Русский след Русский след в мировой истории
Философ Александр Дугин. Кандидат философских наук, доктор политических наук, доктор социологических наук.
Русский иранизм
Фактор антов в интерпретации академика Г.В.Вернадского, которую в целом разделяет большинство историков (в частности. Б.А.Рыбаков, Л.Н.Гумилев и т.д.), отсылает нас к проблеме иранизма, которая стоит в центре другого тома «Ноомахии», посвященного иранскому Логосу[1]. Эту же тему влияния Ирана на кочевые культуры Великой Степи — монголов, турок, финно-угров и т.д. — мы рассматривали также в ещё одном томе «Ноомахии», где речь шла о неиндоевропейских народах Евразии[2]. Вопрос о древнейших формах индоевропейской кочевой цивилизации Турана стоит в центре еще одного тома, который исследует Логос Турана[3].
В этих исследованиях мы с разных сторон рассматривали особую версию индоевропейского мировоззрения, которая выразилась в обостренном антагонистическом дуализме, ярче всего проявившемся в иранской традиции после того, как иранцы, бывшие ранее кочевниками, осели на территории современной Персии. Этот дуализм существенно трансформирует топологию и пропорции классической индоевропейской вертикали, воплощая онтологию войны, свойственную индоевропейцам как таковым, в особую эксклюзивную и радикальную метафизику — в концепцию Световой войны[4].
Жесткое противопоставление небесного светлого бога Ахура Мазда тёмному двойнику Ангро-Манью создаёт особую иранскую онтологию, которая обосновывает не только дуалистическое членение всех основных категорий — гносеологических, этических, социальных, этических и т.д., но и закладывает предпосылки для фундаментального сценария времени, имеющего логику и цель, что существенно отличается от других индоевропейских культур, ориентированных на непрерывное повторение цикла, вращающегося вокруг центра вечности (эллинская, индийская цивилизация и т.д.). Таким образом иранский Логос становится предпосылкой для всех тех культурных религиозных и политических форм, которые связаны с интерпретацией истории как битвы двух начал, движущейся к драматическому финалу, где после достижения сàмой темной точки произойдёт великое восстановление, состоится приход Спасителя и изначальные — световые — условия будут утверждены заново. Такое восстановление осмысляется как «воскресение мёртвых».
В самой иранской традиции мы различили две стороны: чисто иранскую версию, которая относится только к иранцам, «arya», прямым потомкам выходцев из древней страны Вара и занимающим центральное место в структуре сакральной географии, и более инклюзивную и обобщенную версию, допускающую метафорическое толкование «избранности» и открытую для других народов, воспринимающих базовую иранскую парадигму. Эту вторую сторону — по аналогии с эллинизмом[5] — мы и назвали «иранизмом».
Согласно нашей интерпретации поздне-иудейской традиции[6], таким «иранизмом» была религия евреев после создания Ахеменидской Империи, реформ Ездры и строительства Второго храма. При переходе к христианству, которое также основывалось на иранской парадигме, продолжающей традиции позднего иудаизма, — священная история, культура ожидания, приход Спасителя, последнее испытание, финальное воскресение, мистика Света и т.д., — между ветхозаветными иудеями и христианами произошло то же смещение от узкого и эксклюзивного толкования «избранности» к широкому и инклюзивному: по словам святого апостола Павла, в христианстве не было «ни иудея, ни эллина». Также и иранизм включал в себя не только собственно иранцев, но и многие другие культуры, передаваясь как морфологическая структура особой метафизики, основанной на дуализме и эсхатологии.
Если анты были алано-славянским народом, составлявшим непрерывный культурный континуум с чисто кочевыми аланами, которые, в свою очередь, были этнически родственны и географически близки собственно иранцам, то мы можем рассмотреть цивилизацию антов как интегральную часть пространства иранизма, покрывающего огромные территории от Средиземноморья до Монголии, включая Тибет[7]. Наш анализ культуры финно-угорских (даже шире, уральских) народов также обнаружил решающее влияние на нее индоевропейской парадигмы, а устойчивые мотивы дуализма (например, в сюжетах о создании мира Богом, представленным виде птицы, часто утки, и дьяволом) указывают более конкретно на прямое воздействие иранской традиции. С учётом этно-социологической структуры общества антов, с доминацией аланской воинственной элиты и основным славянским земледельческим населением, мы можем говорить и о «русском иранизме», включая восточных славян — по крайней мере их большую часть (за вычетом кривичей и ильменских словенов, хотя и на них могли вполне быть оказано иранское влияние — например, через тесно соседствующих с ними финнов) — в иранский континуум со всеми его отличительными чертами: Световая война, культура ожидания, священная история, тема всемирного Воскрешения, участие в последней битве на стороне Спасителя.
