Слои римской религии

Философ Александр Дугин (отец Дарьи).

Слои римской религии

Оглавление:
Боги-коннотаты
Актуальные боги и сакральная практика Государства
Пантеон римлян и три функции
Религиозная антропология древних римлян
Дисциплина этрусков
Рим против Этрурии у Ю. Эволы
Источники и примечания.

Римская религия имеет несколько источников.

Первый источник — это собственно индоевропейская традиция, уходящая корнями в индоевропейскую общность, которая, в свою очередь, является парадигмой различных версий конкретных религиозных систем — от древних хеттов, скифов, индусов, персов до европейских эллинов, фракийцев, иллирийцев, кельтов, германцев, славян, включая сюда и италиков. Римская религия отчётливо и последовательно утверждала небесный горизонт сакрального, устанавливала строгую иерархию сакральных инстанций, вершиной которой было мужское небесное божество, известное под древним именем Juppiter, этимологически восходящим к Iovis Pater, «Йовис Отец», с общим индоевропейским корнем для обозначения светлого бога дневного неба *Dyēus, откуда греческое Ζεύς (Зевс) и санскритское Dyáus (Дьяус). Следует заметить, что доминирующей в римской религии, стала именно латинская (фалиско-латинская) версия, которая усиливала свое значение параллельно подъему Рима. Умбро-оскские этносы имели свои версии индоевропейских религиозных представлений, больше связанных с аграрным циклом. Если религия латинов стала эксплицитной и преобладающей, то религиозные представления умбров, сабинян и других италиков были отчасти интегрированы в общеримскую религию (как бог сабинян Квирин, бог урожая Консус, богини Опа, Церера и т.д.), а отчасти постепенно исчезли.

Следует упомянуть и собственно латинских богов, не имеющих прямых аналогов в греческой традиции, но явно индоевропейских по своему происхождению и характеру. Таков чрезвычайно важный для римлян бог Янус, изображавшийся с двумя ликами, направленными в противоположные стороны. Янус был богом начала, Нового Года, дверей и середины зимы. Его имя дало название «январь» — «месяц Януса». Римский мыслитель филолог Марк Теренций Варрон таким образом объяснял соотношение двух главных богов Рима Януса и Юпитера, истолковывая порядок оглашения римских богов в ритуале, когда вначале называется Янус, а только потом Юпитер:

Янус управляет тем, что идет в самом начале (prima), а Юпитер — тем, что в самом верху (summa). Справедливо, что именно Юпитер при этом считается повелителем Вселенной, ведь совершение (завершение) является вторым во временном порядке, но первым по значимости[1].

Янус означал начало в самом широком смысле, исток. Связь Януса с началом относится и к началу времен, где Янус выступает как царь «золотого века», когда люди в Лации мирно жили вместе с богами, и к началу бытия, что подтолкнуло латинских эллинизированных философов к отождествлению Януса с греческим хаосом (упоминаний о котором не было в собственно латинской традиции .

Будучи богом начала, Янус считался богом дверей, и обращение к нему предваряло собой ритуалы и молитвы. Символом Януса был ключ.

Сближавшаяся с ним функционально богиня Юнона, чья этимология самими римлянами подчас связывалась с именем Януса, в первую очередь, означала «рождение» и «юность», то есть одну из разновидностей начала — более конкретную и наглядную, эпоху свежести и манифестации какого-то существа, растения или явления в первый период. Янус открывал путь, был началом пути.

Юнона заведовала рождением, появлением и была покровительницей рожениц и рождения — Юноной-Люциной.

Второй источник и пласт архаической римской религии — это влияния автохтонных культур, в основном сопряженных с хтоническими мотивами, посмертным миром и женскими божествами. Эти следы доиндоевропейской культуры подчас различимы в структуре римской религии, но всякий раз лишь косвенно и опосредованно, проступая в отдельных сюжетах, обрядах и интерпретациях, где можно опознать влияние Старой Европы и цикл Великой Матери. Устойчивость и глубина индоевропейских влияний в Италии были настолько масштабны, что в отдельные культы или религиозные институты эти тенденции не вылились и о них можно судить только по отдельным признакам.

Третий пласт — это эллинские влияния, которые аффектировали римскую религию, мифологию и обряды в духе греческой цивилизации. Культурное влияние эллинского мира на римлян было настолько большим, что многие аспекты собственной традиции римляне рассматривали и интерпретировали через призму греческого мировоззрения. И хотя корни у обоих традиций были одни и те же и восходили к общей индоевропейской матрице, что облегчало поиск параллелей и эквивалентов между религиями римлян и греков, эллинская мифология, литература, философия, а также традиции мистерий были развиты несравнимо больше латинских, и поэтому оригинальная римская культура подверглась глубокой эллинизации. Это повлияло и на образы божеств (интерпретировавшихся на основе греческих мифов), и на обрядах, и на посвятительных практиках, и на религиозном искусстве.

Четвертый пласт, самый поздний по времени, представляет собой воздействие на римскую религию широкого спектра восточных культов — египетских, финикийских, анатолийских, сирийских, иранских, еврейских и т.д. В эпоху религиозного синкретизма по мере расширения влияния Рима на все бòльшие пространства Средиземноморья и Азии римская религия подверглась активному воздействию различных религиозных систем, что привело к созданию широкого спектра ассоциативных сюжетов, мифов, обрядов и гибридных божеств — например, Амон-Юпитер, Юнона-Астарта, Сол-Митра, Гелиос-Ваал и т.д.

Боги-коннотаты

Когда мы говорим о фигурах религиозного пантеона и об их параллелях с аналогичными фигурами других религий (например, римских и эллинских), мы прежде должны ответить на вопрос: что в обоих случаях является денотатом? К чему относятся разные языковые наименования? Эта глубокая философская проблема, стоящая в центре логических и лингвистических исследований в ХХ веке, особенно остро обнаруживается в сфере религии и мифологии, где природа денотатов заведомо менее очевидна, нежели в случае имен, относящихся к телесным предметам, хотя и в их случаях, как показали структуралисты, все далеко не так просто, поскольку имя приобретает смысл не через остенсивную апелляцию к внеязыковой действительности, а через коннотацию. Такой подход к значению не через денотат (в случае религии всегда довольно проблематичный), а через коннотат заставляет рассматривать фигуры богов контекстуально, учитывая несколько проекций, в которых боги обнаруживают себя:

в сфере мифа, узлами которого они являются,
в сфере ритуала, фундаментом, целью и подчас актором которого они выступают,
в сфере политических и социальных институций, которые они предопределяют или олицетворяют.

При этом очевидно, что практически во всех культурах и религиях фигуры богов выступают как нечто важное и первостепенное, как эпицентры жизненного внимания, моменты силы и линии могущества. Поэтому в любой религиозной системе фигура того или иного бога всегда наделена особой жизненной силой и одновременно особой функцией. Мифы и ритуалы поясняют эту силу и эту функцию, эксплицируют, раскрывают ее, а также позволяют так или иначе стать к ней причастным. Но так как культурный контекст, социальная структура, историал, полития, в конце концов, ноологическая модель в каждом обществе и каждом народе являются уникальными, то сходство религиозной модели никогда не означает тождества, а каждый образ бога получает свой особый и неповторимый стиль — одновременно, теологический, мистический и функциональный, отражая специфику контекста во всех его срезах (мифологическом, ритуальном и институциональном).

Исходя из этого, пантеон римских божеств может быть

— сведён к классической индоевропейской схеме, что успешнее всего проделывает в своих работах Жорж Дюмезиль, прослеживая вплоть до деталей индоевропейские структуры религии Рима и их трансформацию;
— рассмотрен через систему собственно римских смыслов и семантических пересечений в зависимости от того, какой период римской истории мы берем и, что еще важнее, каким историалом мы при этом пользуемся;
— подвергнут функциональному анализу, где фигуры богов будут рассматриваться как гештальт или концепт, наделенный поливалентной семантикой всякий раз в зависимости от того конкретного соотношения, в которое мы его помещаем.

Актуальные боги и сакральная практика Государства

Специфической чертой римской религии на архаическом этапе была скудость изображений богов, их слабая персонификация и — самое главное — почти полное отсутствие мифов[2]. Это в корне отличает римскую религию от греческой, где религиозные изображения и статуи получили широкое распространение, боги имели ярко выраженные личностные черты, а основным массивом религиозного предания были многочисленные и разнообразные мифы, в которых боги, полубоги, герои и другие персонажи активно участвовали.

