Два лье М. Бодье — это 8,9 км, если имелись в виду сухопутные лье, что скорее всего и было, поскольку два морских лье составили бы 11,1 км. Видимо, от двух лье М. Бодье происходят две мили Пьера Шевалье: казаки, по его словам, «несколько раз даже осмеливались подойти на две мили под Константинополь и взять там пленников и добычу».

Но вполне вероятно, что во время набега казачьи суда заходили и гораздо дальше в пролив или, иными словами, ближе к собственно Стамбулу. Иов указывал, что казаки прошли замки, что предполагает продвижение мимо Румелихисары и Анадолухисары, ибо других замков на Босфоре тогда не было. Д. Сагредо (правда, с ошибочным указанием 1626 г.), а за ним и И.Х. фон Энгель утверждали, что казаки высадились в миле от Стамбула и приблизились к нему до четверти мили. Здесь, очевидно, подразумевалось лье, которое переводят и как милю. Поскольку морское лье равно 5,556 км, а сухопутное 4,444 км, высадка должна была произойти ближе к столице, чем расположен Румелихисары, где-то приблизительно в районе Арнавуткёя — Куручешме. Но при этом, конечно, не может быть речи о первой казачьей высадке в проливе: если казаки громили Босфор начиная от Гиерона, то первый раз они должны были высадиться вскоре после захода в пролив.

О дерзком приближении казаков к столице на четверть лье говорит и Ф. де ла Круа. Последнее расстояние составляет всего 1,4 или даже 1,1 км в зависимости от того, какое лье имелось в виду, и это практически уже был район Топхане. Кроме того, перекрытие турками входа в стамбульскую гавань, о чём будет рассказано ниже, могло быть вызвано появлением казачьих судов не только у замков, но и непосредственно перед входом в Золотой Рог.

Разгром босфорских селений был сокрушительным, но по-казачьи стремительным и недолговременным: согласно И.В. Цинкайзену, казаки ограбили «все побережье вверх от Константинополя за несколько часов». В литературе называется и конкретное количество этих часов. «Всеобщая история о мореходстве» утверждает, что казаки «целые шесть часов употребили на разграбление того края, украшенного великолепными и пышными зданиями, куда сам султан иногда приезжал для увеселительной прогулки». У Я.-Ф. Юзефовича встречаем указание на то, что турки в Стамбуле в течение шести часов не осмеливались подать помощь жителям Еникёя, а М.С. Грушевский пишет, что запорожцы в продолжение тех же шести часов уничтожили «целый ряд роскошных вилл и богатых усадеб» и забрали «массу добычи».

Но обратимся к источникам, которые дают возможность представить, какое конкретно время потратили казаки на разгром Босфора. По Т. Роу получается, что флотилия вошла в пролив около 5 часов утра современного счета времени («приблизительно на рассвете»), а погром был прекращен «не ранее 9 часов утра». Следовательно, казаки действовали на берегу чуть более четырех часов, что, учитывая район разгрома, представляется, пожалуй, слишком коротким сроком даже для стремительных запорожцев и донцов. Может быть, «9 часов» Т. Роу следует пересчитать с лондонского (гринвичского) времени на местное, т.е. прибавить три часа, и тогда получится 12 часов дня? Если это так, то разгром продолжался более семи часов. Последний срок ближе к данным Ф. де Сези, согласно которым казаки находились на суше свыше 10 часов, т.е. приблизительно начиная с нынешних 5 часов утра до 3—4 часов дня современного счёта времени. И этого срока было вполне достаточно для рассматриваемого разгрома.

Греческая запись утверждает, что все действия казаков от начала до мнимого поражения заняли время от рассвета до шестого часа. Здесь используется так называемый «древний» счёт, и согласно ему, если бы имелся в виду 6-й час дня, то на казачьи действия приходилось бы примерно 2,5 часа, что невозможно. Остаётся полагать, что запись говорит о 6-м часе ночи, и тогда получается, что на казачий разгром Босфора, турецкий отпор и якобы поражение казаков автор отводит свыше 18 часов, иными словами, от восхода солнца до ночи.

В ходе набега, сопровождавшегося, по Мустафе Найме, невиданным ожесточением, особенно пострадал более населенный и более богатый европейский берег пролива. Согласно итальянским источникам, приводимым Й. фон Хаммером, опустошению подвергся «правый берег Босфора» — полагаем, что преимущественно. Казакам, как говорят многие указания, досталась богатейшая добыча, в том числе значительное число пленников. Первоочередному разгрому, надо думать, подверглись великолепные дворцы и виллы, т.е., вполне возможно, загородные дома стамбульцев в Сарыере, усадьбы Бююкдере и Истинье, прибрежные дворцы и кёшки у Румелихисары, султанский дворец в Бейкозе, дворцы в Канлыдже и у Анадолухисары. В литературе встречаются утверждения о разрушении казаками военных укреплений на Босфоре, но источники об этом не сообщают.

Мы видели, что у современников среди погромленных мест особо выделяется Еникёй, и, очевидно, это селение подверглось особенно ожесточенному и сокрушительному разгрому, сопровождавшемуся сожжением. Там было что грабить, поскольку, как мы уже говорили, в Еникёе находилось много отличных домов, которые принадлежали богатым судовладельцам и капитанам, и это был крупный центр производства припасов для османского флота. Не исключено, что казаки могли выбрать Еникёй и как своеобразную базу, опорный пункт для развертывания своих действий.