На иранском влиянии достаточно подробно останавливается Г . В. Вернадский. Он пишет:
Иранский период обладал фундаментальной значимостью для последующего развития русской цивилизации. Неуничтожимые следы иранского влияния всё ещё существуют на карте России, поскольку во множестве случаев географические названия, в особенности в Южной Руси, происходят из иранского языка. Мы также находим производные от иранского в языках как славян, так и финнов в различной хозяйственной и земледельческой терминологии. Более того, как мы увидим, именно иранцы заложили основание политической организации восточных славян.
Искусство Древней Руси было также пропитано иранскими мотивами. В русском народном (крестьянском) искусстве и ремеслах иранские традиции сохранились почти до наших дней».[8]
Следует обратить особое внимание на замечание Вернадского относительно иранских истоков «политической организации восточных славян». Государство как таковое есть идея. И эта идея в большинстве индоевропейских обществ представляет собой наложение трёхфункциональной — изначально кочевой — модели на оседлое крестьянское население, что и дает нам государство. При этом именно в иранской культуре государство (равно как и история, представляющая собой движущееся к вполне определенной сакральной цели время) осмыслено в религиозных терминах: истинным государством является царство, управляемое священными царями, потомками и посланниками Небесного Отца, Ахура Мазды, противостоящие полчищам Ангро-Манью. В течении истории царство Света борется с царством Тьмы, перед концом мира царство Тьмы временно одерживает верх, но приход светового Спасителя —последнего царя! — окончательно восстанавливает изначальные онтологические пропорции. Таким образом государство получает метафизическое обоснование. Это характерно именно для иранской культуры, следовательно, метафора «Антской Империи» может быть чем-то большем, чем условным наименованием. Истоки русской, то есть этимологически роксоланской — государственности в период, предшествующий приходу варягов Рюрика, вполне можно увидеть именно в аланском факторе.
В свою очередь, ряд божеств из пантеона князя Владимира (960—1015) — Хорс, Стрибог, Даждьбог, возможно Сварог и крылатый пес Симаргл — явно имеют иранское происхождение. На этом настаивает в частности, Б. А. Рыбаков, объясняющий образ Семаргла в следующем отрывке:
Н.М. Гальковский, а затем К.В. Тревер показали, что под Семарглом нужно понимать мифическое существо, хорошо известное в иранской мифологии и представляющее собой крылатую собаку, священного пса Агурамазды Сэнмурва, покровителя семян и ростков.
створчатый браслет 12 века со сценами русалий и Семарглом
На Руси хорошо известны в прикладном искусстве XI–XIII веков изображения Семаргла. Иногда этих крылатых псов помещали даже на церковных дверях (Суздаль).
Семаргл. Георгиевский собор — 1234 г., Юрьев Польской, Владимирская область
Г.М. Бонгард-Левиц и Э.А. Грантовский несколько развили тему, затронутую К.В. Тревер, и показали, что в более позднее время, в эпоху Фирдоуси Симург понимался не только как «собака-птица» («сайна — мрига»), но и как грозная птица гигантских размеров:
Увидишь ты гору, главою до туч
Там — птицу, чей облик суров и могуч
Симургом зовут её. Полного сил,
Его ты с крылатой горой бы сравнил…
О древности образа Семаргла («Саены», «Шьены») свидетельствуют упоминания в индийской Ригведе и персидской Авесте. Особенно важно, что это фантастическое священное существо «Саена — не единой природы, а о трёх естествах, трёх образов».
