Русское милосердие воина против жестокого террора мюридизма

Памяти князя Александра Барятинского.

Получив пост наместника и главнокомандующего русскими войсками на Кавказе, князь Барятинский представил Александру II подробный убедительный план покорения Кавказа, и в его распоряжение перешла почти треть (!) военного бюджета страны. Русские войска двинулись вглубь Чечни и Дагестана, сжимая кольцо окружения вокруг мюридов. После окончания Крымской войны в 1856 году князь Барятинский перешёл в наступление на мюридов Кавказа.

Своим тщательно отобранным молодым генералам Барятинский предоставил невиданную свободу в выполнении единого общего плана, призванного лишить Шамиля возможности скрытного перемещения в лесистой предгорной местности. Именно эта поразительная мобильность отрядов Шамиля десятилетиями делала его неуловимым, вездесущим. Целью князя Барятинского стало сделать, наконец, мюридов видимыми, предсказуемыми. Для этого отряды русской армии теснили Шамиля не только на горных тропах, но и на лесных просеках, расчертивших Чечню и Дагестан концентрическими кругами. Войска Барятинского неуклонно приближались к главной стратегической точке войны – к аулу Ведено.

Полтора столетия спустя, в 1996 году в Первую Чеченскую войну, Ведено вновь стал такой же стратегически важной, судьбоносной точкой: здесь десантники 102 ульяновской и 7 гвардейской десантно-штурмовой новороссийской дивизий жестко схватились с наёмниками из отряда международного террориста Хаттаба.

В 1856 году Кавказская армия Барятинского была ни с чем не сравнимым мобильным воинским соединением, фантастически боеспособным. Современные наши спецназовцы могут считать себя потомками армии Барятинского, ставшей лучшей армией Закавказья, превратившись в первые русские горнострелковые войска, легко управляющиеся с веревками, лестницами, владеющие реальным опытом «вертикальной войны» в горах Кавказа. Для русской Кавказской армии Барятинского уже не было ничего невозможного.

Шамиль, конечно, понимал, что его противник поставил задачу взять его главный оплот – Ведено. В случае успеха русских армия Шамиля могла бы отступать лишь в одном направлении – в горный Дагестан, а это для мюридов Шамиля было смерти подобно.

Шамиль выстроил на дальних и ближних подступах к Ведено глубоко эшелонированную оборону. В эту оборонительную систему входили и укрепленные аулы, и хорошо защищенные завалы горных дорог, и летучие диверсионные отряды горцев, не дававшие покоя наступавшим русским колоннам.

Имам Шамиль собрал около 12 тысяч воинов-мюридов.

Это была огромная сила, учитывая великолепное умение мюридов использовать рельеф местности, быстро маневрировать, мгновенно концентрировать огромные силы в нужном месте и, наоборот, быстро рассредоточиваться мелкими группами и поодиночке, вновь превращаясь в совершенно невидимого врага, ведущего бесконечный убийственный снайперский огонь.

После 10-дневной осады русская армия начала штурм аула Ведено, преодолевая ожесточенное сопротивление мюридов. Не видя возможности удержать свою ключевую стратегическую позицию, Шамиль быстро покинул её, оставив свои войска и предательски бросив многих своих лучших соратников. Непостижимо, но в этом сражении русские войска потеряли всего несколько десятков бойцов!

Это была стратегическая победа русской армии. Падение Ведено решило судьбу Чечни, и имаму Шамилю ничего не оставалось, как двигаться в Дагестан. Быть может, впервые за всю предыдущую 30-летнюю историю Кавказской войны правила игры диктовал не Шамиль, а русский князь Барятинский.

Впрочем, Шамиль не собирался сдаваться. У него в руках оставался Центральный Дагестан, для выдающегося стратега горной войны это было совсем немало. Шамиль понимал, что его последний оплот – граница между Чечней и Дагестаном по реке Андийское Койсу. По обоим берегам реки была устроена мощно укрепленная оборонительная линия. Шамиль оставил под своим контролем необходимые ему для отхода два-три моста через реку, остальные сжег.

