Характеристика рязанских князей и народа.

Иловайский Д.И.
История Рязанского княжества.

Глава III. Внутреннее состояние Рязанского княжества в конце XII и начале XIII вв.

 — Характеристика князей и народа. — Рязанские бояре. — Средства пропитания. — Торговые сношения.

Что касается рязанских князей, то, бесспорно, это самая воинственная и беспокойная ветвь Рюрикова дома, в то же время самая жестокая и коварная; нигде не были так часты нарушения крестного целования, измены и злодейства между близкими родственниками. Разительный пример тому представляет катастрофа 1217 г. 20 июля. Рязанские князья более других забывают о единстве Рюрикова поколения, о целости Русской земли и преследуют только свои личные интересы. Совершенно противоположными чертами характеризует сочинитель Сказания о нашествии Батыя рязанских князей, побитых татарами:

«Бяше родом христолюбивый и братолюбивый, лицем красны, очима светлы, взором грозны, паче меры храбры, сердцем легкы, к бояром ласковы, к приезжим приветливы, к церквам прилежны» и пр.,

Конечно, в этом панегирике заключено много преувеличения и похвал, которые внушены автору участием к плачевной судьбе князей, а также их щедрым покровительством духовному сословию (автор был священник) и заботливостью об украшении храмов («о церквах Божиих велми печашеся«). Но мы не можем отказать ему и в справедливости до некоторой степени: в пользу сыновей Игоря Глебовича много говорит молчание источников о рязанских усобицах между 1219 и 1237 гг. и самое поведение князей в бедственную годину татарского нашествия.  

Те неприятные свойства, которые мы заметили в характере князей, отразились и в характере городского сословия, на что имеем летописные свидетельства. Так, в 1207 г. Всеволод III, начиная осаду Пронска, хотел вступить в переговоры с гражданами, но в ответ от них получил буюю речь. В следующем 1208 г., когда князь Всеволод III подошёл к Рязани с намерением наказать граждан за вероломство против его сына Ярослава, рязанцы прислали ему также буюю речь по своему обычаю и непокорству* (* Лавр. 182 и 183).

Хотя такой отзыв принадлежал летописцу враждебного рязанцам Суздаля, но мы не можем отрицать его справедливость за недостатком противоположных доказательств. При всей своей жесткости характер рязанцев не был лишен других более привлекательных качеств: таковы неукротимая отвага или наклонность к молодечеству и постоянная преданность своим князьям. 

Говоря о населении Рязанской области, нельзя не обратить особенного внимания на княжескую дружину. Количество дружинников в Рязани, по-видимому, было довольно значительное. Даже в мирное время рязанские князья несколько раз в истории  являются окруженные многочисленной свитой: так, по случаю происшествия в Исадах, говорится, что вместе с шестью князьями «боляр и слуг убито без числа«; при заложении Ольгова монастыря с тремя князьями присутствовали 300 бояр и 600 простых мужей.

Нельзя не заметить, что боярское сословие оказывало довольно сильное влияние на события Рязанского княжества. Это влияние особенно проглядывает в усобицах, а во многих случаях бросает довольно невыгодный свет на само боярское сословие. При раздробленности уделов и частых распрях князья, естественно, старались привязать к себе дружинников разными льготами и милостями, но бояре часто злоупотребляли своим правом совета и, вероятно, из личных целей, поддерживали раздоры князей. Так, по случаю войны между Глебовичами в 1186 г., намекается на бояр, которые их перессорили, далее летопись упоминает о «проклятых думцах Глеба и Константина», замысливших избиение братии. Не знаем, до какой степени простиралось усердие бояр к рязанским князьям во время их борьбы с Суздалем, по крайней мере, мы видим, что они терпеливо разделяют участь последних и вместе с ними томятся во владимирских темницах.

Припомним те немногие имена рязанских бояр до татарского периода, которые сохранились в источниках. Во-первых, наше внимание привлекают несколько тысяцких. Нам известно четверо: один из них Константин в 1148 г. побил многих половцев, спасавшихся бегством; но остальные трое памятны только своей несчастной судьбой. В Рязани в 1135 г. был убит тысяцкий Иван Андреевич по прозванью Долгий. Двадцать лет спустя то же самое случилось с Андреем Глебовым в Рязанском Белгороде; его умертвили ночью родственники. В 1209 г. убит третий тысяцкий Матвей Андреевич в Кадоме*( * Ник. 2. 106,70, 137, 306). Такое убийство тысяцких может намекать на какое-нибудь более общее явление, нежели просто личная вражда. Очень вероятно, что при обособлении Рязанского княжества, дело не обошлось без глухой борьбы между усиливающейся княжеской властью и такими  земскиеми начальниками каковыми были тысяцкие.

Далее из рязанских бояр упоминаются: Ивор Мирославич, воевода, взятый в плен на берегах Влены; Дедилец и Борис Куневич, которые склоняют владимирцев по смерти Боголюбского призвать на княжение Ростиславичей. На Колакше вместе с князьями попались в плен, кроме Дедильца, Яков Деденков и Олстин; последнее имя обнаруживает варварское происхождение. Нет сомнения, что варварский элемент был в рязанской дружине сильнее, нежели в других княжествах по близкому соседству с кочевниками.

