Четверг , 28 Март 2024
Домой / Арктическая родина - Гиперборея / Путешествие Пифея и открытие Ultima Thule

Путешествие Пифея и открытие Ultima Thule

Гиперборея и Приполярье. Карта Герарда Меркатора, 1595 год.

Культура кельтов и нордическая традиция античности.
Н.С. Широкова.

Глава I. ФОРМИРОВАНИЕ НОРДИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
(Представления о Крайнем Севере в античности и в европейской культуре)

Ещё не поздно искать иные земли.
Толкните чёлн, на весла навалясь,
Вонзайте их в валы, бегущие нам встречь!
Покуда живы, поплывём туда,
Где гаснет солнце, звезды тонут в море.
Быть может, разом нас поглотит бездна,
А, может, ждут нас Счастья Острова…
Альфред Теннисон

§ 1. ПУТЕШЕСТВИЕ ПИФЕЯ И ОТКРЫТИЕ ULTIMA THULE
(Реалистическая традиция о Туле)

Север всегда притягивал к себе человечество. Начало этого притяжения следует искать в античной и, может быть, в гораздо более ранних эпохах. По крайней мере, во времена античности уже сложилась и достигла достаточно высокой степени совершенства этнографическая и географическая картина представлений древних о северных странах. Она включала как сведения легендарной географии, например, сказание о походе аргонавтов или легенду об амазонках, так и реальные знания о географии ойкумены, в том числе и Севера, полученные в результате греко-финикийских плаваний, практического опыта греческой колонизации, военной и торговой экспансии во времена Александра Македонского и затем в римскую эпоху.

Географические открытия и научные исследования, например, принятое Аристотелем и развитое Дикеархом учение о шарообразности Земли, определили уровень географических трудов античности: «Географии» Эратосфена и «Географического руководства» Птолемея. М. Кэри и Е.
Уормингтон, специалисты по античной географии, отмечали даже любопытную особенность влияния античной географии на географию нового времени, которая состояла в том, что географы нового времени преувеличивали ценность знаний античных географов по сравнению с их собственными. На картах нового времени вплоть до XVIII века всё снова и снова появлялись мифические географические названия, касающиеся и северных стран, почерпнутые из античных «Географий», которые, несмотря на научные достижения и реальный опыт исследования новых земель, так никогда и не освободились от мифологического материала.

В отечественной историографии имеется основательная работа, в которой собраны и исследованы знания древних о северных странах Л. А. Ельницкий, (Ельницкий Л. А. Знания древних о северных странах. Москва, 1961.) Автор работы, скрупулезно проследил развитие античной географической науки, и прежде всего географических знаний о северных странах, на всем протяжении античности — от древнейших представлений о северных странах через архаическую, классическую и эллинистическую эпохи — до конца античного мира.  Ельницкий сделал вывод, что античная география всегда использовала и реальные, и мифологические сведения о мире. Её характерной чертой являлось «присваивание» мифологических наименований вновь открываемым местностям или новым этнографическим явлениям. Затем, по мере расширения рамок известного грекам мира, происходившего в процессе греческой колонизации, мифические наименования начинают отступать к наиболее отдаленным, периферийным районам ойкумены.

При этом наблюдается перенесение одних и тех же названий на различные географические объекты и тем самым перемещение наименований рек, племён, населенных пунктов и даже горных хребтов. Естественно, что при таких условиях сведения о географии окраинных областей древнего мира отличались семантической неопределенностью, поэтому Л. А. Ельницкий, исследуя представления древних о северных странах, ставит перед собой задачу выявить «рациональное зерно в различного рода древних мифологизациях, затемняющих и искажающих географическую картину малоизученных греками стран»

Это, несомненно, важная научная задача, но она узка, если её пределами оказываются разнообразные явления психологии, идеологии, философии, с которыми, помимо реальных географических знаний, связаны представления античности о Севере. Эти представления способствовали открытию иной культурной традиции — нордической, которая и последующие эпохи включила в себя и элементы магической географии, и практические сведения о северных странах, так необходимые для мореходов в век Великих географических открытий, и теоретические построения мыслителей нового времени, и тщательные археологические исследования в странах Северной Европы.