Римская религия в архаическую эпоху понимала богов совершенно иначе: как функцию, могущество и силу. Боги воплощали в себе аспекты единой судьбы (Фортуны), властно управляющей миром, стихиями, народами, державами и отдельными людьми. Приоритетной формой выражения богов, их конкретного присутствия был ритуал, к которому римляне относились с повышенным вниманием. Через ритуал боги вступали в сообщение с людьми, наделяя их частью своих свойств — в первую очередь, могуществом.

Согласно древнеримскому представлению о человеке, он сам являлся родственником богов, то есть носителем качественно тех же сил, и в ритуале этот ресурс могущества пополнялся и направлялся на различные цели. Между римлянином и богом в ритуале устанавливались не отношения субъекта и субъекта, но происходило восполнение изначальной полноты могущества и достоинства. Поэтому само понимание религии римлянами было сопряжено с деяниями. Ритуал был деянием, причем вполне конкретным. И то, что ему предшествовало, и что за ним следовало, также было деянием.

К богам обращались накануне войны, строительства и похода. И их же благодарили за успехи, после возведения городов и зданий или обосновавшись на новом месте. В случае неудачи вина возлагалась на самих людей, которые не справились с божественной миссией, обратившись со своим могуществом не так, как следовало бы.

Судьба, распределенная по гештальтам политеистического римского пантеона и по конкретным ситуациям, была не объективным роком, не зависящим от людей, но общим полем развертывания космических божественных сил, действующих не столько на человека (извне или сверху), сколько изнутри человека, вместе с ним или против него, но также изнутри. Именно в этом ритуально-действенном характере состояла особенность римской религии в её отличие от других индоевропейских традиций и политеистических систем, а равно и от эллинской религии.

Мифы определяли отношения богов друг с другом. Это совершенно не интересовало римлян, которые были озабочены только отношением богов с ними самими. Поэтому боги были не самостоятельными личностями, но признаком высокой — вплоть до абсолютной, как в случае Юпитера — концентрации воли, власти и силы, составляющих онтологический пейзаж поля, в котором жили и действовали люди. Боги были богами конкретного акта могущества, ясно различимого действия. Они не были абстракцией от этого действия или личностью, заведующей этим действием. Боги были самим действием, богами акта, актуальными богами. Они проявляли себя в действии, и в том числе, в человеческом действии, в практике. Следовательно, не миф, но история была оптимальной формой повествования о могуществе и основным пластом развертывания римской религии.

Боги римлян выступали не как вечные идеи или образцы (в духе платонизма), но как действующие причины. Янус воплощал в себе деятельную причину (causa efficiens) или начало (prima). Юпитер — формальную или эйдетическую причину (causa formalis), вершину (summa). А Веста — целевую причину (causa finalis) или конец (extrema).

Эта триада богов была выражением сущности римского понимания религии. Действие всегда сакрально, священно. Поэтому любое действие есть ритуал, а любой ритуал — действие. Все три момента действия — исток, смысл и завершение — суть акт божества, точнее само божество, божество как акт. В этой ситуации призыв (эвокация) богов есть призыв правильного, корректно осуществленного деяния, превращение деяния в правильное деяние, то есть в нечто божественное. Но божественное деяние не может не быть абсолютным, то есть неотвратимым. Ничто не может ему сопротивляться. Поэтому религия выражается в действии, которому ничто не может противостоять. И кульминацией такого понимания божественного является божественность державы, державный Логос, понимание Государства как сакрального могущества — откуда и эпоха царей, и Республика, и Империя (как реставрация изначального истокового понимания римлянами религии).

Государство и религия в таком римском понимании не две различные инстанции, но строго то же самое. Политика, область действий, и есть религия, то есть контакт с божественным. Религия не является надстройкой над Государством или институтом, отдаленным от него на определенную дистанцию, но религия и есть Государство, а Государство и есть религия. Государство не просто устанавливает культ и почитание богов и следит за этим, оно само есть прямая и наглядная жизнь богов. Поэтому война и служение вообще не отличаются у римлян от религиозной практики: все это ритуал, в котором живут боги, а человек, в свою очередь, живет их жизнью.

Сама этимология латинского слова deus, бог происходит от индоевропейского корня *deiwos, сиять и близко к греческому Ζεύς, Зевс. Сияние семантически близко к понятию день, свет, яркость.

Так как божества у римлян на архаическом этапе не имели ярко выраженных пластических форм, то именно сияние было их наиболее отличительной чертой. Отсюда почитание молний, как божественного языка или божественного алфавита, многочисленные практики гадания по грозе (бронтоскопия или бронтология), а также почитание Юпитера как бога молний, и по аналогии представление его как фульгурита, минерала, расплавленного ударом молнии.

Божественность для римлян это то же, что вспышка молнии. Быть богом — значит быть молнией, быть вспышкой. И как молния стремительна, ярка и смертоносна, таковы и римские боги-молнии.

Другим именем для понятия бог у римлян было «numen», что позднее в период эллинско-римского синкретизма применялось к низшим божествам и полубожествам. В numen римляне видели сакральное, обнаруживающее себя в прямом опыте. Если deus мог толковаться и чисто умозрительно (хотя в определенных — исключительных — случаях и открывался в своей прямой манифестации, эпифании), то numen был прежде всего экзистенциальным опытом, оживлявшим прямую и непосредственную веру в разлитое по всему миру могущество.

Слово numen происходит от индоевропейской основы *neu, что изначально означало «знак», «кивок», «выражение одобрения или неодобрения» (по-немецки, Wink). «Numen» на архаическом этапе не использовалось как самостоятельное понятие, но всегда сопровождалось родительным падежом — numen (знак) кого или чего, какого бога? Таким образом, это было не столько существо, сколько деятельный импульс, идущий от божества и фиксируемый прямым опытом — в ходе ритуала, молитвы, предсказания или откровения. Если позднее — в первую очередь, под эллинским влиянием — deus приобрел характер персонифицированной фигуры (хотя всё ещё свободной от типично греческих мифологических связей), то numen, ранее никогда не употреблявшийся без родительного падежа, стал толковаться как аналог низшего божества, близкого по смыслу греческому δαίμον.

Главной чертой римской религии было практическое толкование бога, что мы можем распознать и на поздних этапах римского политеизма, а также в устойчивой черте римской культуры в целом — в культе Державы (Империи), в экзальтации истории, в полном превосходстве ритуала над мифом и в прославлении священного действия.

Пантеон богов римлян и три функции

Если учесть то, что мы сказали об архаической римской религии и что отмечали практически все историки, занимавшиеся древним Римом, то нам станет понятной особая природа римского пантеона. С одной стороны, пантеон римских богов представляет собой типичный и классический случай индоевропейской религиозной системы, ориентированной строго вертикально, солярно и патриархально. С точки зрения ноологии, римская религия представляет собой яркий и контрастный образец религиозного воплощения Логоса Аполлона. Но с другой стороны, это не набор гештальтов, соединенных тканью мифов, как своего рода лексический тезаурус или алфавит сакрального, но, скорее, градиенты и модуляции сакральной мощи, взятой в ее цельной и пронизывающей все стихии. Боги здесь боги-силы и боги-акты, а не боги-персоны. Поэтому и римский пантеон, формально имеющий множество параллелей с греческим, на самом деле представляет собой нечто совершенно особое.

Сами римские классификаторы классической эпохи с опорой на эллинскую религиозную культуру уверенно оперировали со следующей системой римско-греческих пар, составляющих римский пантеон.

Юпитер — высшее божество, небесный патриархальный правитель мира, покровитель Рима, абсолютное могущество (в греко-римском синкретизме отождествлялся с Зевсом)[3];

Янус — бог начала и дверей (в эллинизированной версии теологии сближался с хаосом)[4];
Юнона, богиня, воплощающая в себе различные стороны упорядоченной женственности — от помощи при родах (третья функция) до дара победы (вторая функция) и статуса царицы, супруги царя (первая функция).

