Смертельная игра с быком — таврокатапсия

Австрийский специалист по древней истории Фриц Шахермайр отмечал особую любовь минойских архитекторов, скульпторов, художников к ярким, иногда даже несколько пестрым тонам в настенной и вазовой живописи. Об их чисто женском восприятии окружающего, столь ясно выраженном в сценах из жизни природы, особенно в изображениях самок различных животных с детенышами, об особом настроении праздничности, буквально пронизывающем все наиболее известные произведения классического критского искусства и царящем даже в сценах заупокойного культа на саркофаге из Айа Триады. Конечно, каждый из этих характерных штрихов в отдельности может найти свое особое объяснение и в каких-то иных глубинных свойствах минойского духа и минойской культуры. Тем не менее, взятые в совокупности они почти неизбежно приводят нас к мысли о том, что присущая этой культуре система ценностей была ориентирована в значительной мере именно на женскую психику, женское восприятие мира.

Женственный или, скорее, андрогинный облик критских мужчин прекрасно гармонирует с их удивительным миролюбием, воспринимающимся как некая аномалия на общем фоне суровых реалий бронзового века. Если принимать всерьёз свидетельства дошедших до нас памятников изобразительного искусства, нам неизбежно придётся признать, что демонстрация религиозного благочестия, то есть участие во всевозможных обрядах и церемониях, занимала в жизни мужчин несравненно более важное место, чем война и охота — подлинно мужские занятия. На самом Крите сюжеты такого рода, если не принимать во внимание некоторые достаточно проблематичные реконструкции Артура Эванса, остаются практически неизвестными вплоть до очень позднего времени.

Итак, есть основания полагать, что природная мужская агрессивность, драчливость и любовь к авантюрам в минойском обществе искусственно сдерживались. Во всяком случае, их демонстративные проявления не поощрялись. Существовали лишь две возможности демонстрации удали и молодечества, видимо, не осуждавшиеся, а напротив, поощрявшиеся общественным мнением.

Таковыми могут считаться кулачные бои и так называемые тавротапсия — «игры с быками». Оба эти сюжета весьма популярны на Крите и на всей территории, охваченной влиянием минойской цивилизации, изображения атлетических состязаний, видимо, заключали в себе некий не вполне доступный нашему пониманию «сакрально-магический подтекст ритуальных действий в самых важных религиозных празднествах годичного цикла.

Об обрядах — таврокатапсии — (греч. ταυροκαθάψια) — ритуальные прыжки через быка, мы узнаём из многочисленных изображений на стенах дворцов, сохранившихся во дворцах острова Крит, на фресках и предметах быта.

Сцены таврокатапсии достаточно хорошо представлены почти во всех основных жанрах минойского искусства: и во фресковой живописи, и в скульптуре, и в глиптике. Насколько позволяют судить эти изображения, игры с быками в минойской цивилизации были сопряжены со смертельным риском для их участников и едва ли обходились без серьезных человеческих жертв. Вполне вероятно, что их конечной целью было умилостивление божества, которому в процессе состязания предоставлялась возможность выбора угодной ему кровавой жертвы.

Трагический исход таврокатапсии, как правило, остается скрытым от нас. Тема смерти если и присутствует в сценах тавромахии, то чаще всего лишь скрыто, неявно. И в этом, как нам думается, нашло свое выражение столь характерное для женственной психики минойцев стремление уйти от слишком мрачных и тяжёлых сторон действительности, сделав вид, что они вообще не существуют в природе.

Эта тенденция тем более показательна, что женщины явно не хотели уступать пальму первенства представителям «сильного пола» даже и в этих своеобразных корридах, несомненно, требовавших от их участников огромной физической выносливости, силы, ловкости и отваги.

На известной «фреске тореадора» из Кносского дворца, кроме мужчины-акробата, совершающего рискованный прыжок через быка, мы видим также двух девушек, одетых по мужской моде в короткие передники с туго стянутыми на талии поясами и легкие полусапожки. Одна из них ухватилась руками за направленные прямо на неё бычьи рога с явным намерением последовать за своим партнером, повторив тот же «смертельный номер». Другая девушка, похоже, уже приземлилась сзади от быка после удачно выполненного сальто и теперь в радостном возбуждении наблюдает за действиями своих товарищей по команде.

Кносская фреска так же, как и некоторые другие росписи из той же серии, достаточно ясно показывает, что в минойской таврокатапсии женщины отнюдь не довольствовались исполнением второстепенных ролей ассистентов матадора, как в испанской корриде, но отважно вступали в смертельно опасную схватку с разъярённым животным наравне с мужчинами.

Уже само по себе это свидетельствует о необычайно высоком, по понятиям почти всех древних народов, уровне социальной активности критских женщин, их чрезвычайной уверенности в себе и обострённом чувстве собственного достоинства. Однако было бы ошибкой полагать, что единственным стимулом, который заставлял их выходить на арену, было обычное честолюбие или жажда самоутверждения.

Игры с быками устраивались, как правило, на центральном дворе Кносского дворца, то есть в самом «сердце» этого огромного ритуального комплекса, что уже само по себе может свидетельствовать об их совершенно исключительной религиозной значимости.

Занимая одно из ключевых мест в традиционной обрядовой практике минойцев, тавромахия представляла собой своего рода священнодействие и женщины, как главные жрицы Великой Матери, не уступали мужчинам это важное средство общения с потусторонним миром. Если признать оправданным высказанное выше предположение о феминизации мужской половины минойского общества, то, пожалуй, не менее правомерной была бы и догадка о встречном процессу маскулинизации минойских женщин.

