Происхождение и древнейшие судьбы славян

Рождение Руси.
Академик  Б.А. Рыбаков.

Происхождение и древнейшие судьбы славян

В общей форме положения норманнистов сводятся к двум тезисам: во-первых, славянская государственность создана, по их мнению, не славянами, а европейцами-варягами, во-вторых, рождение славянской государственности происходило не на киевском лесостепном Юге, а на новгородском болотистом и неплодородном Севере.

Ошибочность первого тезиса доказывается прежде всего анализом письменных источников XI—XII веков и выявлением четко обозначенной тенденциозности одного из направлений редакторской работы над «Повестью временных лет» (А. А. Шахматов). Кроме того, проверка степени достоверности проваряжской тенденции может быть произведена по всей сумме материалов, обрисовывающих тот длительный процесс развития славянской первобытности, который привёл к созданию Киевской Руси. Второй тезис о более прогрессивном развитии Севера по сравнению с Югом легко может быть проверен по той же самой сумме объективных материалов об эволюции хозяйства, социальных отношений, о соотношении темпа общественного развития в разных экологических условиях и, наконец, о конкретных связях разных участков обширного славянского мира с другими народами и государствами древности. Для той и для другой проверки нам в равной степени необходимо знать, какую территорию занимали славянские племена в догосударственное время, как и в какое время изменялась область славянского расселения. Определив это, мы сможем привлечь обильные археологические материалы, которые обрисуют нам общие черты, локальные различия и уровень наиболее передовых районов, где ранее всего должна была закономерно возникнуть и возникала славянская государственность.

Одним словом, первым вопросом, без решения которого мы не можем приступить к анализу процесса превращения первобытного общества в классовое, является вопрос о происхождении славян в его географическом, территориальном аспекте; где жили «первославяне», какие народы были их соседями, каковы были природные условия, какими путями шло дальнейшее расселение славянских племен и в какие новые условия попадали славяне-колонисты?

Славянские народы принадлежат к древнему индоевропейскому единству, включающему такие народы, как германские, балтийские (литовско-латышские), романские, греческие, кельтские, иранские, индийские («арийские») и другие, раскинувшиеся еще в древности на огромном пространстве от Атлантического океана до Индийского и от Ледовитого океана до Средиземного моря. Четыре-пять тысяч лет тому назад индоевропейцы занимали ещё не всю Европу и не заселили ещё Индостан; приблизительным геометрическим центром первоначального индоевропейского массива была северо-восточная часть Балканского полуострова и Малая Азия.

Те племена, из которых путем постепенной консолидации образовались праславяне, обитали почти на краю индоевропейских пространств, севернее горного барьера, который отделяет Южную Европу от Северной и тянется от Альп на восток, завершаясь на востоке Карпатами. Когда мы говорим о происхождении того или иного народа, то сталкиваемся с целым рядом предположений, легенд, гипотез. Отдаленный во времени медленный процесс протекал почти неуловимо для нас. Но некоторые вопросы все же необходимо поставить:
первый — происходило ли формирование народа путём размножения и расселения одного племени из какого-то незначительного пространства, или же народ формировался путём сближения родственных соседних племен?
Второй вопрос: какие общие (в данном случае — общеевропейские) события могли стимулировать обособление ряда племён от общеиндоевропейского массива и их консолидацию в больших масштабах?

На первый вопрос следует ответить, что главной образующей силой была стихийная объединения более или менее родственных племён. Но, разумеется, имело место и естественное размножение, филиация (лат. filialis — сыновний, филиал;фр. filiation — ответвление ) племён, и колонизация новых пространств. Филиация племён уплотняла этнический массив, заполняла промежутки между старыми «материнскими» племенами и, конечно, содействовала упрочению этого массива, но не размножение одного-единственного племени создавало народ.

С общеевропейскими событиями дело обстояло так: на рубеже III—II тысячелетий до нашей эры в северной половине Европы (от Рейна до Днепра) усиливается скотоводческое пастушеское хозяйство, быстро возникает имущественное и социальное неравенство. Крупный рогатый скот становится символом богатства (в старом русском языке «скотница» — казна), а легкость отчуждения стад ведёт к войнам и неравенству племен и их вождей. Первобытное равенство нарушилось.

