«Левенгаупт со всем корпусом пропал».

«Полтавское сражение». В.А. Артамонов.

ГЛАВА IV. ЗАРЯ ПОЛТАВСКОЙ ПОБЕДЫ.

4.5. «Левенгаупт со всем корпусом пропал».

И русские и шведские источники молчат о том, что обсуждали военачальники после битвы при Лесной 28 сентября 1708 года.  Обе стороны,  разложив много костров из-за сильного холода, держали в поле зрения друг друга и, несомненно,  обговаривали дальнейшие действия и оценивали свои потери.

Корволант вместе с полками Боура недосчитался 1111 человек, убитыми и 2856 человек ранеными. «Кровавые потери» русских составили 1111+ 2856 = 3967 человек. Больше всего (почти половину состава) потерял Семёновский полк 141 убитыми и 664 ранеными, а также ингерманландцы — 354 человек убитыми и 361 ранеными. В Преображенском полку из 52 офицеров убито и ранено было 21 (т.е. 40%), а из 1551 человек нижних чинов, бывших в бою, убито и ранено 486 человек, т.е. 31 %[1]. 

Относительные потери офицеров Русской армии в  XVIII-XIX вв. были больше солдатских). Драгунские полки пострадали меньше — от 22 до 46 человек убитыми и от 58 до 122 человек ранеными. Из 8 полков дивизии (4076 человек) генерал-лейтенанта Р.Х.Боура ранено было 321 человек. Число убитых не указано, но если раненых бывает, как правило втрое больше, то «кровавые потери» драгун Боура около 430 человек[2]. Из командного состава смертельно был ранен дармштадтский ландграф Фридрих и на глазах Петра был убит сын генерала Алларта. («Сын ево убит при нас» — писал царь Г.И.Головкину 29 сентября).

Конечно, Левенгаупт присочинял, что «кроме рядовых и унтер-офицеров были убиты или ранены все [шведские] полковые и ротные офицеры», в то время как к русским весь день и всю ночь подходили «новые резервы». Но потери шведов были больше.

М.М.Голицын говорил, что солдаты четырежды наполняли патронами сумки, пазухи и карманы. В сумке помещалось 25-30 патронов, в карманах, возможно, столько же. Если от первоначальной численности шведского корпуса в 12 950 чел. вычесть 877 попавших в плен, 1500 вернувшихся в Прибалтику и 6700 добравшихся до Карла XII (среди всех этих групп были раненые, в том числе и от холодного оружия), получится, что от Днепра до Стародуба погибло 3873 чел. — 30 %, т.е безвозвратных потерь оказалось в 3,5 раза больше, чем у русских. (Среди шведов много умерло от ран при отступлении; если бы отступали после боя русские, то количество умерших от ран среди них тоже было бы больше). Предположительно общее количество шведских «кровавых потерь» вместе с ранеными могло составлять около 6500 чел. Урон в  6397 человек убитыми и пленными упоминал Р.Петре[3].

Таким образом, вечером 28 сентября 1708 года поле у деревни Лесной сплошь было завалено телами погибших и тяжело раненых в зелёных и синих мундирах, а также трупами лошадей. Русские пушки и зарядные ящики при обратном ходе к середине поля во тьме переваливались через людские тела. При описании  побоища  один из раненых каролинцев упомянул, как его переехало колесо .Часть раненых смогла выбраться к своим ночью и оценка на глаз потерь противника Петром в 8 тысяч вполне понятна[4]. В целом можно считать, что кровь 10 тысяч человек пропитала поля у Лесной.

Шведский военный историк полковник И.Б.Р. Веннерхольм предложил рассчитывать эффективность «Э» боя соперников формулой Э = F : N, где F – потери противника убитыми и ранеными, N – численность своей армии. Чем меньшими силами нанесён урон противнику убитыми и ранеными, тем выше эффективность на поле боя[5].

При численности сражавшегося на поле корволанта (10 тыс.) вместе с людьми Боура и Фастмана (5 тыс.) N рус.=15 000 чел. Кровавые потери шведов Fшв.= 6500 чел. Эффективности русских на поле боя = (6500 : 15000) х 100%= 43 %, т.е. каждая сотня русских солдат убила и ранила около 43 шведов.

За вычетом солдат-возниц, застрявших с частью фургонов на дороге к Пропойску, общее количество участвовавших в бою с утра и до вечера шведов Nшв.=12 000 чел. Если солдат хотя бы минуту простоял на поле битвы, даже не выпалив ни разу, он мог считаться участником сражения. Эффективность шведов= (3967 : 12000) х 100% = 33 %, т.е. каждая сотня шведов убила и ранила около 33 русских воинов.

Таким образом, русская эффективность была на 10% выше шведской[6]. Скандинавская доблесть, как положено, выхвалялась и шведами, особенно теми, кто дезертировал в Ригу:

«Можно поражаться, как горсть шведов билась против ужасающего числа врагов. Неизвестно, чему больше удивляться – их храбрости или стойкости, когда всего один полк приступал и опрокидывал 6-8 полков врага. И только потому, что противник имел выгоду в количестве, месте, случае и погоде и всё время использовал лес как резерв при ретираде, а шведы не имели поддержки, то на сей раз они должны были уступить ярости неистового противника. Но сражаясь так, они разом и насмерть били своих врагов, продавая свои жизни дорого, как неукротимые львы. Нужно ли удивляться, что поле стало сплошь красным от крови русских трупов, а шведских убитых почти не было?» — фантазировал дезертир Бенеке.

Шведское командование, оценив потери, не могло не прийти к выводу, что новый бой обернётся полной гибелью. Левенгаупт к тому же боялся, что ночью к русским придут дополнительные силы (дивизия фон Вердена). Чтобы сбить преследование, армии того времени отступали незадолго или при наступлении темноты. Решение ускользнуть от погони под покровом метели и тьмы созрело у Левенгаупта, видимо, ещё в конце сражения. Около одного из костров генерал сказал подполковнику Х.Хурну, что «он хочет посмотреть, возможно ли пробиться и продолжить путь к Его Величеству». Как только генерал убедился, что русские прекратили атаки, он стал принимать меры к отступлению. Уже с 9 часов вечера некоторые части начали перебираться через реку Леснянку[7]. Р.Петре писал, что приказ уходить из Лесной был получен в полночь. Некоторые дезертиры, добравшись до Могилева в начале ноября, рассказывали, что Левенгаупт велел ночью стрелять из пушек, чтобы собрать рассеявшееся воинство. Не приходится сомневаться, что с поля сражения раненые стремились ковылять к своим — в сторону вагенбурга. Поэтому нельзя  принимать за чистую монету  оправдания дезертиров, что они де «не заметили» отхода армии.

Как записал Р.Петре, «русская» середина поля освещалась «бесчисленными кострами». Все  регулярные силы корволанта, не спускавшие глаз с противника, держались под ружьем. «Наша линея после бою» изображена на плане сражения равносторонним углом, одна сторона которого отходила от реки Леснянки западнее моста, а вторая проходила параллельно фронту шведского вагенбурга по половине поля[8]. Солдатам под страхом повешения и офицерам под угрозой увольнения было запрещено грабить и раздевать убитых[9].