«Юнонами» назывались женские аналоги того, что римляне считали «гением» у мужчин (отождествлялась с Герой)[5];

Марс — бог войны и побед (позднее отождествленный с греческим Аресом), особенно почитаемый в Риме, его символ копьё и игравший намного более важную роль в культе, чем у греков (классическая вторая функция)[6];

Беллона — римская богиня войны, отождествлявшаяся с гомеровской Энио (Ἐνυώ)[7]; («Symbolum portus» — римский военный лагерь в Балаклаве)

Аполлон — бог медицины и целительства, образ целиком заимствованный у греков (иногда отождествлявшийся с Солом, богом солнца), позднее связанный с Кумской пророчицей и книгами Сивиллы[8];

Либер (Liberalitas) — бог урожая и щедрости, а позднее, винограда, был связан с Церерой; его культ в Риме носил плебейский характер и главное святилище находилось недалеко от Авентинского холма (третья функция), в эллинизированной версии отождествился с Вакхом-Дионисом[9];

Нептун — бог пресных источников, ручьев, рек и озер, изначально не имел никакого отношения к морю, в отличие от греческого Посейдона, с которым позднее отождествился[10];

Диана (Diana) — изначально богиня Неба, почитаемая в Лации, её жрецом был «король Немейского леса»[11] (rex Nemorensis), которого заменял тот, кто смог его убить; позднее отождествлена с девственной Артемидой, но в своей архаической форме помогала роженицам и покровительствовала браку[12];

Венера (Venus) — поздняя богиня римского пантеона, изначально связанная с «очарованием», со стремлением привлечь к себе могущество богов (отождествилась с Афродитой)[13];

Меркурий — римский бог торговли, путешествий и хитрости (третья функция), отождествленный с греческим Гермесом[14];

Веста — богиня священного огня, жрицами которой были римские весталки; если Янус (как мы видели) считался начальным и первым богом (prima), Юпитер — высшим (summa), то Веста в римском ритуале была последней (extrema), в прямой противоположности с греческой Гестией, с которой, напротив, греки обычно начинали свои религиозные эвокации и которая считалась неизменно пребывающей на одном и том же месте[15];

Минерва — покровительница ремесел и искусств (третья функция), отождествлялась с греческой Афиной, но в отличие от нее, не была связана с войной[16];

Вулкан — связан с культом Великой Матери, бог огня, аналог греческого Гефеста[17];

Плутон, Диспатер, представлялся как подземный Юпитер (позднее отождествился с Гадесом, греческим Аидом)[19];

Прозерпина — инфернальное божество, калька с греческой богини Персифоны, выступавшей в мифе как дочь Деметры, похищенная Гадесом и иногда отождествлявшаяся в аграрных культах с Либерой, паредрой Либера (калька с греческой Персефоны)[20];

Церера (Ceres) — важнейшая римская богиня плодородия, пашни и посевов, устойчиво отождествлялась с греческой Деметрой[18];

Теллус — слабо персонифицированное божество земли, чаще всего, как и Церера, отождествлявшееся с греческой Деметрой, иногда с Геей (Реей) греков[21];

Сатурн — бог золотого века, не обладает темными сторонами греческого Кроноса и никак не связан с титанами, считался древнейшим итальянским богом и царём «золотого века», как и Янус[22];

Опа — богиня, олицетворяющая плодородие и урожай, ее образ никак не связан с фигурой госпожи подземного мира и матери хтонических чудовищ, скорее, она сопряжена с плодами и изобилием (третья функция); формально отождествлялась с греческой Реей и фригийской Кибелой, но не имела строго выраженной гипохтонической функции[23].

По Дюмезилю, все фигуры богов римского пантеона могут быть сгруппированы по трём функциям индоевропейского общества. Юпитер в этом случае будет главной фигурой сакрального небесного властелина, абсолютного Отца. Это первая функция жреца-правителя, главы докапиталийской римской триады: Юпитер-Марс-Квирин[24]. Он же появляется в этой же роли и в следующей редакции верховной триады римских божеств на Капитолийском холме вместе с двумя ассоциированными женскими персонажами — Юноной, божественной супругой, и Минервой -богиней мудрости.

В этой капитолийской триаде богов индоевропейская трёх функциональность не дана эксплицитно, и сам Дюмезиль связывает это с политикой этрусских королей Тарквиния Древнего, Сервия Туллия и Тарквиния Гордого, трансформировавших изначальную чистоту и ясность индоевропейской структуры римской религии.

Дюмезиль подчеркивает, что жёсткость римского патриархата привела к тому, что фигуры двух богинь капитолийской триады оказались полностью в тени Отца Юпитера, который в определенной мере взял на себя две другие функции — отсюда образы Юпитера как бога войны и победы (Iuppiter Victor, Iuppiter Feretrius) и покровителя земледелия и урожая (Iuppiter Tonans, Iuppiter Fulgur, Iuppiter Dapalis), оставаясь вместе с тем главным и высшим божеством и спасителем (Iuppiter Optimus Maximus Soter).

Как правило, первую функцию в римской религии воплощал в себе единолично именно Юпитер. С этим связано и предание о том, что в эпоху основания Рима Ромул предложил сабинскому царю Титу Татию учредить в Риме почитание только одного бога — Юпитера, но Тит Татий настоял на введении кроме Юпитера других богов и богинь. Тем не менее, в последующие эпохи римская религия так или иначе тяготела именно к хенотеизму — то есть к почитанию Юпитера, Небесного Отца как первого и по сути единого божества, высшего выражения вселенской власти.

Марс как вторая функция всегда особо почитался воинственными римлянами, и то мифологическое обстоятельство, что Ромул был сыном Марса, постоянно напоминало римлянам о том, что война и победа лежат в основе их державы как исток и завет на будущее.

Отсюда сакральный характер войны и основа римской этики, где мужество, честь и воинственность составляли основу всей нравственной и образовательной системы (virtus).

Изначально Марс представлялся не статуей, но сакральным копьём, служившим его эквивалентом. В обряде, посвященном Марсу, жрец касался его копья, произнося фразу «Марс, бодрствуй!» (Marte vigila). Ему были посвящены волк и дятел, откуда древнеримский миф о трёх древних италийских (индоевропейских) племенах Марса из области Резия (Rhaeti — Ретии, Rheti — Рети, Rhaetii — Реции, Resia — Резия; Resian: Resije)— гирпинах (hirpus — волк), пицентах (picus — дятел) и мамертинах (от Mars), которые завоевали территорию будущего Рима, где до них обитали лигуры и сикулы. Позднее, в эпоху синкретизма место древнего римского Марса занял образ Солнца-Митры иранского происхождения.

Богом третьей функции, по Дюмезилю, изначально был Квирин, главное божество сабинян, отражающее сакральность земледельческого слоя культуры индоевропейских италиков. Если Марс был богом войны, то Квирин — богом мира. С ним были связаны обряды плодородия и благополучия, моления об урожае и процветании.

К третьей функции относились и все остальные боги. В частности, разнообразные богини — Юнона, Церера, Веста, Диана, Люцина, Опа, Теллус, а также менее персонифицированные Великая Мать (Magna Mater) или Утренняя Мать (Mater Matuta).

Сюда же относилась и предложенная Титом Тацием череда божеств, связанная с аграрным циклом, пшеницей и урожаем — Флора, Сатурн, Терминус, Вулкан, Вортумн, Луцина, Диана, Сол, Луна, Опа, Консус, Ведиус, Ларунда/Ларента и т.д.[25].

В римской религиозной вселенной существовали и другие фигуры — пенаты (боги-покровители римских родов), лары (духи населенного места); гении, и фавны, сильваны образы, подобные греческим нимфам, сатирам и т.д.

Римляне верили в существование, заимствованых у этрусков манов или богов-манес (dii Manes),  которые могли защитить, но чье присутствие могло также внушать ужас и насылать безумие. Маны родов, как правило, относились к мёртвым, а духи-гении — к живым.

Негативными потусторонними существами были лярвы, которые погружали человека в летаргию или насылали бешенство. Иногда такое состояние определялось как «одержимость Церерой» (cerritus) или нимфами (lymphatus). Отдельный тип существ представляли собой души мертвых — лемуры, по воззрениям римлян, приходящие ежегодно в особые праздники (февральские Лемурии) навестить близких.

Три главных божества раннего Рима — Юпитер, Марс и Квирин — имели своих специализированных жрецов, фламенов — соответственно, flamen Dialis, flamen Martialis и flamen Quirinalis. К этому институту восходят более поздние жреческие коллегии. Если фламен Юпитера и фламен Марса отправляли культы своих богов, то функции фламена Квирина распространялись на широкий цикл обрядов, связанных с зерном, земледелием, а также с Великой Матерью Опа и Консом -божеством плодородия , равно как с демоном Робигусом, которому также приносились жертвы, чтобы он не портил пшеницу.

