Внутреннее состояние Рязанского княжества в конце XII и начале XIII вв.

Географическое положение Рязанской области вообще можно обозначать средним течением Оки вместе с её протоками. Распределение пространства и населения по обе стороны было неравное, южная часть далеко преобладала над северной. Природа края не представляет большого разнообразия в формах своей поверхности. Северная, т.е. Мещерская, сторона Оки есть низменная, болотистая полоса с тощей, песчаной почвой. В старину она сплошь покрыта была лесами, значительные остатки которых сохранились до наших времен. Бедное финское население, затерявшееся в этих лесах, долго удерживало свою первобытную физиономию, и только в недавнее время его можно назвать обрусевшим. Не так бедна и однообразна природа на левой или собственно рязанской стороне Оки. Здесь поверхность заметно поднимается; пригорки и углубления сообщают ей волнообразный характер; почва, сначала глинистая, чем далее идет к югу, тем более и более переходит в черноземную. В старину и эта полоса была богата лесами, но они оставляли довольно пространства лугам и нивам и придавали местности более живописные виды, нежели на севере. На юге эта полоса ограничивалась той кривой линией, которая обозначает водораздел притоков Оки и Дона между верховьями Уны и Воронежа. Далее к югу леса более и более редели и уступали место кустарникам, которые переходили в открытую степь.  

Первое славянское поселение, первое зерно русской цивилизации, брошенное на финскую почву средней Оки, как известно, был город Рязань. Он лежал на крутом берегу Оки, версты четыре ниже устья Прони. Судя по остаткам старорязанских валов, площадь города представляла форму прямоугольника и имела в длину немного более 3/4 версты, а в ширину немного менее. Из внутренних построек города положительно известен только каменный собор во имя Бориса и Глеба, сооруженный Глебом Ростиславичем. Летопись упоминает об этом храме под 1194 г. потому, что в нем похоронен был Игорь Глебович*(* Ник. 2.260. ).

Новейшие археологические исследования не оставляют сомнения в том, что до XIV в. он служил местом погребения для княжеской фамилии** ** В 1836 г. один купеческий сын из города Спаска, по имени Дмитрий Тихомиров, молодой ревностный археолог производил целое лето раскопки на Старо-Рязанском городище, и снёс один из двух холмов, который, по преданию, заключал в себе остатки собора. Действительно, здесь открыты были основание церкви, пол из каменных плит, большое количество гробов из тесаного камня со скелетами внутри, остатки одежд и пр. (Подробности открытий см. в статье Тихомирова: «Исторические сведения об археологических исследованиях в Старой Рязани». М. 1844 г.) Другой холм, который, по преданию, образовался на месте княжеского терема, к сожалению, до сих пор остается нетронутым. Г. Ходаковский, в опровержение г. Калайдовича (Письма к А.Ф. Малиновскому), доказывал, что предположение о княжеском дворце невероятно, потому что в XIII ст. еще не было в обыкновении у русских князей жить в каменных дворцах. Оба холма, по его мнению, заключают остатки церквей. (Ист. сборн. Погод. Т. I.)

Мы уже говорили, что основание Рязани, как черниговской колонии, удовлетворяло современным стратегическим и административным потребностям. Когда же Рязань стала центром особенного княжества, то, естественно, город послужил исходным пунктом, откуда славянские поселения мало-помалу распространились по окрестным землям. Князья рязанские, как и все другие, старались увеличивать число городов в своих волостях. Этим числом измерялось в то время могущество князей; города лучше всего закрепляли за ними туземные племена и служили защитой для края. Судя по незначительным размерам дошедших до нас городков и городищ, построение таких укреплений не представляло больших трудностей и для них всегда можно было найти несколько десятков или сотен людей от излишка населения, накопившегося в других местах, потом из туземных жителей, из пленных и т.д.

Главное и самое естественное направление, которому подчинилось движение рязанской колонизации, пошло вверх по Оке; она служила проводником славянской гражданственности в мещерскую глушь и была жизненной артерией для целого края. Притом борьба между Рязанским и соседним Суздальским княжествами началась уже с конца XI ст., следовательно, являлась насущная потребность оградить себя крепостями с этой стороны. Правый берег Оки на всем протяжении Рязанской области господствует над левым; местами он довольно высок, обрывист и в прежние времена представлял много удобных пунктов для укрепления. Действительно, в конце XII и в начале XIII вв. мы находим здесь целый ряд крепостей. Самыми очевидными следами их существования служат остатки земляных валов, кое-где уцелевшие по окраинам крутого берега; другие напоминают о себе названиями сел и деревень, каковы: Городец, Городище, Городецкая и пр., были и такие, которые не оставили после себя никаких следов.