Колоссальное напряжение в последние дни и в сражении, возможно, обессилели царя. По словам Феофана Прокоповича, Пётр «изнемог и, оледенев,  принужден  был почити на неизвестном месте», скорее всего у одного из костров.

«При… окончании [сражения] превеликая началась вьюга с снегом и потом тотчас ночь наступила и тако оставшейся неприятель случай к уходу получил. А наши, где кого та вьюга застала, тут и ночевали»[10].

При неясном исходе битвы соперники всегда учитывали, за кем осталось поле боя. Если корволант расположился на ночь на середине поля перед деревней Лесной, то курляндская армия вообще покинула его. Ошибочно считать, что регулярные войска русских «прозевали» уход шведов. Метельной ночью корволант не собирался ни нападать на шведов, ни отсекать им дорогу на Пропойск.

То, что победа царя Петра и графа Меншикова не стала полнее, в этом несомненно заслуга Левенгаупта, — он всё-таки спас почти половину своей армии. Бегству побеждённых шведов помогла очередная уловка графа — в холодную ночь шведы огородили оставшиеся фургоны  стеной огня, заставив думать, что костры обогревают солдат. «На следующий день в начале утра было замечено, что шведы вокруг своих повозок развели большой огонь»[11]. Подробнее  описана ночь и начало дня 29 сентября  в «Театрум Европеум».

«Когда при достаточно сильном морозце спустилась ночь, московиты увидели, что шведы развели вокруг  фургонов большой огонь. После этого  царь приказал  у передней линии правого фланга зажечь костры и к утру быть в готовности к подъёму. Как только  полностью рассвело, московиты двинулись на шведские повозки, полагая встретить  снова отпор. Но они увидели, что Левенгаупт использовал военную хитрость  только для того, чтобы успешнее провести ретираду, оставив в распоряжении московитов всех раненых  и 700 (так!) фургонов, с которыми он собирался прийти на помощь  к нуждавшейся армии своего короля»[12].

Некий торговец из г.Друи, подвозивший съестное для шведов на нескольких фурах и  уверявший, что видел сражение от начала и до конца, рассказывал, что Левенгаупт якобы оставил ночью  500 лошадей за фургонами, чтобы казалось, что  шведы ещё остаются на месте. Это очень сомнительно, лошади были нужны для эвакуации  людей. Ни об одной из своих военных хитростей граф не упомянул в своих мемуарах.

В то время, как утром Пётр I был готов к бою, в шведском лагере после приказа отступать наступила растерянность. Если бы не шок после боя, генерал мог бы оставить за кострами арьергард с восемью уцелевшими пушками и большим количеством находящихся в фургонах боеприпасов и пробиваться за Сож с остальной живой силой. В таком случае корволанту потребовалось бы время для повторного штурма шведских позиций[13].

Однако, как и на Ресте 27 сентября, пошла полная эвакуация. В спешке, с трудом выдерживая тишину, вывезли пушки, затем двинулась конница, потом пехота и, под конец, фургоны. Так удалось поначалу избежать затора перед мостом. Потом в этом месте повозки сцеплялись и их приходилось спихивать на сторону[14].

В кромешной тьме на узкой дороге началась толчея и давка, сотни повозок сцеплялись друг с другом, застревали и вязли. Заторы происходили на каждом шагу.  Кавалерия и пехота перемешались, напряжение последних дней и тяжелейший бой обвалили дисциплину. Поражение было осознано и отступление перешло в бегство, офицеры потеряли управление войсками. Паника поначалу вспыхнула среди обозных. Пронеслась молва, что впереди в засаде поджидают 16 тысяч русских, а сзади полным ходом снова напирает враг (Бенеке). Поддавшись, скорее всего таким слухам, Левенгаупт приказал бросать повозки с казенным и личным багажом, выпрягать лошадей, сажать на них пехоту или нагружать на коней самое ценное и всем разбирать всё что ни есть в фургонах. Чтобы избежать попрёков, генерал велел начать со своего имущества. Как пишет Бенеке, если такой приказ действительно исходил от генерала,  то он  полностью разложил корпус. Началось мародёрство. Шведская паника сравнима с переполохом русских при бегстве от Нарвы к Новгороду после катастрофы в 1700 г., с неодолимым ужасом пруссаков после разгрома их маршалом Л.Даву и Наполеоном при Иене и Ауэрштедте в 1806 г. и с беспорядочным бегством французов после поражения при Ватерлоо в 1815 г.

За время боя и русские и шведы в равной мере устали и исстрадались по пище и воде. В то время, как в лагере Петра I обмёрзшие победители устраивались у костров, побеждённые после распоряжения Левенгаупта выпрягать коней и уходить верхом, бросились вспарывать мешки с продовольствием, вышибать дно у бочек, пить вино, водку, пиво и грабить торговцев. В то время была вера в то, что алкоголь согревает. Возничие, маркитанты и  прочие нестроевые перепились до потери сознания – писал граф. Опьяневшие кучками падали по дороге или бродили по лесу. Обозные и солдаты расхватывали и натягивали на себя  самые лучшие мундиры. Ни угрозы, ни увещевания не помогали. Всё это видели казаки и калмыки, которые тоже стремились поживиться трофейным добром.

«В темноте повозки  ехали так близко друг к другу, и в такой кутерьме, что разламывались оси, и весь проход был так забит, что невозможно  дальше идти. Поэтому 10 чугунных пушек… мы оставили вместе с их зарядными ящиками. На нашем пути было так много засек и завалов, что большая часть отправленных перед акцией фургонов должна была застрять здесь в лесу. Лошадей мы выпрягли и взяли с собой, а то, что было в повозках, мы перепортили, как могли. Хуже всего было то, что рядовые солдаты и кавалеристы ночью по пути набросились на повозки с вином и водкой и перепились. Ни команды, ни удары больше не помогали. Около 1000 человек разбрелись и повалились в разных местах   леса и на следующий день попали в руки врага»[15].

Тьма, грозившая  смертью от казачьей пики и сабли, усилила слепой страх. Фургоны с провиантом и амуницией, а также раненые, покидались. Разбивать возы, искать подходящее болото для затопления   орудий (или заклёпывать их) никто не был в состоянии. Вязнувшие в разбитой колее пушки и зарядные ящики отделяли от конных упряжек и бросали. Лошадей на всех  не хватило и многие, в том числе  раненые, брели толпами, множество разбегалось по сторонам. Большинство шведских солдат шло на юг, но разрозненные группы, (в том числе офицеры, солдаты без ран и даже те, кому достались лошади) дезертировали в сторону Могилёва, Шклова и далее к Риге. Вайе писал:

«Наши пушки так и остались завязшими в грязи, их было невозможно протащить, потому что дорога после прохода сотен фургонов была так разбита, что по ней нельзя было ехать верхом. Обоз частью был брошен на произвол судьбы, а частью разграблен [нашими] солдатами, потому что два дня они всё время находились в боевой тревоге и были так изнурены голодом и жаждой, что пройти в лесу мимо крупной добычи было невозможно, а в фургонах маркитантов и евреев было много вина, пива, водки и табака. Ночь покрыла преступление. Кто хотел следовать за своим знаменем и ротой, тот пошёл, кто не хотел, тот засел в лесу и остался. Поэтому утром многие были перебиты калмыками, когда спали или были пьяны» [16].

