РУСЬ ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ (IX — середина X века). ПОЛЮДЬЕ

Рождение Руси.
Академик Б.А. Рыбаков.

РУСЬ ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ (IX — СЕРЕДИНА X ВЕКА)

ПОЛЮДЬЕ.

Ключом к пониманию ранней русской государственности является полюдье. Для нас чрезвычайно важно установление существования полюдья на уровне одного союза племён, то есть на более низкой ступени развития, чем «союз союзов» — Русь. Для племенного союза вятичей мы имеем сведения о полном круговороте полюдья — ежегодный объезд «светлым князем» всей подвластной территории, сбор «одежд» (очевидно, пушнины) и сбыт собранных ценностей вниз по Дону в Итиль, взамен чего вятическая знать получала в IX веке и большое количество восточного серебра в монетах, и восточные украшения, повлиявшие на местное племенное ремесло. Рядом с племенным союзом вятичей («славян») существовал одновременно с ним супер союз Русь, объединивший пять-шесть отдельных племенных союзов, аналогичных вятическому. Здесь тоже бытовало полюдье (русы везли свои меха «из отдаленнейших концов славянства»), но оно существенно отличалось от вятического прежде всего размерами подвластной территории, а следовательно, должно было отличаться и иной, более высокой организацией сбора дани. У Руси, как и у вятичей, второй задачей был сбыт сбора полюдья. Восточный автор IX века описывает грандиозный размах торговых экспедиций русов, значительно превышающих то, что мы можем предполагать для вятичей.

Русы сбывали свои товары и в Византию, и в земли Халифата, доходя до Рея, Багдада и Балха (!). Одни и те же явления, происходившие в каждом из самостоятельных племенных союзов и в синхронном им супер союзе Руси, при всем их сходстве отличаются тем, что происходившее в «союзе союзов» было на порядок выше того, что делалось внутри отдельных союзов, ещё не достигших высшей степени интеграции. Пожалуй, именно здесь и лежит точка отсчёта новых социально-экономических отношений, новой формации. Союз племён был высшей ступенью развития первобытно-общинного строя, подготовившей отдельные племена к предстоящей исторической жизни в больших объединениях, в которых неизбежно и быстро исчезали древние патриархальные формы связи, заменяясь новыми, более широкими. Создание союза племен было уже подготовкой к переходу к государственности. «Глава глав», «князь князей» возглавлявший десяток племен и называвшийся «светлым государем» или, в передаче иноземцев, «царём», был уже не столько повелителем первобытных племён, сколько главой рождающегося государства. Когда же общество поднимается на порядок выше и создаёт из союзов племён  количественно, и качественно новое объединение, «союз союзов» племён, то вопрос о государственности может решаться только однозначно: там, где интеграция племён достигла такого высочайшего уровня, государство уже сложилось.

Когда летописец детально перечислял, какие из восточнославянских племенных союзов вошли в состав Руси, то он описывал своим читателям государство Русь на одном из этапов развития (в первой половине IX века), когда Русь охватила ещё только половину племенных союзов.

Полюдье — первая, наиболее обнаженная форма господства и подчинения, осуществления права на землю, установления понятия подданства. Если в союзе племён полюдье ещё в какой-то мере может основываться на старых племенных связях, то в суперсоюзе полюдье уже полностью новое и отделено от всяких патриархальных воспоминаний. В связи с теми фальсификациями, которые допускают в отношении русской истории норманнисты, необходимо отметить, что в источниках полюдье предстаёт перед нами как чисто славянский институт со славянской терминологией. Полюдье известно, например, в Польше, где оно называлось «стан», а взимаемые поборы — «гощенье». Русское слово «полюдье» мы встречаем и в летописях, и в грамотах. Никакого отношения к варягам полюдье не имеет; напротив, в скандинавских землях для обозначения этого явления употреблялось русское, славянское слово. В скандинавской саге о Гаральде при упоминании подобных объездов земель для сбора полюдья используется заимствованное славянское слово «poluta» («polutasvarf»). Тем же славянским словом обозначает круговой княжеский объезд и император Константин Багрянородный. Полюдье как объезд отдаленнейших славянских земель было известно восточным авторам задолго до появления норманнов на Руси. Полюдье можно считать характерным для всего IX века, может быть, и для конца VIII века (?) и для первой половины X века, хотя как локальное пережиточное явление оно известно и в XII веке. Подробное описание полюдья для середины X века оставил нам византийский император Константин, а один из трагических эпизодов — убийство князя во время сбора полюдья — подробно описывает летопись под 945 годом. Анализируя полюдье 940-х годов, мы должны распространять представление о нём и на более раннее время вплоть до рубежа VIII—IX веков; разница в объёме земель, подвластных Руси, была, но она уже не создавала качественного отличия. Суперсоюз начала IX века из пяти-шести племенных союзов и суперсоюз середины X века из восьми — десяти союзов принципиально не отличались один от другого сбором полюдья.