Ю. (О.И.) Сенковский, опровергая слова одного из польских авторов о том, что султан глядел из садов (окон) Сераля на подожженные казаками и дымившиеся села, утверждал, что казаки разгромили будто бы только один Еникёй и что даже его «из Стамбула из садов Сераля не видно». Отметим здесь известную подмену понятий, поскольку обсуждать надо вопрос о том, мог ли быть виден из Сераля дым от горевших селений, а не сами эти селения. Как явствует из приведенных материалов, Ф. де Сези дважды говорит, что Еникёй располагался «на виду у Сераля» (второй раз:, «Неокорис и другие места»); у М. Бодье пламя горевшего большого селения рядом со Стамбулом было видно из павильонов Сераля; по Ф. де ла Круа, казаки сожгли увеселительные дома на глазах жителей Стамбула. Ранее цитировались заявление Скиндер-паши о том, что ещё в 1610-х гг. из окон султана были видны дымы зажженных казаками пожаров, и замечание Ж. де Блеранваля о разграблении казаками столичных предместий на глазах у Стамбула и двора.

Конечно, некоторые из этих фраз надо понимать не в прямом, а в переносном смысле, но и в самом деле клубы дыма от горевших пригородных селений наверняка видели в столице: от Топхане по прямой до Еникёя лишь около 12 км, до Истинье около 11, до Румелихисары, как сказано, примерно 7,5, не говоря уже о том, что ветер мог смещать дым к Стамбулу.

Ошибка Т. Роу и П. Рикоута с азиатским расположением Истинье невольно заставляет предположить, что имелся в виду какой-то другой пункт, действительно размещенный на азиатском берегу Босфора, тогда как Истинье попало в текст в результате оговорки. Если это так, то, вероятнее всего, английский посол мог иметь в виду Бейкоз. Во всяком случае, Й. фон Хаммер в одном месте ссылается на турецкую рукопись «Рауфатул-эбрар», где сказано, что казаки вместе с Истинье опустошили и Бейкоз на азиатском берегу.

В общем же разгрому подверглись Сарыер, Бююкдере, Тарабья, Еникёй и Истинье на европейском побережье Босфора, видимо, Бейкоз на азиатском берегу и, может быть, поселок при Румели-фенери и селение при Румелихисары на европейской стороне пролива и поселок при Анадолуфенери, Канлыджа и пригород Анадолухисары на азиатской стороне или большинство из этих селений. Только в таком случае список разгромленных пунктов будет соответствовать «почти всем селениям», которые были разграблены и сожжены, согласно английским «Известиям из Константинополя». Мы не исключаем, что приведенный список следует пополнить и некоторыми селениями, располагавшимися ниже замков.

Названные известия сообщали, что «в то время весь город (Стамбул. — В.К.) и предместья были охвачены тревогой… никогда не видели большего страха и смятения». Позже в письме одному из князей Збараских от 10 сентября Т. Роу снова вспоминал о казачьем «дерзком покушении внутри канала, которое привело всех в смятение». По словам М. Бодье, «одно имя казаков вызывало страх и ужас в Константинополе», а османские «министры были в таком испуге, что трусливо плакали как женщины вместо того, чтобы помогать своей стране как подобает мужчинам».

Паника в городе усилилась, когда пополз слух, что местные христиане хотят восстать против мусульманского господства и присоединиться к казакам. По сообщению Ф. де Сези королю, вследствие казачьего разгрома босфорских селений

«турки были так раздражены, что предлагалось и обсуждалось, не убить ли всех христиан-франков (западноевропейцев. — В.К.), но Бог отвел это жестокое намерение, и было решено только, что их разоружат и посетят все дома, чего и ожидали с часу на час с благодарственным молебствием, если дешево отделаются, так что в течение двух дней бедные христиане не осмеливались выходить из своих домов».

Каймакам, по словам французского посла, хотел при сем бросить в Башни Чёрного моря посла Польши (речь идет о находившемся тогда в Стамбуле польском дипломатическом агенте), но он, Ф. де Сези, ходатайствовал за него, хотя это и было рискованно. Стамбульское население, «охваченное ужасом и пришедшее в ярость», говорит Ф. де ла Круа, «хотело истребить всех христиан города и особенно поляков и их посла», и жителей едва успокоили. Английское посольство в известиях от 10 июля 1624 г. констатировало, что турецко-польский договор 1623 года о мире полностью разрушен. Из сочинения М. Бодье узнаем, что дома некоторых европейцев в османской столице все-таки пострадали.

«У турок, — сообщал этот современник, — не было другого лекарства, кроме отчаяния, порождаемого в таких случаях малодушием, и они пометили крестами двери франков (как они зовут христиан Запада), а ночью, разбивая их окна камнями, кричали и угрожали, что будут их грабить и убивать, если они не воспрепятствуют набегам и опустошениям, чинимым у них (турок. — В.К.) казаками».

Под угрозой оказалась жизнь духовного главы местных православных христиан, упоминавшегося патриарха Кирилла.

Один из историков утверждает, что тогда в Стамбуле «все спешило к оружию» против казаков. Но дело было вовсе не так, и, напротив, понадобились личные усилия падишаха для организации элементарной обороны. Английские посольские известия говорят, что во время набега Мурад IV «отправился вниз к берегу, каймакам в порт», а Эрмени Халил-паша «объявил себя вождем (дословно: Generall. — В.К.) в этой сумятице».

«Во время этой тревоги, — сообщал Людовику XIII Ф. де Сези, — великий сеньор был верхом на лошади на берегу моря перед своим Сералем, где навёл несколько орудий и торопил отправку лодок (против казаков. — В.К.), показывая столько же решимости, сколько его люди растерянности и страха».

Дальнейшее развитие событий подробнее всего отражено в английских известиях.

Турецкие военачальники, «не имея ни одной галеры, готовой к обороне… снабдили людьми и вооружили все корабельные шлюпки, барки и прочие небольшие лодки, числом от 4 до 500, таким народом, который они надеялись заставить грести или сражаться, и послали всех конных и пеших в городе, числом в 10 000, для защиты берега от дальнейшего грабежа».