Часы после поражения были кошмарными: «Враждебный рок и тьма с холодом и дальше преследовали Шведскую армию. Наступил такой мрак, что руку свою перед глазами нельзя было разглядеть. К тому же никто не знал местности и, бродя по дикому и отвратительному лесу в грязи и слякоти, люди или тонули в трясине, или бились головой о каждое дерево, или падали через срубленные стволы самым жалким образом. Однако ночью удалось от места сражения отойти на несколько миль. Там  оставшиеся засели в страхе и ожидании будущего, не зная, то ли плакать о случившемся, то ли больше страшиться предстоящего. К этому добавились зовы раненых, стоны умирающих, вопли отчаявшихся, призывы и крики заблудившихся – всё это могло вогнать в ужас храбрейшего и разжалобить самого твердокаменного»[17].

В непроглядной ночи многие потеряли ориентировку. Сам командующий отбился от армии, стал кружить по лесу с частью свиты и настиг своих беглецов только утром 29 сентября.

Паника, мародёрство и дезертирство шведов превратили его корпус в толпу. Шведы были потрясены поражением и боялись возобновления битвы. Как боеспособное соединение курляндский корпус больше не существовал. Сражение у Лесной было выиграно Русской армией вчистую.

Левенгаупт потерял не только всё награбленное в Литве и Белоруссии, но и «шведскую непобедимую самоуверенность» (В.О.Ключевский). И, тем не менее, решение бросить всё и бежать  пехоте на обозных лошадях было верным  — половину живой силы всё же удалось спасти. 27 июня 1709 г. после разгрома  под Полтавой король, отклонив такое же предложение графа, полностью потерял все остатки Шведской армии у Днепра.

Первые шведские беглецы появились у сожжённого Пропойска уже в ночь с 28 на 29 сентября 1708 года. Город был сожжён и в нём  оставалось целыми только несколько домов. Никаких переправ через реку Сож не было, а  на другой стороне, как вспоминал Левенгаупт, можно было видеть несколько тысяч (!) одетых в красное войск противника, которые препятствовали наведению моста и стреляли из мушкетов, как только кто-нибудь приближался к реке. Ниже по течению был «остров» (часть низменного берега между Сожем и Проней была затоплена и казалась островом), куда можно было бы переправиться на лошадях. Но там был слишком крутой спуск с узкой пешеходной тропой от города и к тому же наготове стоял неприятель. Часть людей до появления генерала без приказа стала уходить вниз по Сожу.

«И сентября против 29-го числа в ночи пришли к реке Соже войско неприятельских людей, и стали было переправлятца» — доносил Фастман, пославший разъезды вверх и вниз по реке ловить разбегавшихся.

Тогда же, перед рассветом у Пропойска появилась и нерегулярная конница, от которой шведы врассыпную бросались в лес.

«По всем углам и закоулкам было полно татар и калмыков, которые продолжали стрелять» — писал О.И.Тизенгаузен.

К раннему утру 29 сентября на полях у Пропойска скопилось уже до двух или трех тысяч человек[18]. Потом Левенгаупт послал верховых офицеров собирать отбившихся по ближней лесной округе и провел смотр уцелевших. В наличии оказалось 3451 человек из пехоты и 3052 всадников (Р.Петре). Даже этими превосходящими силами шведы уже были не в состоянии прогнать ни драгун, ни казаков Фастмана. Богослужение, едва начавшись, было прервано генералом из-за нападения на обоз большой партии казаков и калмыков. Снова вспыхнул страх. Болотая низменность, растянувшаяся на целую милю вдоль левого берега Сожа против Пропойска (так о нем писал 11 августа Инфлянт), затрудняла спасение. Для переправы на плотах было мало изб, которые можно было бы разобрать на бревна. И всё же некоторые ухитрялись перебираться на маленьких плотиках, некоторые нашли лодки, часть забилась на несколько дней в заросли на левом берегу Сожа.

В безвыходном положении Стакельберг предложил засесть за заборами или окопаться у Пропойска и ждать скорой помощи короля, но Левенгаупт отклонил нелепый план: без пушек, амуниции и пищи защищаться было невозможно. Примерно в первом часу дня, генерал дал команду, не дожидаясь раненых и «отставших из-за опьянения, страха и нерадивости» уходить как можно быстрее вдоль правого берега Сожа, пока не появились регулярные части русских. Казаки не стали преследовать шведов, но занялись теми, кто остался в Пропойске,  брали их в плен и грабили брошенные фургоны.

Попытка прорыва шведов через реку Сож напротив Пропойска была сорвана Фастманом. В 2 часа дня Левенгаупт со свитой в 20 человек

«было переправился на остров меж рек Прони и Сожи и там, также увидя, что неможность ему чрез реку Сожу перебратца, пошёл назад чрез Проню к Пропойску».

Когда свита генерала проезжала мимо ретраншемента Фастмана, то драгуны выстрелили залпом и Левенгаупт

«с людьми своими побежал великим скоком от стрелбы нашей, а иным мы и трату учинили. А под его знаменем всего было человек с двадцать, а иные роты за ним шли также малые и знамена везли тайно. И пошёл он вниз реки Сожи с великим поспешением; а пушек с ним ни единой не было. А в войске его… конницы и пехоты тысячи с две» [19].

Фастман достойно выполнил приказ царя Петра. Противник не прошел через Сож, по правому берегу которого следовали казаки. Задержать с другого берега уходящую колонну, построенную в небольшие роты бригадир не мог. Приказа о параллельном преследовании не поступило, а новые партии шведов, казалось, вот-вот выйдут к Пропойску. Выслав конный разъезд вниз на пять миль по течению, бригадир предположил, что переправ через Сож нет вплоть до Гомеля и шведы, может быть, побегут на запад,  к Днепру. Весь отряд в соответствии с прежним повелением царя оставался в ретраншементе. Задержкой неприятеля 29 сентября «на постирунге» у Сожа Пётр был доволен и подтвердил бригадирский чин служившего с 1698 г. Фастмана.

Так у Пропойска остатки курляндской армии развалились натрое – большая часть устремилась на юг к королю, не менее 2 тысяч (среди которых были и офицеры в чинах от ротмистров и лейтенантов до подполковников) дезертировали в Прибалтику[20], примерно тысяча безлошадных, раненых и тех, кто еще подбирался сзади, застряли у пропойской переправы. Как и раньше, арьергарда прикрытия Левенгаупт не оставил.

…..Через девять месяцев, 30 июня 1709 г. на берегу Днепра у Переволочны 16 тысяч беглецов из-под Полтавы капитулировали перед девятитысячной погоней М.М.Голицына и А.Д.Меншикова. Почему же из-под Лесной и Пропойска 6503 человека, «продержавшись» на конине и сырых корнеплодах 170 км пути, всё же добрались до короля,несмотря на хаос и страх, преследовавший их вплоть до 4-5 октября?

Можно предположить, что раннее утро 29 сентября русское командование, потратило на построение корволанта в боевые порядки, полагая встретить отпор.

«Как только московитская армия снова придвинулась, то обнаружилось, что генерал Левенгаупт с остатком своей армии пустился ночью в бегство»[21].

Р.Петре упомянул, что об уходе шведов  «Его Царскому величеству сообщила партия калмыков и татар», которые стали грабить остатки обоза, прикалывать тяжело раненых и забирать пленных.

