Суббота , 5 Октябрь 2024
Домой / Мир средневековья / Варяги и Франки во второй половине XI века

Варяги и Франки во второй половине XI века

Василий Григорьевич Васильевский (1838 — 1899). «Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков»Глава X. Варяги и Франки во второй половине XI века.

В продолжение полустолетия мы постоянно находили несомненные следы присутствия Русских военных людей в Византии и следили за судьбами и переходами Русского союзного корпуса. Нет сомнения, что основанием и первым ядром его были те шесть тысяч человек, которые отправились из Киева или Херсона в 988 году. Время от времени этот первоначальный состав корпуса восполнялся разными русскими удальцами вроде Хрисохира, родственника князя Владимира, и вольными пришельцами, искавшими добычи и богатства у щедрого византийского повелителя. Какими путями они пробирались в Константинополь, нельзя сказать определенно. Путь по Днепру и Чёрному морю, по-видимому, не был совершенно прегражден для русских людей. Печенеги, кочевавшие между Днепром и Дунаем, тяготели более к последнему.

Но вот около половины XI века начинается страшное движение турецких орд в Европе и Азии. Печенежская орда переходить за Дунай почти одновременно с первыми успехами Сельджукидов в Малой Азии, одновременно с нашествием Тогриль-бея на византийскую Армению. Её место в степях южной России заняли ещё более дикие и свирепые кочевники — Турки, именуемые Половцами или Куманами.

Сношения Руси с Константинополем и прямые пути сообщения сделались ещё более затруднительными. Но мы все-таки встречаем в византийской армии русские полки или, по крайней мере, батальоны (τάγματα). Нет никакой возможности думать, что эти русские союзные полки, равно как и русский союзный корпус, не суть постоянное учреждение в византийской армии, а являлись всякий раз снова по вызову потребности, ощущаемой в Константинополе и признаваемой в Киеве, то есть, никак нельзя предполагать, что всякий раз, как встречается в византийских хрониках упоминание о русских союзных силах, мы должны подразумевать новые переговоры византийского монарха с русскими князьями и новую посылку последними военной помощи. Это было почти невозможно по самой природе вещей. Об этом нигде не говорится ни в русских, ни в византийских летописях, а пройти молчанием такие факты они не могли, или если могли, то один-два раза, а не всякий раз как бы систематически. Наконец, это противоречило бы прямым словам известного нам армянского историка, который утверждает, что очень хорошо известный ему русский корпус 1000 года прибыл к Василию II за 12 лет перед тем; противоречило бы буквальному и прямому смыслу тех мест в византийских хрониках, в которых русские полки появляются на театр военных действий в Азии или Европе не из Руси, а из Халдии или из других малоазиатских округов. Одним словом мы должны признать непрерывное существование русского союзного корпуса в Византии в виде постоянного учреждения.

Заметно, что с половины XI века значение этого корпуса как будто падает До 1050 года нет никаких следов, чтобы наряду с Русскими какая-либо другая национальность участвовала в войнах империи в такой же степени, как Русские, если исключить народы подвластные или вассальные в отношении к византийскому императору, то есть, Армян и Грузин. Сарацинский отряд, упоминаемый в 1047 году, был очень невелик, как показывает самый термин, употребленный для его обозначения Атталиотой, и маловажность его значения для обороны Цареградских стен против Торникия.

С половины XI века наряду с Русскими постоянно встречаются Франки и с таким же совершенно значением союзников, союзного корпуса. Мы очень хорошо знаем, откуда явились эти Франки. В первый раз они появляются в армии Георгия Маниака при его сицилийском походе. Все византийские источники отмечают здесь тот факт, что Маниак набрал в Италии большую дружину из Франков (προσηταϕίσατο Φράγγους πολλούς). Это были французские Норманны, привлекаемые в южную Италию славой о подвигах и удачах Райнульфа Quarrel, сделавшегося князем Аверсы, и братьев Готвилей. Точно так же прямо засвидетельствовано и первое появление значительного числа Франков в собственной Греции и в Константинополе.

Скилица рассказывает (р. 720), что, когда командующий византийской армии Георгий Маниак восстал против Мономаха и был побежден, то Франки, переправившиеся с ним через море, вступив в службу императора, были названы маниакатами и надолго остались в империи; другие же не покинули Италии:

οἱ μὲν σὺν οὐτῷ περαιωθέντες τῷ βασιλεῖ δουλωθέντες Μανιακάτοι τε ἐπωνομάσθήσαν καὶ τῇ ‘Ρωμαίων πολλῇ ἐναπέμειναν, οἱ δὲ λοιποἱ ἐν Ιταλίᾳ ύπελείϕθησαν.

Уже в 1048 году отряд наёмных Франков вместе с Варягами стоял в глубине Азии, на востоке. Его начальником был Франк Ерве (Cedren. II, 597: Έρβέβιον τὸν Φραγγόπωλον, ἄρχοντα τῷ τότε τῶν ὁμοεθνῶν), о котором известно, что он сражался с Маниаком в Сицилии, переселился потом в Византию и даже имел свой дом в Армении (Cedren. II, 617. Ср. Attaliot. p. 198). После он наделал много хлопот Византийцам за то, что они не дали ему звания магистра (Cedren. 617 sq.).

Русская и варяжская дружина, что для XI века одно и тоже, прославила себя и оставила прочную память на всём севере. Но, совершенно согласно с характером племени, к которому она принадлежала, из среды её не выдвинулось, ни одной знаменитой личности, ни одного предводителя, которого история обязана была бы записать на свои страницы. Не так было с франко-норманнской дружиной.

Ерве был первоначальником целого ряда героев, стоявших во главе франкской дружины, отличавшихся беспредельной энергией и беспокойной предприимчивостью. Таковы были по порядку времени: Роберт Крепен (Crespin, Robertus Crispinus, Χρισπῖνος у Византийцев), Урсель де-Баллейль, Pierre d’Aulps и другие. Все они играют видную роль в истории византийской XI века.

Итак, мы знаем время, когда образовалась постоянная франкская дружина в Константинополе. Она по своему происхождению не имеет ничего общего с Варягами и постоянно отличается от них у византийских писателей. На это следовало бы обратить внимание тем, которые утверждали, что Варяги постоянно отличаются от Русских, чего до сих пор мы не видели в нашем исследовании, и чему увидим прямое и решительное опровержение. Можно ли после этого говорить хотя бы только об этимологическом тождестве Франков и Варангов?… Обращаемся к разбору отдельных мест, в которых прямо говорится о Варягах.

В 1050 году против печенежской орды, опустошавшей Македонию и Фракию, угрожавшей самому Константинополю, были вызваны греческие силы, находившиеся в Азии. Между прочим, собраны были в одно место союзные корпуса Франков и Варангов: καὶ τὰ συμμαχικὰ πάντα συναθροίσας ὑϕ’ ἓν, Φράγγους ϕημὶ καὶ Βαράγγους (Cedren. II, 602). [320]

Приведенная греческая фраза буквально значит: «собрав в одно место все союзные силы, я разумею Франков и Варангов».

До сих пор мы доказывали посредством сопоставления различных мест у разных писателей и путём иногда несколько сложных соображений, что варяжский корпус в Византии был не что иное как союзный корпус, и что он разумеется в известных местах под συμμαχικόν, συμμαχία. Теперь мы встречаем полное и фактическое подтверждение нашему взгляду. В приведенном сейчас месте, во-первых, Варанги наряду с Франками названы просто союзниками, союзным корпусом, и, во-вторых, сказано, что союзные силы византийской армии только и состояли что из Франков и Варангов. Франки и Варанги = πάντα τὰ συμμαχικά. Но так было с недавнего времени.