Римская религия уделяла не много внимания подземному миру и его богам. Многие обряды и верования, связанные с миром подземных богов, имеют этрусское происхождение. Так с этрусками обычно связывают mundus, яму или колодец, который этруски, а вслед за ними римляне, вырывали в той точке, которой предстояло стать центром будущего города.

Mundus считался местом входа в Преисподнюю, откуда могли также подниматься подземные боги и духи, ядовитые пары, убивающие жертвенных животных. Иногда там же располагался особый подземный храм с алтарем, на котором приносились жертвы подземным богам. В некоторых случаях в подземных помещениях рядом с храмами хранили пшеницу.

Mundus обычно оставался закрытым, открывался лишь три раза в год — 24 августа, 5 октября и 8 ноября (раз в три осенних месяца) — mundus открывался (тогда римляне говорили «mundus patet»- «mundus открыт»). 24 августа праздновался день богини Опа и бога Консуса, Опиконсива. В отличие от храмов и алтарей мужских божеств, mundus и окружающий его колодец, puteal, всегда был круглым (как и большинство римских храмов, посвященных женским божествам)[26].

Религиозная антропология древних римлян

Представление древних римлян о человеке было интегральной составляющей их религиозного мировоззрения. Человек мыслился как важный элемент поля развертывания священных сил, то есть как существо, чья природа была родственна божествам. Так как сами божества мыслились как могущества и силы, проявляющие себя через имманентную волю (numen), которая представляла собой одновременно и знак и само действие, то и человек выступал как сила и воля.

Образцом же был vir, то есть одновременно мужчина, муж, герой и воин, носитель могущественного деятельного начала. «Быть человеком» для древних римлян тождественно «быть воином, героем, носителем действенной активной воли». Этим определялось и достоинство (dignitas) человека, его ценность. Человек был человеком в той мере, в какой он бы героическим мужем, осуществляющим благородные поступки как ритуалы, и ритуалы как поступки. Таковы были и сами римские боги — актуальные боги. Актуальность, действительность, действенность была главной чертой и человека в древнеримском понимании.

Так как римская религия избегала персонификации и субстанциализации божеств, приоритетно интерпретируя их как стихию волевого могущества, то и структура человека мыслилась римлянами не как нечто статичное и составное, но как постоянно меняющийся силовой баланс. В тот или иной момент в человеке доминировали те или иные силы, заложенные в нём как содержание его природы, но ни одна из этих сил не была отдельной и неизменной субстанцией; человек мыслился, таким образом, как постоянно меняющееся равновесие, утрачиваемое и восстанавливаемое. И именно этот баланс утверждал то, что позднее в римской философии и римском праве было названо «персоной» (persona). Латинское слово persona, как и греческое πρόσωπον изначально означало маску, которую носил участник сакральных мистерий, процессий, позднее, театральных постановок.

Три русских слова, которые русские философы (в частности, о. Павел Флоренский) пытались иерархизировать[27], — лик, личность и личина, — одинаково характеризовали изначальное значение латинского persona, причем, представление о личности и, тем более, о священном образе (лике), развилось на основании именно «личины», то есть маски.

Маска — это не актёр, но указание на того, кого он изображает, представляет, от имени кого действует. Так как для римлянина максимум могущества заключен в боге, и в первую очередь в Юпитере, то сам человек есть одна из масок божественного могущества. И эта деятельная функция и есть персона, личность. Её цельность обусловлена не сингулярностью индивидуума, того, кто под маской (личностью) скрывается, но силой и чистотой действий. То есть личность есть содержание священных актов, из которых она созидается. Именно в этой точке и помещается представление римлян о человеке.

Человек не раз и навсегда данная субстанция. Он есть динамический силовой создающий сам себя через череду священных волевых актов вихрь, импульс. Отсюда вытекают и основные свойства личности — свобода, достоинство и божественность. Цельность человека достигается в акте, в благом деянии. Но такое деяние, в свою очередь, не может быть подлинно благим в том случае, если оно не резонирует с нуминальной волей божества. Поэтому личностное максимально сближается с божественным. И в то мере, в какой человек становится личностью, он становится все более близким к богам. Персоной является далеко не каждый человек, хотя каждый человек может и должен стать персоной, выполнять роль маски божества, так как в этом его призвание и его природа. Но эта природа динамична, а не статична в римском понимании. Человек это тот, кем дОлжно стать. И это становление человеком и есть творение личности. Чем больше индивидуум (актер) отождествляется с маской, тем меньше в нём индивидуального и тем больше личностного. В конце концов, совершенный человек есть тот, кто стал богом.

Силовая структура человека в римской религии описывалась через ряд специфических терминов, которые поддаются подчас разнообразной интерпретации, поэтому мы предлагаем здесь одну из версий реконструкции римской религиозной антропологии, что не исключает и иных толкований тех или иных терминов.

Человек мыслится как «нечто дышащее», а это значит — «действенное» и «движущееся». Отсюда термин anima от древнеиндоевропейского *ane-, «дуть, дышать». Такая же этимология и у греческого слова «ψυχή» и у русского «душа», «дух». Важно, что римляне понимали дыхание, как акт, и этот деятельный момент легко видеть в самом название — отглагольность существительного подчеркнута. Душа — это именно акт, а не тот, кто его осуществляет. Наличие души превращает лицо в нечто меняющееся, активное, волевое и живое. А значит, никогда не тождественное строго самому себе. Душа (anima) у римлян это ещё в значительной степени деепричастие — «дыша», что делая? или ответ на вопрос как? — «дыша». Душа — не личность, но процесс создания личности, акт, творящий личность.

Поэтому наряду с душой в структуре человека есть и ещё другие не менее значимые составляющие. Душа далеко не весь человек.

Ещё одной составляющей является род, который гипостазируется в таком довольно неопределенном названии, как пенаты. Это сложное понятие, пенаты означало богов, покровителей и родоначальников — как всего римского народа (Penates Publici Populi Romani), так и какого-то одного конкретного римского рода (dii familiares). Слово penates происходит от penus, то есть кладовая или съестные припасы. Кроме того, этим термином называлось тайное святилище внутри храма богини огня Весты. Согласно римскому автору Макробию:

«пенаты являются теми богами, благодаря которым мы можем дышать, благодаря которым мы имеем тело, благодаря которым мы обладаем разумной душой» [28].

Пенаты суть божественные эйдосы человека, которые дают форму и его телесным, и его ментальным, и его жизненным проявлениям. Эти эйдосы всегда коллективны, но масштаб может варьироваться от всего римского народа до конкретной семьи. Пенаты — это гештальт, структура конкретной линии человеческого воспроизводства, всякий раз восстанавливающий определенный обобщенный образец, получающий конкретное существование. Пенатами являются и высшие боги (dii), как самые общие архетипы (например, капитолийская триада Юпитер, Минерва, Юнона или Веста), и боги конкретного рода, чаще всего сопряжённые с домом и домашним очагом, а также хранилищем пищи. Пенаты — это постоянный огонь рода, который поддерживается чередой его представителей, которые питают своими жизнями пламя божественного присутствия. В пламени «родных пенатов» горят человеческие души. Стремление превратить своё земное бытие в персону, может мыслиться как стремление в максимально полной степени воплотить могущество самих пенатов — стяжав славу и доброе имя своему роду, и в предельном случае, всему римскому народу.

Близким понятием к пенатам были лары, духи местности и традиционного коллектива (общины, семьи, народа), на ней обитающего. В отличие от пенатов лары более хтоничны. Их культ был введен шестым царем Рима Сервием Туллием, который сам считался сыном лара и рабыни. Культ ларов отправлялся рабами и плебеями, в отличие от аристократических культов, и носил характер «сатурналий», временного переворачивания социальных иерархий[29]. Римляне знали ларов жилищ (lares domestici), ларов семьи (lares familiares) и даже ларов Государства (lares praestitis). Человек всегда находился в контакте с ларами, так как это было обусловлено его пространственной природой. Святилища ларов часто находились на перекрестках дорог и границах между владениями соседних общин. О ларах чаще всего вспоминали как раз в момент перехода от владений к владению или от семьи к семье (например, в обряде выдачи девушек замуж в другой род).