Если от Рязани пойдём вверх по Оке, то первый известный город на правом берегу, встречается нам Ожск. Далее за ним находим Ольгов*, который занимал высокий обрывистый угол, образуемый впадением в Оку речки Гусевки. (* Лавр. 182.) Судя по рассказу летописи, Ожск был недалеко от Ольгова вниз по Оке, может быть, на месте одного из теперешних сел Вышгорода или Половскаго; первое обращает на себя внимание своим именем, а второе следами осыпей со стороны реки.  Следы крепости заметны до сих пор. Между двумя упомянутыми городами лежал третий город Козарь, но только на противоположном берегу реки. О нем летопись упоминает под 1147 г.

«Того же лета в Резани во граде Козари от иконы святыа Пятници быша чудеса и исцелениа многа«**. (** Ник. 2. 103). Мы предполагаем его местность там, где теперь находится село Козари. Впрочем, сомнительно полагаться на одну Ник. летопимь, которая не слишком разборчиво придаёт многим местам название городов.

Верстах в 12 повыше Ольгова возникал Переяславль Рязанский. Происхождение этого города связано с религиозным началом. Под 1095 г. упомянуто о заложении его около церкви Св. Николы Старого, а потом под 1198 г. говорится, что при великом князе рязанском Романе Игоревиче епископ Арсений 1-й заложил Переяславль у озера Карасева***(*** Ряз. Дост.  ).

Эти два известия об основании того же города нисколько не противоречат друг другу. Если существовала церковь, то подле неё, наверно, было какое-нибудь поселение. В конце XI в. положено начало укреплениям; их-то надобно подразумевать в первом известии о заложении города. Впоследствии явилась потребность увеличить его размеры, и спустя столетие в Переяславле воздвигаются новые укрепления по благословению первого рязанского епископа с молитвословием и освящением воды****.**** Позволяем себе сделать следующую догадку. С XV века известно, что Переяславль Рязанский состоял из двух укрепленных пунктов: города (кремля) и острога, которые стояли рядом друг подле друга. Очень может быть, что второе известие об основании Переяславля относится к острогу. Само участие епископа в этом деле становится понятно, если вспомним, что внутри острога помещалась соборная Борисо-Глебская церковь; тут же находились архиепископский дом и владычная слобода.  

Верстах в 30 повыше Переяславля лежал город Борисов-Глебов, упоминаемый в летописи под 1180 г.***** (***** Лавр. 164) По смыслу летописного рассказа город Борисов-Глебов стоял на дороге от Коломны к Старой Рязани. Вероятно, он находился на правом берегу Оки в том месте, где теперь лежит запустелое Романово городище с значительными остатками укреплений. По туземному преданию, городище запустело от того, что жители его переведены в нынешний уездный Ярославской губ. город Романов-Борисоглебск, а городищенская церковь Бориса и Глеба перенесена в близлежащее село Вакино. (Иссл. и Лек. Погод. IV. 248. )

На реке Москве близ её устья стояла знаменитая Коломна****** «Коломень ближайший округ; околомень подле» (****** Чт. Об. И. и Д. Л. 3. Опыт рус. прост, слов. Макарова.). В первый раз в летописи Коломна является под 1177 г. по случаю похода Всеволода на Глеба Рязанского; последнему можно приписать её построение. Город Коломна немного выдавался за естественную границу Рязанского княжества и должен был служить ему оплотом со стороны соседнего Суздаля. Коломна была первой преградой на том водном пути, которым обыкновенно суздальские князья отправлялись на Рязанскую землю; тот же водный путь связывал Суздальскую область с волостями северских князей или с землей вятичей, что было невыгодно для рязанцев в случае одновременной вражды с теми и другими соседями; пример тому мы уже видели во время войны Юрия Долгорукого с Ростиславом Рязанским. Следовательно, положение Коломны в стратегическом отношении было очень важно; отсюда понятно, почему оно становится постоянным яблоком раздора между двумя княжествами.

Близ впадения Осетра, по левую сторону, возвышались укрепления Ростиславля. Это единственный рязанский город, за исключением Переяславля, об основании которого упоминают летописи: Ростислав Ярославич построил его в 1153 г. Теперь на месте его находится погост Ращилов и видны остатки крепости. Это был крайний северо-западный пункт рязанских поселений. Здесь они сталкивались с городами вятичей, построение которых шло навстречу рязанским, т.е. от верховьев Оки. 