Имам Шамиль был готов к решающей битве, в которой обе стороны неизбежно должны были понести огромные потери – в первую очередь, конечно, атакующие русские. Главным оружием Барятинского оказались не пушки и штыки, а его знание Кавказа и адата, традиционного правосудия, основанного на обычаях горцев. Ведь он здесь, на Кавказе, больше 20 лет.

До Барятинского российские власти на Кавказе делали ставку на мусульманскую знать, стремившуюся заменить адат — традиционное правосудие горцев, Шариатом, основа которого – Коран и исламское богословие.

Объективно русская администрация, не понимая того, что происходит на Кавказе, способствовала уничтожению демократических обычаев, горского самоуправления (адат). Более необдуманную и вредную политику трудно себе представить.

Осознав это, Барятинский сделал всё для восстановления прежних основ народной жизни горцев, политика русского наместника Кавказа стала прямой противоположностью деспотизму имамата Шамиля. Понимая, что главной ценностью для мусульманского воина является справедливость, он учредил горский суд, основанный на адате, и даже планировал воплотить нормы адата — горского правосудия в законодательство.

Если имама Шамиля обычно сопровождал палач, то наместника Барятинского – казначей.

Отошедших от Шамиля лидеров мюридизма, наместник Барятинский принимал без упреков, без напоминаний о прошлом. Бывший в банде Шамиля воин, отрёкшийся от мюредизма всё начинал с чистого листа, его могли принять на русскую службу, оставляя им прежние звания, уважая их полномочия. Горцы, ценя в наместнике умелого, опасного, но благородного противника, стали понимать, что мира можно достичь без ущерба для их чести.

Нередко наместник Барятинский шёл на прямой подкуп. Бежавшему от Шамиля наибу Бате был куплен дом в Грозном и выдана крупная сумма денег. Если имама обычно сопровождал палач, то наместника – казначей.

Шамиль внимательно наблюдал за Барятинским, понимая, что перед ним упорный, умный, не только военный, но и политический противник. Когда среди горцев усилились слухи о военных талантах, щедрости, справедливости, милосердии Барятинского, Шамиль велел выслеживать и казнить людей, разносивших эти слухи.

Неотвратимо пришло время, когда самые ближайшие советники Шамиля начали склонять его к миру с русскими, уверяя, что за это русские «назначат Шамилю и его начальникам великие, награды».

Спасение христианских народов от всемирного халифата.

Кавказская армия под командованием Генерал-адъютанта А. И. Барятинского готовила военную операцию по блокаде и штурму ставки имама Шамиля в ауле Гуниб  9—25 августа 1859 года, на одноимённом горном плато в Дагестане.

В год, предшествовавший штурму Гуниба, депутации от чеченцев одна за другой шли к Барятинскому с изъявлениями покорности, просьбами защитить от головорезов имама Шамиля, и предложениями своей помощи в борьбе против него. Целыми аулами чеченцы переселялись из имамата Шамиля под защиту русских. Барятинский принимал беженцев ласково, делал им щедрые подарки, давал провиант и денежные ссуды для обзаведения хозяйством на новом месте.
На фоне ожесточенного террора со стороны мюридов Россия, благодаря Барятинскому, превращалась для горцев в источник надежды на мирную жизнь.

Разумеется, князь Александр Барятинский был ограничен в возможностях широкого использования невоенных методов. Всё же основным его поприщем была война, диктующая свои законы, но Барятинский никогда не превышал меру военной необходимости, не допускал не нужной жестокости при решении военных задач, избегал излишних потерь – и своих, и бессмысленного нанесения ущерба противнику.

Когда нужно было лишить Шамиля продовольственных баз в Чечне, Барятинский без особых угрызений совести истреблял на подвластных имаму землях посевы кукурузы, пшеницы, проса, запасы сена. Когда же лишенные съестных припасов чеченцы переходили к русским, тотчас же за «кнутом» следовал «пряник»: беженцам выдавали хлеб и денежные пособия.