С ларами были связаны тёмные могущества потустороннего мира, населенного манами, которые почитались в некоторых случаях как души умерших, а в других как грозные гипохтонические божества. Их обобщенным образом была чёрная богиня Мания, называемая Макробием «матерью ларов»[30]. В архаические эпохи Мании и подземному богу Диту (Диспатеру) приносились человеческие жертвы (головы), позднее замененные на маковые головки и свечи. Маны и лары могли насылать на людей безумие — отсюда современное название психического заболевания — мания. Безумие внушали и другие хтонические могущества — например, Церера (откуда состояние одержимости, называемое римлянами cerritus и параллельное греческому выражению «одержимость Деметрой» — Δημητρόληπτος, близкое к такому явлению как «одержимость нимфами», lymphatos у римлян и «νυμφόληπτος» у греков).

Маны были напрямую связаны с загробным миром, который также имел прямое отношение к римскому представлению о человеке: ведь в понятие «человек» входили и живые и мертвые, и актуальные силы и могущества, и потенциальные, то есть еще не актуализировавшиеся, и уже не актуальные. Мёртвых в Риме называли лемурами и почитали душами или духами предков. Предки считались возвращающимися в родные дома в особый праздник — Лемурии, отмечавшийся в Риме 9, 11 и 13 мая. Наиболее агрессивные души мертвых, возвращавшиеся в мир живых и досаждавшие им, назывались «лярвами» (larvae); они также как лары и маны могли внушать безумие.

Если маны относились к миру мёртвых, то римское понятие «гений» (genius) связывалось только с живыми. Человек, родившись и ступив в становление, обретал своего гения, как телеологический горизонт. Гений мыслился отчасти как греческий δαίμον (в понимании Сократа), то есть персональное божество. Поскольку в римской религиозной антропологии нет четкой субстанциализации тех или иных явлений, то и гения следует мыслить не как существо, но как состояние, как деятельный волевой импульс, направленный в сторону актуализации наиболее полных и качественных сил человека. Гений не только помогает и хранит человека при жизни, не только ориентирует его, но и сам является ориентацией, вектором и горизонтом, в достижение которого душа реализует свой римской потенциал, то есть человек становится персоной. Гений — это становление, ориентированное в сторону божественной полноты реализованных возможностей. Гений персонален, но не индивидуален. Поэтому гений может быть и у народа, и у места. В определенном случае гений может сблизиться с богом, а также с пенатами или с ларами (в их эпихтоническом измерении). Но он никогда не сопрягается с духами мертвых или с подземным миром — в этом случае говорится о манах, лемурах и лярвах, а также о гипохтоническом измерении лар. Некоторые римские авторы выдвигали идею, что гений (genius) — это телос исключительно мужской жизни и применительно к женщине он никогда не встречается. Аналогом для женщин выступает термин «юнона», употребляемый во множественном числе — «юноны».

Индивидуум в такой антропологической картине не имеет ни самостоятельной субстанциальности, ни значения, ни особой роли. Пересечение всех этих энергий, включая телесность и разумность, даваемые богами-пенатами, всегда является переменной величиной. Следовательно, индивидуум не мыслится как константа: душа есть процесс среди других процессов, притягиваясь к той или иной силе, среди которых душа располагается, на её основании творится личность, чьё содержание зависит от баланса и пропорций между всеми антропологическими составляющими — анимой, гением, ларами, пенатами и посторонними манами и лярвами, которые в свою очередь могут стать уделом (маской и своего рода личностью) человека после его смерти. Наибольшая концентрация этих сил обозначается понятием бог, deus или боги, dii, чья природа непрерывно продолжает природу человека и мира.

Следует заметить, что латинское понятие «мир» — mundus — сложилось из развития ритуальной ямы, с откапывания которой начинается строительство города. Эта яма есть одновременно и вход в подземный мир, и женская утроба (символизируемая круглым колодцем — uterus, puteal), и колодец, водой которого необходимо омыться после контакта с миром мёртвых. Поэтому мир есть одновременно и то, что родилось из mundus (матки земли), и то, что очистилось от хтонического мрака, и то, вокруг чего был построен город-Вселенная. Но в римском понимании «мир»-mundus есть вместе с тем поле священных могуществ, направленных по разным траекториям и в разных направлениях.

Человек — это узел пересечения наиболее интенсивных волевых действий, и именно эта интенсивность выделяет его и среди других существ и среди богов. Могущество богов больше, а интенсивность выше — отсюда символ молнии. Но вслед за богами идут люди, а далее — все остальные существа мира. Все вместе они составляют римский мир, мир как Рим, распространяющий свою волю во все стороны и на все соседние территории — вплоть до условных и загадочных концов света. Таким образом, сама римская государственная идея, её масштаб и миссия Империи выводятся именно из римской антропологии.

Дисциплина этрусков

Среди всех архаических народов Италии, говоривших преимущественно на индоевропейских языках италийской группы, этруски выделяются тем, что их язык был однозначно не индоевропейским.

Относительно происхождения этрусков существует две основных версии: азиатская и европейская. Азиатская версия имеет под собой серьезные основания, так как выявляет ряд общих деталей в религии и обрядах этрусков и в халдейской (ассиро-вавилонской) традиции, связанной с астрономическими и метеорологическими наблюдениями и предсказаниями, а также с числовым символизмом, где важную роль играет число 12 — этрусский союз 12 городов, преобладающее в обрядах и гадательных практиках этрусков.

Этруски ярко заявляют о себе в истории Средиземноморья в период с VIII по VI века до Р.Х., когда они создают крупные города, культурные центры, строят флот и превращаются в отдаленное подобие позднейших талассократий.

Именно к этрускам восходит римский ритуал закладки городов начиная с рытья священного колодца (mundus), который считался входом в потусторонний мир и располагался в центре города[31]. Хотя само отверстие обносилось круглым колодцем, вокруг него на далекой перспективе очерчивался священный квадрат, соотнесенный с четырьмя сторонами света, что и служило основанием для возведения городских построек.

Расцвет этрусской культуры прекращается в V веке до Р.Х., когда их слава и их цивилизация начинают постепенно угасать. Параллельно этому начинается классический век Греции и подъем Рима. Распространение эллинской традиции, религии и философии достигает и Этрурии, что существенно влияет на её структуры. С V века до Р.Х. морская экспансия этрусков останавливается, и они закрепляются на территориях от Тибра до Арно, теснимые с разных сторон галлами и италиками.

С IV по I века до Р.Х. этруски оказываются под возрастающим влиянием Рима, постепенно превращаясь в застывшую социально-религиозную структуру со своими жреческими и обрядовыми институтами внутри римского религиозно-политического пространства, а затем полностью растворяются в латинском мире Италии.

В чистом виде полноценных материалов о структуре этрусской религии и о религиозных взглядах и представлениях других древнейших не индоевропейских народов Италии не сохранилось[32]. То, что мы знаем о пантеоне древних этрусков, явно говорит о его патриархальной структуре, что, впрочем, может быть следствием активного воздействия на культуру этрусков индоевропейских племен.

Эллинизированный римлянин Сенека так определял отличие религии этрусков от религии римлян:

Между этрусками, умудренными в науке молний, и нами существует следующая разница. Мы думаем, что молния появляется потому, что облака сталкиваются между собой, а они уверены, что облака сталкиваются между собой, чтобы появилась молния. Они все возводят к божеству. Поэтому и вспышки молнии они считают провозвестием будущего не потому, что они случились, но сами они происходят для того, чтобы провозвестить будущее.

Hoc inter nos et Tuscos interest: nos putamos, quia nubes conlisae sunt, fulmina emitti; ipsi existimant nubes conlidi, ut fulmina emittantur; man cum Omnia a deum referant, in ea opinione sunt, tanquam non, quia facta sunt, significant, sed quia significatura sunt, fiant.[33]

С философской точки зрения, это различие сводится к выделению среди типов причин наиболее значимых. Согласно Сенеке, у римлян преобладала «начальная причина» (causa efficiens), отвечающая на вопрос «почему». У этрусков же — «конечная причина» (causa finalis), отвечающая на вопрос «зачем». Тем самым, Сенека видит в культуре этрусков резко выраженный телеологический характер, что в целом соответствует повышенному интересу этрусков к циклологии, времени, судьбе и отчасти к эсхатологии.

Этрусские священные тексты носили название «Disciplina Etrusca», где часть, сопряженная с гаруспициями (libri haruspicini), традиционно приписывалась хтоническому духу (даймону) Тагесу, а часть, связанная с предсказаниям по молниям (libri fulgurales) — нимфе Вегойе. Объяснениям чудес, странных и чудовищных явлений был отведен особый цикл текстов — ostentaria.

