Архаизмы и инновации в мировоззрении славян

Этногенез и культура древнейших славян.
Лингвистические исследования
Олег Николаевич Трубачев.

Часть II

СЛАВЯНСКАЯ ЭТИМОЛОГИЯ И ПРАСЛАВЯНСКАЯ КУЛЬТУРА

ГЛАВА 6.

Архаизмы и инновации в мировоззрении славян

Трезвые голоса против «шаблонной организации религии», неизменно трехчленного деления общества сквозь тысячелетия и слишком большого упрощения схемы по Дюмезилю раздаются и из среды приверженцев «новой сравнительной мифологии«,  [ср. 47, с. 1 и сл.]. Наиболее распространенная методика состоит в соотнесении и наивозможно полном совмещении частных индоевропейских пантеонов и общего индоевропейского пантеона. Поскольку это не только не удается осуществить полностью, но при этом вскрываются также значительные лакуны в частных пантеонах, имеется стойкая тенденция рассматривать эти лакуны как «утраты» индоевропейских древностей в латинском, греческом и др. Применительно к *perku̯uno- ‘индоевропейское божество походов и военного дела’ это расценивается как «полное исчезновение в греческом пантеоне» и «полная утеря в италийском» [8, т. I, с. 793, 797]. Заметим, что именно латинский и его мифология признаётся в современной индоевропейской сравнительной мифологии наиболее архаичной стадией, что априори допускает мысль распространить эту архаичность и на эти лакуны.

Что касается так называемого славянского пантеона, то трудности его реконструкции и возведения к индоевропейскому пантеону происходят не от дефектности источников, а от того, что уместно считать культурной стадией. Божества и их названия — продукт культурной и идеологической сублимации (лат. sub — под; limo — нести) , имеется в виду то, что скрывается за мифологическим феноменом «рождения богов». Поэтому в тех нередких случаях, когда мы имеем дело у славян с означенными выше «лакунами», методологически важно избегать поспешных заключений об «утратах» и других подобных натяжек. Гораздо естественнее и логичнее предположить у праславян отражение архаической стадии.

Несмотря на настойчивые поиски «индоевропейского наследия» в славянском пантеоне, все-таки более реалистично считать, что у славян продолжалась, причем так и не завершилась сублимация более низовых антропоморфных анимистических представлений и их обозначений. Поэтому для древнеславянских верований более присуще наличие относительно примитивной магии, колдовства (ср. выше о *къldunъ/*къltunъ), которые имеют свои индоевропейские корни, напр. лексическое гнездо čara ‘колдовство’ < и.-е. *ku̯er- ‘делать’ (см. ЭССЯ, вып. 4, с. 22-23, s.v. *čara III), *коbь ‘гадание, (злой) рок’ (ЭССЯ, вып. 10, с. 101).

Характерны для славян также сезонные обряды вроде того, который обозначается названием соломенной куклы на проводах весны — *kostrǫba, *kostrъba, *kostroma (см. ЭССЯ, вып. 11, с. 163). Естественно, что процветали суеверия, которые выражались в вере в злых духов — *kykymora, *kukumora (ЭССЯ, вып. 13, с. 94, 261), в приметы, ср. например *kъšь, русско-церковнославянское название жребия, судьбы из первоначального ‘чох’, сюда же *kьšiti, *kyxati (ЭССЯ, вып. 13, с. 247).

Эти суеверия могли проявляться порой неожиданным для нас образом, что немало затрудняет работу этимологов. Так, в слав. *kъrma ‘корма судна, puppis’, *kъrmidlo ‘кормовое, рулевое весло’, не получивших до сих пор убедительной этимологии, просматривается теперь связь с *kъrmiti ‘кормить, давать корм, пищу‘ ; более глубокое погружение главного — кормового — весла воспринималось в духе магии кормления водной стихии.