Начнём рассмотрение русского полюдья с описания императора Константина (около 948 года), переставив некоторые разделы по тематическому принципу. Константин Багрянородный. «О русах, приезжающих из России на моноксилах в Константинополь».

«Зимний и суровый образ жизни этих самых Русов таков. Когда наступает ноябрь месяц, князья их тотчас выходят со всеми Русами из Киева и отправляются в полюдье, то есть круговой объезд и именно в славянские земли Вервианов [Древлян] Другувитов [Дреговичей] Кривитеинов [Кривичей] Севернее [Север] и остальных славян, платящих дань Русам. Прокармливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце, когда растает лёд на реке Днепре, снова возвращаются в Киев. Затем забирают свои однодревки, снаряжаются и отправляются в Византию…»

«Однодревки, приходящие в Константинополь из Внешней Руси, идут из Невогарды [Новгорода], в которой сидел Святослав, сын русского князя Игоря, а также из крепости Милиниски [Смоленска] из Телюцы [Любеча] Чернигож [Чернигова] и из Вышеграда [Вышгород близ Киева]. Все они спускаются по реке Днепру и собираются в Киевской крепости, называемой «Самватас» (?). Данники их, славяне, называемые Кривитеинами [Кривичами] и Ленсанинами [Полочанами], и прочие славяне рубят однодревки в своих горах в зимнюю пору и, обделав их, с открытием времени (плавания), когда лёд растает, вводят в ближние озёра. Затем, так как они («озёра») впадают в реку Днепр, то оттуда они и сами входят в ту же реку, приходят в Киев, вытаскивают лодки на берег для оснастки и продают русам. Русы, покупая лишь самые колоды, расснащивают старые однодревки, берут из них весла, уключины и прочие снасти и оснащают новые…»

Интереснейший рассказ о полюдье императора Константина, ежегодно видевшего своими глазами русские «однодревки» — моноксилы, давно известен историкам, но ни разу не было сделано попытки воссоздать полюдье середины X века во всем его реальном размахе как общерусское ежегодное явление. А без этого мы не сможем понять и сущности государства Руси в VIII—X веках.

Начнём с «однодревок», в которых нередко видели маленькие утлые челноки славян, выдолбленные из одного дерева, чем объяснялось их греческое наименование — «моноксилы» (греч. μονοξυλ — «одно дерево»). Маленькие челноки, вмещавшие всего лишь по три человека, в то время действительно бытовали, как мы знаем по «Записке греческого топарха», младшего современника Константина. Но здесь речь идёт о совершенно другом: уже из приведенного текста видно, что суда оснащались уключинами и вёслами, тогда как челноки управлялись одним кормовым веслом и никогда не имели уключин и распашных вёсел: челнок был слишком узок для них. Характер моноксилов выясняется при описании прохождения их через днепровские пороги: люди выходят из судов, оставляя там груз, и проталкивают суда через порожистую часть, «при этом одни толкают шестами нос лодки, а другие середину, третьи — корму». Везде множественное число; одну ладью толкает целая толпа людей; в ладье не только груз, но и «закованные в цепи рабы». Ясно, что перед нами не челноки-долбленки, а суда, поднимавшие по 20—40 человек, как мы знаем по другим источникам.

О значительном размере русской ладьи свидетельствуют и слова Константина о том, что, проделав самую тяжёлую часть пути, протащив свои суда через пороги, русы «опять снабжают свои однодревки недостающими принадлежностями: парусами, мачтами и реями, которые привозят с собой». Мачты и реи русской ладьи окончательно убеждают в том, что речь идёт не о челноках, а о кораблях, ладьях. Однодревками же они названы потому, что киль судна изготавливался из одного дерева 10 — 15 метров длиною, а это позволяло построить ладью, пригодную не только для плавания по реке, но и для далеких морских путешествий. Весь процесс ежегодного изготовления нескольких сотен кораблей уже говорит о государственном подходе к этому важному торговому делу. Корабли готовились во всем бассейне Днепра («озера», вливающиеся в Днепр) и даже бассейне Ильменя. Названы обширные земли кривичей и полочан, где в течение зимы работали корабелы. Нам уже хорошо знакомо это огромное пространство днепровского бассейна, все реки которого сходятся у Киева; ещё в V-VI веках, когда началось стихийное движение северных славянских племён на юг, Киев стал хозяином днепровского судоходства. Теперь во всем этом регионе «данники» русов рубят однодревки в «своих горах». Правда, Константин пишет о том, что славяне-данники продают в Киеве свои свеже изготовленные ладьи. Но не случайно император связал корабельное дело с подданством Руси; очевидно, это было повинностью славян-данников, получавших за её выполнение какую-то плату.