Вид хаоса на шведской позиции убедил в полной победе и вызвал радость. Как и 27 июня под Полтавой, о погоне всеми регулярными полками за «обсечками» не думали. Наращивание победы преследованием в тот же день стало правилом только с начала XIX века. Шведы тоже не преследовали противников после побед при Клишове 1702, Пултуске 1703, Гемауэртгофе 1705 и Фрауштадте 1706 гг. «Цель боя не уничтожение физических сил врага, а его духа»(К.Клаузевиц). Оценив на глаз потери курляндской армии в 8 тысяч, Пётр I счёл её полностью разбитой.

«Мочно видеть, что оной корпус вконец разорился». «Только сие истинно, что Левенгопт со всем корпусом пропал» — писал Пётр I 29 сентября[22].

Ранним утром  вслед за бегущими он послал не корволант, а только его часть — отряд Г. Пфлюга из тысячи гренадёр на конях и двух тысяч драгун. (Возможно, это были те же полки, которыми тот командовал в сражении т.е. — Сибирский, Тверской, Вятский, Смоленский, Ростовский). Гренадеры, выделенные по сотне  от каждого из 10 батальонов, были самой сильной составляющей  погони. Когда был отдан и каков был устный приказ Пфлюгу —  неизвестно.

Шведские обозные лошади несли седоков нескоро и уже в полумиле (3 км) от Лесной драгуны  стали настигать хвост растрепанной толпы. Вылавливая беглецов из леса, их собирали в партии по сотне и отсылали, скорее всего, под конвоем иррегулярной конницы в русский лагерь («шведов стами нагоняют и приводят в наш обоз» — писал Пётр I).

В руки победителей попала огромная добыча — 20 тысяч шведских ружей, 500 тонн мушкетных пуль, 6 тысяч бочёнков пороха, все пушки шведов, 600 тысяч рейхсталеров в «полковых сундуках»[23], «провизия для короля», аптека и стада скота. Нагруженные на верблюдов сундуки с имуществом Левенгаупта, документами и картами по всей вероятности, были «раздуванены» казаками. (Самые ценные документы и письма жены генерал сохранил при себе).

Дорогу, забитую фургонами, остатками бегущих и заваленными деревьями, пройти было не просто. Кавалерийский генерал Пфлюг достиг Пропойска лишь около 16 часов. Таким образом, не меньше 8-9 часов его отряд управлялся с бегущим неприятелем среди брошенных трофеев на  пути длиной в 12 км.

Появление погони у Пропойска вызвало у оставшихся шведов переполох — измученные пехотинцы и раненые бросались в  Проню и Сож, но на другой стороне  этих рек  им грозила смерть от казаков. Около пяти сотен было зарублено, остальные укрылись на пропойском кладбище, где стояла церковь. Когда туда прибыл Пфлюг, беглецы дали сигнал о сдаче. Пфлюг выслал парламентёра-лейтенанта с шестью гренадёрами, чтобы принять капитуляцию. Однако часть хмельных солдат не подчинилась офицерам и, дав залп, убила двух гренадёров[24]. Драгуны прикончили тех, кто был с оружием, а остальных пленили:

«генерал Флук неприятеля бегущего достиг в Пропойску, из которых больше пятисот на месте положил. Да в полон взяли 45 офицеров, 602 человека рядовых, также и достальной обоз с три тысячи телег взял»[25].

Так после захвата последних трех тысяч фургонов у Пропойска (или в четырёх километрах южнее – у д.Рудня) было окончательно покончено с обозом Левенгаупта. Наскоро допрошенные офицеры пересказали вымысел шведского генерала, что тот «ожидал к себе в сикурс самого короля вскоре»[26]. Узнав от казаков, что «Левенгопт стоит в полуторе мили», Пфлюг послал оставшихся 808 драгун Смоленского полка с полковником Ф.Г.Чекиным, который, проехав полторы мили и никого не догнав, вернулся. 400 драгун было послано вылавливать тех, кто бежал вверх по Сожу.

Видимо, поздним вечером 29 сентября 1708 года у деревни Лесной, наконец, появилась дивизия фон Вердена. Недовольный им царь Пётр, расположившийся с 30 сентября в одной из изб Лесной, передал его дивизию восстановленному в звании генерала А.И.Репнину. Князю приказали снова атаковать беглецов шестью свежими пехотными полками, послав в авангарде Пфлюга.

Тут выдумка Левенгаупта о «скорой помощи короля» Карла XII обернулась его последней удачей. Царь  остерёг, что преследовать надо только в том случае, если не появится подмога Карла XII.  Если же Левенгаупт удалился далее двух миль, Репнину надлежало, прикрыв свой тыл драгунским полком, взятым от Пфлюга и сотней казаков, повернуть с пехотными полками к Смоленску тем же путем, каким шёл фон Верден[27]. Такое решение было принято из-за усталости войск и убеждения, что за Сожем есть крупные боеспособные шведские силы.  Пётр прочно держал в памяти сообщение Инфлянта от 25 и 26 сентября,  о том, что Карл XII находится всего в трех милях от Левенгаупта (см. выше).

За два часа до рассвета 30 сентября 1000 драгун полковника Бромза выехали вниз по Сожу, но никого не обнаружили, Вечером того же числа Репнин, сообщив, что Левенгаупт ушёл «от Пропойска болши трёх миль» (18 км) повернул полки к Смоленску, хотя главная шведская армия в то время находилась в 120 км от Пропойска.

Так отсутствие войсковой разведки помогло спастись  уцелевшим толпам беглецов в болотах за Сожем. Не сделав глубокий поиск за Сожем, Пётр I перестраховался. Через месяц, 2 ноября 1708 г. Меншиков разорил базу изменника Мазепы под носом Карла XII, находившегося всего в 60 км от Батурина.

Тяжкие испытания беглецов продолжались. Только вечером у деревни Глинки, в 6 милях от Пропойска, части шведов во главе со Стакельбергом удалось уйти на левый берег Сожа. В Москве граф так припоминал детали бегства:

«мы без помех двигались  весь день до вечера четыре добрых мили по залесённым местам, стараясь  держаться вдоль течения. Несколько раз мы подходили к берегу, но не могли переправиться из-за трясин или крутого  спуска. Наконец почти совсем в темноте  привёл нас Господь к заброшенному месту, где можно было различить следы колёс —  здесь некогда была переправа. Недалеко отсюда была деревня Глинка (Glefsna), где я с моей колонной  хотел переночевать. Я был так измучен разными контузиями, которые получил в ноги и левую руку во время боя, усталостью и прочими неприятностями, что меня едва сняли с лошади и почти внесли в избу. Из-за нервных потрясений  я желал себе смерти… Вечером, когда уже  совсем стемнело,прошёл ложный слух, что на нас через лес  идёт противник.  Из-за этого около 500  драгун  и  посаженных  на коней солдат из тех, что стояли ближе всего к реке, тут же  бросились воду, но, не потеряв ни человека, счастливо переплыли. Вот так, охваченные великим страхом, они указали нам  путь, который открыл  Господь,  чтобы уйти от неприятеля…  Между тем я получил возможность промывкой водкой привести в порядок мои натруженные ноги и места  контузий. Мои боли утихли, так как стало легче на сердце и я мог на другое утро после того, как спокойно выспался, хорошо ходить и хорошо ехать. Не теряя времени, я приказал 2 октября (1 октября ст. ст.) всем оставшимся войскам переправиться через реку. Все они переправились еще до полудня и утонуло не больше 7-8 человек по своей неосторожности, так как они держали своих коней и не отпустили поводья, они намотались, и сбросили своих седоков в воду. На другом берегу мы увидели вдали  несколько казаков и калмыков, но не обращали на них внимания. Больше навредили нам другие  казаки, которые скрытно следовали за нашим  арьергардом  вплоть до этого перехода. Они убили или захватили в плен 20-30 человек из последних переправлявшихся»[28].