Что касается бога Перуна, то необходимо с осторожностью воспринимать попытки прямо связывать его славянское имя с другими индоевропейскими теонимами. Наряду с теонимом *Perunъ в славянских языках представлено нарицательное, апеллативное *perunъ ‘тот, кто бьет, поражает’, мотивированное глаголом *perti, *pьrǫ и выступающее в качестве конкретного, вещественного (с элементами одушевления, ср. суффикс имени деятеля -unъ) обозначения грома с молнией. Никогда не следует забывать, что официальное утверждение древнерусского сонма языческих божеств во главе с Перуном в Киеве в 980 г., всего на восемь лет опередило официальное принятие христианства на Руси в 988 г.. Унификация языческого культа, придание ему вида единоначального пантеона были безусловным нововведением для создания (запоздалого) противовеса христианству, а также для упорядочения нестройной массы архаических локальных культов сил неба и земли, бытовавших у славян с давних времён.

Ещё менее основательны попытки увидеть индоевропейский архаизм в имени *stribogъ, выделяя в первом компоненте продолжение и.-е. *pəter ‘отец’; впрочем, так же опрометчиво объяснение всего имени *stribogъ как иранизма [55] . Это имя*stribogъ — славянское новообразование с использованием слова *bogъ после соответствующего древнеиранского (скифского) религиозного влияния в сложении с типичной для славянских сложных имн императивной формой славянского глагола *sterti, *stьrǫ ‘распространять, простирать’, ср. аналогичную структуру другого праславянского теонима-неологизма *dadjьbogъ (тоже глагольный императив в соединении с именем *bogъ). Под ними подразумевались одушевленные силы природы. Анимизм в названиях ветра проявляется вообще довольно ярко в разных индоевропейских языках, ср. и.-е. *u̯ent-, *u̯ētr-,‘веятель, дующий’, производные с агентивными суффиксами -nt-, -tr-.

Воображение древнего человека наделяло душой, анимизировало всю окружающую природу. Человек не отделял себя от природы, напротив, ему виделись узы родства, которые связывали его прежде всего с другими «живыми душами» — животными.

Индоевропейцы не составляли в этом исключения, лучшее тому доказательство — известные названия индоевропейских племён, образованные от названий животных, ср. Ἀρκάδες ‘аркадяне’, родственное греч. ἄρκτος ‘медведь’, Cherusci, название германского племени, родственное герм. *herut- ‘олень’, название народа даков — Δᾶοι, Δᾶκοι ср. фригийское δάος ‘волк’ [56, с. 117], скифское племя Σάκαι — ‘принадлежащий к тотему оленя’, ср. осет. sag ‘олень’ [57, с. 179]. Можно привести и другие примеры, но и этих достаточно, чтобы показать причастность древних индоевропейцев к тотемизму, однако в современной западноевропейской науке существует удивительная боязнь тотемизма, сравнимая лишь с боязнью матриархата; ср. подробнее [58, с. V и сл.].

Возвращаясь к соотношению архаизмов и инноваций в мировоззрении славян, отметим, что принадлежность теонимов *stri-bogъ и *da(djь)-bogъ к культурным инновациям славян, а не к индоевропейским архаизмам явствует из их современности интенсивным иранским культурно-лингвистическим влияниям, которые нельзя датировать старше скифской эпохи (VII-V вв. до н.э.). Наличие в составе этих теонимов семантически уже готового к этому времени компонента — *bogъ ‘deus’ показывает также, что их образование близко ко времени расцвета соответствующей развитой славянской антропонимии типа *bogu-xvalъ, *bogo-danъ и т.п. (ср. о них как о теофорных именах [59, с. 206, 218]).

Таким образом, развитая славянская теонимия — своеобразный продукт развития славянской антропонимии (др.-греч. ἄνθρωπος — человек и ὄνομα — имя), имён людей, и благодаря четкому выявлению иранских влияний в последней можно в известном смысле датировать первую. Разграничение архаизмов и инноваций позволяет не допустить недооценки одних за счёт других. Индоевропейские классические антропонимы типа *u̯esu-k̑leu̯es-, хотя их обычно реконструируют в праиндоевропейской форме, — тоже продукт относительно позднего развития и региональных изоглосс. Уместны, наконец, сомнения в праязыковой древности сложного теонима и.-е. *di̯eu̯s-pəter ‘небесный отец‘ [*]; более чем сомнительны идентификации *di̯eu̯s-pəter ‘небесный отец‘ с праслав. *stribogъ (из *pətri-?) .