О применении государственного принципа в деле изготовления торгового флота говорит и то, что Константином указаны областные пункты сбора кораблей на протяжении 900 километров: Новгород (бассейн Ильменя, Десны и Сейма), Смоленск (бассейн Верхнего Днепра), Чернигов (бассейны Десны и Сейма), Любеч (бассейн Березины, часть Днепра и Сожа), Вышгород (бассейн Припяти и Тетерева). В Киеве было отведено специальное урочище, очевидно, Почайна (?), где окончательно оснащали все ладьи, доставленные с этих рек. Название этой крепости — «Самватас» — до сих пор не расшифровано учёными.

Итак, процесс изготовления флота занимал зимнее время и часть весны (сплав и оснастка) и требовал усилий многих тысяч славянских плотников и корабелов. Он был поставлен под контроль пяти областных начальников, из которых один был сыном великого князя, и завершался в самой столице. К работе мужчин, делавших деревянную основу корабля, мы должны прибавить труд славянских женщин, ткавших паруса для оснастки флотилии. Численность торгового флота нам неизвестна; военные флотилии насчитывали до 2 тысяч судов.

Ежегодные торговые экспедиции, вывозившие результаты полюдья, были, очевидно, менее многочисленными, но не могли быть и слишком малы, так как им приходилось пробиваться через земли печенегов, грабивших русские караваны у Порогов. Примем условно численность однодревок в 400—500 судов. На один парус требовалось около 16 квадратных метров «толстины» (грубой, но прочной парусины), что выражалось примерно в 150 локтях ткани. Это была задача для двух ткачих на всю зиму. Учитывая, что после порогов ставили запасные паруса, мы получаем такой примерный расчёт: для изготовления всех парусов требовалась работа 2 тысяч ткацких станов на протяжении всей зимы, то есть труд женщин 80 — 100 тогдашних деревень. Добавим к этому выращивание и прядение льна и конопли и изготовление примерно 2 тысяч метров «ужищь» — корабельных канатов.

Все эти расчеты, дающие, разумеется, лишь приблизительные итоги, показывают всё же, что за лаконичными строками источника мы можем и должны рассматривать упоминаемые в них явления во всем их реальном жизненном воплощении. И оказывается, что только одна часть того социального комплекса, который кратко именуется полюдьем, представляет собой значительную повинность. Постройка станов, транспортировка дани в Киев, изготовление ладей и парусов к ним — все это первичная форма отработочной ренты, тяжесть которой ложилась как на княжескую челядь, так и на крестьян-общинников.

Рассмотрим с таких же позиций само полюдье как ежегодное государственное мероприятие, раскроем, насколько возможно, его практическую организационную сущность. Трактат императора Константина содержит достаточно данных для этого.

Во-первых, мы знаем земли тех племён, точнее, племенных союзов, по которым проходило полюдье. Это область древлян (между Днепром, Горынью и верховьями Южного Буга); область дреговичей (от Припяти на север до водораздела с бассейном Немана и Двины, на востоке — от Днепра включительно); обширная область кривичей в верховьях Днепра, Двины и Волги и, наконец, область северян, охватывающая Среднюю Десну, Посемье и бассейны верховий Пела и Ворсклы. Если мы изобразим эти четыре области на карте, то увидим, что они охватывают территорию 700 x 1000 километров, почти соприкасаясь друг с другом, но оставляя в середине большое «белое пятно» около 300 километров в поперечнике. Оно приходится на землю радимичей. Радимичи не включены Константином Багрянородным в перечень племён, плативших дань Киеву. Император был точен: радимичи покорены воеводой Владимира Волчьим Хвостом только в 984 году, после битвы на реке Песчане, спустя 36 лет после написания трактата.

Во-вторых, мы знаем, что полюдье продолжалось 6 месяцев (с ноября по апрель), то есть около 180 дней. В-третьих, мы можем приложить к сведениям Константина скорость перемещения полюдья (не забывая об ее условности), равную примерно 7—8 километрам в сутки.