В одно время с своим главным направлением рязанская колонизация, исходя от того же пункта, пошла ещё вверх по реке Проне и составила другую линию укреплений, обращенную на юг. Как там представлялась потребность огородить княжество со стороны суздальцев, так здесь необходимо было воздвигнуть ряд крепостей в защиту от половцев, которые со второй половины XI в. из своих степей сильно напирали на юго-восточные украйны. Левый берег Прони, так же как правый Оки, возвышенный и холмистый, довольно хорошо соответствовал своему назначению. К сожалению, источники сохранили нам слишком мало имен, которые можно было бы разместить в этом направлении. В эпоху дотатарскую мы знаем здесь только один город Пронск. О пронских князьях летопись упоминает ещё под 1131 г., как о городе о нём в первый раз говорится под 1146 г.* (* Ник. 2. 93)

Пронск стоял там же, где и теперь: на крутом берегу Прони, окруженный глубокими лощинами и оврагами. Из двукратной осады города в 1186 и 1207 гг. можно заключить, что положение его было довольно крепкое и неприступное, что он имел трое ворот, но что главное неудобство для жителей состояло в недостатке воды, рыть колодцы, вероятно, было затруднительно по высоте площади; и неприятели обыкновенно перехватывали сообщение с рекой, а граждане должны были сдаваться от жажды.

По другую сторону реки Прони расстилалось низменное, открытое пространство, которое носило многозначительное название половецкого поля. Нам известно ещё одно поселение на берегах Прони ближе к её устью, верстах в 30 от Рязани, по имени Добрый Сот. Летопись не называет его городом и все убеждает в том, что это было простое село**(** Лавр. 182)  Оно существует и теперь под тем же именем и не имеет никаких следов старинных укреплений. Против него лежала переправа на пути из Пронска в Рязань. Нет сомнения, что, кроме Пронска, были и другие города по левому берегу Прони; на это указывают, с одной стороны, следующее выражение летописи по поводу известных событий в 1207 г; «… а сам (Всеволод) поиде к Рязаню (от Пронска) посадникы посажав свое по всем городом их» — с другой, значительное количество городищ, рассеянных по тому же берегу.

Пространство земли, заключенное между Проней и той частью Оки, которую мы проследили, составляло неизменное, основное ядро Рязанского княжества, около которого рязанские пределы в разные времена то сжимались, то расширялись. Оно имело подобие треугольника, которого вершина опиралась на город Рязань, а бока расходились по Оке и Проне. За третью сторону треугольника приблизительно можно принять линию, проведенную от истоков Прони к устью Осётра, т.е. к городу Ростиславлю.

Река Осётр, если не на всем протяжении, то в среднем и нижнем течении своём составляла естественную границу Рязанской области. На пограничное значение реки Осётра указывает поход Святослава Ольговича, который спасался от преследования Давыдовичей в 1146 г. Этот поход имеет такое же географическое значение для земли вятичей, какое позднейшие походы Всеволода для Рязанской. Особенно замечательно самое направление пути Святослава. Из Козельска он пошел в Дедославль, т.е. к верховьям Уны, а отсюда двинулся на север, перешёл реку Осётр и направился к Колтеску, который, вероятно, лежал на правом берегу Оки против устья речки Лопасни. Нет сомнения, что путь от Дедославля в Колтеск проходил близ западных границ Рязанского княжества. Впрочем, в половине XIII в. едва ли эти границы уже определились. Нижнее течение Осётра закреплено было за Рязанью основателем Ростиславля и Зарайска.

С началом города Зарайска связано интересное сказание «О приходе чудотворного Николина образа Зарайского, иже бе из Корсуня града в пределы Резанские ко князю Федору Юрьевичу Резанскому во второе лето по Калкском побоище«*.

* Вот содержание этого сказания:   В 1224 г. великий чудотворец Николай Корсунский и Зарайский явился в городе Херсоне своему служителю Евстафию во сне, и сказал ему:

«Евстафий, возьми образ мой, супругу свою Феодосию, сына Евстафия и ступай в Рязанскую землю«.