Когда вместе с Левенгауптом переплывала на конях пехота, на эту драму «нельзя было смотреть без слёз» (Р.Петре).

Быстрая река разлилась от осенних дождей и в ней захлебнулось не менее 50-60 нетрезвых рядовых. Раненые и часть оставшихся с 9 до 14 часов перебирались на трёх утлых плотиках, вмещавших не более четырёх человек.

«Эта переправа была также не без потерь; — ротмистр Роос вместе с 30 верховыми солдатами были унесены сильным течением и утопли. Некоторые заметили вражеских казаков на другой стороне реки. В лесу на этой стороне можно было видеть калмыков, однако они не пытались ничего предпринять» (Вайе).

Может быть, тогда Левенгаупт впервые вздохнул свободнее – ведь он больше всего боялся, что остатки его разбитой армии будут прикончены на пути от Лесной до Глинок.

При большей настойчивости даже там можно было перехватить недобитков, но Фастман с запозданием прибыл к Глинкам. В третьем часу дня четыре эскадрона полковника Леонтьева и капитан-лейтенанта А.К.Петрова-Солового с казаками и калмыками перебили и пленили нескольких оставшихся, «потому что никого из шведов нельзя было заставить отправить плоты, чтобы их забрать» [29]. Тех, кто спрятался в избах Глинок, подожгли и в полночь 30 сентября прекратили преследование[30].

Всего от Лесной до Глинок погоня прошла около 30 вёрст.

По первую декаду октября 1708 г. от Пропойска до Могилева и Шклова по всей округе белорусами, драгунами, казаками и калмыками вылавливались шведы, вразброд уходившие в Прибалтику. Хорошо знакомые с местными лесами белорусы знали, по каким местам можно искать беглецов. В помощь им от Семеновского полка были отряжены 51 человек унтер-офицеров, которые возглавили эти небольшие «партизанские команды»[31]. Дезертиры, сбиваясь по 10-50 человек,  старались поскорее исчезнуть с места боя. Некоторые оказались в Могилеве уже 30 сентября, другие, скрываясь в лесах, неделями питались дикими яблочками и конопляным семенем – из-за вражды населения дорогу в Прибалтику многие считали опаснее, чем к королю. Белорусские крестьяне не принимали от шведов денег и не соглашались провожать их до армии короля, которая находилась так далеко[32].

Из-за голода и враждебности белорусов,  которые отнимали мундиры, оружие и «убивали по той причине, что шведы, по пути на Украину местный люд мучили из-за провианта», некоторые из беглецов, прикрытые рогожками, сами сдавались в плен.

«По лесам есть [много] конных шведов, которые и вчерась салдата отсталого изрубили и на обоз напали, токмо обозу шкоды не учинили. И поехали оные шведы 50 коней и ночевали ныне вкруг Рясного в лесу. А пеших шведов в лесах множество и до самой нашей границы токмо ж везде их здешние мужики грабят и ружьё, и платье отбирают»[33].

3 октября 1708 г. царь Пётр писал, что к имеющимся 700 пленным «непрестанно многих в наш обоз приводят», а многие шведы добровольно выходят из лесов сдаваться.

К облавам подключили конных жителей Смоленска и Поречья. 13 октября 40 быховских стрельцов и 50 украинских казаков вступили в бой с полусотней дезертиров, прорывавшихся на запад и взяли в плен 27 человек с 4 фузеями, 5 шпагами и двумя парами пистолетов[34].

«И единым словом, чаю, едва тысяча человек от сих двадцати тысячх королю и в Ригу пойдут, понеже и по лесам мужики зело бьют их»[35].

10 дней и ночей без карт, почти без патронов (на человека оставалось по 12 штук и то подмокших), без котлов, топоров и прочего полкового хозяйства, беглецы спешили через безлюдные северские леса и болота[36]. Подъев остатки из разграбленного обоза, они питались кобылятиной («ежедневно съедались сотни лошадей»,- писал Петре), сырой репой и капустными кочерыжками, используя порох вместо соли. Обессиливало почти ежедневное наведение  переправ, мостков и гатей. Сбежавшие в леса крестьяне, то сям нападали на шведов. 4(15) октября перешли реку Беседь. На границе Северщины было большое болото в четверть мили с узким и дырявым мостовым переходом. Левенгаупт велел топорами и шпагами рубить ветви, чтобы подправить переход и приказал   полкам  и багажным повозкам не обгонять друг друга. Погони не было, но паника вспыхнула вновь, все рванулись вперёд и снова возник затор. Снова вспыхнула ссора между графом и Стакельбергом.  С большим трудом Стакельберг навёл порядок на переправе.

Не приходится сомневаться в том, что граф несколько раз с дороги  отправлял к королю призыв о помощи и в эти дни весть о катастрофе в Белоруссии дошла до главной квартиры короля. Один из посланцев –

шведский  майор по ошибке «заехал в Стародуб, чая, что король швецкой всею Окраиною овладел. Которого маеора, казаки  того города взяв,  привели  к…фельтмаршалу  нашему  и оной пред  фельтмаршалом  сказал,  что он  послан от Левенгопта  х королю  своему с ведомостью, что войска их побиты»[37].

Д.Н.Зильтман записал 2-3 октября (13-14 н.ст.) 1708 г.: «в штаб прибыл камердинер подполковника Врангеля с известием, что генерал Левенгаупт у р.Сож имел дело с московитами и вскорости отступил. Пришло подтверждение этому и повсюду чувствовалось сильное потрясение». «Здесь пытались полное поражение представить победой и чтобы люди в это поверили» (запись от 11 (22) октября 1708 г.)[38].

5(16) октября беглецы перешли реку Ипуть и направлялись на восток, южнее главной армии короля прямо «в лапы»  Шереметева. Через несколько дней они неожиданно напоролись  на передовой кавалерийский отряд армии русского фельдмаршала. Для обеих сторон встреча была неожиданной. В 1,5 — 2 милях севернее Стародуба 8-10 эскадронов Н.Ю.Инфлянта с двух сторон погнались арьергардом, состоящим из сотни хельсингцев и пяти сотен конного Карельского полка. После боя 9 октября адъютант Петра I Ф.О.Бартенев насчитал 3 убитых офицеров и 130 рядовых шведов[39]. От изнурения умирали не только раненые, но и здоровые. Находясь при последнем издыхании, беглецы совсем утратили боеспособность. Большая их часть потеряла оружие.

«И офицеры и солдаты думали, что при таком скверном состоянии, в каком мы постоянно находились в пути, напоследок всё бы закончилось нашим полным крахом, продлись это ещё несколько дней»[40].