Открытие меди и бронзы привело к межплеменной торговле, которая усилила внутренние процессы дифференциации. Археологически эта эпоха обозначена археологической «культурой шаровых амфор», резко отличающейся от предшествующих, более примитивных культур. Начавшаяся повсеместно борьба за стада и пастбища привела к широчайшему расселению пастушеских племён (археологическая «культура шнуровой керамики«) не только по Центральной, но и по Восточной Европе вплоть до Средней Волги. Всё это происходило с племенами, являвшимися предками балтов, славян и германцев. Расселение велось отдельными, самостоятельно действующими племенами. Об этом можно судить по необычайной пестроте и чересполосности скотоводческой терминологии в Восточной Европе. В момент расселения — первая половина II тысячелетия — ещё не было ни славянской, ни германской, ни балтской общности; все племена перемешивались и меняли соседей в процессе медлительного движения.

Примерно к XV веку до нашей эры расселение прекратилось. Вся зона европейских лиственных лесов и лесостепей была занята этими разными по месту прежнего жительства индоевропейскими племенами. Началась новая, уже оседлая жизнь, и постепенно на первое место в хозяйстве стало выходить земледелие. В новом географическом раскладе новые соседи стали налаживать связи, выравнивать особенности племенных диалектов и создавать впервые на большом пространстве новые, родственные друг другу языки: в западной части получивший название германского, в срединной части — славянского, а в северо-восточной — латышско-литовского. Названия народов появились позднее и не связаны с этой эпохой первичной консолидации родственных племён вокруг трёх разных центров: западного (германского), восточного (балтского) и срединного (славянского).

В научном поиске древнейших судеб славянства первое место принадлежит лингвистике. Лингвисты определили, во-первых, что отмежевание праславянских племён от родственных им соседних индоевропейских племён произошло примерно 4000—3500 лет назад, в начале или в середине II тысячелетия до нашей эры. Во-вторых, по данным языка лингвисты установили, что соседями славян из индоевропейских народов были германцы, балтийцы, иранцы, дако-фракийцы, иллирийцы, италики и кельты. Очень важно третье утверждение лингвистов: судя по общим всем славянским народам обозначениям элементов ландшафта, праславяне проживали в зоне лиственных лесов и лесостепи, где были поляны, озера, болота, но не было моря; где были холмы, овраги, водоразделы, но не было высоких гор. Однако природные зоны, отвечающие этим лингвистическим определениям, размещены в Европе шире, чем можно предполагать славянскую прародину; праславяне занимали лишь часть такого пространства, которое отразилось в их древних наречиях.

У учёных появилось два варианта определения прародины: одни исследователи полагали, что первичной областью праславян является лесостепь и леса Среднего Поднепровья с Киевом во главе, а другие считали, что прародина размещалась западнее, на Висле, и доходила до Одера; этот вариант условно можно назвать висло-одерским. Оба варианта полностью удовлетворяли требованиям лингвистов. Нужно было искать дополнительные данные для выбора между двумя предложенными гипотезами.

Польский археолог Стефан Носек, сторонник висло-одерского варианта («автохтонист», считавший, что славяне автохтонны на территории Польши), предложил обратиться к археологическим материалам того именно времени, когда праславяне, по данным лингвистов, впервые отпочковались от индоевропейских соседей. Это было вполне разумное предложение. Внимание археологов было привлечено так называемой тшинецкой культурой XV—XII веков до нашей эры, которая была хорошо известна на территории Польши между Вислой и Одером. Стефан Носек написал статью с громким названием «Триумф автохтонистов». Казалось, что выбор между двумя равноправными (по данным лингвистики) гипотезами сделан на основе такого объективного материала, как археологический. Но вскоре выяснилось благодаря работам другого польского археолога, Александра Гардавского, и работам ряда украинских археологов, что тшинецкая культура вовсе не замыкается в границах только одного западного, висло-одерского, варианта, а распространяется и на пространство восточнее Вислы, вплоть до Днепра, переходя частично и на левый его берег. Тем самым обращение к археологическим материалам, изученным в достаточной мере, решило спор в пользу объединения обоих вариантов. Прародину славян в расцвет бронзового века следует размещать в широкой полосе Центральной и Восточной Европы.

Эта полоса прародины славян протяженностью с севера на юг около 400 километров, а с запада на восток около полутора тысяч километров располагалась так: её западная половина подпиралась с юга европейскими горами (Судетами, Татрами, Карпатами), а на севере доходила почти до Балтийского моря. Восточная половина праславянской земли ограничивалась с севера Припятью, с юга верховьями Днестра и Южного Буга и бассейном Роси. Восточные границы менее ясны: тшинецкая культура здесь охватывала Средний Днепр и низовья Десны и Сейма.