Из кого же состояла византийская иностранная гвардия (если можно употреблять этот термин) до появления в Константинополе Франков?

Кажется, ответ довольно ясен: из одних Варягов. Но мы знаем, что у Пселла несколько раз союзниками называются Тавроскифы, и точно также именуются Тавроскифы-Русские у Скилицы и других Византийцев. Косвенно отсюда следует тождество Варангов и Русских Συμμαχικόν = Βάραγγοι + Φράγγοι. Συμμαχικόν — Φράγγοι — Ταυροσκύθαι. Следовательно, Βάραγγοι = Ταυροσκύθαι.

Полезно будет сопоставить слова Кедрина: «собрав в одно место все союзные силы, я разумею Франков и Варангов», с приведенной уже раз фразой Пселла: «союзные силы, которые к ним пришли от (иноплеменных) народов: Италийцы и Тавроскифы». Италийцы (Ἰταλοἱ) соответствуют Франкам, потому что под Франками обыкновенно разумеются южно-итальянские Норманны. Кому же соответствуют Тавроскифы? Несомненно — Варягам. Слова Кедрина и слова Пселла относятся к одному и тому же времени. Можно даже предполагать, что Кедрин написал своё: «я разумею Франков и Варангов» под влиянием знакомства с сочинением Пселла, несколько переиначивая его фразу. Именно Кедрину принадлежат, по-видимому, эти четыре слова. Их нет в том латинском Скилице, о котором сейчас нам придётся говорить. Там (ум. 121 г.) читается просто: coactis in unum sociis omnibus (et accersitis equitibus a Teluch). Впрочем, нельзя поручиться за точность латинского перевода Скилицы и нельзя сказать, чтобы принадлежность этих слов Кедрину много изменяла положение дела.

В 1053 году Сельджукский султан опустошал Грузию, Константин Мономах отправил туда Михаила аколуфа, который был упомянут византийским историком в рассказе о Печенежских делах 1050 года (Cedren. II, 603). Слово аколуф, то есть, спутник, сопровождающий, следующий за кем позади, — встречается уже у Константина Багрянородного, а у последующих писателей часто соединяется особенно тесным образом с варяжской дружиной. Аколуф даже прямо является начальником варяжской дружины, но, по-видимому, прежде всего начальником той небольшой части варяжского корпуса, которая состояла при особе императора, была его лейб-гвардией и следовала за ним в церемониальных выходах. Самое слово аколуф находится в очевидной связи с этим значением подчиненного ему отряда. Но ничто не мешало начальнику императорских телохранителей получать время от времени команду и над всеми иностранными силами, а иногда и над всею византийской армией. В 1053 году аколуф Михаил был вызван с запада и отправлен в Иверию против Сельджуков. Прибыв в Азию, он, прежде всего, собрал Франков и Варангов, рассеянных в Халдии и Иверии: ος ἐκεῖ γενόμενος καὶ τοὺς διεσπαρμένους ἔν τε Χαλδίᾳ καὶ Ἰβηρίᾳ Φράγγους καῖ Βαράγγους ἀγηοχώς (Cedren. II, 606). Это место едва ли требует каких-либо новых замечаний. Ясно, что Варяги, собираемые Михаилом, — или те же самые, которых вызывали из Азии в 1050 году, или ж это другие, оставшиеся на месте, когда большая часть их товарищей ушла в Европу сражаться с Печенегами. В том и другом случае Халдия и Грузия являются постоянным местопребыванием Варягов, а они сами являются простыми защитниками византийских пограничных областей, а вовсе не императорскою лейб-гвардией.

В 1056 году, в царствование Михаила Стратиотика, произошло восстание со стороны одного вельможи, гордого своим родством с покойным Константином. Феодосий, как звали претендента, разломав двери государственной тюрьмы, освободил заключенных и бросился с ними на императорский дворец. Но восстание скоро сделалось известным евнухам.

«Воины, содержавшие стражу во дворце, Греки и Варанги, — вооружились. — Феодосий, узнав об этом, оставил дворец в стороне и вместо того направился в великую (Софийскую) церковь; он надеялся, что патриарх и клир примут его с  удовольствием, соберётся много народа, и провозгласят его императором. Но случилось совершенно наоборот».

У византийского писателя, который рассказывает всё это, прибавлено совершенно неожиданное объяснение к слову Варанги. «Варанги, по происхождению Кельты, служащие по найму у Греков»: οἱ ϕυλάσσοντες ἐν τῷ παλατίῳ στρατιῶται ‘Ρωμαῖοί τε καὶ Βάραγγοι (γένος δὲ Χελτικὸν οἱ Βάραγγοι μισθοϕοροῦντες ‘Ρωμαίοις (римляне) καθοπλίζονται (Cedren. II, 613).

Нельзя отрицать, что это место с первого взгляда совершенно противоречит тем заключениям о национальном составе варяжской дружины, какие нами были сделаны выше. Но нельзя также отрицать, что объяснительная заметка к имени Варангов на том месте, на котором она стоит, представляется в высшей степени странною. Разве в первый раз приходится Кедрину говорить о Варангах? Три раза это имя встречалось ранее в его компилятивной хронике, и ни один раз не оказывалось потребности объяснить его. Положим, первое упоминание о Варангах 1034 года могло быть уже забыто, так как оно находится далеко позади. Но о Варангах 1053 года речь шла только что на одном из предыдущих листов.

Мы знаем, что Кедрин, компилятор XII века, в этой части своей хроники рабски копирует сочинение Иоанна Фракисийского (Скилицы). Самое естественное предположение было бы то, что глосса, противоречащая всем историческим данным XI столетия, принадлежит Кедрину, и прибавлена им с точки зрения своего времени. Почти механически списывая страницу за страницею, Кедрин мог забыть, что, если слово Варанги требовало объяснения, то место этому объяснению было гораздо раньше, а не здесь, под 1056 годом. Но, по-видимому, глосса принадлежит самому Скилице. По крайней мере, она читается в старинном венецианском переводе Скилицы на латинский язык, который был сделан Баптистой Габием (Historiarum Compendium а Ioanne Curopalate Scillizzae (sic) conscriptum et nunc recens a Ioamie Baptista Gabio e Graeco in Latinum conuersum. Venetiis, 1570). Соответствующее вышеприведенному греческому отрывку место здесь читается так: cito milites in palatii custodia dispositi Romani et Barangi (sunt autem Barangi Celtica natio) mercede Romanis inseruientes, instruuntur (лист 123 на обороте). Кроме некоторой неисправности перевода, что встречается в виде ещё более осязательном и в иных местах, мы не находим здесь никакого отличия от греческого текста Кедрина. Но вопрос этим ещё окончательно не решается.

Иоанн Баптиста Габий, как он сам объясняет в предисловии, переводил Скилицу по рукописи, подаренной кардиналу Антонию Амулио, его покровителю, вице-королем Сицилийским Мединою (Сидонием), но делал при этом сличения с другим экземпляром сочинения, находившимся в Ватиканской библиотеке. Очень может быть, что этот второй экземпляр представлял Скилицу, переделанного или, лучше сказать, переписанного Кедриным, так что и у Габия глосса происходила бы от Кедрина. Вот один из случаев, в котором будет полезно издание подлинного греческого текста Скилицы, обещанное Сафой. Очень возможное дело, что там или не будет этих кельтских Варягов, или вместо Кельтов явятся секироносцы. Есть признаки, заставляющие думать, что Кедрин, редижируя Скилицу для своего издания, делал некоторые изменения в тексте, навеянные и подсказанные чтением Пселла. А у Пселла Варяги называются то секироносным родом, то щитоносным:

τὸ γένος ὅσοι τὸν πέλεκυν — κραδαίνουσι (р. 105), τοῦτο δὲ γένος ἀσπιδοϕόροι σύμπαντες (р. 281). Не следует ли читать в данном месте Кедрина: γένος δὲ πελεκυϕόρον οἱ Βάραγγοι вместо γένος δὲ κελτικὸν οἱ Βάραγγοι?