Результат политики Барятинского вскоре последовал. Когда Шамиль заперся на неприступной горе в ауле Гуниб, с ним было менее тысячи самых верных мюридов. Все остальные сподвижники Шамиля, послушные мюриды покинули его, стали подданными Российской империи. Милосердие Барятинского оказалось более сильным оружием, чем деспотизм и жестокость Шамиля.

Отдавая приказ о штурме аула Гуниб, который сам по себе был сложнейшей десантно-штурмовой операцией, спланированной до мелочей, князь Александр  Барятинский рассчитал всё так, чтобы Шамиль не погиб случайно, чтобы условия его пленения были максимально почётными, чтобы его многолетний умный, беспощадный, мужественный противник, великий аварский воин и богослов, мог сохранить достоинство.

У князя Барятинского была гениальная интуиция, он был уверен, что Шамиль все-таки сдастся.

Пленение имама Шамиля произошло так, как было задумано, не унижая достоинства имама-воина, затем последовала их удивительная переписка, приезд Шамиля в гости к Барятинским в имение Марьино. И, наконец, хадж (паломничество) имама Шамиля в Мекку где, как известно, Шамиль умер и похоронен.

В общем, произошло благополучное примирение на Кавказе… И все с радостью забыли, чем грозил жестокий мюридизм бы всему миру, а не просто России. Если бы русская сила и воинский талант полководца и стратега князя Барятинского, не сдавили железной рукой мюредизм, возглавляемый Шамилем, он неотвратимо, распространился бы по всей мусульманской Азии в неудержимом стремлении к созданию всемирного халифата. Что, собственно, и происходит сегодня в мире, прежде всего на Ближнем Востоке, в отсутствие князя Александра Барятинского и святителя Игнатия Брянчанинова, архиепископа Кавказского и Черноморского. В этом смысле они, два великих русских человека, воин и святой, спасли тогдашний мир.

Весьма примечательны слова князя Барятинского, выражающие его знание людей, его огромный опыт руководства: «Для меня не так важно, каких убеждений держится человек: аристократических, демократических, либеральных или ретроградных, как важно то, чтобы человек имел действительно убеждения, и чтобы не менял их, как перчатки. Для меня нет хуже и опаснее людей, как те, которые сегодня либералы, а завтра ретрограды, сегодня якобинцы, а завтра мольеровские дворяне».

Кроме воинских побед, князь Александр оставил после себя на Кавказе очень многое… Барятинский парк на Крепостной горе в Ставрополе, Военно-Грузинскую дорогу, а не конную тропу, которой она была до Барятинского, бесчисленные библиотеки, учебные заведения, православные храмы.

Последние 20 лет жизни князь Александр Барятинский и его супруга, княгиня Елизавета Орбелиани, прожили уединенно в имении Марьино Курской губернии, где и похоронены в фамильном склепе. К сожалению их могилы стёрты с лица земли в 30-е годы прошлого века теми, кому русская история и русская слава были, как кость в горле.

Говорят, князь Александр Барятинский единственный раз в жизни плакал – в 1878 году, уже в отставке, удаленный от всех дел, – когда наши войска под командованием генерала Скобелева, разбив турецкие армии в Болгарии и Анатолии, стояли в Сан-Стефано, в 9 километрах от центра Константинополя, от Святой Софии, там, где сейчас стамбульский аэропорт.

Генерал Скобелев мог штурмовать Константинополь, очень хотел этого и, несомненно, взял бы Царь-град, но получил от императора категорический приказ отступить. И для Скобелева, и для Барятинского это было личной болью, может быть, даже трагедией. Как, впрочем, и для Достоевского, который в это самое время отчеканил в «Дневнике писателя»: «Константинополь должен быть наш!».

Князю Барятинскому досталось двойное Одиночество, победителя и властителя. И молчание истории. Как блестящий военный стратег, он всё понимал, но не имел права высказать это понимание при жизни, потому что подлинное знание о мире само по себе было главным оружием России. Сегодня, спустя 200 лет, уже можно рассекретить его жизнь и образ мыслей.

По материалам статьи
4 сентября 2017 г.