Жили славяне небольшими деревнями, расположенными в два порядка. Хозяйство велось на основе четырех отраслей: земледелия, скотоводства, рыболовства и охоты. Орудия труда — топоры, ножи, серпы — делались ещё из камня. Бронза применялась главным образом для украшений, а из хозяйственного инвентаря только для долот, нужных в деревянном строительстве. Погребальный обряд был связан с идеей переселения душ: телам умерших придавали позу эмбриона, как бы подготавливая покойника ко второму рождению. Социальные различия не прослеживаются. Наиболее богатым районом (его иногда выделяют в особую, комаровскую археологическую культуру) были земли в Прикарпатье, где имелись залежи соли, высоко ценившейся в первобытную эпоху.

Археологические памятники тшинецко-комаровской археологической культуры образуют несколько отдельных скоплений, которые, возможно, являлись землями союзов соседствующих друг с другом славянских племён. Славянские союзы племён известны нам по Нестору; те «племена», которые он упоминает в своей «Повести временных лет», как показали советские ученые (П.Н. Третьяков), являются не первичными племенами, а союзами нескольких безымянных племен: поляне, радимичи, висляне и др. Необходимо отметить, что написание названий этих союзов племён резко различается по географическому принципу: все союзы племён в пределах очерченной выше прародины обозначены или именами типа «поляне», «мазовшане», или же архаичными именами вроде «хорваты», «север». Патронимических названий на территории прародины нет. Славяне ещё на рубеже нашей эры, а может быть, и ранее (?) начали расселение из прародины. И вот в новых, колонизированных славянами областях встречается уже иная, новая форма названий с патронимической основой: «радимичи» («происходящие от Радима», «подвластные Радиму»), «вятичи», «бодричи» и т. п. В колонизированных областях иногда встречается исконная форма на «…ане», «…яне», что может быть связано с именами мелких первичных племён, вовлеченных в процесс колонизации, но, как уже говорилось, на всей обширной территории славянской прародины (и только на ней!) патронимической формы нет, что полностью подтверждает правильность отождествления прародины с ареалом Тшинецкой археологической культуры XV—XII веков до нашей эры.

На протяжении II—I тысячелетий до нашей эры этническая картина Европы менялась не только в связи с колонизацией славян или кельтов, двигавшихся с запада на юго-восток, но и в связи с созданием новых центров притяжения. Применительно к массиву славянских племён (до колонизации на северо-восток) следует учесть образование двух центров притяжения: один из них соответствовал основной территории прежней «культуры шаровых амфор» и охватывал часть славянских, часть германских и часть кельтских племён, а другой находился вне славянской прародины, в скифском Причерноморье, и вовлекал в сферу своего влияния только юго-восточную часть славян, проживавших в плодородной лесостепи. Южнобалтийская по своему географическому положению новая разноплеменная общность отражена в так называемой лужицкой археологической культуре. Её ядро составляли западные славянские племена (территории современной Польши), но в неё входили и соседние кельты, являвшиеся, очевидно, гегемонами в этом большом соединении племён, и какая-то часть германских племён по Эльбе. Вполне возможно, что именно эта общность западнославянских племён получила в то время название «венеты» или «венеды», которое первоначально обозначало союз разноязычных племён, живших интенсивной общей исторической жизнью, а в дальнейшем (примерно к рубежу нашей эры), когда кельтские и германские окраинные племена Лужицкой археологической культуры вошли в больший контакт со своими основными сородичами, наименование «венеты — венеды» сохранилось за западнославянскими племенами. У древних писателей (Плиния, Тацита) именем венедов называются славянские племена.

Присмотримся к тому, что происходило в восточной половине славянского мира. Ещё до появления скифов-иранцев в степях Восточной Европы здесь, на краю степи, в удобной для земледелия лесостепной зоне, защищенной от степняков островами лесных массивов, на старой территории тшинецкой праславянской культуры, прогрессивно развивается местное славянское население . На рубеже II — I тысячелетий до нашей эры появляется плужное земледелие, резко поднявшее всю систему хозяйства и позволившее к VI—V векам до нашей эры перейти к систематическому экспорту хлеба в Грецию через черноморский порт Ольвию, который греки называли торжищем борисфенитов (днепрян).