По способу написания оба речения очень близки, особенно если мы будем иметь в виду греческую палеографию и то, что окончание ον в рукописях обозначалось только надстрочным знаком. Можно, конечно, допустить и другое объяснение, именно, что Скилица, писавший при Алексее Комнине (р. 739), сделал прибавку с точки зрения своего времени, когда действительно в составе варяжского корпуса и, особенно, в теснейшей варяжской дружине (лейб-гвардии) произошли изменения, могущие оправдать его выражение. Но тогда поразительна будет непоследовательность или невнимательность Иоанна Фракисийского. Мы далее увидим, что в других местах он ставит выражение Варанги взамен «Русских», стоящих в его источнике, а потом сам объясняет, что внешние и дворцовые Варяги — одноплеменного происхождения.

На основании последнего выражения, вполне соответствующего уже приведенной фразе Пселла о «части наёмников-союзников», мы затрудняемся прибегнуть здесь к тому толкованию, которое, по-видимому, было бы всего естественнее: то есть, что Кедрин или Скилица разумеют здесь только лейб-гвардию, которая могла состоять из Кельтов, и отличают её от Варягов в обширном смысле, которыми были Тавроскифы. Может быть, всего проще в словах: «γένος κελτικὸν οἱ Βάραγγοι» видеть позднейшую глоссу, внесенную каким-либо переписчиком.

Во всяком случае, эти слова не могут быть употреблены в пользу скандинавского состава варяжской дружины; одинаково трудно допустить как-то, чтобы Византийцы называли Кельтами Скандинавов, так и то, что они причисляли к Кельтам Русских. У Анны Комниной слово Кельты встречается постоянно, но оно обозначает Французов, французских южно-итальянских Норманнов; у других, нередко, оно означает и Немцев Германской империи: Hamartol. p. 900 ed. Mur. Ср. Choniat. p. 342.

Михаил Стратиотик царствовал недолго. В июне 1057 года поднялось против него восстание, более опасное, чем безумная попытка Феодосия. История заговора византийских генералов и военный переворот, возведший на престол Исаака Комнина, рассказаны весьма подробно Кедриным (= Скилицей) и особенно Пселлом, который был очевидцем и участником в самых важных моментах византийской революции. Восстание было чисто военное, и все роды войск так или иначе играли в нем свою роль, так что именно здесь можно изучать состав византийской армии и отношения ее частей.

Во-первых, мы находим на знакомом нам месте, именно в Халдии, на границе армянской, два полка Франкские и один русский, расположенные здесь на зимовку: δύο τάγματα Φραγγικὰ καὶ ‘Ρωσικὸν ἓν ἐπιχωριάζοντα τῷ τόπῳ πρὸς παραχειμασίαν (Cedren. II, 624). Один из главных заговорщиков смотрел на этих чужеземцев с большим опасением, считая их верными императору. Не прежде, как заручившись преданною ему силою в 1000 человек, Кекавмен (так звали византийского генерала-заговорщика) решился открыть свои замыслы иностранцам. Он явился к ним с поддельным императорским указом и на основании полномочия, в нём выраженного, собрал в долине около Никополя (теперь Кара-Хисар) упомянутые три полка союзников — τὰ τῶν συμμάχων τρία τάγματα (Cedren. II, 625). Тут же были два полка местного греческого ополчения из Халдии и Колонии. Опять Кекавмен склонил в свою пользу сначала «греческие полки» (τὰ δύο ῾Ρωμαïκά τάγματα = «два Римских батальона») и потом уже стал действовать на иноплеменников (ἔπειτα καὶ τοῖς ἐξ ἐθνῶν προσήγαγε τὰς προσβολάς). Они оказались совершенно доступными обещаниям и соблазнам мятежника.

Далее с такою же отчётливостью излагается Кедриным история отпадения других родов войска и перехода их на сторону Исаака Комнина. Только один род войска не упомянут в этом рассказе, именно тот, который несомненно там должен был находиться, потому что находился там и в 1047 году, и в 1050, и в 1053: не упомянуты Варанги. Для нас это совершенно понятно: Варанги не упомянуты потому, что упомянуты Русские.

В конце августа 1057 года Исаак Комнин со всеми восточными силами приближался к столице с другой стороны пролива. Что в это время делалось и предпринималось во дворце, мы с полною подробностью узнаем от Пселла. Занимая высокое положение при дворе и пользуясь полным доверием старого императора, Пселл советовал своему государю решиться на одну из трёх мер: искренно сойтись с Исааком и разделить с ним власть, завязать дипломатические, то есть, лживые переговоры, дабы выиграть время, или же, наконец, собрать полки, стоящие на западе, обратиться к соседним варварам с просьбой о союзной помощи, таким образом, подкрепить оставшиеся на стороне его наёмные (иностранные) силы, и поставить во главе храброго вождя. Вообще интересный, совет Пселла важен для нас в том отношении, что из него обнаруживается вполне синонимическое употребление слов συμμαχία = «союз» (в конкретном значении, то есть, — συμμαχικόν = «союзный») и ξενική = «иностранный» (союзники и наёмники): συμμαχίας τε παρὰ τῶν γειτονούντων βαρβάρων έπικαλέσασθαι καὶ τὰς παρ’ ἡμῖν ξενικὰς δυνάμεις κρατῦναι (p. 214). А так как мы под тем и другим термином находили прежде Русских, то и теперь должны думать, что помимо того русского полка, который стоял в Азии, были другие русские отряды, оставшиеся на западе и сохранившие верность Михаилу VI, но нуждавшиеся в подкреплении.

Русские отряды и в самом деле являются в дальнейшем ходе истории. Император Стратиотик избрал последнее из предложений Пселла, и вскоре произошло сражение — неподалеку от Никеи. В схватке, решившей вопрос о престоле в пользу претендента и узурпатора Исаака, сам он едва не потерял жизни. Несколько человек из западного лагеря заметили в средине врагов самого Исаака, не более как в числе четырёх человек бросились на него со своими копьями и, хотя не успели нанести ему вреда, но своими копьями, устремленными с разных сторон, сжали его так, что он с трудом мог освободиться: τοῦτον γοῦν ἔνιοι τοῦ καθ’ ἡμᾶς στρατοπέδου ἑωρακότες, ήσαν δὲ τῶν περὶ τὸν Ταῦρον Σκυθῶν τῶν τεττάρων οὐ πλείους, τὰ δόρατα κατευθύναντες ἐπ’ αὐτὸν ἐξ ἑκατέρας πλευρᾶς ὤσαντο… (р. 216).

Победа осталась на стороне Исаака. Стратиотик, совершенно упав духом, теперь, когда уже было поздно, решился исполнить второй совет Пселла и просил его принять на себя посольство к Комнину. Философ Пселл, очень хорошо понимая неудобство и опасность предлагаемой ему роли, старался отклонить от себя высокую честь и уступил только настоятельным требованиям своего государя, который называл его своим другом. История этого посольства в настоящее время может быть прочитана в весьма подробном и занимательном рассказе самого Пселла (р. 217–227). Прибыв в лагерь, расположенный в окрестностях Никомидии, он был отведен к царской палатке узурпатора.

«Палатка была окружена большою массою вооруженного народа: одни из них были опоясаны мечами, другие потрясали на плечах тяжёлыми железными секирами, третьи держали в руках копья» (р. 220: οἱ μὲν ξίϕη περιεζώννυντο, οἱ δ’ ἀπὸ τῶν ὤμων ῥομϕαίας βαρυσιδήρους ἐπέσειον, καὶ ἄλλοι δὲ δόρατα ἠγκαλίζοντο).