Те, кто признают историческую реальность «минойского матриархата», чаще всего склонны оценивать его, как явление скорее пережиточного характера — не до конца изжитое наследие эпохи «материнского права». Однако современная этнография уже давно пришла к выводу, что такой эпохи в истории человечества вообще не было, конечно, если вложить в понятие «материнское право» нечто большее, чем просто матрилинейный счёт родства или же матрилокальный брак.

Следовательно, объяснение этого загадочного феномена может дать только анализ той конкретной исторической ситуации, которая сложилась на Крите в период становления и расцвета минойской цивилизации, т.е. во второй половине III — первой половине II тыс. до н.э.
Появление первых дворцов и всего связанного с ними хозяйственного уклада, политических структур, идеологии и т.п. нередко воспринимается как некий мираж, внезапно возникший на вытянутом в длину гористом и лесистом острове Крит. Это впечатление, отчасти, вызванно крайней неполнотой археологической картины периода генезиса минойской государственности, всё же нельзя признать абсолютно беспочвенным.

За сравнительно короткий по масштабам истории древнего мира срок, за одно-два столетия, на Крите появились минойская дворцовая цивилизация. Важнейшие элементы дворцовой цивилизации — монументальная архитектура, развитая индустрия бронзы, керамика, изготовленная с помощью быстро вращающегося гончарного круга и расписанная в поражающем своей насыщенной красочностью посуда в стиле Камарес, возникло сначала иероглифическое, а затем и слоговое минойское письмо.

Внезапность этого скачка в новое качество кажется тем более очевидной, что до самого конца эпохи ранней бронзы, то есть, до начала периода «старых дворцов» Крит оставался одной из самых отсталых культурных провинций Эгейского мира. В особенности, если сравнивать Крит с такими районами, как Пелопоннес или Троада, где уже во второй половине III тысячелетия до н.э. возникли простейшие своеобразные культурные модели, системы и начали формироваться ранние дворцовые государства.

Эта замедленность развития минойского общества, очевидно, ещё более усугубленная его длительной изоляцией от внешнего мира, имела своим результатом явно преувеличенные формы родоплеменной организации, которые возникли на Крите уже в хронологических рамках эпохи ранней бронзы, а в некоторых местах продолжали существовать ещё и в течение периода «старых дворцов».

О родоплеменной организации на Крите напоминают широко практиковавшиеся на острове массовые курганные, как у скифов Северного Причерноморья, захоронения в больших усыпальницах —«толосах» в южной и центральной части Крита, и «оссуариев»- на Востоке Крита.
С учётом всех этих особенностей исторического пути, пройденного минойской цивилизацией Крита в эпоху бронзы, становится более или менее понятной и природа того парадоксального явления, которое мы условно называем «минойским матриархатом». Видимо, это была своего рода защитная реакция глубоко архаичной системы на слишком быстрый для неё и, видимо, недостаточно подготовленный её предшествующим существованием переход от первобытнообщинного строя к классам и государству.

Эту потребность защиты архаичной системы устройства общества могли ещё более обострить и усилить стихийные катаклизмы наподобие великого землетрясения рубежа XVIII-XVII вв. до н.э., обратившего в развалины чуть ли не все дворцы и поселения Крита. Природные катаклизмы обращали вспять, к своим истокам, и без того уже травмированное этническое сознание минойцев, вынуждали его к отказу от сомнительного и опасного будущего во имя надежного, не раз проверенного прошлого.

В этой обстановке женщины, как более консервативная и традиционно мыслящая часть социума, очевидно, и смогли выдвинуться на первый план общественной жизни. Привязанные к своим домашним очагам и детям, да и чисто физиологически ограниченные в своей самодеятельности, женщины пользовались огромным авторитетом, как главные хранительницы культов хтонических (Хтония – Богиня Земли) божеств, относящихся к земле и подземному миру, которые, по понятиям древних, несли основную ответственность за землетрясения и другие стихийные бедствия. Это давало возможность женщинам контролировать поведение своих мужей и братьев, сдерживать их чрезмерный азарт, жажду нового и склонность к авантюрам и тем самым тормозить слишком быстрое движение общества по пути исторического прогресса.

Иначе говоря, если понимать нравственность и не агрессивность минойского общества, как историческую ущербность Минойской цивилизации, которая сложилась, как  следствие сознательно культивируемой в обществе инфантильности мужчин, творчески активной части социума.  Матриархат и нравственность минойского общества

Впрочем, едва ли стоит порицать за это минойских женщин, ведь именно их мудрой опеке над представителями противоположного пола обязаны мы тем, что созданная ими культура стала едва ли не самым прекрасным из побегов на древе истории древнего Средиземноморья.

Обряд тавротапсии сохранился в Испании, но приобрёл несколько иные формы.

В 1816 году испанский художник и гравёр Франсиско Гойя создал серию из 33 офортов со сценами корридаы, под названием «Тавромахия»

Тавромахия (греч., от tauros — бык, и mache — бой) (торео, коррида) — публичное зрелище, во время которого боец (тореро или матадор) дразнит быка красным полотнищем (мулетой), проделывая серию искусных телодвижений, а в завершение корриды, как правило, убивает быка шпагой