Археологическим соответствием среднеднепровскому славянству в эпоху этого подъёма является Чернолесская археологическая культура рубежа бронзового и железного веков. Её славянский характер неоспоримо следует из работ известного советского лингвиста О. Н. Трубачева: составленная Трубачевым карта архаичных славянских названий рек во всех деталях совпадает с областью чернолесской культуры.

Вторым и чрезвычайно важным элементом прогресса было открытие железа. Если в бронзовом веке племена, не располагавшие залежами меди и олова, вынуждены были привозить металл издалека, то с открытием железа они необычайно обогатились, так как тогда использовалась болотная и озёрная руда, имевшаяся в изобилии во всех славянских землях с их многочисленными болотами, речками и озёрами. По существу, славяне перешли в железный век из каменного. Перелом был весьма значителен. Он отразился и в древнем славянском эпосе о богатырях-кузнецах, кующих гигантский плуг в 40 пудов и побеждающих зловредного Змея, нападающего на славян. Под эпическим образом Змея подразумевались кочевники-киммерийцы X—VIII веков до нашей эры, нападавшие на славянские области Среднего Поднепровья.

Киммерийцы были воинственными племенами, наводившими страх на различные народы и государства от Ближнего Востока до низовий Дуная. Обороняясь от них, славяне приобщились к событиям мировой истории. Вплоть до наших дней по берегам рек, впадающих в Днепр, сохранились как остатки древних огромных крепостей предскифского времени, в которых славяне со своим имуществом и стадами могли оборониться во время наездов киммерийского «Змея», так и остатки древних валов, носящих до сих пор примечательное название «Змиевы валы».

Датировка«Змиевых валов» неясна; они могли достраиваться и возникать вновь во все то долгое время, когда пахарям приходилось обороняться от степняков-кочевников и в глубокой древности, и в средние века. Об этих валах тоже сохранились эпические предания, весьма архаичные по форме: главным героем их является не богатырь-воин, как в позднейшем эпосе, а богатырь-кузнец, тот, что выковал сорокапудовый плуг и научил людей пахать землю плугом. Волшебный кузнец не разрубает Змея мечом, как средневековый богатырь, а своими кузнечными клещами захватывает его, запрягает в сказочный плуг и пропахивает гигантские борозды — «Змиевы валы», которые тянутся «аж до Киева».

Начало I тысячелетия до нашей эры следует считать временем, когда славянские племена Среднего Поднепровья начинают своё историческое бытие, отстаивают свою независимость, строят первые крепости, впервые сталкиваются с враждебной степной конницей киммерийцев и с честью выходят из этих оборонительных битв. Недаром именно к этому времени можно приурочить создание первичных форм славянского героического эпоса, дожившего до начала XX века (последние подробные записи сделаны украинскими фольклористами в 1927—1929 годах).

Ко времени прихода скифов в южнорусские степи, к VII веку до нашей эры, славяне Среднего Поднепровья прошли уже большой исторический путь, отраженный как в археологических материалах, так и в мифах и в героическом эпосе. Мифы впервые записанные «отцом истории» Геродотом в V веке до нашей эры, сохранившиеся в русских, белорусских и украинских сказках, повествуют о трёх царствах, из которых одно Золотое, о царе-Солнце (вспомним Владимира Красное Солнышко), по имени которого назван весь народ, населяющий эти царства. Необычайно важны для нас сведения, сообщаемые Геродотом о Скифии.

Под Скифией этот внимательный писатель и путешественник понимал огромное и в известной мере условное пространство в Восточной Европе, которое он определял как квадрат, каждая сторона которого равнялась 20 дням пути (примерно 700×700 километров); южная сторона квадрата опиралась на Чёрное море. Это пространство заселено разными племенами, говорящими на разных языках, ведущими разное хозяйство и не подчиняющимися единому царю или какому-либо племени-гегемону. Собственно скифы, давшие условное имя всему квадрату, обрисованы Геродотом как степные скотоводы, кочующие в кибитках, чуждые земледелию, не знающие оседлых поселений.

Кочевникам-скифам противопоставлены жители лесостепного Среднего Поднепровья — земледельцы, вывозящие хлеб в Ольвию, празднующие ежегодно весной праздник священного плуга, подаренного людям богом неба. По отношению к этим «днепровцам-борисфенитам» Геродот делаёт драгоценное примечание, говоря о том, что греки их ошибочно причисляют к скифам, тогда как у них есть самоназвание — «сколоты». Три царства сколотов на Среднем Днепре и в соседней лесостепи (все они в границах древней славянской прародины) хорошо соответствуют трём основным группам, выявленным археологами среди древностей скифского времени.