Когда поднялся занавес громадной палатки, способной вместить в себе целый лагерь и все наёмные силы, пред изумленными глазами Пселла открылось величавое зрелище. Исаак Комнин сидел на императорском троне, который был приподнят на воздухе и блистал золотом. Вблизи трона стояли приближенные и составляли несколько кругов, постепенно удаляющихся, опоясывающих друг друга.

«Тесный и более короткий круг состоял из ближних людей; это были первейшие лица из самых лучших фамилий, изображавшие собою полный образ героического величия и представлявшие образец наилучшего порядка для других следующих за ними. Их опоясывал второй круг, щитоносцы первых и ближайшие их помощники. — За ними следовали беспоясые и свободные (οἱ ἄζωνοι καὶ ἐλεύθεροι), и наконец, после этих — союзнические силы, которые пришли к ним от иноплеменников, то есть, Итальянцы и Тавроскифы. Они были страшны и видом своим и наружностью; те и другие имеют светло-голубые глаза, но одни подделывают цвет (краску) и обнажают поверхность своих щек (то есть брились), другие сохраняют это в природном виде; одни ужасны в натиске, легкоподвижны и стремительны, другие яростны, но медлительны; одни неудержимы в первом порыве их нападения, но скоро насыщают свою страстность, другие же не так стремительны, но зато не щадят своей крови и презирают свои раны (буквально: не обращают внимания на куски мяса, то есть, теряемые в сражении). Они (то есть, Итальянцы и Русские) заключали собою цикл кругов, нося продолговатые копья и с одной стороны заостренные топоры; но последние они опирали на своих плечах, а древки копий протягивали с той и другой стороны вперед и (таким образом) как бы осеняли кровом промежуточное пространство».

Большой интерес и важность этого описания требуют, чтобы мы привели его в подлиннике, несмотря на некоторую длинноту, тем более, что сочинение Пселла ещё не успело достаточно распространиться.

κύκλοι δὲ περὶ αυτὸν πλείστοι περιειστήκεσαν, ἀλλ’ ὁ μὲν ἀγχοῦ καὶ βραχύτερος τοῖς πρώτοις περιειλίττετο’ ἄνδρες ούτοι τῶν τε καλλίστων γενῶν τὰ πρῶτα καὶ τῆς ἡρωικῆς οὐδὲν ἀπεοικότες μεγαλειότητος, είστήκεσαν δὲ ὑποδείγματα τοῖς μετ’ ἐκείνους, τῆς κρείττονος γενόμενοι τάξεως τούτοὺς δὲ χορός περιεκύκλου ἓτερος, ὑπασπισταὶ τούτων καὶ πρωταγωνισταί, ἔνιοι δὲ καὶ τοὺς ἐϕεξῆς ἀνεπλήρουν λόχους, οἱ δὲ καὶ ἡμιλοχῖταί τίνες ἦσαν τῶν πρώτων, καὶ προς τῷ εὐωνύμω κέρατι έστασαν τούτοὺς δὲ περιεστεϕάνουν οἱ ἀζωνοι καὶ ἐλεύθεροι, μεθ’ οὕς αἱ συμμαχικαὶ δυνάμεις ὁπόσαι παρὰ τῶν ἐθνῶν αὐτοῖς παρεγένοντο, Ἰταλοἱ τε καὶ Ταυροσκύθαι, ϕοβεροἱ καὶ τοῖς εἴδεσι καὶ τοῖς σχήμασιν, ἄμϕω μὲν γλαυκιώντες, ἀλλ’ οἱ μὲν τὸ χρῶμα ύπονοθεύοντες, καὶ κατακενοῦντες τοὺς τῶν βλεϕάρων ταρσοὺς, οἱ δὲ ϕυλάττοντες γνήσιον, οἱ μέν ἔμπληκτοι ταῖς ὁρμαῖς, εὐκίνητοι τε καὶ ὁρμητίαι, οἱ δὲ μανικοἱ καὶ ἐπίσχολοι, κἀκεῖνοι μὲν ἀνυπόστατοι τὴν πρώτην πρὸς ἔϕοδον ὁρμὴν, ταχὺ δὲ τοῦ ὀξέος πιμπλάμενοι, οἱ δὲ ἦττον μὲν ἐϕορμῶντες, ἀϕειδεῖς δὲ τῶν αιμάτων, καὶ τῶν κρεϋλλίων καταϕρονοῦντες. Ούτοι γὰρ οὖν τὸν κύκλον τῆς ἀσπίδος ἐπλήρουν, ἐπιμήκη τε δόρατα ϕέροντες καὶ ἀξίνας ἑτεροστόμους’ ἀλλ’ ἐκείνας μὲν τοῖς ὤμοις ὑπήρειδον, τοὺς δὲ τῶν δοράτων ἑκατέρωθεν ἐπεκτείνοντες στύρακας, τὸ μεταίχμιον, ἵν’ οὕτως εἴπω, περιωρόϕουν (ρ. 221 sq.).

Итак, союзные силы состоят теперь из Итальянцев, то есть, южно-итальянских Норманнов и Русских. Но — что ещё важнее — Итальянцы и Русские здесь прямо являются в том виде, в каком мы привыкли представлять себе Варангов по описаниям византийских авторов XII и следующих веков (Никита Хониат, Кодин): они окружают трон императора, составляют некоторого рода гвардию и вооружены топорами.

Так как Франки не встречаются в XI и XII веках в виде специальных секироносцев, то можно даже думать, что им принадлежат копья, а секиры — Русским, то есть, что собственно Варангами были только Русские. В более древнее время секира, как известно, была также национальным оружием и у Франков: множество мест, в которых она упоминается, нет нужды приводить. Но все заставляет думать, что в то время, которым мы занимаемся, Франки оставили уже топоры. Иначе зачем же было англо-норманнским писателям, близко знакомым с французским военным бытом, так настойчиво твердить о securis Danica, как об особенности Англо-Саксов?

В высшей степени любопытна характеристика двух национальностей, сообщаемая таким наблюдательным философом и государственным человеком, каким был Пселл. В нравственном отношении Французы представляются нам с обычными признаками галльского характера, подвижными, стремительными только при первом натиске, но при неудаче скоро ослабевающими. Русские отличаются более холодным, флегматическим темпераментом, более сдержанною и менее остывающею храбростью. С внешней стороны различие заключается в том, что одни обнажают поверхность щёк (бреются) и (τοὺς ταρσοὺς τῶν βλεϕάρων: употребление βλεϕάρων = «веки» в этом значении указано в Thesaurus Этьеня) и, по-видимому, подкрашивают веки, а другие этого не делают. Опять исконный галльский обычай; Цезарь говорит о Бриттах: omni parte corporis abrasa, praeter caput et labrum superius. Известно также изображение Кельта на Риминийской бронзе (aes Ariminium): гладко выбритое лицо с большими усами на верхней губе. В таком же образе явился пред Византийским двором в начале XII века Норманнский князь, герой первого крестового похода — Боэмунд Тарентский. Цесаревна Анна, тщательно описывая его наружность и цвет его волос, сожалеет о том, что не может определить, какой краски была его борода, потому что по его щекам и подбородку тщательно прошла бритва: τὸ δὲ γένειον εἴτε πυρσόν εἴτε ἀλλο τι χρῶμα εἶχεν, οὐκ ἔχω λέγειν ὁ ξυρός γὰρ ἐπεξῆλθεν αὐτὸ καὶ τιτάνου παντὸς ἀκριβέστερον (Alexiad. XIII, 10 ρ. 404 Β ed. Paris). Мы не совсем понимаем, что значит у Анны упоминание об извести или гипсе (τιτάνου). Быть может, здесь заключается намёк на тот блестящий голубой (caeruleus) состав (vitrum), которым, по описанию Цезаря, намазывали себя кельтские Бритты для внушения страха неприятелю во время сражения: тогда и слова Пселла о поддельной краске будут для нас ясны. Если мы сравним описание норманнского героя, Боэмунда, с изображением наружности русского героя, то есть, Святослава, у Льва Диакона, то характеристика Пселла станет для нас ещё более ясною:

Святослав имел густые брови, голубые глаза, редкую бороду и т. д. (IX, 11, р. 156 sq.). Πεζομαχία, πυρσὴ κόμη, γλαυκιῶντες ὀϕθαλμοί — общие признаки Тавроскифов (ibid, p. 150, 10).