Видение повторилось и в следующую ночь. Евстафий пришёл в ужас, тем более что он никогда не слыхал о Рязанской земле и не знал, в какой стороне она находится. Святитель является в третий раз, толкает Евстафия в ребра и велит немедленно идти, как будто (яко) на восток, сам обещаясь проводить его до Рязанской земли. Евстафий впал еще в больший трепет и уныние, но продолжал медлить, потому что ему не хотелось расставаться с прекрасным городом Корсунем. Наконец, на него напала слепота, и очи покрылись будто чешуей. Тогда Евстафий раскаялся в своём непослушании, в слезах припал к чудотворному образу и получил исцеление. Собравшись в путь, он сначала думал отправиться вверх по Днепру, надеясь с Божьей помощью пройти землю половцев, о которых рассказывали ему знающие люди. Но угодник указал другой путь: он велел ему сесть на корабль в днепровском устье, и Чёрным морем плыть до моря Варяжского, потом сухим путём через немецкие области идти до Новгорода и оттуда до Рязанской земли. Евстафий все это исполнил. Когда он остановился на некоторое время в Новгороде, последний так понравился его жене, что она не хотела более следовать за мужем и решилась от него скрыться; за это её постигли тяжкая болезнь, от которой она избавилась только по молитве мужа. Путники наконец достигли Рязанской земли. Между тем как Евстафий недоумевал, где именно ему остановиться, св. угодник явился юному рязанскому князю Фёдору Юрьевичу и велел ему идти навстречу своего чудотворного образа;

«Хочу быть здесь, — говорило видение, — творить чудеса и прославить это место; буду молить Бога, чтобы он сподобил небесного царствия тебя вместе с твоею женою и сыном».

Фёдор был устрашен видением; особенно его удивляли слова о жене и сыне, потому что он ещё не вступал в брак. Однако князь Фёдор Юрьевич отправился немедленно навстречу корсунцам и узнал чудотворный образ по лучезарному сиянию. Взявши икону, он принес её в свой удел и послал весть о её приходе своему отцу великому князю рязанскому Юрию Игоревичу. Последний прибыл к сыну вместе с епископом Ефросином Святогорцем. Они создали храм во имя чудотворца Николая Корсунского и воротились в свой город. Немного лет спустя, Фёдор Юрьевич вступил в брак и взял супругу из царского рода, по имени Евпраксия, которая родила ему сына Ивана Постника. Когда князь Фёдор был убит по повелению Батыя, и весть о том дошла до княгини Евпраксии, она бросилась из высокого терема на землю и заразилась (убилась) вместе с сыном. Тела супругов и сына были погребены возле храма Николая Корсунского, который по этой причине стал называться Зарайск. (Врем. О. И. и Д. N 15.).

«Чудотворная икона Святителя Николая с тех пор до ныне хранится, благоговейно чествуемая, в Зарайском соборе, который в нынешнем виде воздвигнут на месте прежней церкви в 1681 г. Но ещё прежде, именно в 1608 г. по повелению царя Василия Ивановича Шуйского икона эта окована украшающею её теперь золотою ризою с дорогими камениями». (Надеждин. Ж. М.В. Д. 1848 г. март).

Не входя в разбор этого сказания, мы заметим только, что оно бросает свет на некоторые стороны дотатарской эпохи. Прямое заключение, которое из него вытекает, состоит в том, что на месте теперешнего Зарайска в начале XIII в. существовал город. Княжеский терем, погребение княжеского семейства подле храма, подтверждаемое тремя каменными крестами, которые поставлены над гробницами — все доказывает, что здесь было место пребывание удельного князя Федора Юрьевича, следовательно, поселение более или менее укрепленное. Очень может быть, что позднейшее имя Зарайска привело в забвение другое название, под которым этот город был известен в прежнее время. Г. Надеждин думает, не назывался ли он Новгород-на-Осётре, который упоминается в числе городов рязанских по Воскресенскому списку. Что касается имени Зарайск (в Кн. Бол. Чертежа — Заразеск), то нельзя утвердительно сказать, что оно произошло от глагола заразить: есть слово «заразы», означающее одну (лесистую) местность на крутом берегу Москвы. (Мос. Вед. 1857. N 63. Село Коломенское ). По мнению некоторых, Зарайск находится в связи со словом «рясы» в таком случае происходит от одного корня с Рязанью, Ряжском и пр.

Первое основание Зарайска можно отнести к концу XII в., т.е. к тому времени, когда возникли споры рязанских князей с черниговскими за границы. Хотя построением Ростиславля заключилось движение рязанской колонизации вверх по Оке, потому что оно сталкивалось с городами вятичей — Колтеск, Неринск, Тешилов и Лобынск, которые были довольно часты в этом месте, как показывает поход Святослава; тем не менее мы рано замечаем попытки рязанцев занять пограничные Черниговские волости. В 1176 г. Олег Святославич Лопастенский отнял у них назад Свирелеск; а в 1194 г. Святослав Всеволодович собирает черниговских и северских князей, чтобы идти с ними на рязанских, вероятно, вследствие подобных же попыток.