«Мы, — говорилось в известиях, — надеялись тогда, что эти несчастные (казаки. — В.К.) тотчас же удалятся, но они, увидев приближающиеся к себе турецкие лодки, сами стянулись в середину канала, несколько выше Замков, и, укрепив вёсла к бою, стояли в форме полукруга в ожидании атаки; ветер и течение были против них. Халил-паша велел несколько преждевременно открыть огонь издали, но они не отвечали ни единым мушкетом, только перебирались от одного берега к другому, без малейшего признака отступления. Вследствие этого вождь, видя их готовность и решимость, положил не атаковать их такими лодками, какие имел, но счёл за благо хотя бы удержать их от дальнейших покушений, опасаясь, что если они разобьют его лодочный флот, что они легко могли сделать, то рискнут пойти к Константинополю, который сейчас полностью лишен защиты».

«И таким образом, — завершали рассказ известия, — эти немногие лодки (казаков. — В.К.), захватив вначале богатую добычу, стояли целый день до заката солнца, дерзко глядя в лицо и угрожая великой, но испуганной столице света и всему её могуществу, и наконец ушли со своей добычей, с развевающимися флагами, не вступив в бой и почти не встретив сопротивления».

Уход казачьей флотилии произошёл, видимо, вскоре после 10 часов вечера современного счета времени, поскольку солнце на Босфоре заходило в те дни около этих 10 часов. В депеше Ф. де Сези события освещены гораздо короче:

«И затем (после погрома Босфора. — В.К.)… они (казаки. — В.К.) удалились без потери единого человека; так как здесь в порту не было вовсе галер, они (турки. — В.К) так долго снаряжали лодки, что казаки имели полную возможность погрузить и увезти свою добычу». П. Рикоут, вкратце повторяя информацию английских известий, указывает типы мобилизованных турецких судов: «шайки, чимберсы и другие мелкие суда».

Мустафа Найма замалчивает «стояние» двух флотилий и неприятный для османов результат преподносит в качестве успеха.

«Как только известие о такой неслыханной дерзости (разгроме Еникёя. — В.К) доставили в Стамбул, — читаем в переводе Ю.  Сёнковского, — личную охрану падишаха немедленно бросили на суда, спеша на место сказанного своеволия, но проклятые (казаки. — В.К) моментально в открытое сбежали море». В переводе П.С. Савельева этот текст передан мягче: «Узнав об этом (разгроме Еникёя. — В.К), начальник бостанджей и сейменов, сев на корабли, отправился против них; но проклятники-казаки, пробыв немного, пустились обратно в море».

Упомянутые здесь бостанджи («огородники») являлись придворными слугами, которые несли наружную охрану султанского дворца и выполняли полицейские функции, а сейменами, или секбанами («псарями, ловчими»), назывались свита султана и его охрана на охоте и одна из трех основных частей янычарского корпуса. Собственно, важное добавление Наймы к имеющейся картине состоит в том, что придворный хронист сообщает о присутствии в экипажах флотилии, наскоро направленной против казаков, даже чинов султанской охраны.

Греческая запись, обнаруженная В.М. Истриным, уходит гораздо дальше Мустафы Наймы в фальсификации окончания казачьего набега. Его итог оказывается совершенно фантастическим и как таковой не фигурирует ни в одном из других источников. Согласно записи,

«до шестого часа осталось из них (казаков. — В.К.) только до 60 человек; половина же их была изрублена, а остальные взяты в плен. Но они успели бросить огонь и сожгли два квартала».

При этом, после того как автор записи сказал об ограблении всего пролива и его окрестностей, а другие источники говорят о сожжении многих босфорских селений и домов, остается непонятным, что за кварталы имеются в виду, Уж не два ли квартала Галаты? Или очень сильно пострадавшего Еникёя?

Некоторые наблюдатели второй половины XVII века, а за ними и последующие историки, не имевшие сведений о флотилии из 400—500 «разнокалиберных» малых судов, утверждают, что против казаков будто бы были направлены галеры, на самом деле отсутствовавшие в порту Стамбула. «Десять галер, которые выслали из порта с намерением их (казаков. — В.К.) отбить, — пишет Ф. де ла Круа, — оставались зрителями этих опустошений, не осмеливаясь пойти на риск боя». У И.-И. Мёллера и Я.-Ф. Юзефовича находим, что флот трирем, даже когда он был подготовлен, не осмелился напасть на отплывавших казаков, которые счастливо вернулись домой.

Что касается ветра и течения, которые, по Т. Роу, были против казаков, то здесь явно имелись в виду ветер и течение со стороны Мраморного моря по направлению к Чёрному, затруднявшие казакам атаковать приближавшуюся к ним неприятельскую флотилию. Уже отмечалось, что вообще в проливе главное течение идет от Черного моря к Мраморному и наибольшей скорости достигает как раз между Румелихисары и Анадолухисары, рядом с которыми происходило «стояние» флотилий. Однако имеется и встречное течение, направляющееся преимущественно вдоль европейского берега и заметное, в частности, от Бебека к Румелихисары, где при встрече с северным течением образуется водоворот, и от Балталимана к Еникёю, где оно уже теряет свою силу.

Попутный ветер может заметно усиливать южное течение (зимой и весной, когда дуют главным образом юго-юго-западные ветры, оно становится таким сильным, что парусные суда с трудом могут проходить из Чёрного моря к Стамбулу, а иногда даже вынуждены ожидать северного ветра). Несомненно, в ходе набега сложилась подобная обстановка.

П. Рикоут утверждает, что казачьи суда «стояли под парусами» против турецкой флотилии, и, надо полагать, это ошибка, так как паруса можно было использовать для «стояния» лишь в случае разнонаправленности ветра и течения. В свою очередь, слова английских известий об укреплении казаками вёсел к бою не следует понимать буквально, поскольку казачьи суда, по тому же источнику, находились в движении от берега к берегу, а это удобнее было делать на веслах.