Не следует думать, что церемониал, которым окружил себя Исаак Комнин, имел какой-либо необычайный характер, соответствующий революционному положению узурпатора, и что Тавроскифы и Норманны занимали здесь чужое место только потому, что они были сообщниками Исаака с самого начала его похода.

У Пселла (р. 105) есть другое описание придворного византийского чина, относящееся ко времени императриц Зои и Феодоры (1042 г.) и опущенное нами для настоящего более удобного случая. Из этого описания видно, что и тогда, при двух совершенно законных, то есть, признанных и венчанных императрицах — было тоже самое, что после при Исааке Комнине.

«Образ царской власти для двух сестёр был тот же самый, какой был в обычае при предшествовавших императорах. Они сидели обе на царском седалище на одной как бы линии, немного уклоняющейся к Феодоре, а вблизи находились жезлоносцы и копьеносцы (ξιϕηϕόροι) и люди племени тех, которые потрясают секирою (πέλεκυν) на правом плече. Далее внутрь за ними то, что имело наибольшее благорасположение, и те, которые отправляли подлежащие им дела. Окружала их (то есть, императриц) и другая копьеносная стража, имеющая второе место, как более верная; все при этом стояли со страхом, опустив глаза в землю. После них первосоветники (ἡ πρώτη βουλή) и чин избранный, а затем — получившие второй и третий классы» (то есть, патриции и члены синклита, συγκλητικοί у Константина Багрянородного): καὶ ἀγχοῦ μὲν οἱ ῥαβδοῦχοι καὶ ξιϕηϕόροι καὶ τὸ γένος ὅσοι τὸν πέλεκυν ἀπὸ τοῦ δεξιοῦ ὤμου κραδαίνουσι τούτων δὲ ένδοτέρω μὲν τὸ ἀγαν εὐνούστατον καὶ οἱ διαχειριζόμενοι τὰ καθήκοντα περιεστεϕάνου δὲ αὐτάς ἔξωθεν ἑτέρα τις δορυϕορία δευτέραν ἔχουσα τάξιν τῆς πιστοτέρας и т. д.

Здесь мы находим совершенно тот же самый придворный чин, которым был после обставлен Исаак Комнин. Различие в описании состоит только в том, что в одном месте Пселл начинает исчисление отдельных групп или циклов от императора, а в другом идёт от более отдаленного пункта к императрицам. «Племя (τὸ γένος), потрясающее секирами на плече», очевидно — иностранцы и, без сомнения, те самые «наёмники и союзники», которых «кормили во дворцах» византийские императоры Михаил V Калафат и его предшественники, и которые не задолго пред тем Пселлом были упомянуты, то есть, Тавроскифы, прямо названные во втором описании. Слишком далеко повело бы нас сравнение обоих мест Пселла с описанием церемониального приёма арабских послов к императорам Константину и Роману около 945 года. Но мы имеем право сказать, что сличение в высшей степени подробного и даже мелочного описания церемонии, сохраненного нам самим императором Константином Багрянородным (de cerimon. 1. II с. 15), с отрывками Пселла может служить хорошим комментарием к последним и полным доказательством совершенного консерватизма придворных византийских обычаев, как при Зое и Феодоре, так и при Исааке Комнине.

Варанги далее упоминаются, но у одного только Скилицы (р. 644), в истории низложения с патриаршества знаменитого Михаила Кирулария.

«Когда наступил праздник архангелов, патриарх удалился в одно из городских предместий; а император, опасавшийся, чтобы не произошло какого шума и смятения, ухватился за этот удобный случай и послал отряд военных людей, которые на общеупотребительном языке называются Варангами; они с позором стащили его с престола и, посадив на лошака, отвезли к Влахернскому берегу»: στῖϕος στρατιωτικὸν ἀποστείλας (Βαράγγους αὐτοὺς ἡ κοινὴ ὀνομάζει διάλεκτος).

Способ выражения Скилицы не даёт никакого права заключать, чтобы здесь под Варангами разумелись царские телохранители или лейб-гвардия: это, по его словам, просто военный отряд, στρατιῶται (стратиоты = солдаты). К сожалению, ни Атталиота ни Пселл не передают нам никаких подробностей о низложении Кирулария. Только в похвальной речи последнего умершему патриарху есть немногие намёки, которые, впрочем, мало уясняют дело и могут быть отнесены как к отряду телохранителей, так и к простому военному отряду, посланному распоряжением, вышедшим из дворца. Пселл в вышеозначенном сочинении, напечатанном теперь Сафой (Bibliotheca graeca, IV, 368), говорит, обращаясь к слушателям:

«Вы знаете эту осаду, заключение, оскорбительное пленение и позор; как мой Иисус, он (патриарх) не противопоставил толпе другую толпу, меньшей — большую, то есть, толпе от дворца — толпу из города» (οὐ πλήθει πλῆθος ἀντιτάξας ἐλάττονι μεῖζον, τῷ ἐκ τῶν βασιλείων τὸ ἀπὸ τῆς πόλεως).

И здесь противопоставляется только военная сила, солдаты, городскому населению, гражданам, и дворец, опирающийся на войско, — столичному населенно, стоявшему за патриарха.

Что касается того, что воины, отправленные против Кирулария, назывались Варангами на общеупотребительном языке, то это выражение (ἡ κοινὴ διάλεκτος) само по себе вовсе не указывает на простонародный говор, на какое-либо искаженное простонародною речью слово. Здесь, разумеется, именно общераспространенный средне-греческий или византийский язык, которым говорили одинаково и во дворце и на улице, но которого учёный педантизм и чисто внешнее поклонение классической форме не допускали в литературном сочинении, имеющем притязания на красоту и изящество.

Скилица хочет сказать только, что слово Варанги не классическое, не освященное древностью, а не то, чтоб это было слово искаженное или простонародное. Слово Русь, ‘Ρῶς, без сомнения, часто произносилось не только на улице, но и во дворце, а со времени патриарха Фотия и в храме, но тем не менее и это слово принадлежит только к общеупотребительному говору, ἡ κοινὴ διάλεκτος, классическое же, изящное выражение будет «Тавроскифы». Ταυροσκυθας — , οὕς ἡ κοινὴ διάλεκτος ‘Ρῶς εἴωθεν ὀνομάζειν, пишет Лев Диакон (IV 6 p. 63, 9 ed. Bonn).

В 1066 году, когда судьба Англо-Саксов, также имеющих близкое отношение к последующей истории варяжского корпуса, решалась на полях Сенлэка (Senlac), мы встречаем ещё раз Варягов в южной Италии, как бы в доказательство того, что они и теперь не были только царскими телохранителями. В хронике Анонима Барийского отмечено под означенным годом прибытие в Бар-град, всё ещё остававшийся во власти Греков, какого-то Маврикия на судах с Варангами: ‘Mabrica cum chelandiis venit Bari cum Guaraugi’ (Muratori V, 153).  Здесь назван ‘quidam ductor Graecorum nomine Mambrita’. ‘Ductor’, вероятно, перевод слова ἀχόλουθος (‘плохой) Mabrica Анонима, несомненно Маврикий, как ‘nabalis exercitus’ (1071 г.) есть ‘navalis exercitus’ — ‘военно-морские силы’.