В-четвертых, мы знаем, что объезд был круговым и, если следовать порядку описания племён, двигался «посолонь» (по солнцу). Помножив количество дней 180 на среднюю суточную скорость  7 — 8 километров, мы получаем примерную длину всего пути полюдья — 1200 — 1500 километров.

Каков же мог быть конкретный маршрут полюдья? Объезд по периметру четырёх племенных союзов нужно сразу отвергнуть, так как он шёл бы по полному бездорожью лесных и болотистых окраин и в общей сложности составил бы около 3 тысяч километров. В летописном рассказе о «реформах» Ольги есть две группы точных географических приурочении: на севере близ Новгорода — Мета и Луга, а на юге близ Киева — Днепр и Десна.

Полюдье, отправлявшееся осенью из Киева и возвращавшееся по весне туда же, могло воспользоваться именно этими киевскими реками, образующими почти полное кольцо: сначала путь вверх по Днепру до Смоленска, а затем — вниз по Десне до Ольгиного города Вышгорода, стоявшего у устья Десны. Проверим это подсчётом: путь от Киева до Смоленска вдоль берега Днепра (или по льду) составлял около 600 километров. Заезд к древлянам до Искоростеня, где Игорь собирал дань, увеличивал расстояние на 200—250 километров. Путь от Смоленска к Киеву, вдоль Десны на Ельню (город упоминается в XII веке), Брянск и Чернигов составлял примерно 700—750 километров. Общее расстояние 1500 — 1600 километров могло быть пройдено с ноября по апрель. Удовлетворяет он нас и в отношении всех четырёх упомянутых Константином племенных союзов. Первыми в его перечне стоят вервианы (древляне); вероятнее всего, что княжеское полюдье начиналось с ближайшей к Киеву земли древлян, лежавшей в одном дне пути от Киева на запад. На пути из Киева в столицу древлянской земли — Искоростень — лежал городок Малин, не упомянутый летописью, но, вполне вероятно, являвшийся резиденцией древлянского князя Мала, сватавшегося к Ольге. Кроме Искоростеня полюдье могло посетить и Вручий (Овруч), лежащий в 50 километрах к северу от Искоростеня. Древлянская дань, собранная в ноябре, когда реки ещё не стали, могла быть сплавлена по Ужу в Днепр к Чернобылю и оттуда в Киев, чтобы не отягощать предстоящего кругового объезда. От древлянского Искоростеня и Овруча полюдье должно было двигаться в северо-восточном направлении на Любеч, являвшийся как бы северными воротами «Внутренней Руси» Константина Багрянородного. Следуя на север, вверх по Днепру, полюдье попадало в землю другувитов (дреговичей), живших на обоих берегах реки, и далее на запад. На восточном берегу Днепра дреговичи соседствовали с радимичами. В верхнем течении Днепра княжеский объезд вступал в обширную область кривичей, проходя по ее южной окраине, и достигал кривичской столицы — Смоленска. Далее путь мог идти на древнюю Ельню на Десне и где-то близ Брянска входил в северо-западную окраину Северской земли (Новгород-Северский, Севск) и через Чернигов, лежавший уже вне Северщины, приводил Десною к Киеву. Этот круговой маршрут полюдья не пересекал поперек земли перечисленных племен, а шёл по внутренней кромке владений каждого из четырех племён, везде огибая белое пятно радимичей, не упомянутых императором Константином в числе подвластных Руси. Сдвинуть предложенный маршрут куда-либо в сторону не представляется возможным, так как тогда неизбежно выпадет одно из племен или сильно изменится скорость движения по сравнению с 1190 годом, когда, как установлено, полюдье двигалось со средней скоростью 7 -8 километров в день. Средняя скорость перемещения полюдья не означает, разумеется, что всадники и ездовые проходили в сутки всего лишь 7—8 километров. День пути в таких лесистых областях обычно приравнивается к 30 километрам. В таком случае весь княжеский объезд в 1500 километров может быть разделён на 50 суточных отрезков: день пути и ночлег. Место ночлега, вероятно, и называлось в X веке становищем. На более длительные остановки остаётся ещё 130 дней.

Таким образом, мы должны представить себе полюдье как движение с обычной скоростью средневековой конной езды, с остановками в среднем на 2 — 3 дня в каждом пункте ночлега. В крупных городах остановки могли быть более длительными за счет сокращения пребывания в незначительных становищах. Медленность общего движения давала возможность заездов в стороны от основного маршрута; поэтому путь полюдья представляется не линией, а полосой в 20—30 километров шириной, по которой могли разъезжать на коне сборщики дани (данники, вирники, емцы, отроки и т. п.).