Не согласимся и с мнением А. де Ламартина о том, что казаки «гордо ждали захода солнца и ветра с суши, который поднимается ночью, чтобы вернуться в Чёрное море». Со сменой дня и ночи ветер в самом деле нередко меняет направление, но в данном случае, если ветер и течение направлялись с юга, это было как раз то, что требовалось для быстрого отхода в море. Очевидно, совершенно иные соображения заставляли командование казачьей флотилии не трогаться с места при виде «армады» Эрмени Халил-паши.

В одной немецкой работе можно прочитать, что флотилия казаков «неожиданно исчезла» из Босфора. Представляется сомнительным, чтобы упомянутая «армада», стоявшая непосредственно против казачьих судов, вовсе не заметила их ухода, даже несмотря на вечернее или ночное время и растерянность, хотя именно то, что казаки вдруг стали уходить, вполне могло быть неожиданностью для турок, ожидавших худшего.

В литературе при освещении этого этапа набега встречаются и другие существенные ошибки и неточности. По изложению В.М. Пудавова, турки «столь медленно вооружали суда, что казаки свободно нагрузили добычу и увезли ее», и таким образом у автора исчезает «стояние» флотилий. Напротив, согласно Й. фон Хаммеру, суда османской флотилии «вышли немедленно из гавани Константинополя» на казаков, а по Д.И. Эварницкому, против них даже «выскочило… до 500 больших и малых судов», тогда как сообщения английского и французского посольств и соображения о времени, которое могло понадобиться для сбора такого огромного числа судов, их вооружения и снабжения экипажами, вовсе не позволяют вести речь о каком-то быстром отправлении флотилии.

«Пламя Бююкдере, — утверждает А. де Ламартин, — призвало шестьсот парусов из порта Константинополя, чтобы отбросить варваров из Босфора… Казаки выстроили свою эскадру полумесяцем посреди широкого пространства, которое образует Босфор между Бююкдере и берегом Азии…» Здесь неверно показаны и число судов турецкой флотилии, которые вряд ли в большинстве своём состояли из настоящих парусников, и место «стояния» двух флотилий, которое случилось отнюдь не у Бююкдере, а гораздо ближе к Стамбулу. В. Миньо, наоборот, уверяет, что «стояние» произошло прямо у входа в Золотой Рог: собранные «пятьсот сайков (так зовется у турков особый род легких судов)… развернулись противу лодок козачьих, остановившихся полукружием» перед «входом в гавань».

«Турки, — читаем у М.А. Алекберли, — мобилизовали… морской флот… открыли по ним (казакам. — В.К.) ураганный артиллерийский огонь. Положение казаков было крайне тяжелое, и ветер не сопутствовал им. Турки имели большое количество войска, превосходящее казаков в несколько раз…»

Полагаем, что автор преувеличивает тяжесть положения казаков. Хотя османских судов и людей на них было во много раз больше, чем у противной стороны, но турецкая флотилия, эта, как выражается М.С. Грушевский, «импровизированная армада», состояла из разнотипных и не предназначавшихся для боевых действий судов, с самым разнообразным, наспех собранным вооружением, в числе которого вряд ли было много артиллерии, со случайно и поспешно укомплектованными командами, в значительной степени набранными, по выражению упомянутого же историка, из «всякого сброда». Такая «армада» не могла представлять для казаков слишком большую опасность, что и выявилось в ходе «стояния».

Подробности о действиях десятитысячного войска, направленного для защиты босфорского побережья, нам неизвестны. Поэтому трудно сказать, шло ли оно «вровень с флотом, чтобы защитить землю и море от этих поджигателей», как утверждает А. де Ламартин, либо же имела место не синхронная спешная отправка различных отрядов к прибрежным селениям, но, во всяком случае, это войско не составляли одни янычары, как считает названный автор. Равным образом неизвестно, правы ли В. Миньо, согласно которому воины были «размещены оберегать Перу, Галату, Скутари и прочие окрестности столицы», и следующий за этим историком Н.А. Смирнов, по которому «до 10 тысяч хорошо вооруженных людей заняли берега Босфора, а также Перу, Галату, Скутари в ожидании высадки казаков». Можно только предполагать, что поскольку во время набега закрывался вход в Золотой Рог, должны были быть приняты меры и по обороне собственно Стамбула, Галаты и Ускюдара.

Наконец, скажем и о неточностях в литературе, связанных с определением общего времени пребывания казаков на Босфоре. Согласно А.Л. Бертье-Делагарду, они простояли в проливе «на виду у Царырада целые сутки», что не соответствует действительности, хотя автор и ссылается на Й. фон Хаммера, В.Д. Смирнова и Д.И. Эварницкого, у которых нет таких утверждений. Невнятно относительно времени выражается М.С. Грушевский: в его истории казаки, разгромив за шесть часов виллы и усадьбы и забрав добычу, «около 9 часов» уходят в море; затем рассказывается о тревоге в Стамбуле, организации импровизированной флотилии, «стоянии» в проливе, продолжавшемся до вечера, и беспрепятственном уходе казаков домой. Получается, что под «морем», куда казаки ушли около 9 часов, следует понимать пролив (уход с берега на суда, находившиеся в проливе)? 9 часов вечера здесь не могут иметься в виду, так как от рассвета до вечера было гораздо больше шести часов, да и в 9 часов вечера солнце ещё не заходило.

Для защиты от набега турецкие власти были вынуждены применить знаменитую византийскую цепь, о чем расскажем особо. Эта цепь, имевшая очень долгую историю, уже существовала в начале VIII веке и, перегораживая начало Золотого Рога, закрывала вход в акваторию константинопольского порта. Она протягивалась от мыса Акрополя, который ныне называется Сарайбурну (мыс Сераля), до весьма укрепленной Галатской башни морской стены Перы. Направление цепи почти совпадало с направлением Галатского моста, связывающего с 1845 г. оба берега залива.