Таким образом, центральная область Рязанского княжества, тщательно огороженная с севера и юга, только на западе представляла не ясную и мало-защищенную границу. Конечно, с этой стороны ему не грозила такая опасность, как с двух других и не было надобности её огораживать. Восточный угол треугольника, опиравшийся на город Рязань, уже несколько выдавался за естественные пределы, являлась потребность огородить столицу княжества от нечаянного нападения с той стороны. Действительно, в окрестностях древней Рязани вниз по Оке можно встретить теперь до 10 мест, носящих название городов и городищ, но от древней эпохи нам известно только два имени: Белгород и Ижеславец. Первый три раза упоминается в летописях под 1155 г. по поводу убиения в нём тысяцкого Андрея Глебова; в 1209 г. в нем умер Олег Владимирович и положен в церкви Св. Спаса; в том же году он был сожжен Всеволодом. Судя по смыслу последнего известия, Белгород находился недалеко от Рязани вниз по Оке. Ижеславец приводится в числе рязанских городов, разоренных Батыем; он лежал к северо-востоку от столицы близ устья реки Пры**. (** В Зап. об Арх. Из. в Ряз. губ. 25-27.)  Тихомиров предполагает, что Белгород был на месте деревни Городец в 10 верстах от Рязани, а Ижеславец на месте села Ижевское; то и другое очень вероятно.

Около описанного нами треугольника граница рязанских владений в разные времена то сжимались, то расширялись. Но тщетно было бы старание назначить им точные пределы; они никогда не были строго определены со всех сторон, особенно в ту эпоху, на которой мы остановились. Причины заключались в малонаселенности края, который местами представлял совершенную дичь и глушь; притом Рязань лежала на русской украйне, которая незаметно переходила в бесконечные степи. Впрочем, попытаемся на основании немногих данных приблизительно очертить пределы княжества во второй половине XII и в начале XIII вв.

Пространство, заключенное между Окой, Клязьмой и Москвой, имело болотистую почву и почти сплошь было покрыто лесами. Славянская колонизация пока ещё не проникала в эти печальные дебри. По крайней мере, мы не знаем здесь ни одного города, за исключением прибрежьев Оки. На полянах посреди лесов попадались хижины бедной Мещеры, кое-где хижины эти собирались в группы и составляли селения, особенно по течению притоков Оки. Так, поход Кузьмы Родивоновича с суздальцами в 1210 г. указывает на присутствие значительного населения на берегах Пры, потому что воевода возвратился назад с большим полоном. Северная граница, отделявшая Рязанскую Мещеру от Суздальской, начиналась от реки Москвы несколько выше Коломны; её можно провести именно от устья реки Нерской, если предположить, что послы рязанского князя в 1176 г. встретили Михаила Юрьевича Суздальского на границе своей земли. Далее граница рязанского княжества шла  мимо верховьев Цны, Пры и Гуся и терялась в землях муромских.  

Сведения наши о географии Муромского княжества так бедны, что мы должны довольствоваться почти одними предположениями. Границы его на севере простирались до Клязьмы, а на юге до устьев Гуся, с одной стороны, и Мокши — с другой. Признаки жизни и деятельности в этом углу древней России заметны только на берегах Оки. Мы решительно не встретили здесь ни одного города за исключением Мурома; можем, впрочем, предполагать, что были и другие: ветвь муромских Ярославичей уже в XII в. приняла значительные размеры; не могла же вся она сосредоточиться только в одном Муроме, а древние князья наши не имели обыкновения жить в неукрепленных селениях, тем более по соседству с воинственными дикарями.

Самый город Муром расположен на одном из высоких холмов левого берега Оки, с юго-востока к нему прилегали леса, а с северо-запада поле. В 1096 г. на поле перед городом Муромом сразились дружины Олега Святославича и Изяслава Владимировича, часть воинов Изяславовых после поражения искала спасения в лесу. Имея довольно деятельные торговые отношения с камскими болгарами, Муром очень рано сделался одним из зажиточных городов древней Руси.