В полосе движения «большого полюдья», описанного Константином Багрянородным, нам по источникам X—XII веков известен целый ряд городов и городков (по археологическим данным, нередко восходящих к X веку), которые могли быть становищами полюдья: Путь от Киева Искоростень — Вручий — Чернобыль — Брягин — Любеч — Стрежев — Рогачев — Копысь — Одрск — Клепля — Красный — Смоленск Путь от Смоленска Догобуж (?) Лучин (?) — Ельня — Рогнедино — Пацынь — Заруб — Вщиж — Дебрянск — Трубеч — Новгород-Северский — Радогощ — Хороборь — Сосница — Блестовит — Сновск — Чернигов — Моравийск — Вышгород — Киев Пять городов (Киев, Вышгород, Любеч, Смоленск и Чернигов из этого списка названы Константином, остальные в разное время по разным поводам упоминаются летописцами и грамотой Ростислава Смоленского. В одном из городов, Копысе, память о полюдье сохранилась вплоть до XII века. Среди большого количества пунктов, упоминаемых грамотой Ростислава (1136 год), только в двух собирали подать, называемую полюдьем: «На Копысе полюдья четыре гривны...» Копысь расположен на Днепре, на пути нашего полюдья. Смоленск был самым отдаленным и поворотным пунктом кругового княжьего объезда, серединой пути. Где-то поблизости от Смоленска полюдье должно было перейти в речную систему Десны. Возможен заезд в Дорогобуж, но путь на Десну начинался, по всей вероятности, с Ельни. Смоленск обозначен Константином как один из важных центров, откуда весной, после вскрытия рек, идут ладьи-моноксилы в Киев. Вполне возможно, что дань, собранная в первой половине полюдья, сборщики не возили с собой, а оставалась в становищах до весны, когда её можно было легко сплавить на судах вниз по Днепру. Главнейшим пунктом хранения дани мог быть Смоленск, названный Константином крепостью.

Полюдье было, несомненно, многолюдным. Константин пишет, что князья выезжают в ноябре «со всеми русами». Игорь выехал в деревскую землю со всей своей дружиной и, собрав дань, отправил большую часть дружины с данью в Киев, а сам остался во враждебной земле с «малой дружиной». Надо думать, что эта меньшая часть дружины казалась князю всё же достаточной, для того чтобы поддержать престиж великого князя и оградить его безопасность. Вместе с дружиной должны были ехать в полюдье конюхи, ездовые с обозом, различные слуги, «кормильцы»-кашевары, «ремественники», чинившие седла и сбрую, и т. п. Некоторое представление о численности полюдья могут дать слова Ибн-Фадлана (922 год) о киевском князе:

«Вместе с ним (царем русов) в его замке находятся 400 мужей из числа богатырей, его сподвижников и находящиеся у него надежные люди…»

Даже если учесть, что князь должен был оставить в Киеве какую-то часть «богатырей» для обороны столицы от печенегов, то и в этом случае полюдье состояло из нескольких сотен дружинников и «надежных людей». Всю эту массу дружины князя должно было принять становище. По зимнему времени в становище должны были быть «истьбы» — тёплые помещения для людей, конюшни, амбары для склада и сортировки дани, сусеки и сеновалы для заранее запасенного зерна и фуража. Становище должно было быть оборудовано печами для выпечки хлеба, жерновами, кузницей для разных оружейных дел. Многое в обиходе становища должно было быть заготовлено заранее, до нашествия самого полюдья. Должны были быть люди, исполнявшие разнообразные работы по подготовке становища, по обслуге его во время полюдья и охранявшие комплекс становища, может быть, с оставленной до весны данью, до следующего приезда князя с его «богатырями».