Добить беглецов окончательно войска Шереметева не могли – их внимание было приковано к главной армии Карла, набиравшейся тогда сил у Мглина. Вскоре после боя с Инфлянтом  бежавшие встревожились многими костерками впереди – не русские ли? Однако после разведки страх сменился неописуемым ликованием – навстречу нежданно попался «заблудившийся» 3-тысячный авангард королевской армии генерал-майора А.Лагеркруны. Так, несколько севернее Стародуба, в нынешней Брянской области, после десятидневного беспорядочного бегства, завершилась восточная эпопея Левенгаупта. «Невыразимую радость  почувствовала наша армия, несмотря на то, что  каждый  из нас  потерял всё, что имел при теле и душе и  вытерпел за эти дни  голод и жажду, мороз и холод и  тысячу других  бедствий» — так заключил Вайе, отправившийся в поход с надеждой на крупную наживу[41]. Измученные, истощённые, больные и оборванные люди плакали:

«В воскресенье для нас и отряда [Лагеркруны- В.А.] провели богослужение, во время которого люди не сдерживали слёз от радости и оттого, что Господь милостивым провидением и защитой сохранил от опасности, в которой мы были. Ведь мы не знали куда идти – во всей армии не было ни одной карты, по которой можно было справиться и не встречалось никого, кто мог бы указать направление. И воистину я могу сравнить наш путь с кораблём, попавшим в кораблекрушение, который потерял управление и вихрь швырял его то туда, то сюда, подвергая всё время многим, многим испытаниям. И не было известно, куда под конец выбросят его штормовые волны — то ли в гавань, то ли на берег»[42].

12 октября 1708 г.  Левенгаупт поцеловал руку своего монарха Карла XII и несколько дней составлял рапорт о своём походе. Потеряв обоз, артиллерию, порох, одежду, все военные, продовольственные и санитарные  запасы, генерал не усилил, а обременил главную армию заботой о пропитании и вооружении спасшихся остатков. Оголодавшие, раненые и больные люди взбодрить армию, конечно, не могли.

«Мы надеялись, что с ним появится провиант, спиртное и одежда, но он прибыл с пустыми руками, несчастный и глубоко уязвлённый нежданным оборотом дел. Говорили, что в том сражении он лишился 60 тысяч рейнских флоринов, а сколько же потеряли прочие офицеры, купцы, маркитанты?» — писал в мемуарах представитель венгерских лютеран при короле, словак Д.Крман[43].

Исполнилось «первое пророчество» К.Пипера о гибели  армии Левенгаупта, и были основания предвидеть, что осуществится и его второе о том, что пропадет главная шведская армия[44].

Внешне шведский самодержец остался спокоен и «даже посмеивался» (Г.Адлерфельд) над перехваченными 11 ноября 1708 г. русскими депешами о победе. Шведский король Карл XII не представлял, как Левенгаупт «дал себя победить таким, которых без оружия, одними плетьми смирить было можно»[45].

Однако осмотр остатков корпуса произвёл на него гнетущее впечатление — Карл XII впал в бессонницу, не раздевался на ночь и приближенным приходилось отвлекать его разговорами о пустяках. Даже в мае 1709 г. он по 2,5 часа (!) выпытывал у Петре подробности сражения. В лагере короля потерпевший разгром полководец подвергся сокрушительной критике и чуть ли не остракизму. Фельдмаршал Реншёльд и генералы (скорее всего, на основании своих распросов) говорили, что если бы он не застревал в пути ради контрибуций, то избежал бы бессмысленного сражения, что численность русских при Лесной была равна его силам и составляла не больше 10 тысяч, и что в бою он слишком заботился о своей персоне и утратил контроль над своим корпусом; ради спасения бегством граф использовал обозных и артиллерийских лошадей.

Король отстранил Левенгаупта от командования, никто не раскрывал ему никаких планов и не спрашивал его мнения. Во время визитов к ужину  короля он мог  только слушать, не раскрывая рта,  «Мне ничего не поручали или не доверяли» —  с горечью вспоминал граф. Генерал  следовал за армией как наблюдатель, в связи с чем получил  в насмешку от молодых офицеров ироничное прозвище «волонтер».

Только 15(16) июня 1709 г., за 12 дней  до Полтавской битвы король привлёк его к делам. Пехотные части бывшего курляндского корпуса были  расформированы. Все дезертиры, «изменившие присяге и знамени»  и бежавшие в Прибалтику, по приказу короля предстали там перед судом инквизиционной комиссии.

В главной Шведской  армии конные полки Левенгаупта  остались, кроме карельских драгун, нюландских кавалеристов и драгун Скуга, которых влили в полк Шлиппенбаха[46]. Оставшиеся вне штата офицеры чувствовали себя обиженными. 18 декабря в Ромнах о добровольном переходе на русскую службу заявили капитан, поручик и прапорщик из раскасованных полков[47].  Стакельберг, в отличие от Левенгаупта, не потерял расположения короля и ему было доверено командовать  первым  же крупным боем на Гетманщине —  штурмом Веприка  7 января 1709 г.  Хотя граф окрестил своих критиков врагами и завистниками, наука в Белоруссии глубоко поразила его и через 9 месяцев, оставленный на берегу Днепра командовать после Полтавской катастрофы 16 тысячами людей, он счёл бессмыслицей сопротивляться русским победителям. Два несчастья с трагическим исходом подточили его здоровье и в 60 лет он умер в Москве в 1719 г.

Неверно считать, что «кунктатор» Левенгаупт сорвал поход Карла XII на Москву — его сорвала Русская армия. Дополнительные 13 тысяч шведов с 16 пушками не развалили бы масштабную оборонительную стратегию Петра I, охватившую сотни километров Восточной Европы. Карл XII не только проигнорировал спасительное предупреждение «не начинать рокового похода против России»[48], но упрямо считал неполноценной Русскую армию.

Шведы называли бедствием битву при Лесной [49].Однако дезертиры и пропаганда короля представляла всё дело победой. В Могилеве 9(20) ноября 1708 г. несколько человек, бежавших  с королевской службы в Прибалтику,  пересказывали  некоему французу свои  фантазии, перемешанные с реалиями битвы:

«…граф Левенгаупт вёл сражение с 10 утра до 5 часов вечера при невыгодном соотношении сил, места и при сильном ветре, смешанным со снегом и слепившим глаза. Видя, потерю 3000 человек, он больше стал думать о том, чтобы спасти остальных, чем отбивать армию царя при таком неравенстве сил. Поэтому в разгар сражения он перестроил свои войска в новую линию и вплоть до конца дня так успешно сдерживал московитов стрельбой своих пушек, что те  не только не пытались  больше наступать,  но к ночи  даже ушли со своих позиций  (поля битвы) на расстояние около 1 лье[50], бросив там своих убитых. Так как граф Левенгаупт перед битвой услал несколько отрядов, чтобы расчистить  путь от поваленных деревьев,  то он много раз стрелял ночью из пушек, чтобы  собрать их.Четыре тысячи человек пехоты, которые у него остались, он посадил на часть  обозных лошадей, наложив на остальных  всё самое лучшее и  нужное.  Фургоны потом сожгли, также были заклепаны и некоторые железные пушки[51]. Утром, когда на поле боя  было все сделано в соответствии с обычаями Шведской армии, 7000 человек начали марш к Сожу и перешли его без каких либо помех со стороны московитов. После того, как прошли  некоторую часть пути, встретили завалы деревьев и все они[52] пошли в направлении Литвы и Курляндии. О московитских потерях, которые были очень высоки в этой акции, говорят по разному.  Большинство полагает, что на поле осталось 30 тысяч убитых, но вряд ли их было больше 20 тысяч… Армия московитов состояла из  80 тысяч, а Левенгаупта – из 10-11 тысяч. Три дня он преследовался большим корпусом царя, князя Меншикова и генерала  Ведера [так!], но когда его встретило  подкрепление маршала Реншильда с 8000 драгун, московиты были так  разбиты шведской кавалерией и драгунами, что сбежали с очень малым числом оставшихся в живых»[53].