*. Ср. Euler W. Gab es eine indogermanische Götterfamilie? // Studien zum indogermanischen Wortschatz / Hrsg. von W. Meid. Innsbruck, 1987 (= Innsbrucker Beiträge zur Sprachwissenschaft. Bd. 52), c. 39, 49, 51: автор судит несколько противоречиво, допуская, с одной стороны, наличие древнего представления о небе как суровом «боге-отце» (Vater-gottheit), а с другой стороны соглашаясь, что и.-е. семья не была абсолютно патриархальна, ср. специальные термины для госпожи (др.-инд. pátnī, греч. πότνια), царицы (*rēgnīnā). На вопрос о существовании у индоевропейцев «семьи богов» (eine Götterfamilie) автор статьи все-таки склонен ответить отрицательно.

Инновацией-заимствованием скифского времени оказывается и слав. *svarogъ, принадлежность которого к культу солнца, а также сохранность s- этимологического позволяют принимать только этимологию из др.-инд. *svarga- ‘небо’, как ‘солнечный путь’.

Сказанное делает понятным наш острый интерес к праславянской антропонимии, поскольку она проливает свет не только на развитие языка, но и на формирование культуры, и причём — не в меньшей степени, чем изучение лексики, обозначающей культурные реалии. Изучение праславянской антропонимии, раскрывает дух культурной эволюции имени собственного, и прежде всего — имени человека. [60]).

Следовательно, формирование религиозных понятий — не обязательно древнейшее явление в культурной эволюции, равным образом изоглоссы из области религиозной терминологии — это нередко относительно поздние или вторичные феномены. Так, для славяно-иранских языковых отношений отмеченного выше времени (грубая датировка — около середины I тыс. до н.э.) как раз свойственно формирование понятий из религиозной сферы и соответствующих влияний, из которых мы для краткости выделили выше только *bogъ ‘deus’.

С другой стороны, исследователи наблюдают отсутствие славяно-иранских соответствий в названиях природы (вода, тина, дождь, времена года) [61]. Такие очевидно древние соответствия, обозначающие явления природы, напротив, встречаются, например, в латинско-славянских языковых отношениях, ср. такое значительное соответствие как лат. pal-ud-: слав. *polo-vodьje. Древность латинско-славянских культурных и языковых отношений весьма значительна (предположительно — III тыс. до н.э.). Что касается религии, то к этому отдаленному времени относятся древнейшие её формы, например молчаливое почитание, но подробнее об этом — ниже.

ЛИТЕРАТУРА

48. Buck C.D. A dictionary of selected synonyms in the principal Indo-European languages3. Chicago; London, 1971.
49. Gołąb Z. About the connection between kinship terms and some ethnica in Slavic (The case of *Sĭrbi and *Slovĕene) // International journal of Slavic linguistics and poetics. XXV-XXVI. 1982. P. 168.
50. Mayrhofer M. Kurzgefaßtes etymologisches Wörterbuch des Altindischen. Heidelberg, 1956-1976. Bd. I—III.
51. Балкански Т. Стéбал — древно и съвременно название на дивата котка // Български език. XXVII. 4. 1977. С. 343 и сл.
52. Иванов Вяч.Вс. Индоевропейские этимологии. 3. К индоевропейским названиям бороды // Этимология. 1983. М., 1985. С. 162-163.
53. Цыхун Г.А. К реконструкции праславянской метафоры // Этимология. 1984. М., 1986. С. 211 и сл.
54. Раевский Д.С. Модель мира скифской культуры. М., 1985. С. 48.
55. Cornillot F. L’origine iranienne du nom générique de «dieu» en slave // Die Sprache. 27.2.1981. P. 167 и сл.
56. Detschew D. Die thrakischen Sprachreste. 2. Aufl. Wien, 1976.
57. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949. 1.
58. Alinei М. Dal totemismo al cristianesimo popolare. Sviluppi semantici nei dialetti italiani ed europei. Torino, 1984.
59. Milewski Т. Indoeuropejskie imiona osobowe. Wrocław etc., 1969.
60. Трубачев O.H. Праславянская ономастика в Этимологическом словаре славянских языков. Вып. 1-13 // Этимология. 1985. М., 1988.

Далее… ГЛАВА 7. Индоевропейское наследие в славянской культуре.