Собственно говоря, это была не цепь в прямом смысле, а боновое заграждение, состоявшее из деревянных колод-поплавков, которые соединялись кусками железа и железной цепью, и имевшее длину почти 700 метров. В целом бон являлся мощной, массивной преградой, для прорыва которой требовались корабли с особым приспособлением — гигантскими «ножницами» или прочным тараном. «Механизм, регулировавший положение цепи, — по характеристике специалиста, — был устроен таким образом, что ее натягивали и отпускали со стороны города, а в Пере она была наглухо присоединена к башне».

Историки-византинисты считают, что византийская цепь использовалась пять раз: в 717—718 гг. против арабского флота, в 821 г. против повстанцев Фомы Славянина, пытавшихся в союзе с арабами захватить столицу, в 969 г. против русов, в 1203 г. против крестоносцев, сумевших прорвать бон, и в 1453 г. во время осады и взятия Константинополя османами. В последний раз в мае 1453 года установкой заграждения руководил генуэзский инженер Бартоломео Солиго, цепь охраняла эскадра христианских кораблей, а район заграждения ещё дополнительно обстреливался с зубцов крепостных стен города.

В ХII веке император Мануил I Комнин прибавил к этой цепи ещё одну длиной свыше 1 км — от мыса Акрополя, от Манганской башни, до сооруженной им же на подводных камнях у побережья Скутари башни Леандра (Кызкулессы, Девичьей башни). Некоторые авторы говорят, что цепь протягивалась от этой башни также до Галаты. Боновое заграждение Мануила Комнина препятствовало подходу к Золотому Рогу из Мраморного моря и сначала предназначалось против венецианцев.

После взятия Константинополя 29 мая 1453 года турки сохраняли цепь в морском арсенале Касымпаше. И теперь, в июле 1624 г., византийская цепь понадобилась, чтобы помешать расширению казачьих действий вплоть до собственно Стамбула. О применении цепи против казаков мы знаем от авторов XVII века. «Босфор, — писал П. Рикоут, — был закрыт большой железной цепью, как это делали греческие императоры при осаде Константинополя». Историки Турции подчеркивают, что в 1624 г. византийская цепь была использована впервые за всё время османского владычества, первый раз после покорения византийской столицы, т.е. бон не применялся 171 год.

В отношении конкретного использования цепи, места перекрытия морской акватории и, следовательно, района, который защищала эта цепь, существует разноголосица мнений. По П. Рикоуту, как уже сказано, турки перекрыли Босфорский пролив. Й. фон Хаммер согласен с этим утверждением и, более того, называет точное место перекрытия. «Большая, с завоевания Константинополя ещё не применявшаяся цепь, которая тогда запирала гавань, — говорит тюрколог, — была доставлена к Замкам Босфора, чтобы последний запереть…» Иначе говоря, по мнению Й. фон Хаммера, турки перекрыли пролив между замками Румелихисары и Анадолухисары.

Скажем здесь же, что В.Б. Антонович и М.П. Драгоманов из-за созвучия во множественном числе немецких слов Schloss (замок) и Schlosser (слесарь) неверно перевели хаммеровскую фразу «nach den Schlossern des Bosporos» и «закрыли» не пролив, как у Й. фон Хаммера, а гавань, и этот перевод затем сбил с толку некоторых историков. «Большая цепь, сохранявшаяся со времени взятия Константинополя, когда она запирала гавань, — читаем у В.Б. Антоновича и М.П. Драгоманова, — была послана к слесарям Босфора, чтоб заперли гавань…» Приведенную фразу воспроизводит в кавычках и с изменением одного слова В.А. Голобуцкий, правда, приписывая её некоему современнику. Слесарей находим и у Д.И. Эварницкого, который, однако, предпочитает закрытие пролива: «Для защиты столицы от страшных хищников велено было отправить к слесарям Босфора большую железную цепь, некогда запиравшую Босфор… и ею запереть пролив от одного берега к другому».

У А. де Ламартина османское командование применяет цепь уже по завершении первого набега казаков для перекрытия Босфора, впрочем, в другом месте, чем у Й. фон Хаммера:

«Турки, чтобы не допустить их возвращения, протянули с одного берега пролива на другой, в устье Чёрного моря, знаменитую железную цепь, которая закрывала до Магомета II (Мехмеда II. — В.К.) вход из Золотого Рога в Константинополь».

Согласно И.В. Цинкайзену, цепь притащили «в исток Босфора» и тем загородили по мере возможности вход. В литературе встречаются и прямые указания на то, что при Мураде IV «протягивали цепи, чтобы остановить нашествие русских», между Румеликавагы и Анадолукавагы.

Другая группа историков полагает, что в 1624 г. использовался «классический вариант», т.е. закрытие входа в Золотой Рог. Все в Стамбуле было приведено в такой ужас, утверждают Д. Сагредо и И.Х. фон Энгель, что гавань турецкой столицы впервые при турках была закрыта цепью. «Вход в гавань заперт железной цепью», — пишет В. Миньо. Перекрытие гавани упоминается вслед за И.Х. фон Энгелем у Ф. Устрялова, а впоследствии у Н.А. Смирнова. С. Бобров считает, что 500 турецких судов пресловутой «армады» употреблялись «к охранению цепи». Собственно говоря, так же получается и по В. Миньо.

К сожалению, из-за нехватки источников трудно отдать предпочтение какой-либо одной версии, тем более что турки в принципе могли перекрыть как Золотой Рог, так и Босфор. А.В. Висковатов высказывает предположение, что казаки, которые «с 1620 по 1625 год беспрерывно держали в страхе население Константинополя… вероятно, пробились бы до султанского Сераля, если бы турки не заградили цепью вход в стамбульскую гавань». Мы не уверены в том, что казаки ставили перед собой именно такую цель — прорваться в Золотой Рог и уж тем более приблизиться к Сералю со стороны входа в эту гавань (как помним, мимо Сераля по проливу, казачьи суда уже проходили) и что полученного результата для казаков было недостаточно. Видимо, византийская цепь сыграла определенную роль если не в остановке разгрома босфорских селений, то в известном поднятии морального духа деморализованных османских воинов и испуганных жителей южной части Босфора и самой столицы.