Гадания этрусских жрецов строились преимущественно на внутренностях (особенно печени, «гепатомантика») жертвенных животных, тогда как латинские и умбрские жрецы особое внимание уделяли полету птиц. Гадание по внутренностям является типично этрусской чертой, имеющей аналоги преимущественно в вавилонской культуре.

В комплекс утраченных сегодня текстов «Disciplina Etrusca» кроме этого входили книги, объясняющие процедуры совершения обрядов (libri ritualis), где значительное место уделялось процессу закладки городов, строительству жилищ и религиозных сооружений; тексты, трактующие природу времени и логику судьбы (libri fatales), и предписания поведения души после смерти (libri acherontici).

 

Посмертное существование было в центре внимания религии этрусков (черта, свойственная цивилизации Атлантис). Смерть представлялась как нисхождение личной души в подземный мир или царство. Его описание было полно ярких образов даймонов и чудовищ, а также причудливых посмертных пиров в подземном мире, где принимали участие души мертвых и «подземные девы», невесты или богини[34].

Пантеон этрусков в целом повторял структуру греко-римской религии и имел патриархальный характер.

Прямым аналогом греческого Зевса и латинского Юпитера является этрусский бог-громовержец Тин или Тиния. Большинство других римских и греческих божеств также имеют свои прямые эквиваленты в греко-римском пантеоне.

Богиня Уни, аналог римской Юноны или греческой Геры, почитание которой среди этрусков было широко распространено и подчас сливалось с кругом обрядов Великой Матери. Посвященные ей святилища встречаются во всех известных этрусских городах.

Менерва этрусков, покровительница ремесел, тождественна Минерве латинян. Марис — римскому Марсу и греческому Аресу; другим богом войны был специфически этрусский бог Ларан. Сефланс, бог кузнецов и вулканов отождествлялся с римским Вулканом (греческим Гефестом).

Сатрес — с римским Сатурном (греческим Кроносу).

Богиня любви Туран — с римской Венерой.

Бог источников Нефунс — с нимским Нептуном (изначально также бывшим у римлян богом источников пресной воды, колодцев и рек, и лишь позднее отождествленным с греческим Посейдоном, богом моря). Бог предпринимательства и торговли Турмс — с римским Меркурием. Бог урожая и вина Фуфлунс — с греческим Дионисом, в его честь назван город Популония.

Общие с римскими фигурами, возможно, изначально появившимися именно у этрусков, были богиня лесов Ферония, богиня растительности Хорта, богиня смерти и безумия Мания. Ряд мифологических фигур был напрямую заимствован от греков — Херкле (Геракл), Аритими (Артемида), бог целительства и света Аплу — Аполлон.

В качестве древнего бога неба, утратившего какие бы то ни было функции в мифологии и теологии этрусков, был бог Ани (deus otiosus). Богиня луны этрусков носила имя Лосна, а бог солнца — Каута.

Фигурами, не имеющими прямых аналогий в римской и греческой мифологиях, были — богиня посмертного бытия и, одновременно, любви Алпан (или Апану), крылатый демон смерти Кулсу, богиня бессмертия Эван, низшие божества гадания Сури, крылатые боги, аналогичные музам, Ласы, богиня ухода Талма, замогильная богиня-демон Тухулха[35], бог мести Вейве. Мы видим, что среди собственно этрусских божеств очень много женских фигур, функционально связанных со смертью и судьбой.

Боги подземного мира, чье жилище этруски располагали на Западе, носили оригинальные имена — Килен, Лефа, Калу, Ветис, женский демон рока Вант, а также общие с римскими — Мантус и Мания, боги смерти и безумия. Греческий Гадес (Аид) у этрусков получил имя Аита, а его супруга, богиня подземного мира — Ферзипнай (калька с греческой Персефоны).

По некоторым источникам можно предположить, что этруски почитали богиню земли и плодородия Вейту, считавшуюся покровительницей рода этрусков, откуда название древнего этрусского города Вейя. Возможно, это другое имя или другая ипостась бога Волтумна, Вельта или Вельтуна (у римлян — Вертумн). Его римляне считали оригинальным божеством этрусков. Может быть речь шла об андрогинном хтоническом боге перемен, земли и плодов[36]. Вокруг его святилища был создан этрусский союз двенадцати городов, повторяющий циклический символизм, постоянно присутствующий в этрусских культах — начиная с числа «dii consentes», «заседающих богов». Еще одной, скорее всего, чисто этрусской богиней была Нортия, богиня судьбы и рока. В деревянную стену храма Нортии каждый год этруски вбивали священный гвоздь.

Оригинальны представления этрусков о посмертном существовании. В отличие индоевропейских народов, предпочитавших кремацию, сожжение трупов, передаваемых, тем самым, стихии огня, этруски, как большинство пеласгийских народов и культур Великой Матери, практиковали ингумацию, захоронения в земле и отличались возведением отделанных могил, склепов и саркофагов, украшенных изображениями и символами. У этрусков в отличие от римлян существовала обширная и развития демонология, и ее наличие является отличительной чертой культуры этрусков в целом. Прокл обращал внимание на существование у этрусков особого типа демонов, которые имеют тело, способны испытывать боль, испускать семя, гореть и составлять после себя пепел[37].

Один из наиболее ярких этрусских демонов Харун, но существенно отличался от греческого образа перевозчика мертвых. Харун был духом смерти и изображался с клювом хищной птицы, лошадиными ушами и огромными клыками и сине-зеленой кожей. Его атрибут — не весло греческого Харона, но молоток и змеи, обвивающиеся вокруг шеи или вокруг бедер.

Рим против Этрурии у Ю. Эволы

Ю. Эвола видит именно в этрусках антитезу римскому типу, полагая, что войны римлян с этрусками были элементом той многотысячелетней титаномахии, в ходе которой солярные маскулиноиды бились с хтоническими феминоидами. Эвола формулирует основные расхождения между этрусской и римской традициями в своей статье с выразительным названием «Рим против Этрурии»[38], напечатанной в 1938 году. Он выделяет в религии этрусков, пять основных «антиримских» моментов.

Этрусская цивилизация была выдержана в фаталистических тонах. Правда, этруски кроме богов природы, в частности богиня Земли Семла, к которой предыдущие исследователи пытались свести весь религиозный горизонт этрусков, знали и небесных богов, поклоняясь верховному небесному божеству Тиния. Но эти небесные божества, dii consentes[39], не обладали подлинной автономией и были подобны теням, через которые проходила ужасающая тайная сила с её жестким законом, принадлежавшая «высшим и темным богам» (dii superiores et involuti[40]). Всё это находилось в противоречии действенной героической концепции жизни, свойственной римлянам. Этруски чувствовали силу судьбы вплоть до того, что предсказывали конец своего собственного народа. Римляне же верили в вечность своей Империи и неотменимое исполнение всего того, что они твёрдо решили.

Здесь можно возразить, что греки также верили в судьбу, которой были подчинены даже сами олимпийские боги, и что в эпоху эллинизации своей цивилизации римляне заимствовали подобные идеи, но при этом мы просто сместим акценты главной проблемы. Греческая история развертывалась на основе антитезиса, подобного тому, который представляла собой римская история. То, что этруски представляли для Рима, для дорически-ахейских завоевателей и их духовности представлял собой субстрат концепций и культов доэллинских автохтонов, в основном пеласгов. К этому субстрату и следует относить те элементы, о которых идёт речь, и которые, встречаясь в греческой цивилизации, не являются собственно греческими и представляют собой искажение изначального греческого — то есть дорическо-ахейского — духа.

Римляне имели ясное и аристократическое представление о потустороннем, очень близкое к духовности «олимпийского типа», общей для всего цикла индоевропейских цивилизаций, наиболее изученной из которых и является дорически-ахейская цивилизация гомеровского и до-гомеровского периода.

Римляне не боялись смерти. Они представляли, что великие люди, герои, имеют привилегию обожествления и стяжания бессмертия (концепция dei semoni), а всем остальным предстоит молчаливое, но безболезненное и не ужасающее пребывание в Эребе в форме лярв или в форме таинственных безличных сил жизни конкретного рода (ларов, пенатов). У них была ясная система ритуалов, которая на основе мужественного подхода регулировала отношения между людьми и богами — без ужаса и раболепных простираний ниц. И напротив, у этрусков преобладало демоническое начало — ужас подземного мира воплощен в образах, напоминающих пугающих демонов макабрического воображения Средневековья, таких как чудовище Тухулха. Путеал[41], посвященный богу Консуса[42], представлялся отверстием, открывающим выход подземным могуществам, а внутри теллурический демон ждал крови, пролитой на играх Большого Цирка, и это было воспроизведением этрусского алтаря.