«Его Королевское Величество встретил [Левегаупта] очень милостиво и воздал ему большую хвалу за то, что он с небольшим количеством войск так хорошо сражался против мощной и далеко превосходящей силы московитов, что те не только неоднократно отбрасывались, но были не в силах и не осмеливались продолжать [нападения]. Поэтому поражение противника было немалым»[54].

Долгом придворного историографа Г.Адлерфельда было писать в том же духе. «Стремительный натиск» в начале битвы якобы дал надежду сбить русских с поля боя. Только из-за численного превосходства неприятеля и ошибки одного из офицеров, не пославшего подкрепление, противник вывел из леса все свои силы. Шведы опрокинули первую линию врага, привели в беспорядок вторую, затем третью и вышибли в лес четвертую линию. Все они бежали, сломя голову. Но деревья, кусты и новые подкрепления противника воспрепятствовали преследованию. Кавалерия много раз загоняла русские эскадроны глубоко в лес. Короткая, всего шеститысячная шведская линия выдерживала адский огонь пятикратно превосходящих русских, построенных в четыре пехотных и пять-шесть конных линий. Поспевшие к концу боя шведские резервы атаковали так храбро, что заставили бежать противника с потерей 17 штандартов и двух пар литавр. Картечь устлала все поле русскими телами в зелёных мундирах.

«После такой победы генерал выстроил всю армию на месте боя и до поздней ночи ждал, не появится ли у противника охота снова подступиться. Однако, убедившись, что все усилия, стоившие ему такой большой крови, пошли прахом, тот должен был оставить нам поле боя… и отвёл сначала левое крыло, а потом и всю пехоту глубоко в лес, разложив там и сям костры. После отхода врага генерал Левенгаупт не счел целесообразным начинать новое дело на том же месте, но решил продолжить свой марш надеясь, что по пути он, может быть, выберет более подходящую и выгодную позицию для боя, если противник возымеет желание снова иметь дело с нами. Простояв еще несколько часов в боевом порядке и беспрепятственно проведя вечернюю молитву, он приказал полкам одному за другим продолжить движение. Все происходило в очень хорошем порядке… Наши войска до ночи сражались как львы, и без сомнения, добились бы полной победы, если бы мы имели больше места, чтобы растянуть линию»[55].

Хвала Левенгаупту, завершалась тем, что тот сдержал пятикратно сильнейшего противника и побил московитов больше, чем сам имел войск под своими знамёнами. С королём соединилось 8 тысяч боеспособных и бравых солдат. Пехоту на лошадей Левенгаупт посадил только из-за лесных завалов, чтобы как можно быстрее соединиться с королём. Он не бросил, но утопил все пушки и захватил с собой всё, что не должно было пропасть. Единственно, чем могли утешиться московиты, был грабёж обоза, но это «мог сделать любой, кто только имел руки при теле». Генерал беспрепятственно перешёл Сож и Ипуть, а когда навстречу попался московитский генерал Инфлянд с 6 тыс. драгун, тот был  отделан так, что ретировался с потерей нескольких сотен солдат. Однако в дальней перспективе, считал Адлерфельд, эта битва повлекла гибель главной армии Карла XII, а также «ввергла Шведское королевство в жесточайшее бедствие, которое случилось вскоре после этого»[56].

Только 10 декабря 1708 г. король отослал в Швецию из Ромен на Гетманщине подтверждение о сражении при Лесной, которое получили там 14 марта 1709 г. Позже пришло письмо с приказом послать новых рекрут в Польшу, а тех офицеров,  которые вернулись в Прибалтику, отрешить от должностей и отдать под суд. Той зимой в Швеции ходили слухи, что Шведская армия страдает от нехватки продовольствия, понесла  большие потери,  что  кавалерия совсем пропала, а противник уверен в скорой гибели  шведов. Королевский Совет постановил,  что если кто-нибудь  станет публично говорить о разгроме при Лесной, тот будет рассматриваться как государственный изменник[57].

Примечания.

[1] РГАДА. Каб. ПВ. Отд.II. Кн.8. Л. 837-838 об.

[2] В фальсифицированных «табелях» № 166 и 167 численность каждого из 13 полков корволанта и 8 полков Боура урезана на сто и более человек, так что вместо 17917 чел. указанных в «табели» № 194, оказалось на 2300 чел. меньше. — ТИРВИО. СПб.1909. Т.1. С.142-143, 198-199. В «Объявлении баталии…при Лесной» 16-18 октября 1708 г. количество корволанта вместе с полками Боура уменьшена до 15601 чел. — ППВ.Т.8.№2732.

[3] Petre R. S.171-172.

[4] Левенгаупт написал, что его потери — 3 тысячи, русских втрое больше. Петре вопреки генералу полагал, что корпус потерял убитыми и пленными 6397 чел. (49%) : из 2900 драгун оказалось в наличии после боя у Пропойска – 1749 чел, (потери 60%), из 2 тыс. кавалеристов уцелело 1303 (потери 65%). Потери 8-тысячной пехоты составили 4549 чел. т.е 57%. — Petre R. S.171-172. Часть этих цифр следует отнести к дезертирам, которые растеклись по лесам, были перебиты казаками и белорусами или ушли в Ригу. По Вайе убитых шведов было около 2 тыс., пленных 1800 чел., русских же убито и ранено 10 тысяч. — Weihe Fr.Chr. Löjtnanten Fr.Chr. von Weihes dagbok… S.11-12. Адлерфельд, ссылаясь на пленённого в декабре 1708 г. генерал-адъютанта Шульца, который не захотел по обмену вернуться в Русскую армию, написал, что из 40-тысячной армии русских было убито 6 тыс., не считая раненых. Аdlerfeld G. Т.3. S.138-139.

 

[5] Wennerholm J.B.R. Karl XII och Lanchester – ett bidrag till frågan om den karolinska armens effektivitet under Stora nordiska kriget // Kungl. Krigsvetenskapsakademiens tidskrift. 1998. N 5. S.91-104.

[6] Неточен прежний подсчёт в статье: Артамонов В.А. Боевой дух армий России и Швеции 1700-1714 гг.(на материалах полевых сражений // Россия и Финляндия: проблемы взаимовосприятия. XVII – XX вв. М.,2006. С.157.