Впрочем, есть историки, которые уверены в том, что казакам удалось прорваться в гавань Стамбула. Первый, П.А. Кулиш, утверждает, что запорожцы в 1624 г. «невозбранно (т.е. беспрепятственно? — В.К.) проникли не только в Босфор, но и в Золотой Рог, где разграбили цареградское предместье, называвшееся Новым селом». И далее: казаки «проникли было в Босфор, а из Босфора в Золотой Рог, мимо Ключа, мимо Чёрной Башни, мимо страшных для всякого другого войска Стражниц, в Новое село и привезли домой богатую добычу». Второй историк, В.А. Голобуцкий, пишет, что, несмотря на применение турками цепи и десятитысячную охрану берегов Босфора, «казаки высадились в гавани, сожгли маяк и другие сооружения». Затем это утверждение повторяется и в другой работе, где высадка происходит несмотря на «500 галер и других судов» и 10 тыс. воинов, а сжигаются «маяк и другие портовые сооружения».

Оба автора делают неправомерные ссылки — соответственно на Иова и Й. фон Хаммера — и имеют путаное представление о географии Босфора и Золотого Рога: Еникёй, или Новое село, не имеет отношения к стамбульской гавани, маяк, который казаки сожгут во втором набеге 1624 г., располагался при входе в пролив, а не в гавань, и др..

Прорыва казаков через цепь в Золотой Рог в 1624 г., судя по имеющимся источникам, не произошло, и, как выражается И.В. Цинкайзен, турки «на этот раз отделались только страхом». Но, очевидно, правы и другие историки, согласно которым «сам Сераль находился в состоянии обороны» и приходилось фактически защищать его стены.

Кроме того, интересные и, вполне возможно, реальные события, связанные с Золотым Рогом, могли найти отражение у В. Миньо. Этот автор, считающий, что казачьи лодки остановились «пред цепью», в другом месте своего сочинения говорит о том, что Мурад IV старался быть строгим к сановникам, и сообщает, что он «даже единожды ударил капитан-пашу, зятя своего, который допустил Козаков не наказанно насильствовать в самой гавани константинопольской: увести два судна и одно затопить под пушками подзорных крепостей». Имеется в виду, несомненно, Реджеб-паша, а учитывая время его пребывания на посту главнокомандующего флотом, указанный эпизод можно отнести только к набегу 1624 г. Если захват и потопление судов произошли в действительности, то остаётся предположить, что дело было ещё перед закрытием гавани и как раз могло подтолкнуть османские власти к использованию знаменитой цепи.

Далее… Глава V. БОСФОР В ОГНЕ.  3. Другие набеги 1624 г.

Ссылки

 [215] В польском переводе казаки вошли в пролив «у самого рассвета» и «в 9 перед полуднем успокоились».

[216] У А.В. Висковатова «большой город», что неточно. То же у К. Головизнина, а у Ф.Ф. Веселаго «целый город».

[217] А.В. Висковатов совершенно неверно перевел: «с фортом на Чёрном море».

[218] В.Д. Смирнов, кажется, полагает, что речь идёт о набеге 1628 г., однако Кучибей вслед за приведенным сообщением говорит о строительстве новых укреплений на Босфоре, что последовало вследствие набега 1624 г.

[219] Й. фон Хаммер, называя Истинье Сдегной (Sdegna), укоряет П. Рикоута: «…для тогдашнего консула в Смирне сильная погрешность, что он Сдегну помещает на азиатском берегу Босфора». Но это ещё большая погрешность для Т. Роу: от Истинье до Измира (Смирны) весьма далеко, тогда как до Стамбула, где пребывал посол, совсем близко. У М.С. Грушевского Истинье также расположено на азиатском берегу.

[220] Один из авторов уверяет ещё, что о набеге на Босфор 1624 г. писал Иван Сирко, хотя в приписываемом ему письме, если принимать упомянутые там даты, об этом походе не сказано ни слова.

[221] По Г. де Боплану, вообще запорожцы «даже достигали устья Чёрного моря в трёх милях от Константинополя, где все предавши огню и мечу, возвращались затем домой с большой добычей». Автор явно имел в виду район Румелихисары и Анадолухисары, так как в другом месте у него говорится, что в трёх милях от Константинополя расположены черноморские башни. В анонимном французском описании казаков, составленном в 1663 г. на основе текста Г. де Боплана, три мили убраны и сказано, что запорожцы «имели даже смелость заходить на вид Константинополя и захватывать там пленников и добычу».

[222] Впоследствии то же повторит и Жан-Бенуа Шерер: «Иногда даже хватало у них дерзости продвигаться так далеко, что до Константинополя оставалось два лье, и угонять пленных на виду у города».

[223] Карл Хаммердёрфер, вероятно, знал о более близком продвижении казаков к османской столице, чем указывал Ж.-Б. Шерер, и, перерабатывая текст последнего, поставил следующую фразу: «…и даже часто имели смелость проникать на расстояние мили от Константинополя и перед лицом этого города захватывать пленных». Источником для Ж.-Б. Шерера вообще служило сочинение СИ. Мышецкого, но у него нет указания на конкретное расстояние, а сказано только, что казаки действовали «близ Царяграда».

[224] Переводчик книги С. Бобров уже в своем собственном сочинении переделал этот текст, написав, что казаки «употребили целые шесть часов на расхищение сего пригородка (имеется в виду Еникёй. — В.К.), который по великолепию вида, пышности зданий и изящности домов служил украшением страны и увеселительным иногда местом для государя оттоманского».