Возможно, что в связи с ипостасями Симурга-Семаргла нам следует начать поиск в изобразительном искусстве не только собако-птиц с двумя лапами и крыльями, но и иных фантастических животных, близких к грифонам, которых называли «собаками Зевса».[9]
Кроме богов иранского типа и безусловно иранского образа крылатого пса Семаргла следует обратить внимание на дуалистические мотивы в русских апокрифах, описывающих творение мира Богом и сатаной[10]. В этих преданиях Бог творит землю из ила (песка, камня), поднятого со дна сатаной, который предстает в образе водоплавающей птицы (часто утки или гагары). Иногда Бог также предстает в образе птицы, тогда речь идет о двух голубях или двух гоголях — белом и черном, что еще более подчеркивает дуалистическую симметрию. Далее сатана начинает бороться с Богом:
прячет за щеку часть принесённой земли, чтобы создать свой мир, но не преуспевает в этом;
пытается оживить слепленного им человека, но не может;
старается исказить сотворенную Богом Вселенную или попортить человека и т.д.
Разные исследователи пытались интерпретировать широкое распространение этого мотива у восточных славян и у финно-угров разными способами. Некоторые предполагали алтайский или уральский источник, другие возводили их происхождение к болгарским богомилам, которые интерпретировали Библию и Евангелие в дуалистическом ключе, воспроизводящим классические сюжеты гностицизма, третьи выдвигали гипотезу о том, что дуализм как таковой был присущ изначальной форме именно славянской религии (пара Белобог/Чернобог и т.д.). Однако все эти версии могут быть объяснены фактом принадлежности народов, среди которых эти дуалистические сюжеты получили наибольшее распространение, к пространству иранизма, включавшего в себя кроме собственно Ирана и Средней Азии всю территорию Великой Степи и особенно ее восточную часть — Синьцзян, Монголию и Алтай, а также Тибет[11]. Среди болгар богомильство распространялось от павликиан Малой Азии[12], которые, в свою очередь, находились под влиянием дуалистического иранизма.
Рождение Афины из головы Зевса
рождение Афины из головы Зевса, в руках Зевса ваджра. — 550 г до н.э.
Таким образом ареал распространения мифа о двух Творцах мира — благом и злом, отчасти созвучный эллинской легенде о том, как титан Прометей, создав первых людей, оказался не способным оживить их без помощи олимпийских богов — Зевса и Афины — «божественного разума», вдохнувших в них душу[13], очерчивает границы иранизма, где северо-западным полюсом выступает как раз славяно-аланская цивилизация антов, а также соседние с ней финно-угорские племена, которые испытали на себе решающее влияние сарматов.
Показательны и многочисленные лингвистические параллели в ономастике и предметах быта. Г.Вернадский замечает:
Рассмотрим топонимические следы, оставленные иранцами на Руси. Характерно в этой связи имя реки Дон. Дон означает «вода», «река» по-осетински (dan по-староирански). Название Дунай производно от того же корня. Аналогичным образом, первая часть имени Днепр и Днестр производны от корня don. Согласно Плинию, скифы называли реку Танаис (Донец — Дон) «Син». Это — другое иранское слово для понятия «река». А.И. Соболевский предполагает, что имя Цна (Сна) производно от «Син». Существует несколько рек, именуемых Цна: приток Волги, приток Меты, два притока Днепра и приток Вислы. Название Тор, приток Донца, должно быть производно от иранского корня tur, «ехать». Русский глагол протурить («прогнать», «отгонять») происходит от того же корня. Это также один из компонентов имени Трубеж, река-приток Днепра. Старое имя Днестра — Тирас (Τύρας в греческой транскрипции) принадлежит к той же группе. Название Стыр, притока Припяти, может быть сравнено с осетинским styr («великий», «сильный»). В другом диалекте оно становится khtyr, сравни Ахтырка Харьковской губернии. Имя реки Халан, притока Оскола, который является притоком Донца, отражает племенное имя аланов (халаны в написании Аммиана Марцеллина). Параллельное племенное имя Ас было сохранено во многих местных наименованиях Южной Руси (…)
Древнее наименование города Судак в Крыму, Сугдея, производно от иранского прилагательного sugda («чистый», «освященный»). Возможно, что название рос (иначе русь) также произошло в иранский период. Река Волга названа Рос (Ρῶς) анонимным греческим автором географического трактата, скопированного в V веке по Р.Х. Некоторые арабские и персидские авторы девятого и десятого веков от Р.Х.. называют Дон «Русской рекой» (nahr аr-Rusiya). Согласно Нарбуту, Оскол, приток Донца, был известен в древние времена как Рос. Даже теперь один из притоков Днепра называется Рос . В русской географии семнадцатого века, в так называемой «Книге великого очертания» («Книга большому чертежу») упоминается Руза, приток Сейма. Кажется возможным, что название Рша (Орша) также связано с именем Рос: Орша, приток Днепра; Рша, в древнем Черниговском княжестве; Рша, приток Суды. В качестве специальной группы могут быть упомянуты реки с именами Рос или Русь. По Нарбуту, средняя часть реки Неман была в древние времена известна как Рос; также правый рукав нижнего Немана. Приток Наревы и приток Шескзупа также названы Рос. (…)