То обстоятельство, что полюдье не проникало в глубинные области племен, а шло лишь по самой границе территории каждого племенного союза, заставляет нас задуматься над способом сбора дани. Надо думать, что техника сбора дани с крестьянского населения была уже достаточно разработана местными князьями и определенное количество дани из отдаленных районов заранее свозилось к пунктам, через которые проходило полюдье киевского князя. Мы не должны представлять себе полюдье как разгульный разъезд киевской дружины по весям и городам без всякого разбора. Дань была определена и тарифицирована (это мы знаем по событиям 945 года), и, вероятно, ежегодное полюдье посещало одни и те же становища из года в год, к которым местные князья заранее свозили обусловленную дань, то есть «везли повоз». Маршрут полюдья отстоял на 200—250 километров от внешних границ племенных союзов древлян, дреговичей, кривичей и северян. Без предварительного «повоза», организованного местной племенной знатью, трудно представить себе такой большой и громоздкий механизм, как полюдье. Ведь если бы наездам прожорливой и жадной массы киевских дружинников постоянно подвергались одни и те же местности по Днепру и Десне, то население этих мест просто разбежалось бы, ушло в глубь племенной территории, подальше от опасной трассы кругового объезда. Если этого не происходило, значит, местные князья, оберегая своё положение в племени и стремясь к равномерному распределению киевской дани, гарантировали привоз фиксированной дани в становища полюдья. Нарушение договоренности с Киевом могло привести к тому, что полюдье превратилось бы в поход против того или иного племенного союза. Поэтому полюдье следует представлять себе не как первичную форму сбора дани, а как итоговую фазу этого процесса, охватившего и местные племенные дружины.

Самым обширным племенным союзом были кривичи. Дань, следуемая с них, должна была стекаться в их столицу — Смоленск. Он был перепутьем между Новгородом и Киевом и, как уже выяснено, поворотным пунктом большого полюдья. В силу этого нас не должно удивлять наличие под Смоленском огромного лагеря — города IX—X веков в Гнездове. Курганное кладбище IX—XI веков содержало около 5 тысяч могил, являясь крупнейшим в Европе. А. Н. Насонов имел все основания говорить:

«Нет сомнения, что в старом Смоленске IX — XI веков сложилась своя сильная феодальная знать, богатство которой раскрывает содержимое гнездовских погребений. Она выросла на местном корню: гнездовские курганы в массе своей принадлежали кривичам, как признают все археологи. Можно думать, что богатство и могущество этой знати держалось на эксплуатации зависимого и полузависимого населения».

Вот эта выросшая на местном корню племенная знать и могла быть промежуточным звеном между кривичской деревней и полюдьем киевского князя, которое никоим образом не могло охватить всей огромной территории кривичей.

Интересный и полный красочных подробностей рассказ о полюдье содержит русская летопись под 945 годом. Князь Игорь Старый только что совершил два похода на Византию. Во время первого морского похода 941 года Игорь возглавлял эскадру в 10 тысяч кораблей. Цифра, вероятно, преувеличена, но русский флот всё же повоевал тогда все юго-западное побережье Чёрного моря: Вифинию, Пафлагонию, Гераклею Понтийскую и Никомидию. Пострадал даже Босфор («Суд весь пожьгоша»).

Только знаменитые греческие огнеметы, стрелявшие «яко же мълния», отогнали русских от Константинополя. Сразу же после неудачи князь Игорь начал готовить новый поход. Киевским князем были наняты заморские варяги и степные печенеги (у них даже заложников взяли); были приглашены далекие северные дружины словен и кривичей и южные войска днестровских тиверцев. Войско шло в 943 году и сухопутьем, и по морю. Херсонесские греки извещали императора Романа: «Се идуть Русь бес числа корабль — покрыли суть море корабли!»

Когда Игорь стоял уже у Дуная, император прислал к нему послов о мире. Игорь начал совещаться с дружиной, которая была рада без сражений получить дань с византийской империи:

«…еда [едва ли] къто весть, къто одолееть — мы ли, они ли? Ли с морем къто советен? Се бо не по земли ходим, но по глубине морьстей и обща съмерть вьсем…»