В стратегическом отношении он до начала XII в. служил крайним укрепленным пограничным пунктом северо-восточной Руси и нередко должен был выдерживать нападения со стороны мордвы и камских болгар, но в 1221 г. великий князь владимирский Юрий II заложил на устье Оки Нижний Новгород, и Муром отчасти утратил свое прежнее значение. Со времени Долгорукого Муромское княжество все более и более отдалялось от Рязани и увлекалось под Суздальское влияние, так что в начале XIII в. оно сохраняло одну тень самостоятельности, и только безусловной покорностью соседу муромские князья приобрели себе право на спокойное владение своими волостями.

Связь Мурома с Рязанью, впрочем, долго не прекращалась, потому что, кроме родства княжеских ветвей, её поддерживали церковные отношения; сначала оба княжества в делах иерархии подчинены были черниговскому епископу, а с конца XII века составили вместе особую епископию. Но самой живой непрерывной связью, разумеется, служила им кормилица Ока, если мы не можем указать на города, которые существовали по её берегам между Муромом и Ижеславлем селения рыбаков не были там редки. В 1228 г. в апреле месяце умер схимником Давыд Юрьевич, несколько месяцев спустя после кончины одного из своих сыновей. Отцовскую волость наследовал другой сын Юрий. Неизвестно, вследствие каких причин сестра его, бывшая замужем за Святославом, сыном Всеволода III, в том же году удалилась в Муром к братьям и постриглась здесь в монастырь*(* Лавр. 191.). Конечно, Юрий Давыдович не один властвовал в княжестве и должен был делить его с родными и двоюродными братьями.  По поводу смерти Давида Юрьевича и его сына Карамзин в виде вопроса предложил следующую догадку:

«… не сын ли сего Давыда признан святым под именем Петра, коего память бывает 25 июня?» (См. «Пролог. Мощи сего князя и супруги его Февронии лежат в Муромском соборе» III. пр. 369.) Есть другое мнение, которое под св. князем Петром разумеет самого Давыда Юрьевича. («Памят. и пред. Влад. губернии» Отеч. Зап. 1857 г. Июнь. (О. Иоасаф).

На востоке и юге рязанские пределы ещё менее могли иметь определенный характер, нежели на севере и западе. В последнем случае распространение границ встречало сильное противодействие со стороны суздальских и северских князей, между тем как в противоположном направлении рязанская колонизация довольно свободно могла углубляться в соседние леса и степи. Здесь она встречала дикие племена финнов и половцев, которые должны были отступать перед высшей ступенью гражданственности, и действительно, границы княжества не замедлили далеко раскинуться в эту сторону.

На востоке рязанские границы терялись в мордовских дебрях. Впрочем, мы имеем несколько данных, чтобы указать на них приблизительно. Во-первых, город Кадом, упоминаемый под 1209 г., можно принять за крайний рязанский пункт по реке Мокше, во-вторых, при нашествии Батыя говорится, что татары стали на Онозе, а рязанские князья встретили их на границах своих владений и стали на Воронеже. Что берега Воронежа были заселены, на это указывает эпизод о Ярополке Ростиславиче, который после битвы на Колокше искал убежище у здешних жителей*.(* Лавр. 163.) В Ник. 2. 236 сказано, что Ярополк Ростиславич здесь переходил из города в город, но мы уже заметили, что её слова в этом случае нельзя принимать буквально.

Во второй половине XI и в начале XII вв. все пространство к югу от Прони было занято кочевьями половцев, но в XII столетии славянское население мало-помалу начало оттеснять кочевников далее в степи. Берега верхнего Дона покрылись цветущими городами, впрочем, действительно ли они были «красны и нарочиты зело«, как говорится в известном путешествии митрополита Пимена, об этом судить трудно, может быть, автор увлекся тут собственным красноречием. Имена этих городов остались для нас неизвестны за исключением одного или двух. Недалеко от истоков Дона, как видно, лежал Кир Михайлов; по названию города можно предположить, что основателем его был пронский князь Кир Михаил; Пронск, как видно, служил митрополией придонских колоний. Далее можно ещё назвать Дубок на Дону**( ** Ник. 2, под 1146.). Самым крайним укрепленным пунктом на Рязанской украйне был Елец, расположенный на нижнем течении Быстрой Сосны, он упоминается в первый раз под 1147 г.***  Гораздо вероятнее, однако, что этот город в те времена принадлежал Северскому княжеству, а не Рязанскому, как показывает раздел волостей между сыновьями Михаила Всеволодовича Черниговского в половине XIII в.

Далее… Соседство Муромо-Рязанского княжества с мордвой и половцами.