Культурное наследие иранского периода демонстрирует себя в различных аспектах жизни ранних славян и руси, что находит выражение в словах, отображающих жилье (хата), одежду (шаровары), инструменты (топор), домашних животных (собака), социальную организацию (смерд).[14]
Включение Древней Руси — в той её части, где преобладали анты (то есть дулебы, поляне, хорваты, тиверцы, уличи, северяне, радимичи, вятичи, древляне и дреговичи) — в пространство иранизма показывает идеологический фон, на уже существующее, выстроеное государство, позднее был приглашён править Рюрика. Этот фон прежде всего отражал мировоззрение воинственной аланской элиты, носительницы Логоса Аполлона в его радикальной — экстремальной — дуалистической версии. Очевидно, что на уровне славянского крестьянства эта парадигма либо трансформировалась и сглаживалась, либо вообще отсутствовала, поскольку в пространстве аграрного цикла столь жесткая антагонистическая вертикаль не имела экзистенциального обоснования. Следовательно, иранистский дуализм был прежде всего идеологией правящего класса, выполняя роль государственного Логоса.
Показательно, что в народной культуре — прежде всего в вышивках, узорах и росписях, а также в игрушках, которые имеют подчас однозначно иранский стиль, мы видим среди славян более архаические — палеоевропейские матриархальные сюжеты. В этом случае образ птицы может быть истолкован как отсылка к одному из классических представлений Великой Богини, связанной также с водой. Г. Вернадский не делал этого принципиально важного различия между иранизмом и доиндоевропейским матриархатом, отчасти сохранившемся на самом глубинном слое славянской культуры, поэтому он писал:
Мы можем предположить, что основания русского народного искусства были заложены в течение иранского периода. Возьмем, к примеру, глиняные игрушки русского крестьянского искусства. Основными предметами изображения являются: женщина, конь (а также некоторые другие животные — бык, олень, коза, медведь) и птица. Мужчина изображается очень редко и лишь как дополнение к коню. Сюжеты не западные, очевидно. Это может быть объяснено как наследие дохристианских времён, более точно — периода иранского контроля над славянами. Конь, бык, коза и медведь — все они играли важную роль в ритуалах и мифологии древних славян. Птица имела особое значение для иранской мифологии.
Особая роль женщины как сюжета древнерусских игрушек также Должна найти объяснение через обращение к древнему ирано-алародианскому[15] культу Богини Матери, или же Великой Богини. Почитание женских божеств скифами упоминается Геродотом. Характерно, что глиняные фигурки, похожие на более поздние русские игрушки, были найдены в некоторых древних киевских местах захоронения (городищах).
Среди предметов изображения этих фигурок важную роль играют женщина, конь и птица. Места захоронений, о которых идёт речь, датируются от шестого до тринадцатого века по Р.Х. Схожие фигурки были найдены на месте захоронения Гнездова в Смоленске, относящегося к седьмому — десятому векам. Некоторые из этих фигурок — как одна птица, найденная в Топорке в регионе верхней Волги, — были без сомнения использованы в языческих ритуалах и церемониях, возможно как символическая жертва. Другие могли использоваться как амулеты.
Образ Великой Матери иранских времен — также ведущий мотив древнерусской вышивки. Женщина на этих вышивках всегда изображалась стоящей в центре картины, всегда глядя на зрителя в характерной парфянской манере. 
В верхней части типичной картины обычно помещаются два символа свастики, очевидно представляя солнце и луну. Кони, которые обычно вышиты по обе стороны от Великой Матери, также имеют явно символический смысл, поскольку под их копытами имеются обычно знаки свастики. В некоторых случаях вместо коней изображены олени; иногда встречаются олень или пантера. Подобные вышивки составляют интересные параллели определенным объектам скифского и сарматского искусства.[16]
Здесь явно смешаны два культурных слоя: патриархальный иранский, связанный с солярным символизмом, конями и колесом, и палеоевропейский матриархальный, представляющий Великую Мать, стоящую в центре самых устойчивых композиций.