Нужно думать, что Бари, центр византийской власти и влияния в южной Италии, главный военный пункт в борьбе с Норманнами, был таким же почти постоянным местом прохождения и постоя варяжских союзных сил, как и азиатская окраина в Халдии и Армении. По-видимому, некоторые Варяги оставались здесь навсегда, обзаводились домом и семейством и были основателями известных фамилий, разумеется, подвергавшихся в той или другой степени итальянизации. Таков был Гримоальд Варяжкин (Grimoaldus de Guaragna, filius Guaragne), играющий важную роль в городских смятениях города Бари в начале XII столетия (Muratori V, 155 sq.). Быть может, это близкое знакомство Варягов с Бари-градом не осталось без влияния и на русский Киев, на скорое установление праздника в память перенесения в Бари мощей Николая Чудотворца, похищенных у Греков Малой Азии (1088 г.). Тогда Бари был уже под властью Норманнов.

1 января 1068 года вдовствующая после смерти Константина X Дуки императрица Евдокия провозгласила своим мужем и вместе императором Романа Диогена. Это нарушало права, её собственного малолетнего сына, Михаила Дуки, а также обещание, данное умиравшему первому мужу. Со стороны Варангов последовал прямой протест против поступка Евдокии . Скилица (р. 666) представляет факт в таком виде:

«Диоген ночью был введён во дворец, обвенчан с императрицей и тотчас провозглашен императором тайно от всех сыновей императрицы. Тогда же, однако, было поднято большое смятение Варягами, которые не допускали у себя провозглашения Диогена вопреки общему решению (γίνεται δὲ παραυτίκα τάραχος παρὰ τῶν Βαράγγων πολύς, μὴ ἀνεχομένων αὐτὸν ϕημίσαι παρά τὰ κοινῇ δόξαντα). Но сын её (Евдокии) Михаил, появившись вместе с братьями, объявили, что случившееся совершилось с их согласия, и тогда они сами (Варяги), сейчас же одумавшись (μετατραπέντες), громкими и пронзительными голосами провозгласили Диогена императором».

Не лишнее заметить, что об этой минутной оппозиции Варягов говорит только один Скилица. Внимательный читатель легко убедится, что в истории Романа Диогена вообще и в частности в истории его воцарения Иоанн Скилица Фракисийский находится в сильной зависимости от Атталиоты. В сущности, он копирует Атталиоту, сокращая его и слегка перефразируя. Но пять строк, относящихся к Варягам, составляют вставку, неизвестно откуда заимствованную и очень неловко вклеенную. Атталиота, сказав, что все приближенные императрицы без всякого сопротивления признали Диогена, потом делает такое замечание: «и, как оказалось на деле, не напрасно надеялись на него многие» (р. 101, 18 sq.). И Скилица, сообщив нам о сопротивлении Варягов, то есть, о том, что многие не хотели Диогена, необдуманно и рабски повторяет за своим господином (р. 666, 22 sqq.): «как оказалось из этого, не напрасно надеялись на него многие».

А мы из такого образчика можем почерпнуть надежду, что почтенный сановник императора Алексея Комнина не будет слишком много мудрствовать со своими источниками; благонадежно будет держаться своего основного текста, но зато — где вознамерится комбинировать его с другими попавшимися под руку сведениями, сделает это не всегда разумно и внимательно.

Далее Пселл в своей истории очень подробно описывает события той ночи, которая привела Романа Диогена на византийский престол; а что он хорошо знал все подробности дворцовых происшествий, в этом нет никакого сомнения, ибо он именно и был главным советником императрицы Евдокии и воспитателем её сына. Между тем Пселл, сопровождавший Евдокию в спальню её сына, присутствовавший при объяснении матери с сыном и при той сцене, в которой юный Михаил признал мужа своей матери своим отцом и со-императором, ничего не говорит о какой-либо оппозиции с той или другой стороны.

Из этого не следует, что факт, сообщаемый Скилицей, должен быть отвергнут. Мы не можем только поручиться за то, что он действительно должен стоять на том месте и в той связи, в какой он стоял в представлении Скилицы, или, по крайней мере, в какой он очутился под его пером. Другими словами: нельзя сказать наверное, относится ли факт сопротивления Варягов к подробностям драмы, разыгравшейся внутри Влахернского дворца в ночь на 1 января 1068 года, или же он случился после того как во дворце уже все было решено, то есть, при объявлении нового императора армии. Следовательно, из вышеприведенного отрывка Скилицы невозможно сделать никакого вывода о положении Варягов в Византии и о том, о какого рода Варягах сейчас шла речь. Иначе мы признали бы, что в рассказе Скилицы о восшествии на престол Романа Диогена разумеются такие же дворцовые Варяги, как и в истории возмущения Феодосия против Стратиотика (см. выше).

Роман IV Диоген оправдал общие надежды в том отношении, что немедленно по восшествии на престол стал энергично готовиться к борьбе с Турками-Сельджуками, что именно и требовало и мужественного вождя, и напряжения всех сил империи. История азиатских походов героического, но несчастного императора прекрасно изложена спутником, секретарем и советником его, Михаилом Атталиотой. Другие только сокращают то, что мы можем читать у Атталиоты, и, прежде всего, таким образом, поступает много раз упомянутый Скилица. Только в самом начале своего повествования об этих походах Скилица обнаруживает лёгкое поползновение к самостоятельности. Вот его слова:

«император вёл с собою войско не такое, какое подобало императору Ромеев, но такое, какое доставляло (делало возможным) его время, то есть, Македонян, Булгар, Каппадокийцев, Узов и других случайно попавшихся иноплеменников, а сверх того — Франков и Варангов» (р. 668):

έἔ τε Μακεδόνων καὶ Βουλγάρων καὶ Χαππαδοκῶν καὶ Οὔζων καὶ τῶν ἀλλως παρατυχόντων ἐθνικῶν, πρὸς δὲ καὶ Φράγγων καὶ Βαράγγων.

Далее Скилица буквально списывает, но этих сейчас приведенных слов нет в таком виде у Атталиоты. Мало того, Варанги вовсе не упоминаются Атталиотой во всей истории походов Романа, точно так, как не упоминаются и Узы. Откуда же взял свои точные сведения о составе армии Диогена наш Иоанн Фракисийский?

У Атталиоты нет общего перечисления составных частей армии хорошо знакомой ему; но зато в рассказе о военных действиях эти части весьма отчётливо выступают на вид со всеми своими особенными, характеристичными чертами. Когда имеешь перед глазами подлинник Атталиоты и сокращенную несколько в размере копию Скилицы, то видишь совершенно ясно, из каких именно строк Атталиоты позднейший компилятор составил свою общую характеристику византийской армии. На странице 102 у Атталиоты сказано, что Роман Диоген собрал свое войско в западных провинциях империи и в Каппадокии и, сверх того, призвал Скифов. Вместо «запада» Иоанн Фракисийский только поставил две главные европейские (западные) провинции, из которых больше всего набиралось византийского войска: Македонию и Булгарию, и удержал Каппадокийцев. Под Скифами Атталиота разумеет тюркские племена, принятые в пределы империи, то есть, прежде всего, Печенегов, а вместе с тем и соплеменных им Узов: Скилица уже забыл о Печенегах и не только здесь, но и во всей истории похода систематически вместо Скифов ставит Узов, вместо общего — частное наименование, так как рассказ о принятии на византийскую службу Узов стоит в оригинале гораздо ближе к 1068 году, чем история поселения Печенегов в пределах империи.