[225] В.А. Голобуцкий пишет: «Казаки сожгли приморские укрепления в Буюкдере, Иенике (Еникёе. — В.К.) и Сленгу (ошибочное написание хаммеровской Сдегны. — В.К.)». М.А. Алекберли, переводя текст И.Х. фон Энгеля, указывает, что казаки сожгли много домов и «передовых укреплений». У И.Х. фон Энгеля фигурируют Landhauser и Vorwerke. Первое слово можно перевести как загородные дома, дачи, второе — как мызы, фольварки и, действительно, передовые укрепления, но вряд ли автор в данном случае имел в виду именно укрепления. Ф. Устрялов переводит это место так: «опустошили загородные домы и мызы». Любопытно, что у A.M. Сахарова казачья флотилия в 1624 г. сжигает «Коланчи у Стамбула», словно речь идет об устье Дона с известными турецкими Каланчами (башнями. — Прим. ред.).

[226] Подобный оборот не раз появлялся и в последующей литературе. См., например, у А.Н. Пивоварова: «Зарево сжигаемых (казаками. — В К.) сел стало видно в самом Константинополе». «Жители того города часто видали зарево от селений, зажженных казаками». У того же автора: «Не даром султан начинает опасаться за себя, видя из Константинополя зарево горевших сел, разоренных казаками».

[227] Во «Всеобщей истории о мореходстве» говорится, что казаки «вы жгли знатное местечко, примыкающееся к цареградским окрестностям, так что с серальских теремов (здесь следует примечание С. Боброва: «Pavilions — кровель, крышек или верхнего жилья». — В.К.) легко можно было видеть дым и пламя». В своей книге С. Бобров, почти дословно повторяя сказанное, уже сам пишет: «…так что легко можно было с серальских верхов видеть разливающийся в той стране дым и пламень». Вряд ли под павильонами Сераля следует понимать дворцовые верхи.

[228] Попутнр отметим ошибки ряда авторов, связанные с разгромленными пунктами. А.И. Ригельман уверяет, что казаки «подъезжали к самому Константинополю, где многие селения турецкие и татарские ограбили и разорили», хотя на Босфоре не было татарских селений. Д.И. Эварницкий, раздваивая набег, и из Еникёя образует два населенных пункта: Еникёй для 1623 г. и Зенике для 1624 г., на что обратил внимание В.М. Истрин. Ю.П. Тушин из того же Еникёя также делает два поселения: казаки «разгромили г. Неокорнис (Неокорис. — В.К.)… сожгли… приморские укрепления Бююкдере, Еникёй и Истинье»; казаки «разрушили Неокорис, Бююкдере, Еникёй и Истинье». В другой работе Ю.П. Тушина вместо Истинье стоит: «и город Сленгу».

[229] У В. Миньо в описании набега 1624 г. говорится: «Люди в последней крайности нередко поступают на самые зверские лютости. Многие паши хотят, чтоб все христиане в Константинополе до единого были побиты, упреждая присоединение их к козакам. Но благоразумнейшие из членов Дивана до того не допускают».

[230] Это замечание проистекает из более осторожных слов И.В. Цинкайзена, которые относятся к несколько другому времени, к зиме 1624— 1625 гг., и будут приведены ниже.

[231] У А.В. Висковатова: «где было выставлено несколько пушек»; у В.М. Пудавова: «приказывал наводить орудия».

[232] В литературе, особенно популярной, иногда особо подчеркивается трусость, которую проявляли султаны, в частности и Мурад IV, в ходе казачьих нападений. Например, «Всеобщая история о мореходстве», рассказав о набеге 1624 г., утверждает, что казаки «приводили в трепет» Мурада «даже в самых его палатах». Согласно Д.И. Эварницкому, запорожцы «залетали» в Стамбул, «окуривали его порохом своих мушкетов и в пламени закуривали свои люльки», и «самому турецкому султану подносили под нос «такой пынхвы», от которой он «чмыхал», как от крепкого хрену, и не раз поспешно бежал из столицы в далекие от нее турецкие города». Не имеем сведений о случаях такого бегства. Приведенные же выше посольские сообщения рисуют вовсе не трепетавшего Мурада.

[232] Другое дело — замечание, сделанное в дневнике князя А.С. Радзивилла, о том, что Мурад IV, как и его предшественник, не чувствовал себя безопасно в Стамбуле: опасность в самом деле была реальной. И, разумеется, набеги казаков вызывали гнев и ярость считавших себя униженными падишахов. Я. Собеский писал, что запорожцы «доводили султанов до бешенства нападениями на их приморские города, опустошением и грабежом самых богатых турецких провинций в Европе и Азии. Много раз султаны, наслаждаясь прогулкою в роскошных садах, бывали поражены печальным и унизительным для них зрелищем пожаров, истреблявших соседние села, ибо казаки, желая навести ужас на столицу, жгли ближайшие к ней села».

[233] В.И. Ламанский даёт неверный перевод: Халил-паша «собрал все наличные суда, лодки и барки, вооружил их и поместил в них от 400 до 500 человек, которые могли быть воинами или гребцами».

[234] В польском переводе: «поблизости от Замков».

[235] В польском переводе: «могли бы тогда зайти вглубь Стамбула, полностью лишенного защиты». У В.И. Ламанского: «так как боялись тогда, что они проникнут внутрь Стамбула, лишенного всякой защиты».

[236] В польском переводе: «Вот таким образом несколько десятков лодок, учинив большие грабежи, отдыхали целый день, вплоть до захода солнца». У В.И. Ламанского неверно и с перестановкой смыслового акцента: «удалились козаки, правда, без потерь, но и без сопротивления».

[237] И.В. Цинкайзен говорит о «малых судах, каиках, барках и рыбачьих судах».