Кибела из Александропольского-кургана
Отсутствие мужских фигур среди детских игрушек и на славянских вышивках и типичных узорах является следом цивилизации Кибелы, где мы встречаем точно такую же избирательность изображений. Более того, помещение фигуры Великой Матери между двух животных отражает саму сущность Логоса Кибелы, Госпожи зверей, воплощающей в себе центральный антропологический и соответственно теологический архетип.
Великая Мать — змееногая богиня скифов. Курган Куль-Оба (Керчь)
В иранское и парфянское, а также в скифо-сарматское искусство образ Великой Матери проникал как раз через оседлые земледельческие пласты, которые были интегрированы в той или иной форме в их сложные этносоциологические структуры. Поэтому если солярный символизм, образы коней и колёс являются глубинно иранскими, то фигуры Великой Матери, а также птиц и окружающих её зверей отражают палеоевропейское наследие, сохранённое осёдлыми землепашцами — славянами в смешанных обществах, подобных антскому, или их аналоги в других частях иранистской ойкумены.
Хотя в случае антов, понятых как алано-славянский народ, все эти мотивы и сюжеты приобретают вполне логическое истолкование, Русский Север, населенный кривичами и ильменскими словенами, соотносимыми Г.Вернадским со склавенами, также демонстрирует определенные связи с аланской традицией. По Г.Вернадскому, Русский Север (склавены) находился под приоритетным влиянием германской и балтийской религии с доминацией бога Грозы Перуна (откуда преобладающая среди них кремация), тогда как для Южной Руси (то есть для Антской Империи) характерны иранские (ирано-аланские) религиозные мотивы.
Следует, однако, заметить, что и на Южную Русь (антов) значительное влияние оказали германские племена готов, а также неоднократно проходивших по территории Руси-Гардарики скандинавов, которые и основали Русский каганат), и наоборот, аланские сюжеты мы встречаем и в Новгороде Великом.
Ярким примером славяно-аланского единства мифологии может служить новгородская легенда о гусляре Садко и подводном царе, причем образ подводного царя в целом не характерен для славянской традиции, но имеет прямую параллель в персонаже Нартского эпоса Донбеттыре, дочь которого Дзерасса становится праматерью героев Нартов и женой Ахсартага[17]. Подводный царь известен и в финской мифологии, где он носит имя Ахто или Ахти. Аналогом Садко у финнов выступает герой-гусляр Вяйнямёйнен[18]
. Однако и у осетин, и у финнов, и даже возможно у скифов, которые возводили свой род, согласно Геродоту, к водной женщине-змее, родившей от Геракла первых скифских царей, эта тема имеет не индоевропейский, а палеоевропейский исток, и вполне могла быть интегрирована в индоевропейский контекст через земледельческую культуру древнейшего населения Восточной Европы.
То обстоятельство, что в некоторых версиях легенды о Садко из Подводного царства ему помогает выбраться святой Никола (Микола) подчеркивает архаичность сюжета — с учетом древнейшего символизма архетипа святого Николы и его связи с водной и хтонической стихией, и связан с древнейшими матриархальными сюжетами и мотивами[19].
Источники и примечания:
15] Алародианские или алародийские языки в соответствии с одной из лингвистических гипотез включают в себя нахско-дагестанские и хурритские языки. Соединение иранской парадигмы с алародийской, которую мы рассматриваем в отдельном томе «Ноомахии» в контексте обзора цивилизации древних народов Кавказа, отражает свойственный Г.Вернадскому обобщенный подход, не разделяющий строго индоевропейский и чисто иранский Логос Аполлона и его ноологическую антитезу, Логос Кибелы, имеющий совершенно иное – древне-анатолийское – происхождение. См. Дугин А.Г. Ноомахия. Горизонты и цивилизации Евразии. Индоевропейское наследие и следы Великой Матери. — Прим. А.Д.
[16] Вернадский Г.В. Древняя Русь. С. 119 – 120. [17] Дюмезиль Ж. Скифы и Нарты. М.: Наука, 1990. [18] Дугин А.Г. Ноомахия. Горизонты и цивилизации Евразии. Индоевропейское наследие и следы Великой Матери. [19] Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М.: Издательство МГУ, 1982. См. также Дугин А.Г. Ноомахия. Царство Земли. Структура русской идентичности.