Взяв откуп у греков, Игорь возвратился в Киев, а на следующий год заключил с Романом и Константином Багрянородным договор, разрешавший Руси посылать в Константинополь ради торга «корабля, елико хотять… оже с миром приходять». Договор был утвержден в Киеве в соборной церкви святого Ильи на Подоле и на холме у идола Перуна. Двукратный нажим на Византию в 941 и 943 годах, возможно, был вызван какими-то препятствиями, которые чинили греки русской торговле, несмотря на договор 911 года, заключенный с отцом Романа и Константина. Ряд ограничений содержится и в договоре 941 года, но путь русским кораблям в торговый центр мира — Царьград — был открыт. Киевское правительство, сильно потратившееся на организацию двух грандиозных флотилий (из которых одна сильно пострадала) и на содержание наёмных войск, нуждалось в пополнении своих ресурсов вообще и экспортных в частности. Появление в Киеве нанятых Игорем варяжских отрядов следует датировать самым концом 930-х годов, когда упоминается варяжский воевода Свенельд. Для содержания варяжских наёмников Игорь определил дань с древлян и уличей, что вызвало войну этих племенных союзов с Киевом. Уличский город Пересечен (у Днепра) три года сопротивлялся Игорю, но тот наконец «примучи Уличи, възложи на ня дань и вдасть Свенделду». Эту фразу часто понимают как пожалование, передачу права сбора дани, но грамматическая форма фразы позволяет понять её только в одном смысле: дань, полученную Игорем, он, Игорь, отдал Свенельду в 940 году. Исключить участие варяжских воинов в сборе древлянской или уличской дани нельзя, но речь идёт о правовой стороне. Когда пятью годами позже Игорь отправился собирать древлянскую дань сам, летописец ни одним намёком не показал, что этим попираются права Свенельда. У варяга просто не было права сбора солюдья (дани), Свенельд получал содержание, а не права. В 942 году после разгрома русского войска греками, может быть, как компенсацию варягам, участвовавшим в злосчастном походе, варяжский воевода получил древлянскую дань, что вызвало ропот киевской дружины: «Се дал еси единому мужеви много». Киевляне начали завидовать варягам:

«Отроци Свенельжи изоделися суть оружием и пърты, а мы — нази. Да пойди, къняже с нами в дань — да и ты добудеши и мы».

После заключения договора 944 года, упрочившего позиции Руси, потребность в варяжском наёмном войске значительно уменьшилась (Игорь княжит «мир имея к всем странам»), и осенью 945 года киевский князь вернул землю древлян в прежнюю систему своего киевского полюдья, когда князь начинал свой круговой объезд именно с древлян.

945 год. «И приспе осень и нача мьслити на Древляны, хотя примыслити большю дань… И послуша их [дружинников] Игорь — иде в Дерева в дань и примышляше к первой дани и насиляше им и мужи его. И възем дань, поиде в свой град. Идущю же ему въспять, размыслив, рече дружине своей: «Идете с данию домови, а яз възвращюся [ к Древлянам] и похожю ещё». И, пусти дружину свою домови, с малъмъ же дружины възвратися, желая больша имения».

Дань, очевидно, была издавна тарифицирована, так как Игорь увеличил её, примыслил новые поборы к «первой дани». Когда же Игорь появился вновь, «желая больша имения», внутри древлянского общества происходит объединение всех слоев общества древлян: против киевского князя выступили древляне и их местные князья во главе с «князем князей» древлянских Малом.

«Слышавше же Древляне, яко опять идеть [Игорь] и съдумавъше Древляне с кънязьмь своим Малъм: «Аще ся въвадить вълк в овьце, то выносить вьсе стадо, аще не убиють его. Тако и сь — аще не убием его, то вься ны погубить!» И посълаша к нему, глаголюще: «Почто идеши опять — поймал еси вьсю дань». И не послуша их Игорь. И исшьдъше из града Искоростеня противу древляне, убиша Игоря и дружину его, бе бо их мало. И погребен бысть Игорь; и есть могыла его у Искоростеня града в Деревех и до сего дьне».

Византийский писатель Лев Дьякон сообщает одну деталь о смерти Игоря:

«…отправившись в поход на германцев (?), он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван на две части…»

Древляне, казнившие Игоря по приговору веча, считали себя в своем праве. Послы, прибывшие в Киев сватать за древлянского князя вдову Игоря Ольгу, заявили ей:

«Бяше бо мужь твой акы вълк, въсхыщая и грабя. А наши кънязи добры суть, иже распасли суть Деревьску землю…»

Перед нами снова, как и в случае с вятичами, выступает союз племён с его иерархией местных князей. Князей много; в конфликте с Киевом они несколько идеализируются и описываются как добрые пастыри. Во главе союза стоит князь Мал, соответствующий «свет-малику», «главе глав» у вятичей. Он чувствует себя чуть ли не ровней киевскому князю и смело сватается к его вдове. Археологам известен его доменный город в древлянской земле, носящий до сих пор его имя Малин. Примечательно, что в начале Игорева полюдья никто из этих князей не протестовал против сбора дани, не организовывал отпора Игорю, все, очевидно, было в порядке вещей. Добрые князья убили Игоря-беззаконника тогда, когда он стал нарушителем установившегося порядка, преступил нормы ренты. Это ещёраз убеждает нас в том, что полюдье было не простым беспорядочным разъездом, а хорошо налаженным важнейшим государственным делом, в процессе исполнения которого происходила консолидация феодального класса и одновременно устанавливалась многоступенчатая феодальная иерархия. Местные князья разных рангов, сами жившие за счёт «пасомых» ими племён, содействовали сбору полюдья их сюзереном, великим князем Киева, а тот, в свою очередь, не забывал своих вассалов в дипломатических представлениях цесарям Византии. Игорь за год до смерти посылал посольство в Константинополь от своего имени «великого кънязя Русьскаго и от вьсякая къняжия и от вьсех людий Русьскые земля». Договор 944 года предусматривает обычное для общества с феодальной иерархией своевольство вассалов и аррьер-вассалов:

«Аще ли же къто от кънязь или от людий русьскых… преступит её, еже писано на харатии сей — будет достоин своимь оружиемь умрети и да будет клят от бога и от Перуна!»

Полюдье существовало в каждом племенном союзе; оно знаменовало собой отход от патриархальных племенных отношений и традиций, когда каждый член племени знал своего племенного князя в лицо. Полюдье в союзе племён, появившееся одновременно с образованием самого союза, было уже переходной формой к классовому обществу, к государственности. Власть «князя князей» отрывалась от старинных локальных традиций и родственных связей, становилась многоступенчатой («князь князей», князь племени, «старосты» родов). Когда же несколько союзов племен вольно или невольно вошли в состав Руси, то отрыв верховной власти от непосредственных производителей стал полным. Государственная власть полностью выделилась, и право на землю, которое искони было связано в представлении землепашцев с трудовым и наследственным правом своего микроскопического «мира», теперь связывалось уже с правом верховной (отчужденной) власти, с правом военной силы.

Феодальная иерархия как система цементировала новое общество, образуя цепь сопряженных друг с другом звеньев: высшие её звенья («светлые князья») были связаны, с одной стороны, с великим князем, а с другой — с князьями отдельных племён. Князья племён были связаны с боярством. Вассалитет, выраставший из микроструктуры первобытного общества, был естественной формой для феодального государства. Сумма источников, восходящих к началу IX века, позволяет дать сводный обзор социально-политической стратиграфии Руси:

1. «Великий князь Русский«. «Хакан-Рус» (титул, равный императорскому).
2. «Главы глав», «светлые князья» (князья союзов племен).
3. «Всякое княжье» — князья отдельных племен.
4. «Великие бояре».
5. «Бояре», «мужи», «рыцари» (персидское «моровват»).
6. Гости-купцы.
7. «Люди». Смерды.
8. Челядь. Рабы.

Громоздкий и сложный механизм полюдья мог действовать при условии слаженности и соподчиненности всех звеньев. Нарушение соподчиненности приводило к войнам. Летопись многократно говорит о том, что тот или иной союз племён «заратишася», «имяше рать» с киевским князем. Государственность Руси как целого утверждалась в тяжёлом противоборстве разных сил. Константин Багрянородный описывал государство Русь в ту пору, когда полюдье как первичная форма получения ренты уже доживало последние годы. Началом же системы полюдья следует считать переход от разрозненных союзов племен к суперсоюзам-государствам, то есть рубеж VIII—IX веков. Совершенно закономерно, что именно это время и явилось временем зарождения широких торговых связей Руси с Востоком и Византией: полюдье было не только прокормом князя и его дружины, но и способом обогащения теми ценностями, которых еще не могло дать зарождавшееся русское ремесло. Полюдье полгода кормило киевскую дружину и её прислугу; по всей вероятности, полюдье гарантировало продовольственные запасы и на вторую, летнюю, половину года, когда происходил сбыт наиболее ценной части дани, собранной пушнины — чёрными кунами, бобрами, чернобурыми лисами, веверицами-белками. С полюдьем связано свидетельство, неверное понимание которого иногда приводило исследователей к мысли о незнакомстве русов с земледелием:

«Русы не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян» (Ибн-Русте). «Всегда 100—200 из них (русов) ходят к славянам и насильно берут у них на своё содержание, пока там находятся» (Гардизи).

Всё это прекрасно объясняется полюдьем. Экспортная часть полюдья состояла из пушнины, воска и мёда; к продуктам охоты и пчеловодства добавлялась и челядь, рабы, охотно покупаемые на международных рынках и в мусульманском Халифате, и в христианской Византии. Знакомство с системой сбыта полюдья с особой убедительностью покажет государственный характер действий Киевской Руси IX—X веков.

Далее… Сбыт полюдья (IX — середина X века)