Кроме этих бледных лиц, рязанская старина может указать и на те образцы русских витязей-богатырей, на которых любит останавливаться народная фантазия. Таков рязанский богатырь Добрыня Златой Пояс (прозвание его, вероятно, указывает на великолепие доспехов). Не находя дома достаточной пищи своему разгулу, он, подобно витязям Владимира Красное Солнце, отправляется искать славы в другие концы Руси; является в стане Константина Всеволодовича при Липицах вместе с Александром Поповичем и Нефедьем Дикуном, а спустя восемь лет складывает свою голову на Калке, опять вместе с Александром Поповичем**.(  ** Ник. 2. 326. Известия И. А. Н. III. 77. Обозрение Рус. словес, в XIII в. СИ. Шевырева).)

Сказание о нашествии Батыя рисует перед нами более ясный и поэтический образ Евпатия Коловрата, у которого необыкновенная доблесть соединена с трогательной любовью к родине. То же сказание рядом с вероломным боярином, который известил Батыя о редкой красоте княгини Евпраксии, представляет образец верности и преданности своему князю в образе Аполоницы, дядьки юного Феодора Юрьевича.

Переходя к материальному быту народонаселения в данную эпоху, мы не находим никаких точных известий на этот счёт и должны ограничиться несколькими общими выводами. Занятия сельских жителей, конечно, определялись характером страны. Не знаем, какие успехи сделало земледелие до XIII в., однако, нет сомнения, что оно доставляло главный источник пропитания там, где между лесами залегали тучные поля. Скотоводство было развито особенно в южных частях княжества, в лесах производились пчеловодство и звериная ловля, озера и реки доставляли большое количество рыбы. 

Торговая деятельность по Оке получила новую силу с тех пор, как берега этой реки покрылись городками. Ока все более и более становилась главным путем сообщения между Болгарией и южной Русью*. Первоначально главный путь из Мурома в Киев шел вверх по Волге к верхнему Днепру. (*«Пути Сообщ. в Др. Рос.» Ист. Сбор. Погод. I. 24.) 

Старинные города Муром и Рязань, по-видимому, отличались своею зажиточностью. Читая слова упомянутого сказания о том, как татары, взявши Рязань, между прочим, «и все узорочье нарочитое, богатство черниговское и киевское поимаша», можно подумать, что в этом городе проживали с своими товарами купцы из южной Руси. Из волжской Болгарии приходили сюда хлеб, металлические изделия, жемчуг, шелковые и бумажные ткани и другие предметы роскоши; южнорусские купцы привозили преимущественно греческие товары: разного рода паволоки, драгоценное оружие и церковные украшения; нет сомнения, что и новгородцы посещали Оку и привозили немецкие изделия, вина, оружие, полотняные ткани и пр.

Князья, конечно, покровительствовали торговле, которая доставляла им все средства к изобилию и роскоши, между тем, как собственные их земли были богаты только сырыми материалами: мехами, воском, скотом и пр. С XI ст. прекратился один из торных путей древней России: из Оки по Дону и Сурожскому морю в богатую Тавриду. Пришли свирепые половцы и заняли все южные степи. Если киевские князья должны были высылать войска для того, чтобы конвоировать греческие суда по Днепру, то на Дону и подавно не было возможности плавать мирным купцам.

До какой степени этот путь пришёл в забвение к началу XIII в. можно отчасти заключить из рассказа о принесении корсунской иконы из Тавриды. Евстафий совсем не слыхал о Рязанской земле, и не знает, в какую сторону она лежит; только от некоторых опытных людей узнает он, что можно достигнуть Рязани, отправившись вверх по Днепру; но что ему надобно будет проходить через землю поганых половцев. Так как путь между Днепром и Окой не был безопасен, он выбрал другой гораздо длинней, но зато более спокойный, вокруг Западной Европы.

Впрочем, тоже самое сказание обнаруживает, что Рязань находилась в непосредственных сношениях с жителями греческих областей и даже с византийским двором. Такие сношения поддерживались преимущественно духовными лицами, которые всегда находили в России почёт и ласковый приём. Ещё прежде Евстафия явился в Рязани Ефросин и поставлен был в епископы; он принес с собой икону Божьей Матери Одигитрии с Афонской горы, по чему и назван Святогорцем. Сюда же относится предание об иконе Иоанна Богослова, присланной патриархом в дар рязанскому князю**(** Карам. 3. пр. 360.).

Далее, в похвальном слове рязанским князьям говорится, что они «ко греческим царем велику любовь имуща, и дары у них многи взимаша». После этого можно подумать, что супруга Федора Юрьевича Евпраксия, происходившая, по словам предания, из царского рода, была именно византийская (если не половецкая) принцесса. Такие отношения знакомили отчасти высшее сословие с греческой цивилизацией, а присутствие образованного духовенства могло оказывать благодетельное влияние на распространение грамотности.  

Итак, около двадцати лет протекло со времени последней усобицы. Рязань находилась в мирных, если не в дружеских отношениях с соседними княжествами. Даже половцы, по-видимому, прекратили свои набеги и опустошения в больших размерах. Великий рязанский князь Юрий умел приобрести уважение младших родичей и держать их в согласии между собой. Княжество заметно начинало оправляться после погромов Всеволода III и стремилось превратить недавнее подчинение Владимиру в отношения, основанные на равных правах. Но кратковременное затишье, которое господствовало тогда на юго-восточной украйне России, можно сравнить с морским штилем перед бурей.

Далее…  Глава IV. Начало монгольского ига. 1237-1350 гг.