В античности существовало географическое понятие, сыгравшее первостепенную роль в определении нордической традиции: это — остров Туле, представлявший, по мнению древних, крайний северный предел обитаемого мира (Ultima Thule). Заслуга открытия Туле принадлежит, как известно, великому массалиотскому путешественнику и исследователю Пифею, жившему в IV веке до н. э. Пифей совершил беспримерное по тем временам плавание, ставшее одним из
величайших периплов древности. Он вышел из Массалии (современный Марсель), прошёл через Геракловы столбы (пролив Гибралтар), обследовал побережье Испании, следуя по Бискайскому заливу, затем побережье Франции. Выйдя к берегам Бретани, Пифей затем направился к Британским островам. От мыса Белериум (современный Ленде Энд) он сделал полный круг вдоль британского побережья, возвратившись в свою отправную точку.

По пути от северного берега Шотландии, Пифей прошёл до острова Туле. Затем он вышел в Северное море, обогнул Кимврский полуостров (современная Ютландия), дошёл до Балтики и вернулся в Гадес (современный Кадикс). Его путешествие от Массалии до Гадеса насчитывает от 7000 до 7500 миль.

Кэри и Е. Уормингтон отмечают, что перипл Пифея был подвигом, по смелости предприятия вполне сравнимым с путешествием Христофора Колумба, хотя Пифей никогда не терял землю из виду. Если же рассматривать пройденное расстояние, то оно превосходит знаменитое плавание Колумба в 1492 года. М. Кэри и Е. Уормингтон считают, что Пифей «имеет больше всех прав быть помещенным среди самых великих исследователей даже современной эпохи».

Пифей был великим путешественником, он был также большим учёным. Результаты своей экспедиции он изложил в большой работе «Об Океане». Пифей был выдающимся астрономом и математиком. Гиппарх обвинял Эвдокса Книдского в ошибке, когда тот утверждал, что имеется некая звезда, всегда остающаяся на том же самом месте,
которая и является полюсом мира. Для опровержения этого ошибочного положения Гиппарх использовал астрономическое наблюдение Пифея, определившего, вопреки мнению Эвдокса, на небе точку Северного полюса, в которой нет никакой звезды, но которая образует со смежными звездами почти правильный четырехугольник (Hipparch. Enarrat. ad Arat. et Eud. Phaenom., I, IV). Этими звездами были «р» Малой Медведицы, а также «а» и «к» Дракона.
Точка Северного полюса в середине IV века до н. э. была ближе к звезде «Р» Малой Медведицы, тогда как сейчас она удалена от звезды «а» этого созвездия на градус. Оставляя в стороне эти астрономические тонкости, отметим, что Гиппарх, самый великий астроном античности,
принял поправку, сделанную Пифеем. Пифей также вычислил широту Марселя (древняя Массалия) с точностью до нескольких минут (43° 3′ вместо 43° 17′) .

Вдобавок к большим познаниям в астрономии и математике, которые признавали за ним античные авторы (Strabo, IV, 5, 5; VII, 3, 1), Пифей был одним из самых крупных физиков своего времени. Г. Брош (Broche G. Pytheas le Massaliote. Paris, 1935. P. 38-45), самый скрупулезный исследователь путешествий и научного творчества Пифея, написавший о нём капитальную работу, приписывает Пифею создание неординарной теории морских приливов и отливов.

Считается общеизвестным, в соответствии со свидетельствами Плутарха и Псевдо-Галена, что Пифей установил соотношение морских приливов и отливов с фазами луны (Plutarch. De plac. Philosophorum, III, 16; Pseudo-Galen. Ttepi 91X00. штор., С. 12). Г. Брош, однако, считает это сообщение недостаточным и эту недостаточность относит за счёт некомпетентности в этих вопросах Плутарха и Псевдо-Галена, которых он называет «эти два компилятора»

Для раскрытия теории Пифея Г. Брош использует три других текста. Два из них принадлежат Страбону. В первом Страбон (I, 3, 1) рассказывает, что Эратосфен, описывая изменение направления течения в Мессинском проливе, которое происходит четыре раза приблизительно в течение каждых 24 часов, связывает это явление с приливами и отливами в океане и отмечает их точное соответствие с суточным движением луны вокруг земли. По мнению Г.Броша, Эратосфен, который никогда не видел океана, говорил об океанских приливах и отливах, полагаясь на реляцию Пифея, за исключением которой у него не было других источников по этим вопросам.