Археологические материалы объясняют нам ошибку греческих торговцев, перенесших на славян-сколотов общее имя скифов: в материальной культуре славян-земледельцев («скифов-пахарей») прослеживается много скифских черт. Длительное соседство этой части славянства со скифо-сарматским иранским миром сказалось и на языке: в восточнославянских языках много слов скифского происхождения: «топор» (при славянском «секира»), «собака» (при славянском «пёс») и т. п.

Социальный строй среднеднепровских славян ещёза полторы тысячи лет до Киевской Руси оказался на пороге государственности. Об этом говорят не только упоминания сколотских «царств» и «царей» Геродотом, но и всаднические черты погребенных воинов и огромные «царские» курганы на Киевщине, и импортная роскошь славянской знати. По всей вероятности, славяне Среднего Поднепровья жили дружественно с царскими скифами Причерноморья, что позволяло вести торг с приморскими городами и заимствовать ряд бытовых черт у скифов-кочевников. Славянство может гордиться тем, что один из уголков славянского мира, Среднее Поднепровье, был описан Геродотом, по всей вероятности, по личным впечатлениям: он не только видел славян-борисфенитов в Ольвии, но знал точно протяженность земли борисфенитов (11 дней плавания по Днепру), знал вкус воды в верховьях мелких рек, знал фауну лесостепи, записал те сказания о трёх братьях и трёх царствах, которые до наших дней уцелели в волшебных богатырских сказках. Геродот записал даже имена мифических героев-родоначальников, которые тоже сохранились в восточно-славянском фольклоре.

Славянство скифского времени не было единым, и для него нельзя найти какой-либо единый «археологический мундир». Если лесостепные славянские племена сколотов-днепрян получили много черт скифской культуры, то рядом с ними, в лесной зоне на северной окраине славянской прародины, проживали по соседству с балтами (латышско-литовскими племенами) геродотовские «невры» (милоградская археологическая культура), которые во многом уступали своим южным соседям «скифам-пахарям». Контраст между уровнем быта «смысленных полян» и их лесных соседей, «живущих звериньским образом», отмеченный Нестором, зародился уже в скифское время.

В III веке до нашей эры скифская держава в степях пала под натиском более примитивных иранских же кочевых племен сарматов. Скифы оказались разрезанными надвое потоком новых кочевников: часть царских скифов ушла на юг, в Крым, а часть отодвинулась к северу, в лесостепь, где была ассимилирована славянами. Может быть, именно тогда и проникли скифские слова в славянский язык?. Новые хозяева степей — сарматы —— вели себя совершенно иначе, чем скифы: если со скифами на протяжении 500 лет славяне более или менее мирно соседствовали и у нас нет данных о серьезных враждебных действиях, то сарматы вели себя агрессивно. Они перерезали торговые пути, громили греческие города, нападали на славян и отодвинули зону земледельческих посёлков славян к северу. Археологически славяне сарматского времени характеризуются Зарубинецкой археологической культурой III века до нашей эры, культурой довольно примитивной, вполне первобытной. Географически она охватывает не только Среднее Поднепровье, но и более северные области в лесной зоне, колонизированные славянами. К рубежу нашей эры сарматы свирепствовали на всем тысячеверстном пространстве причерноморских степей.

Возможно, что сарматские набеги и увод в плен земледельческого населения стимулировались Римской империей, которая в своем широчайшем завоевательном размахе (от Шотландии до Месопотамии) нуждалась в огромном количестве рабов для самых разнообразных целей — от пахарей до гребцов во флоте. «Женоуправляемые» сарматы, прозванные так из-за сильных пережитков матриархата у сарматской знати, тоже оставили свой след в славянском фольклоре, как и киммерийцы: в волшебных сказках сохранились повествования о Змеихе, о змеиных женах и сестрах, о Бабе Яге, жившей не в лесной избушке на курьих ножках, а в подземелье близ моря, в знойной приморской стране враждебного «Девичьего царства», где отрубленные «русские головушки торчат на тычинушках». Сарматский натиск, продолжавшийся несколько столетий, привёл к упадку славянских земель и к уходу населения из лесостепи на север, в лесную зону. Именно в это время на новых местах поселения стали появляться патронимические названия племён вроде радимичей или вятичей. Здесь, в густых лесах, защищенных от вторжений непроходимыми пространствами болот, возникли новые славянские племенные центры, оставившие многосотенные кладбища, где захоронения совершены по обряду сожжения, подробно описанному Нестором.