[238] П.С. Савельев после «сейменов» поставил пояснение: «отряда янычар».

[239] Не менее фантастические сведения о казачьих потерях приведены уже в наши дни Ф. Лонвёсом. Казаки, говорит он, сожгли сооружения на Босфоре, но заплатили в тот год «высокую цену», потеряв более 100 чаек, свыше 2 тысячи человек убитыми и почти 1 тысячу пленными.

[240] У И.Х. фон Энгеля против казаков послано также 10 галер. С. Бобров колеблется между галерами и шайками, смешивая к тому же действия турок до и во время казачьего набега: Мурад IV «с великим трудом мог найти в гаванях своих 15 галер (по уверению других, 500 сайков…)». Удивительное утверждение находим у В.А. Голобуцкого: «Турецкие власти выслали из стамбульской гавани навстречу казакам целый флот в 500 галер (!) и других судов». 500 галер фигурируют и у Ф. Лонвёса.

[241] В польском переводе английских известий: «имея противный ветер, сами нападать не могли». В переводе В.И. Ламанского: «ветер был противный, и сами они напасть не могли».

[242] В одной работе нам встретилось ещё утверждение, что казаки, раз грабив Босфор, спокойно отплыли, а «турецкая флотилия кружилась возле них, обстреливала издали, но напасть не рискнула». Думаем, что нельзя говорить ни о каком «кружении» в проливе.

[243] В. Миньо, увеличивая вдвое численность этих войск, говорит о 20 тысячах. А. Кузьмин же 10 тысяч турецких воинов превращает в 10 тысяч казаков.

[244] А.Л. Бертье-Делагарда, может быть, могло смутить употребление в XVII веке слова «день» и в значении «сутки», но в данном случае речь идёт о «целом дне» с рассвета до захода солнца.

[245] По Ю.П. Тушину, «казаки простояли (в проливе. — В.К.) в течение 10 часов до вечера на виду у всего населения столицы Османской империи и только ночью удалились в море». «На виду» у столичного населения — это, конечно, фигуральный оборот, однако стояние в самом деле могло продолжаться 10 часов, если 9 часов утра английских известий пересчитать по «древнему» счёту времени. Согласно Ф. де Сези, как помним, стояние должно было начаться с 3—4 часов дня и, следовательно, продолжаться шесть-семь часов.

[246] От Красивых ворот, башни Кентенарий, башни Евгения, Манганской башни.

[247] Первоначально мост был деревянным понтонным. В 1875 г. на его месте построили железный, замененный в 1912 г. новым. Длина первого железного моста составляла 480 м, второго — 467 м.

[248] Как известно, это не помогло защитникам Константинополя: турки сумели перетащить несколько десятков своих кораблей по суше во внутреннюю верхнюю часть Золотого Рога.

[249] Русский современник XVII века писал, что эта «башня каменная, великая» стоит на море на расстоянии полёта стрелы от Скутари. Позже упомянутое расстояние исчисляли в 500 шагов и отмечали, что между башней и Скутари находится мель, не проходимая ни для каких судов. О происхождении названия башни Скутари см.: 480. В одном из источников указано, что от угла Сераля и Топхане до башни Скутари соответственно 657,5 и 840 русских саженей, что составляет 1403 и 1792 метра.

[250] Её кусок выставлен ныне в Военном музее в Стамбуле.

[251] У В.А. Голобуцкого: «Большая цепь, — рассказывает современник, — сохранявшаяся со времени взятия Константинополя…» и т.д. Измененное слово: «отправлена» вместо «послана». См. также: 347.

[252] И.Х. фон Энгель, ссылаясь на Д. Сагредо и исправляя его ошибочный 1626 г., говорит, что дело происходило будто бы в сентябре, но добавляет — когда флот ушёл в Крым менять хана.

[253] В одной из поздних работ П.А. Кулиш повторит эти утверждения: казаки «прошли безоборонный Босфор, проникнули мимо Ключа в Золотой Рог, миновали безнаказанно сторожевую Чёрную Башню, в которой недавно ещё сидел коронный гетман (Станислав Конецпольский. — В.К.), ограбили предместья турецкой столицы и вывезли богатую добычу». В связи со сказанным историк характеризует запорожцев как «завзятых варягов, разбивших турецкий флот, отважных аргонавтов, похитивших золотое руно у самой пасти мусульманского дракона», и уверяет, что будто бы «вывезенная из Золотого Рога добыча давала казакам возможность увеличить свою флотилию вдвое» в следующем, 1625 г.

[254] Не догадываемся, что П.А. Кулиш подразумевал под Ключом. Может быть, один из замков — предшественников Румеликавагы и Анадолукавагы? Не Юрусли? «Ключ» по-турецки — «анахтар» (от замка), «кургу» (для завода) или «чешме», «пынар» (источник, родник), возможно и «дере» (ручей). Босфорские топонимы с этими словами — Бююкдере (до Румелихисары и Анадолухисары) и Куручешме (после этих крепостей). С греческими словами, обозначающими «ключ» («клейс» и др.), босфорские топонимы связать не можем. Чёрная Башня — это Анадолухисары или Румелихисары, но Стражницы — видимо, те же самые крепости. Еникёй расположен не после них, а не доходя их.

[254] Добавим ещё, что у Ива Бреере без указания дат утверждается, что казачьи «флоты перерезали цепи Босфора перед Стамбулом».

[255] «Однажды (казаки. — В.К.), — читаем в газетной статье, — обстреляли султанский дворец в Стамбуле, вызвав там страшную панику, о чём с восторгом и завистью доносили в свои столицы европейские дипломаты…» Неясно, относится ли это утверждение к 1624 г., равно как не знаем и источники, повествующие о таком обстреле. В принципе казачьи суда, проходя мимо дворца, могли сделать несколько демонстративных выстрелов из фальконетов по его стенам.