«Таким образом, — замечает Г. Брош, — именно Пифею мы должны приписать это восхитительно ясное и точное описание прилива и отлива в их соответствии с суточным движением луны»

Однако теория Пифея была значительно шире той её части, которую Эратосфен сделал своей. Плутарх и Псевдо-Гален сообщают, что он установил связь между приливами и фазами луны, однако в теории Эратосфена речь идёт не о месячных фазах луны, а только о её ежедневном движении. Соотношение приливов и отливов с месячными фазами луны объясняется в другом тексте Страбона (Strabo, III, 5, 8), в котором он излагает теорию Посидония по этому поводу: приливы и отливы бывают особенно сильными во время новой и полной луны и наоборот убывают, когда она находится в первой и последней четверти. Открыл ли это сам Посидоний? А может быть, он это сказал, следуя за Пифеем? Вполне вероятно, что можно ответить утвердительно на второй вопрос.

Известно, что Пифей занимался проблемами соотношения приливов и отливов с фазами луны. Чтобы уточнить сделанные наблюдения, он имел в своём распоряжении шесть месяцев плавания по океану. Посидоний же ограничился тем, что провел какое-то время в Гадесе. Как справедливо заметил Г. Брош, «всё, что можно приписать Посидонию, это краткую проверку закона, открытого Пифеем. Его короткое пребывание в Кадиксе не позволяло ему большего» .
Однако имеется третий элемент в законе о морских приливах и отливах — это их годичный ритм. Их амплитуда зависит ещё от времени года, находясь в связи с солнцестояниями и равноденствиями. Открыл ли Пифей и этот годичный ритм?

Сохранился текст Плиния, который позволяет ответить утвердительно на этот вопрос, используя те же доводы, что и в предыдущем случае. Плиний (Н. N., II, XCVII, 99) пишет, что океанские приливы бывают особенно высоки в период осеннего равноденствия и особенно низки в период летнего солнцестояния. По мнению Г. Броша, это наблюдение не могло принадлежать лично Плинию, у которого не было никакого морского опыта, в то время как Пифей прямо наблюдал приливы осеннего равноденствия и летнего солнцестояния на тысячах километров в Атлантике. К тому же, находясь в пути, он был сосредоточен на этом феномене.

«За этой фундаментальной страницей Плиния, — пишет Г. Брош, — лучшей, которую нам оставила античность по поводу морских приливов и отливов, стоит очевидно и прежде всего Пифей, который к тому же прямо упомянут в этом отрывке Плиния» .

Однако первооткрывателя, которому доверяли лучший астроном и лучший географ античности, постигла, по замечанию Л. А. Ельницкого, «жестокая и странная судьба». Античность в целом не воздала ему должного. Главные источники, посвященные Пифею, и такие большие авторитеты, как Полибий и Страбон, не только высказали сомнение в правдивости рассказов Пифея и в самой вероятности его путешествия, но и прямо объявили его лжецом. Из двоих более осторожен Полибий. Полибию кажется невероятным, чтобы простой человек и к тому же бедный мог преодолеть такие большие расстояния, и плывя по морю, и
путешествуя по суше (Strabo, Ibid. P. 43; Broche G. Op. cit. P. 44.; Ельницкий Л. А. Указ. соч. С. 113. II, 4, 2).

Сам Страбон утверждает, что Пифей оказался самым большим лжецом (Strabo, I, 4, 3), что он рассказывал ложные вещи об известных странах и очевидно, что он ещё больше выдумывал о тех, которые удалены от всего остального мира (Strabo, IV, 4, 5).  Эти сообщения древних поставили перед современной наукой фундаментальный вопрос: совершил ли Пифей на самом деле свой перипл или «он сочинил из фрагментов и отрывков, заимствованных там и сям, и из роскошных образов своего собственного воображения фантастическую сказку морехода?»

В отличие от античности современность встала на защиту великого массалиота. Г. Брош, самый большой апологет Пифея, защищает его от обвинений Полибия искренне и непосредственно, переходя «на личности». Он недоумевает, как Полибий, два века спустя оказавшись в Массалии в компании Сципиона Африканского и сам признаваясь, что им не могли сообщить ничего достоверного о знаменитом путешествии Пифея, мог тем не менее получить достоверные сведения, что Пифей был беден.

По мнению Г. Броша, истина состоит в том, что Полибий, историк и географ, гордый своими собственными путешествиями и чрезвычайными способностями к наблюдению, которые принесли ему дружбу выдающегося римского полководца, отказывался допустить, чтобы неизвестный массалиот, который не пользовался такой могущественной поддержкой и, следовательно, a priori был простым частным лицом без средств, мог увидеть в десять раз больше стран, чем он сам. Г. Брош полагает, что в действительности Пифей, который до путешествия посвящал свою жизнь долгим и трудным астрономическим наблюдениям, должен был обладать некоторым состоянием, чтобы иметь возможности для занятий такого рода.

