Путеводная нить Сказки

ЗОЛОТАЯ НИТЬ. Жарникова С. В.

ГЛАВА ВТОРАЯ Путеводная нить
СКАЗКИ, БЫЛИНЫ, ЗАГОВОРЫ

Российский лингвист, фольклорист, историк литературы и искусства, глава русской мифологической школы Фёдор Иванович Буслаев (1818 — 1897 г.г.) в своей знаменитой речи «О народной поэзии в древнерусской литературе», произнесённой в 1858 г., подчеркнул:

«Ясное и полное уразумение основных начал нашей народности есть едва ли не самый существенный вопрос и науки, и русской жизни» .

Пытаясь сегодня решить хотя бы малую часть этой задачи, мы обязаны обратиться к ещё живой народной традиции и попробовать рассмотреть её сквозь призму много тысячелетнего прошлого, в котором скрываются «основные начала нашей народности». И основным сравнительным и дешифрующим материалом здесь, как и ранее, будут тексты гимнов Ригведы и эпоса Махабхарата, что обусловлено

«как большей степенью соответствия между ведическим и русским в силу лучшей сохранности в нём архаизмов, чем в западных языках, так и большей близостью русской (славянской) мифо-поэтической традиции к индоиранской»2.

При этом ещё раз подчеркнём, что в восточнославянской традиции вообще, а в особенности в севернорусской традиции, сохранились такие элементы, которые архаичнее не только древнегреческих, но даже и зафиксированных в Веде. Свидетельством тому являются русские народные сказки, песни, заговоры, обряды, народное прикладное искусство.

Говоря о русской народной волшебной сказке, Ф. И. Буслаев подчеркивал:

«Как обломок доисторической старины, сказка содержит в себе древнейшие мифы, общие всем языкам индоевропейским, но эти мифы потеряли уже смысл в позднейших поколениях, обновленных различными историческими влияниями, потому сказка относительно позднейшего образа мыслей стала нелепостью, складкой, а не былью. Но в отношении сравнительного изучения индоевропейских народностей она предлагает материал для исследования того, как каждый из родственных народов усвоил себе общее мифологическое достояние« 3.

Обращаясь к русским народным волшебным сказкам, широко распространенным и на европейском севере нашей страны, мы отнюдь не ставим перед собой задачи систематизации их типов, что давно сделано А. Аарне, В. Я. Проппом и другими исследователями. Нас интересуют те мотивы, которые являются абсолютными аналогами древних индоиранских мифологических сюжетов или расшифровываются на их основе. В связи с этим кругом задач имеет смысл прежде всего обратиться к поэтическим сказкам А. С. Пушкина. В. Я. Пропп подчеркивал:

«В истории русской художественной культуры Пушкин был первым человеком, который от простой крестьянки стал записывать сказки с полным пониманием всей красоты народной сказки» 4.

Причём следует отметить, что А. С. Пушкин воспринял не только красоту чисто литературной формы сказок, но и ту их глубинную сущность, то порой непонятное и таинственное в их образном строе, что он бережно сохранял и передавал практически без изменений в своих поэтических сказках. Поэтому зачастую мы встречаем здесь такие образы, ситуации, символы, которые требуют специального анализа и расшифровки уже на уровне современных данных науки.

В связи с этим кругом задач имеет смысл обратиться к «Сказке о Царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре Князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной Царевне Лебеди«, созданной А. С. Пушкиным через одиннадцать лет после «Руслана и Людмилы» в 1831 году. Поэт трижды записывал текст этой сказки: в Кишиневе (1822 г.), от своей няни Арины Родионовны (1824 г.) и ещё один раз, в 1828 г., правда, источник остался неизвестен 5.

Всё это свидетельствует о том, что данный сюжет был достаточно широко распространен и стойко хранился в народной памяти, так что вряд ли имеет смысл искать исходный вариант среди сказок братьев Гримм, как это иногда делается. Здесь стоит вспомнить русскую народную сказку «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре« из собрания А. Н. Афанасьева:

У царя и царицы три дочери — три родные сестрицы. Они идут на посиделки к бабушке- задворенке, где старшая обещает, если на ней женится Иван-царевич, вышить ему ковёр-самолёт; вторая сулит подарить кота-баюна, а третья — родить девять сыновей — «по колена ноги в золоте, по локти руки в серебре, по косицам часты мелки звездочки».