[7] Выписки из анонимного немецкого дневника, который велся с 30 октября 1708 г. до 25 февраля 1709 г. По словам автора, в «блистательной для шведов акции» русские при своём четырёхкратном превосходстве якобы потеряли 8 тыс. чел–  R M II. Vol.M.1378.б/н.

[8] См. гравюру сражения при Лесной, созданную в октябре 1708 г. – Артамонов В.А. «Несказанная виктория»… С.32.

[9] von L[yth] J.H. Т.2. S. 470. В обычае всех тогдашних армий было раздевание убитых.

[10] ГСВ. Вып.1.С.288.

[11] von Lyth J.H. Т.2. S. 471. В ночное время костры жгли,  возможно, и из  разломанных фур.

[12] Theatrum Europaeum..Т.18. S.271

[13] Некоторые очевидцы говорили, что Левенгаупт  велел задержаться при  оставленных фургонах  команде в 500 человек до следующего дня, но так как  было потеряно 6000 человек, этот арьергард был снят. – Письмо из Риги 2 ноября 1708 г. —  R M II. Vol.M.1378.б/н.

[14] Лундблад писал, что обоз был выпущен после войск, чтобы не потревожить шумом русских и не задерживать войска. — Lundblad K. S.33-34.

[15] Lewenhaupt A.L. S.204.

[16] Weihe Fr. Chr. S. 9.

183 Реляция И.А.Бенеке.- RM II.

[18] von Lyth J.H. Т.2. S.472.

[19] Как видно, шведы подходили к Сожу партиями. Ф.И.Фастман – Петру I 30 сентября ППВ.Т.8. С.733.

[20] Левенгаупт писал, что туда вернулось 1,5 тыс.чел. Lewenhaupt A.L. S.197,

[21] von Lyth J.H. Т.2. S.471.

[22] ППВ. Т.8. С. 174. «И единым словом, чаю, едва тысяча человек от сих двадцати тысяч к королю и в Ригу войдут» — написано им в письме от 6 октября. Там же. 182-183. Дезертировавший в Ригу Бенеке полагал, что Левенгаупт мог добраться к королю не более, чем с 3 тысячами верховых.

[23] Defoe D. P. 204; 29 сентября Пётр I писал о захвате 2 тысяч телег и всех 16 пушек — ППВ. Т.8. С.169.

[24] von Lyth J.H.Т.2. S.472.

[25] Пётр I – Ф.Ю.Ромодановскому 29 сентября — ППВ. Т.8 С.172 -173 . «Несколько сот евреев, соединившихся для организации к шведам подвоза, были ограблены калмыками, которые отобрали у них телеги и им всем обрезали носы и уши» — Письмо французского резидента в Польше Ж.В.Безенваля 6 октября 1708 г. — ТИРВИО.Т.1.С.223

[26] А.И.Репнин – Петру I 30 сентября . – ППВ. Т.8. С.771. В то время ходила фантастическая молва,  что Карл XII послал на выручку фельдмаршала Реншёльда с 3000 драгун. — Theatrum Europaeum..Т.18. S.272.

[27]ППВ Т.8. №2693 и прим.; А.И.Репнин — А.Д.Меншикову из Пропойска 30 сентября. ТИРВИО,1.С.127. Среди шведов ходили слухи, что царь Пётр, «сломя голову бросился к Смоленску», якобы узнав, что после битвы при Лесной сам король  разбил его войска в новом бое у  Сожа. —  R M II. Vol.M.1378.б/н.

[28] Lewenhaupt A.L. S.206-207.

[29] Petre R. S.178.

[30] Фастман – Петру I в полночь 30 сентября. — ППВ.Т.8. С.735-736.

[31] Карцов А.П. История лейб-гвардии Семёновского полка 1683-1854. СПб.,1852.С.88.

[32] Отчет лейтенанта К.Х.Лаутербаха в Риге 17 мая 1709 г. – Из протоколов, выявленных Э.Лютом. R M II. Vol.M.1378.б/н.

[33] А.И.Репнин — Петру I 4 октября ППВ Т.8. С.772. За этой партией, которую вёл к Шклову шляхтич Радецкий, гнались 5 миль, но не могли догнать. – Там же. С.180, 778.

[34] Комендант Быхова Д.Воронцов – А.Д. Меншикову 13 октября 1708 г. ТИРВИО.Т.1.С.111.

[35] Пётр I – Ф.М.Апраксину 6 октября 1708 г. ППВ.8. С.182-183. Некоторые из белорусов указывали беглецам путь к Могилёву, и даже выхаживали раненых шведов.

[36] «Я думаю, что господин генерал с 3000 лучших из верховых при помощи одного еврея, который провел его через леса, пришел к Его Королевскому Величеству» — Реляция И.А.Бенеке. —  R M II. Vol.M.1378.б/н.

[37] ГСВ. Вып.1.С.291.

[38] Siltmann D.N. Запись от 2-3 (13-14) и 11 (22) октября.

[39] ТИРВИО. Т.1. № 125. Р.Петре писал, что было убито и ранено не более 6 десятков шведов.

[40]Petre R. S.182.

[41] Weihe Fr. Chr.  S.14.

[42] Petre R. S.183-184. Если бы не Лагеркруна, то Левенгаупт «со своей расстроенной армией напоролся бы как раз на русские позиции у Почепа, где его ждала окончательная катастрофа». — Стилле А. С.38.

[43] Krman D. Itinerarium. Cestovny dennik z rokov 1708-1709. Bratislawa, 1984. S. 59.

[44] Fryxell A.T.2. S.123.

[45] Записка о войне шведской, в царствование Петра Великаго веденной, и о сражении с Левенгауптом, найденная в делах того времени // Военный журнал. 1833.  № 3.  С.53.

[46] Lewenhaupt A.L.S.202. Гилленкрок А. Современное сказание…С.54; Petre R. S..266; Стилле А. С.39; Weihe Fr. Chr. S.15.

[47] ППВ.Т.8. С.1031.

[48] Письма Елены Рерих в 2-х томах с кратким индексом-путеводителем. М.,1995. С.306.

[49] В путевом дневнике И.М.Нурсберга было записано:  «25 сентября. Деревня Костеничи у р.Ипуть. Здесь лес кончился и  Его Королевское Величество остановился тут на 2 недели и два дня. В это время мы получили  несчастную весть, что его превосходительство  граф Левенгаупт был разбит  русскими со всей своей армией. И в то же время  к Его Величеству присоединился князь той земли  по имени Мазепа с 7000 человек и тут же получил  аудиенцию». — KKD. Lund, 1907. T.3. S.201.

[50] Французская мера длины от 4444 до 6173 м.

[51] Написано вместо зачеркнутого: «оставлены  на поле».

[52] То есть несколько беглецов-дезертиров.

[53] Письмо из Могилева на французском языке, датированное  20 ноября 1708 г. н. ст.  —  R M II. Vol.M.1378.б/н.

[54] Nachricht von dem wahren Zustand der Konigl. schwedischen Armee… den 30 December 1708. Hamburg, 1709.S.3. Во многих сообщениях шведская пропаганда преувеличивала силы корволанта до 80 тысяч. – Theatrum Europaeum. 1708. S.271.

[55] Аdlerfeld G. Т.3. S.136.139.

[56] Аdlerfeld G. Т.3. S.242.

[57] Fryxell A.T.3. S.51-52.