Далее следуют Франки: их Скилица мог для себя отметить, прежде всего, из того места Атталиоты, где уже говорится о военных действиях около Мелитины (Malatia), и где секретарь императора Диогена в первый раз упомянул об этих «кроволюбивых и воинственных людях» (Attaliot. р. 107, 13). Остаются теперь одни Варанги, имени которых вовсе нет на страницах первоначального историка. Но можно a priori догадываться, что Скилица нашёл и Варягов у своего руководителя под каким-либо другим наименованием. До сих пор самый порядок, в каком Скилица разместил различные роды византийского войска, вполне соответствует тому порядку, в каком они постепенно выходят на сцену в повествовании Атталиоты.

Варанги или соответствующее им наименование должны, поэтому стоять у Атталиоты, в ходе его рассказа, на последнем месте. Так это и будет. Чрез несколько страниц после того места, где Атталиота помянул Франков, он рассказывает о взятии Византийцами города Иерополя (армянск. Менбедж, Mambeg’, на северо-восток от Халепа или Веррии) и об упорном сопротивлении гарнизона мусульманского, державшегося в городской крепости (акрополе). Эта крепость была взята при помощи одного местного жителя, родом из Антиохии, который умел без труда пробраться к акрополю, и овладел его воротами при помощи русского оружия:

προσιόντος εὐμηχάνως τῇ ἀκροπόλει καὶ τὰς πύλας ‘Ρωσικοῖς ὅπλοις ἐν τῷ εἰσίέναι κατεσχηκότος τῆς ἀκροπόλεως (Attaliot. ρ. 110, 23 sq.).

Не подлежит ни малейшему сомнению, что своих Варягов Скилица нашёл именно здесь, что вместо русских, упомянутых у Атталиоты, он считал естественным и позволительным поставить Варягов, точно так, как вместо Скифов он постоянно называет Узов; значит — в его глазах Русские и Варяги были одно и то же. Можно, конечно, догадываться, что под «русским вооружением», которое помогло при занятии ворот крепостных, Скилица разумел, как это и естественно, топоры, секиры, и что представление его о тождестве Русских с Варягами основано именно на этом признаке. Но что ж из этого? Этот признак, действительно, может служить доказательством тожества Варягов и Русских. Варангами называется у Византийцев особый род войска, вооруженный секирами, а по своей национальности это главным образом Русские, о которых мы действительно знаем, что они были вооружены топорами-секирами (см. выше у Пселла и у Льва Диакона).

Что Русские в самом деле играли не последнюю роль в походах Романа Диогена против мусульманских завоевателей — Турок, мы удостоверяемся в этом свидетельством того арабского историка, известия которого вообще отличаются поразительною точностью и правдивостью. Ибн-эль-Атир пишет, что армия Романа Диогена численностью доходила до 200 тысяч и состояла из Византийцев, Франков, Русов, Бажднаков (Печенегов), Арабов и Грузин (в подлиннике Курчь). Русские опять занимают то место, которое у Скилицы принадлежит Варягам. Далее, Ибн-эль-Атир заставляет Русских сражаться с Турками Альп-Арслана при Хелате (Χλίατ, Khelat по-армянски), куда, как известно, Роман Диоген отправил значительный отряд от Манцикерта.

«У Хелата (авангард Альп-Арслана) встретил предводителя Русов, сопровождаемого приблизительно десятью тысячами Византийцев. Они сразились, и были разбиты Русы, и был взят в плен их предводитель и был приведен к султану, и тот ему отрезал нос». Эль-Макин в соответствующем месте пишет: «Султан Альп-Арслан устремляется к Хелату навстречу Византийцам с 40000 всадников; против них вышел с большими силами один патриций, но султан победил их, взяв в плен самого предводителя, у которого он отрезал нос».

Известие Атира, отчасти подтверждаемое Макином, для нас драгоценно; но, несмотря на высокие качества Багдадского астронома-историка, мы должны спросить себя, не противоречит ли он византийскому историку, современнику и очевидцу. У Атталиоты не говорится прямо о Русских, как участниках в роковых битвах при Хелате и Манцикерте. Но зато мы от него имеем подробные сведения о том, кто именно был под Хелатом, и кто под Манцикертом: оба пункта находятся в близком расстоянии один от другого. Сначала отправлены были императором Романом к Хелату Узо-Печенеги (Скифы), а вслед за ними — Франки с их предводителем, знаменитым Норманном Урселем, впоследствии заступившим место Роберта Кренена. (Niceph Bryenn. р. 58, 22 sq.: ὁ Φράγγος Οὐρσελιος, τῆς ἑταιρίας ὤν τοῦ Χριστανου χαὶ τῆς ἐχείνου χαταρχων ϕάλαγγος, ἃτε ἐχείνου τὸ χρεὼν ἀποτίσαντος.).

Можно было на минуту подумать, что Урсель, называемый у Византийцев часто Руселем (Attaliot. р. 148, 22: ῾Ρουσέλιος), и есть тот предводитель Русов, о котором идет речь у арабских писателей, то есть, другими словами, можно было предполагать довольно грубое недоразумение, основанное на смешении имени Урселя с именем Русских. Такое объяснение можно бы подкрепить свидетельством Амата Монте-Кассинского о том, что Урсель действительно попался в плен к Туркам. (Aimé, Ystoire de li Normant I, 9 p. 14 éd. Delarc: Mes pour lo juste jugement de Dieu, li Turc orent la victoire et fu grant mortalite de Chrestiens. Et Auguste et Urselle furent prison, et ensi ces II о tout lor chevaliers furent menez en prison.) Но все это было бы, однако, крайне шатко.

Известие Амата о плене Урселя есть не более как ошибка, ибо оно противоречит свидетельству Атталиоты и притом вдвойне. Амат говорить, что Урсель взят в плен Турками вместе с императором Романом в решительном сражении при Манцикерте. Но, во-первых, из Атталиоты мы видим, что Урсель не был под Манцикертом, а оставался под Хелатом, а во-вторых, византийские писатели прямо говорят, что Урсель ушел от плена (Attaliot. р. 148 sq., 185, а также 167; ср. Scylitz. p. 695). Пойдем далее. Атталиота говорит, что Роман Диоген, считая нетрудным делом осаду Манцикерта и не ожидая близкой опасности со стороны Турок, отправил, сверх Печенегов и Франков, к Хелату новые, ещё более значительные силы, поручив их магистру Иосифу Траханиоту (у Скилицы Тарханиоту):

«В этом числе был значительный отряд пехотинцев; и вообще корпус, порученный Траханиоту, состоял из отборных и храбрейших воинов, занимавших обыкновенно передовые и самые опасные позиции во всех боевых стычках и сражениях».

По своему количеству этот корпус превосходил число войска, оставшегося под командой императора пред Манцикертом. Атталиота тут же объявляет, каким образом Роман Диоген, после стольких походов, был все-таки в состоянии отделить такие значительные силы к Хелату

 «В предшествовавших битвах Греки ещё не доходили до такой крайности со своим императором, чтобы нужно было подвергать опасности и выводить в битву и его собственную часть, называемую обыкновенно сменою (τὴν αὐτοῦ μοῖραν, τὸ λεγόμενον συνήθως ἀλλάγιον); но в то время как остальные вперед захватывали себе победу, отряды, зависевшие непосредственно от императора и окружавшие его (οἱ τῷ βασιλεῖ περιαρτώμενοι λόχοι), оставались вне боевых схваток» (Attaliot. p. 149, 14-150, 1).