Иван-царевич женится на младшей царевне Марфе. Во время его отъезда царевна родила трёх сыновей из обещанных девяти. Но Баба-Яга отобрала у царицы детей, а взамен оставила трёх щенят. Царевич рассердился, но в первый раз простил жену. Во время следующей отлучки Ивана-царевича его жена вновь родила, но теперь уже шесть сыновей. Зная, что может прийти Баба- Яга, она спрятала одного сына в рукав. Баба-Яга заменила пятерых мальчиков на щенят. Приехавший домой царевич приказал посадить жену в бочку, заколотить, засмолить и бросить в океан-море. Сын Марфы-царевны растёт не по дням, а по часам. Бочку выбрасывает на мель. На берегу по их пожеланию «устроилось великое царство». К царевне и её сыну приходят нищие, которые затем они идут в царство Ивана-царевича и рассказывают о виденном чуде. Баба-Яга говорит, что у неё в лесу, у старого дуба, живёт восемь чудесных молодцов — «по колена ноги в золоте, по локти руки в серебре, по косицам часты мелки звездочки». Узнав об этом, Марфа-царевна отправляет сына в лес, где в подземелье под старым дубом жили её 8 сыновей. Братья узнают хлеб, принесенный им от родной матери, и поднимаются на землю. Иван-царевич слышит от нищих о новом чуде и едет на него посмотреть. Узнает свою жену и сыновей, казнит Бабу-Ягу.6. Таков сюжет этой сказки.

В другом варианте, в сказке «Во лбу солнце, на затылке месяц, по бокам звезды», три сестрицы по очереди обещают в случае женитьбы на них Ивана-царевича: напрясть на рубашку, «какой во всем свете не спрядут», «выткать кафтан из серебра и золота», «родить сынов, что ни ясных соколов: во лбу солнце, а на затылке месяц, по бокам звезды». Как и положено, Иван-царевич женится на младшей, третьей сестре. Старшие сестры завидуют ей и вместе с няньками и мамками подменяют одного за другим трёх сыновей, показывая отцу сначала котёнка, потом щенка и, наконец, обыкновенного ребёнка. Иван-царевич приказал судить жену, её вместе с подкидышем, выколов ей глаза, засмолили в бочку и бросили в море. Настоящие сыновья Ивана-царевича живут, тем временем, тайно от отца, во дворце в отцовском саду. Подкидыш в бочке растёт не по дням, а по часам. Он просит, чтобы бочка пристала к берегу, чтобы она лопнула, чтобы появилась баня, чтобы промытые глаза его приёмной матери прозрели, чтобы там появился дворец с настоящими детьми царевны. Он относит трём братцам три лепёшки, испеченные на материнском молоке, становится их названным братом. Во дворец к матери и четырем мальчикам приходят нищие старцы. Затем они идут в царство Ивана-царевича и рассказывают ему о чуде. Он едет к своей семье1.

Имеется ещё один вариант сказки «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре», где есть и одинокий остров в море-океане, и купцы на кораблях, и три чуда: первое — мельница, которая сама мелет, сама веет, около неё — золотой столб, на столбе висит золотая клетка и «ходит по тому столбу учёный кот: вниз идёт — песни поёт, вверх поднимается — сказки сказывает». Второе чудо — золотая сосна, на которой сидят птицы и распевают райские песни. И, наконец, третье чудо — три брата, у которых «ноги по колена в серебре, по грудь в золоте, во лбу светел месяц, по бокам часты звёзды». Здесь, правда, есть ещё и четвертый царевич, не отмеченный этими чудесными признаками, но зато он летает в царство своего отца мухой и комаром 8.

Судя по всему, А. С. Пушкин использовал какой-то другой вариант этой сказки, причём исключительно архаичный в своей основе. Основанием к такому выводу является чёткая семантическая связь всех элементов повествования. Судя по всему, зачин «Сказки о царе Салтане» берёт своё начало в древнейших пластах индоевропейской мифологии.

Действительно, идея трёх изначальных нитей, творящих все во Вселенной, трёх богинь судьбы, известная ещё ведической мифологической традиции, трёх прях-Мойр древнегреческой мифологии, очень чётко зафиксирована в сказке А. С. Пушкина.