Существует противоположность между римскими и этрусскими обрядами — между римскими авгурами и этрусскими гаруспиками. Мы не можем подробно останавливаться на этом, так как это увело бы нас в технические нюансы.

То, что по-настоящему имеет значение, так это легенда, в соответствии с которой этрусские священные тексты, в том числе и искусство гаруспиков, имели не небесные истоки, но были открыты демоном земли, Тагесом. Кроме того, эти тексты, согласно свидетельству римлян, были наполнены «ужасом и страхом» и демонстрируют множество прямых аналогий с халдейскими жреческими практиками, также более или менее фаталистичеcкими и лунарно-математическими, далекими от солнечных и героических форм Египта. В целом в этом отношении этрусский тип представляет собой противоположность римскому типу, как жрец, изгоняющий демонов, противоположен сакральному патрицию, воину или духовному отцу семейства. Сами этрусские князья, лукумоны, считали себя «сыновьями земли».

Следующим моментом противопоставления является роль женщины у этрусков, подчас доходящая до статуса превосходства над мужчинами. У этрусков сохранились остатки матриархальных обычаев, отражающихся в том, что детям давали имена по матери, а не по отцу, или материнское имя шло первым. Это было распространено у пеласгов, средиземных и азиатских доэллинских и доиндоевропейских народов, которые, так же как и этруски, придавали женщинам высшую роль в религиозных вопросах. В остром противоречии находилась строгая римская система патриархального права, patria potestas. Достоинство и влияние, которыми матроны пользовались в Риме, могут отражать не собственно римский характер, но признак предшествующей и качественно отличной цивилизации, что отражено в этрусской легенде о Танакиле, согласно которой глубинное значение королевского достоинства тесно сопряжено с женским началом.

И наконец, новый символ Запада воплощен в Риме, тогда как этруски, вместе с другими италийскими до-римскими народами были подчинены символу Азии. Нет сомнений, что между различными аспектами азиатско-средиземноморской, пеласгийской и хеттской цивилизаций было много общих черт. В эпоху Империи наиболее распространенной традицией было приписывать этрускам азиатское происхождение, что выразил в нескольких словах Сенека: Tuscos Asia Sibi Indicat («этруски означают Азию»).

Термин «Азия» имеет довольно неопределенное значение, поэтому, как мы знаем, проблема происхождения этрусков, несмотря на все исследования, остается до настоящего времени загадкой. Но, напротив, мы вполне можем говорить о всем цикле южно-средиземноморской цивилизации, простирающейся от Столпов Геракла до Сирии, включая древние иберийские цивилизации, часть италийских, доэллинско-пеласгийские и т.д. Им противостоит группа новых цивилизаций, носительниц особого индоевропейского духа, к которым принадлежат Греция и Рим.[43]

Конструкция Эволы, безусловно, тенденциозна, так как приписывает этрускам строго хтонически-пеласгийские и матриархальные черты, тогда как то, что нам известно об их религии, не позволяет сделать столь однозначных выводов. Но по крайней мере, подобная систематизация предлагает этрусков на роль того этноса, который воплощает в себе культуру доиндоевропейского субстрата Древней Италии, если не исторически, то типологически.

Отношение этрусков к потустороннему миру, помещаемому под землей и связанному со сложным феминоидным символизмом (на этрусских гробницах душа покойника традиционно изображалась в сочетании с богиней, которая была проводником его в потусторонний мир), по своей развитости и детализации резко отличалось от чрезвычайно обобщенных верований римлян относительно потустороннего и посмертного существования.

Ряд стилистических особенностей этрусских захоронений и саркофагов, представлявших собой целые дворцы, подчас выбитые в камне, позволяет предполагать связь этрусских представлений о вечной жизни в загробном мире с древними матриархальными воззрениями, резонирующими с посмертными образами из кельтской мифологии и из преданий и культов пеласгийского (крито-минойского) круга.

Источники и примечания

[1] Dumézil G. La religion romain archaïque. Op. cit. P. 114.

[2] Dumézil G. La religion romain archaïque. Op. cit.

[3] Этимологически означает Ju (Iovi) Pater, Бог-Отец и восходит к индоевропейскому культовому выражению *Dyēus Phatēr с таким же значением.

[4] Этимология имени до конца не выяснена. Есть гипотеза, что Janus происходит от латинского слова jānus, означающего «проход», «дверь» и восходит к индоевропейскому корню движения — *yā-, идти. Откуда значение «начала» (года) и движения. По другой версии, изначальной формой было (исторически не зафиксированное) Dianus (от чего сохранилась лишь женская форма — Diana, Диана), что имело значение *dy-eð, то есть снова версия индоевропейского названия бога дневного светлого неба *Dyēus, а следовательно, другая форма Юпитера. Третья гипотеза выводит Janus от латинского слова — hiantem, hiare, что означает «открытость» и этимологически родственно греческому χάος от χαίνω, χάσκω, зиять (а также зевать).

[5] Происхождение имени Юнона, Jūnō, согласно Э. Бенвенисту, связано с iuvenis и отражает идею «юности», а также времени (латинское aevum, век, и греческое αἰών) как такового, в его особом отношении с начальным временем, с ранней эпохой, свежестью, всходами, весной, полнотой жизненных сил и т.д. Сами римляне в духе народной этимологии связывали имя Юнона, Jūnō, с именем Юпитер, Jupiter, дающим в падеже (Jovi, Jovis) схожее звучание.

[6] Имя Mars или Marspiter, Марс Отец, на оско-сабинском языке звучало как Mamers. Его супругой считалась богиня Нерио (Nerio), позднее отождествленная с Минервой и Венерой. Этимологически восходит к индоевропейскому корню *māwort-, означающему касту воинов.

[7] Имя происходит от латинского bellum, война. Представлялась как женщина со змеями вместо волос. Позднее изображалась на щитах героев и того же Марса и сближалась с головой Горгоны. Более узко, Беллона означала только те войны, в которых победа досталась римлянам. Женская ипостась любой войны представлялась как Нерио, супруга Марса.

[8] Аполлон — чисто греческое божество, введенное в римский пантеон под влиянием греческих поселений в Италии. Его культ получил грандиозный размах с началом Империи Августа.

[9] Культ Либера и его паредры Либеры (Liber — Libera) был напрямую связан с плодородием, зачатием, прорастанием зерен и созреванием плодов. Он имел строго крестьянскую земледельческую природу. Э. Бенвенист возводит имя Liber к индоевропейской основе *leudh-, означавшую осеменение, предшествующее вызреванию и урожаю. Либер и Либера наряду с Церерой составили так называемую «плебейскую триаду богов», ставшую в центре римской религии после изгнания Тарквиния в 493 году до Р.Х.

[10] Происхождение имени Neptunus неясно. По одной версии, слово восходит к индоевропейскому *nebh-, влага, туча, откуда русское «небо». Дюмезиль полагает, что Neptunus тождественен ирландскому Нехтану и ведийскому Апам Напату и изначально был связан с символизмом семейных отношений (функция сына сестры, племянника — в индоевропейском *nep(o)t ), чья роль чрезвычайно важна в матриархальных обществах, где преемственность по мужской линии осуществляется не от отца к сыну, а от дяди (брата жены) к племяннику (сыну сестры).

[11] В Немейском лесу (nemus Dianae) располагались главные святилища Дианы. В частности, источник, где обитала водная нимфа Эгерия, помогавшая женщинам разрешиться от беременности.

[12] Имя Dīāna восходит к названию светлого бога дневного неба, откуда Iupiter и ζεύς. Диана была главным божеством соседней с Римом Лации, поэтому ее святилище оказалось расположенным на Авентинском холме, где были расселены римлянами побежденные латиняне. Диана отождествлялась также с богиней перекрестков, дорог и путешествий Тривией (дословно, «тройная»), а также с греческой подземной (также тройной) Гекатой, богиней ночи и волшебства.