Очевидно, здесь идет речь о какой-то пешей императорской гвардии, но не о лейб-гвардии или об отборных пеших полках, находившихся под непосредственною командою императора. Значение слова «ἀλλάγιον» довольно темно; Дюканж объясняет ἀλλαγια как ‘stationes, diversoria militum, quae subinde mutantur’, и прибавляет, что это ‘vox tacticorum recentiorum’. Он приводить только один пример употребления этого термина — из Пахимера (IV, с. 27). Едва ли ‘ἀλλάγιον’ имеет что-либо общее с ‘ἀλλαχτὸν — μαγχλάβιον’, хотя сближение представляет большую заманчивость. Но из позднейших примеров мы видим, что царская «смена» состоит из иностранцев. Мы думаем, что именно в этой отборной пехоте, отправленной к Хелату, и нужно искать тех Русских, о которых говорится у Ибн-эль-Атира. Только при этом не следует в начальнике Русов, взятых в плен, видеть самого Траханиота, потому что и он вместе с Урселем избежал такой беды (Attaliot. p. 158. Scylitz. p. 695).

Варяги ещё раз являются на сцену в трагической истории Романа Диогена и косвенным образом способствуют её ужасной развязке. Роман Диоген, как известно, был освобожден из плена султаном Альп-Арсланом, но только для того, чтобы найти более жестоких и безжалостных врагов в своём отечестве. В его отсутствие власть захватили родственники: дядя (кесарь Иоанн) и двоюродные братья Михаила VII Дуки; да и сам Михаил VII, по совету своего наставника и руководителя Пселла, не хотел более делиться престолом с мужем своей матери. Слух об освобождении Романа и о возвращении его на царство произвел смятение и ужас во дворце. Юный император Михаил принял решение, которое Пселл называет самым разумным. Посоветовавшись со своей фамилией, он убежал от матери, которая, конечно, подозревалась в расположении к мужу, и склонил на свою сторону придворную стражу. При этом случае Пселл объясняет нам, кого нужно разуметь под стражей.

«Это племя — все щитоносцы и они потрясают на своём плече некоторого рода секиру, с одной стороны острую и тяжеложелезную. Они дружно загремели своими щитами, подняли крик такой, какой только могли вместить их головы (закричали во всю голову), скрестили свои секиры и зазвенели ими, собрались кругом царя, находящегося в опасности, и, обвив его своим кругом, неприкосновенно отвели его в верхние комнаты дворца» (Pselli hist. p. 281 sq.).

Пселл, по обычаю, не употребляете здесь термина Варяги, но очевидно — разумеет их. Нужно только заметить, что здесь он уже не называет своих секироносцев союзниками (συμμαχικὸν, συμμαχικαῖ δυνάμεις), как это делал прежде, но прямо указываете на их дворцовое значение, характеризуете их как телохранителей императорских; то есть, здесь у Пселла несомненно идёт речь о варяжской дружине в тесном смысле слова.

Является следующий вопрос: как представлял себе Пселл отношение этой малой (варяжской) дружины к большому (варяжскому) союзному корпусу — по их племенному составу?

Мы видели выше, что Пселл смотрит на лейб-гвардию, сопровождающую императора при выходах, как на малую часть иностранного наёмного корпуса. И здесь мы должны предполагать такое же точно представление у Пселла, потому что нет никакого основания для противного. В 1071 году союзный византийский корпус состоит из Русских и Франков, то есть, французских Норманнов: нужно думать, что они же входят в состав и лейб-гвардии, то есть, и здесь разумеются те Тавроскифы и Итальянцы, которые окружали Исаака Комнина с теми же самыми секирами и щитами (см. выше). Правда, около этого же времени появляются упоминания и о Немцах, но почти нет никаких указаний, чтоб они когда-либо входили в состав собственно варяжских дружин. Да и самые Франки постоянно отличаются от Варягов, так что несомненными членами лейб-гвардии остаются одни Тавроскифы.

По-видимому, иначе, чем Пселл, представлял себе эти отношения Никифор Вриенний, муж цесаревны Анны Комнины и автор плохого неоконченного исторического сочинения, имеющего целью доказать законность престолонаследия в династии Комнинов и прославить подвиги недавно умершего в 1118 г. основателя её, Алексея I. По его словам (р. 45), секироносцы, под защиту которых прибег Михаил Дука, происходили

«из варварской страны вблизи океана и отличались издревле верностью византийским императорам».

Слова Никифора о варварской стране, соседней с океаном, сами по себе довольно неопределенны и могли бы относиться даже к Французским Норманнам, которые чрез южную Италию наплывали в Византию. Но они слишком напоминают способ выражения, усвоенный писателями XII века для обозначения тогдашних Варягов с острова Фулы, то есть, английских или британских Варягов, так что всего вероятнее — и Никифор Вриенний имел в своем уме этих последних секироносцев. Но тогда он положительно ошибался и делал, хотя естественный и обычный, но грубый анахронизм. Во всяком случае, в продолжение 50 или 60 лет многое могло измениться, и потому Никифору Вриеннию следовало, рассказывая о давнопрошедших временах, точнее держаться своих источников, хотя и не так буквально переписывать их, как он это делает. Теперь, когда история Пселла находится у нас в руках, мы видим, что муж знаменитой и учёной Анны, восхваляемый ею за большое литературное образование, выписывает у философа без зазрения совести целые страницы, желая, однако, сохранить вид и наружность самостоятельного писателя. Этого он думает достигнуть довольно дешевыми средствами, именно анахроническими вставками, в роде вышеприведенной, и мелкими стилистическими изменениями подлинника. Вот пример, который служит, кстати, подлинным текстом к вышеприведенным отрывкам Пселла и Вриенния:

Пселл, р. 281 sq.

ὁ βασιλεύς Μιχαὴλ…

τοὺς περὶ τὴν αὐλὴν ϕύλακας οἰκειοῦται· τοῦτο δὲ γένος ἀσπιδοϕόροι σύμπαντες καὶ ῥομϕαίαν τινὰ ἀπὸ τοῦ ὤμου ἑτερόστομον καὶ βαρυσίδηρον ἐπισείοντες· κτυπήσαντες γοῦν τάς ἀσπίδας ἀθρόον καὶ ἀλαλάξαντες ὅσον ἐχώρουν αἱ κεϕαλαὶ τάς τε ῥομϕαίας πρὸς ἀλλήλους συντρίψαντές τε καὶ συνηχήσαντες, ἐπὶ τὸν βασιλεύοντα ὡς κινδυνεύοντα συνανίασι καὶ χορὸν περὶ αὐτὸν ἑλίςαντες ἀθιγῶς ἐπὶ τὰ ὑψηλότερα τῶν ἀνακτόρων ἀναγουσιν.

Вриенний, ρ. 45, 10 sqq.

τοὺς περὶ τὴν ἀυλὴν ϕύλακας εὐθὺς οἰκειοῦται τοῦτο δὲ τὸ γένος ὥρμητο έκτῆς βάρβάρου χώραςτῆς πλησίον ὠκεανοῦ, πιστὸν δὲ βασιλεῦσι ‘Ρωμαίων ἀρχῆθεν, ἀσπιδηϕόρον ξύμπαν καὶ πέλεκύν τινα ἐπι ὤμων ϕέρον. — οἱ δὲ περὶ τὸν καίσαρα κτυπήσαντες τὰς ἀσπίδας ἀθρόοι καὶ βαρβαρικόν ἀλαλάξαντες τάς τε ῥομϕαίας πρὸς ἀλλήλων συντρί-ψαντές τε καὶ συγκροτήσαντες περὶ τὴν βασιλίδος ἐχώρουν σκηνήν.

Далее…   Глава XI. Прямые доказательства существования Варяго-Руси в XI веке

Прямые доказательства существования Варяго-Руси в XI веке
Нашествие Русских на Константинополь и Варяги 1047 года

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*