Сразу за широкой полосой припятских и нижне-деснинских болот, севернее их, в полной недоступности от сарматского юга в земле древних невров мы видим большие новопостроенные крепости (Горошково на Днепре, между устьями Сожа и Березины), которые могли быть племенными центрами дреговичей — «болотников» («дрыгва» — болото).

К первым векам нашей эры относятся наиболее ранние сведения античных авторов о славянах-венедах. К сожалению, они очень мало дают нам сведений о восточных славянах, заслоненных от взгляда античных писателей сарматами, дошедшими уже до Среднего Дуная, и лесами, в которые попрятались славяне, расселившиеся из пределов древней прародины.

Новый и очень яркий период в истории славянства связан как с постепенным преодолением результатов сарматских наездов, так и с новыми событиями европейской истории в первые века нашей эры. Многое в истории Старого Света связано в это время с возрастающим могуществом Римской империи. Рим оказал сильное влияние на германские племена и часть западнославянских на Рейне, Эльбе и Одере. Римские легионы овладели греческими городами в Северном Причерноморье и использовали их как рынки закупки местного хлеба и рыбы. Особенно усилились связи Рима с народами Восточной Европы при императоре Марке Ульпии Траяне (98—117 годы нашей эры), когда римляне покорили всю Дакию и заставили ее население говорить на «ромейском», латинском языке. Римская империя стала соседкой славянских земель, где благодаря такому соседству вновь возродилось экспортное земледелие, и притом в крупных масштабах.

О размахе славянского экспорта II—IV веков мы можем судить, во-первых, по огромному количеству кладов римских монет в земледельческой славянской лесостепи. Приток римского серебра резко возрос именно при Траяне, и высокий уровень держался на протяжении нескольких веков. Недаром автор «Слова о полку Игореве», упоминая далекие времена благоденствия, назвал «века Трояновы». Денежные сокровища славянской знати II—IV веков были полученным от римлян эквивалентом местного хлеба, что доказывается заимствованием славянами римской меры сыпучих тел: римский квадрантал («четверть») под именем «четверик» для измерения зерна дожил в России до 1924 года.

В «трояновы века» славяне Среднего Поднепровья (северная лесостепная половина так называемой Черняховской археологической культуры) пережили новый и весьма ощутимый подъём. Развилось ремесло, появился гончарный круг, домницы для варки железа, ротационные жернова. Славянская знать широко пользовалась импортными предметами роскоши: лакированной столовой посудой, украшениями, различными предметами быта. Возрождалась ситуация, близкая к той, которая существовала до сарматского нашествия, в эпоху расцвета соседней скифской державы. Одним из торговых центров на Днепре было место будущего Киева. В связи с экспортным земледелием наладились вновь пути на юг, к Чёрному морю.

Римские дорожные карты упоминают венедов в низовьях Дуная, а в середине III века часто упоминаются и военные морские походы, в которых наряду с готами (южная приморская часть черняховской культуры) участвуют и какие-то «скифы», в которых, по всей вероятности, следует видеть юго-восточную часть славянства. В социальном отношении приднепровские славянские племена вновь достигли того предгосударственного уровня, на котором они находились в скифское время.

Не исключена возможность, что во II—IV веках, до нашествия гуннов (около 375 года), у южной части восточных славян, занимавшей те же самые плодородные лесостепные пространства, где были в свое время расположены «царства» сколотов-земледельцев, уже возникла государственность. В пользу этого говорит и богатство славянской знати, основывавшееся на экспортном земледелии, и появление «огнищ» — больших домов для челяди, и неукрепленность сёл при наличии общегосударственной оборонительной линии, и начало дружинных походов далеко за пределы своей земли.

Задолго до Киевской Руси в этой части славянского мира, наиболее близкой к мировым культурным центрам, уровень социального развития дважды достигал рубежа первобытного и классового общества, а может быть, и переходил через этот рубеж. В первый раз дальнейшее развитие было прервано сарматским нашествием III века до нашей эры, а во второй — нашествием тюрок-гуннов в конце IV века нашей эры.

Далее… Происхождение Руси