Дальнейшее развитие сюжета свидетельствует о том, что именно ведические мифологемы легли в основу древнерусской сказки. Вспомним, что сделали бояре с царицей-пряхой, матерью князя Гвидона и её сыном-богатырем, «росшим не по дням, а по часам«, что обычному человеку не свойственно, а присуще только божественным персонажам, приходящим в человеческом облике в мир людей и обязательно возвращающимся в мир богов. В отличие от многих, широко распространенных сюжетов с вынужденным отправлением младенца в лодке, коробе, корзине и т. д. по водам, во имя его спасения или с надеждой на возможность такого спасения, здесь совершается целенаправленное убийство.

Бояре «царицу… в бочку с сыном посадили, засмолили, покатили и пустили в Окиян». Отданный стихии воды Гвидон именно в бочке начинает стремительно расти, именно ему, а не его матери, подчиняются волны. И это закономерно, ведь само его имя — Гвидон — говорит о связи с водой, водными глубинами: древнеиранское Дон, Днепр, Днестр и русское слово «дно» — родные братья. В дальнейшем сюжет строится таким образом, что убийство превращается в свою противоположность — вечную счастливую жизнь на чудесном острове Буяне, где сбываются все желания, где «все богаты, изоб нет, везде палаты».

И здесь имеет смысл вспомнить один из сюжетов зачина Махаб- хараты — рассказ о Бхишме ( букв. «Ужасный»). Суть его такова: за провинность перед Творцом Брахмой восемь бессмертных богов были наказаны тем, что каждый из них должен был в человеческом облике прожить человеческую жизнь в мире людей. Но они упросили богиню священных вод Гангу избавить их от этой участи. Она согласилась семерых богов вернуть на небо, однако один из них должен был остаться среди людей в образе воина Бхишмы. Став женой царя Шантану, Ганга родила ему одного за другим семь сыновей и каждого новорожденного она топила в реке. Отдавая царю восьмого сына — Бхишму, царица сказала:

«Знай, я богиня этой реки и мое имя Ганга. Блажен, кто оканчивает свою жизнь здесь, в волнах, — он обретает бессмертие и живёт в обители богов» 9.

Таким образом, в сказке «О Царе Салтане» брошенные в море-океан, представление о котором в древности было связано с космическим, небесным океаном, мать и сын приплывают на остров Буян, к тому самому «Лукоморью», где находится «дуб зелёный» вступления к поэме «Руслан и Людмила».

Такой персонаж сказки «О Царе Салтане» как белка, которая «песенки поёт, да орешки всё грызёт«, имеет себе аналог в германо-скандинавской мифологии, где сохранился образ белки, связанной с мировым деревом Жизни Иггдрасиль (Yggdrasills)  от * igwja — (ИВА) ясень, «тисовое дерево») и drasill от * dher- «дерево». Белка Рататоск (др.-сканд. rat-at-ǫskr — «рот-от-остр») «по имени Грызозуб снуёт вверх и вниз по ясеню и переносит бранные слова, которыми осыпают друг друга орёл и дракон Нидхёгг.» (Младшая Эдда, гл. 16).

Есть также предположение о том, что в «Слове о полку Игореве«, где струны гусель сравниваются со «стадом лебедей».

Боянъ бо вѣщіи, аще кому хотяше пѣснь творити,
то растѣкашется мыслію по древу,
сѣрымъ вълкомъ по земли,
шизымъ орломъ подъ облакы.

В тексте «Словао полку Игореве» встречается ещё и «мыслено древо»:

О Бояне, соловію стараго времени!
А бы ты сіа плъкы ущекоталъ,
скача славію по мыслену древу,
летая умомъ подъ облакы,
свивая славы оба полы сего времени,
рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы!.,

Исследователи «Слова о полку Игореве» задаются вопросом о том, как правильно говорить: «растекаться мыслью по древу» или же «мысью по древу»? «Мысь» — «белка» на псковском диалекте.

В «Руслане и Людмиле» Пушкин употребил слово «баян» в значении «певец», нарицательное, а не имя собственное Баян: «Все смолкли, слушают баяна»…

Далее… На море Окияне, на острове Буяне…