[13] Этимология имени Venus восходит к глаголу venerare, почитать, а также к venenum, зелье, яд, любовный напиток. Оба значения подчеркивают идею очарования, причем, по Дюмезилю, речь шла об особой форме отношений римлян с богами — наряду с договорной формой (do et des), когда верующий обязался почитать бога с надеждой на его поддержку, существовала практика «соблазнения бога», его очаровывание, построенное на приемах, аналогичных женскому обольщению. Венера, таким образом, воплощает в себе не очарование богами людей, но очарование богов людьми, в стремлении добиться от них благорасположения и поддержки. Dumézil G. La religion romain archaïque. Op. cit. P. 422-423.

[14] Имя Mercurius связано с корнем merx и означает сделки, торговлю и рынок. Меркурий был прежде всего богом предпринимательства — negotiurum omnium и соответственно покровителем городского плебса. Его прямым аналогом был этрусский Турм. В культе римский Меркурий сближался не только с греческим Гермесом, но и с Гераклом.

[15] Имя Vesta происходит от индоевропейской основы *ǝ1eu-, означавшей горение, очаг. Очаг устойчиво связывался в древнейших обществах с женщиной, домом, а в индоевропейском обществе — с третьей функцией. Храм Весты, как показывает Ж. Дюмезиль, представлял собой не templum, полноценный храм божества, который должен был иметь четыре ориентации, отражавших четыре угла неба, но aedes, святилище. Поэтому он был круглым (чисто земным) и не подлежал сакральной инаугурации. Dumézil G. La religion romain archaïque. Op. cit. P. 318 — 332.

[16]Этимология имени, вероятно, отсылает к индоевропейскому корню *men-, означающему деятельность ума, но в данном случае применительно к обучению ремеслу. В римской религии Минерва занимала скромное место и была связана исключительно с артизанатом.

[17] Происхождения имени Vulcanus неясно, некоторые исследователи считают его этрусским. Возможно, что как и Веста, он имеет индоевропейские корни, означающие огонь. Вулкан означал земной огонь, противопоставлявшийся молнии небесного бога. Ему приносились некогда человеческие жертвы, позднее замененные маленькими рыбками.

[18] Имя Cerēs происходит от латинских слов crēare, создавать, crēscere, расти и от индоевропейской основы *ḱer- со значением роста, произрастания, рождения. Это богиня всходов, то есть эпихтонических манифестаций, имеющих, однако, связь с темной — гипохтонической — стороной женского начала, что выражено в мистериях и цикле легенд о похищении дочери Цереры Прозерпины богом подземного царства Плутоном. Богиня Церера имела ярко выраженный крестьянский тип и возглавляла «плебейскую триаду» — Церера, Либер, Либера. Сближалась с Сатурном, Опой (считавшимися ее родителями) и другими аграрными божествами.

[19] Имя «Плутон» является прямым греческим заимствованием (Πλούτων, дословно, бог богатств, πλούτος). Латинское название бога Dispater, Dis Pater, от есть Отец Дис, также напрямую связано с богатством, dis, следовательно, Диспатер — Отец Богатств. При этом этимология латинского dis восходит к тому же индоевропейскому корню *dyeus, день, бог дневного неба. И хотя Диспатер противопоставлялся римлянами Юпитеру, как подземный бог богу небесному, само представление о богатстве имело у индоевропейцев значение именно дня и неба. И лишь по аналогии было перенесено на землю, и глубже, под землю, сформировав расщепление некогда общего семантического ядра *dyeus на пару противоположностей — небесного Юпитера и подземного Диспатера.

[20] Имя Proserpina — латинизированная форма от греческого Персефона (Περσεφόνη) и, возможно, через этрусскую форму «Перзепнай». Римляне — на основании «народной этимологии» (Pro-serp-ina — латинское serpēns, змея, от serpere, пресмыкаться, ползать) — называли Прозерпину «змеей, ползающей под землей», устойчиво связывая с гипохтонической зоной, в остальном же повторяя заимствованный у греков миф.

[21] Имя Tellus восходит к древнейшей праиндоевропейской основе *telh₂-o-, означавшей «основу», «базу», «почву», «землю» и связано с праиндоевропейским корнем *telh₂-, нести (на себе). Отсюда греческое τλάντος, испытание, выносливость, страдание, τολμέω, нести, имя Атлант, Ἄτλας, носитель (небес), латинское tollō, нести, оказывать поддержку и т.д. Теллус в римской религии выступает как разверзшаяся бездна (например, в легенде о героическом самопожертвовании Марка Курция, бросившегося в бездну земли, чтобы она получила удовлетворение и породила из себя то, чего так не хватало в то время Риму — поколение отважных воинов). Считалась божеством римского плебса, которому покровительствовала.

[22] Этимология имени Сатурн (Sāturnus) не ясна. Возможно, является этрусским божеством. Сами римляне сближали его с sǎta, зерно, и serere, сеять, но это относится к области «народной этимологии». Известно, что до отождествления с греческим Кроносом, а супруги Кроноса Реи — с латинской Опой, паредрой Сатурна была Lua Mater, возможно, богиня растворения.

[23] Имя Ops происходит от праиндоевропейской основы *h₃ep-(i)-, *h₃op-(i)-, сила, могущество, способность, возможность, откуда санскритское ápnas, обладание, достояние и греческое ὄμπνη, еда, пища. Латинские слова omnis, всё, opīmus, тучный, толстый, жирный и opus, делание, труд восходят к этой же основе.

[24] Dumézil G. Jupiter, Mars, Quirinus. P.: Gallimard, 1945.

[25] Dumézil G. La religion romain archaïque. Op. cit. P. 181-182.

[26] Champeaux J. La religione dei romani. Bologna: Il Mulino, 2002.

[27] Флоренский П.А. Иконостас. Избранные труды по искусству. СПб.: Мифрил—Русская книга, 1993.

[28] Макробий. Сатурналии. М.: Кругъ, 2013. С. 162.

[29] Макробий. Сатурналии. Указ. соч.

[30] Макробий. Сатурналии. Указ. соч. С. 36.

[31] Колодец оставался закрытым в течения всего года, а открывался лишь в особые праздничные дни, связанные с обрядами поминовения мертвых и с обращением к подземным божествам.

[32] Staccioli R. A. Gli Etruschi. Un popolo tra mito e realtà. Roma: Newton Compton Editori, 2006.

[33] Сенека «Естественные вопросы». II. 32.2 Цит. по Dumézil G. La religion romain archaïque. Op. cit. P. 634.

[34] Bonnefoy Y., Doniger W. Roman and European Mythologies. Chicago: University of Chicago Press, 1992.

[35] Демон Тухулха описывается со следующими подробностями: у него длинный клюв посреди лица, огромные уши, длинный язык, две ядовитые змеи над головой и нет рта. Weinstock S. Etruscan demon. Op. cit.

[36] Дюмезиль, однако, считает Вольтумна или Вортумна чисто латинским богом, следы которого уходят к эпонимической богине вольсков Вельтуне или легендарному строителю эпохи Нумы Помпилия оску Мамурирусу Ветуриусу. Dumézil G. La religion romain archaïque. Op. cit. P. 345.

[37] Weinstock S. Etruscan demon// Studi in onore di Luisa Banti. Rome: « L’Erma » di Bretschneider, 1965.

[38] Evola J. Roma contro Tuscia//Corriere Padano. 27. 11. 1938. См. также Evola J. I testi del Corriere Padano Padova : Edizioni di Ar, 2002.

[39] «Заседающие боги». Имеется в виду древнеримские боги главного пантеона, представляющие собой шесть женско-мужских пар: Юпитер/Юнона, Марс/Венера, Вулкан/Веста, Меркурий/Церера, Аполлон/Диана, Нептун/Минерва. Согласно Арнобию, dii consentes были этрусского происхождения. Азиатская версия происхождения самих этрусков косвенно подтверждается тем, что двенадцать богов мы встречаем впервые не на греческом Олимпе, но в хеттской цивилизации, откуда, вероятно, пришли предки этрусков. Long Charlotte R. The Twelve Gods of Greece and Rome. / Études préliminaires aux religions orientales dans l’Empire romain. vol. 107. Leiden: Brill Archive, 1987.

[40] О трех уровнях этрусского пантеона пишет Сенека, выделяя Тиния и три его молнии. Первая молния конституирует его самого, вторая — dii consentes, третья — энигматических «высших и темных богов». Bonnefoy Y., Doniger W. Roman and European Mythologies. Op. cit. P. 30.

[41] Колодец, окружающий источник в Риме.

[42] Консус был хтоническим богом урожая.

[43] Evola J. Roma contro Tuscia. Op. cit.