В защиту Пифея от нападок Полибия выдвигались и более объективные возражения. Для массалиотов, которые вели торговлю с североевропейскими племенами, предприятие Пифея имело вполне реальную почву и большой практический смысл. Поиски собственных путей к британскому олову и балтийскому янтарю сулили огромные выгоды. Поэтому на осуществление плавания, имевшего целью открыть и исследовать северные страны, массалиотами могли быть отпущены достаточные средства, и путешествие Пифея могло осуществляться не как личная затея частного человека, а как государственное и коммерчески важное начинание одного из крупнейших колониальных центров греческого Запада.

Нападки Страбона на Пифея Г. Брош объясняет «яростной враждебностью кабинетного географа, потесненного в своих теориях наблюдениями навигатора». Самое серьезное обвинение против
Пифея — это обычное для него преувеличение расстояний. Так, он даёт преувеличенные размеры Англии. Вычислив длину ее побережий последовательно как 7500, 15000 и 20000 стадий (825, 1650 и 2200 миль), он обобщает её периметр до 42500 стадий (4675 миль), т. е. вдвое больше реальной цифры (Diod., V, 21, 3).
Защищая Пифея, высказывали предположение, что эти меры были даны им в «парусных днях» и что позднее Диодор перевёл их в стадии, используя для уменьшения ложный масштаб. Но какой масштаб мог дать двойное увеличение мерам Пифея? Во всех случаях он сильно преувеличил размеры Англии.
Однако, прежде чем дискредитировать его за это, следует вспомнить, что древние навигаторы не имели ни одного инструмента приемлемой точности для вычисления морских расстояний.

Геродот преувеличил длину Чёрного моря (Herod., IV, 66: 11000 стадий вместо 6000), Плиний преувеличил длину Азовского моря (Plin. N. Н., IV, 24: периметр Азовского моря 1400 миль вместо приблизительно 500 миль), а Неарх преувеличивает расстояние от Индии до Персидского залива (Arrian. Indica, XXV и ел.: 22700 стадий вместо 11000) почти в тех же самых пропорциях, что Пифей преувеличивает размер Англии. Однако из этого никто не делает вывод, что греки не исследовали Чёрное и Азовское моря, и не утверждает, что
Неарх сжег свои корабли и вернулся из Индии земным путём. Следовательно, обвинение, выдвинутое против Пифея, не имеет большого веса. Наоборот, его свидетельства о морских течениях и других аспектах жизни моря, о природе различных стран и нравах их обитателей не только совершенно точны, но могли быть получены только в результате личного наблюдения. Рассказу Пифея может недоставать точности в деталях, но в целом это описание истинного морского путешествия.

Важным является вопрос о целях грандиозного морского путешествия, предпринятого Пифеем. М. Кэри и Е. Уормингтон, обсуждая, каковы были цели и мотивы путешествий античности в целом, отмечают большое различие между целями древних путешественников и путешественников последующих эпох. Они считают, что в более поздние времена путешественники были в большей степени идеалистами, в то время как их предшественники стремились к результатам почти
исключительно материальным.

Нельзя, конечно, отрицать, что приманка коммерческого выигрыша проходит красной нитью через всю историю географических открытий или что некоторые путешествия нового времени были предприняты с военной или политической целью. Тем не менее характерной чертой путешествий и открытий периода Средних веков или эпохи Великих географических открытий являлось то обстоятельство, что они особенно вдохновлялись религиозными или научными мотивами.
Религиозный миссионер был типичной фигурой среди первооткрывателей Средневековья, которые отваживались пускаться в путешествия по незнакомым землям. В эпоху Великих географических открытий в религиозных мотивах также не было недостатка. Вместе с мотивами светского характера они воодушевили Генриха-Мореплавателя, Колумба и многих других.

Научные мотивы являлись скорее следствием, чем целью путешествий Средневековья, по они стали играть большую роль в географических исследованиях нового времени. А с тех пор как
капитан Кук был послан на Таити, чтобы там наблюдать проход планеты Венеры, научное наблюдение стало главной целью географических исследований.

Мотивы древних путешественников имели главным образом материальный характер. Большая часть из них не ставила перед собой другой цели, кроме стремления приобрести богатство. К этой цели их влекли равным образом правдоподобные сообщения о больших состояниях, приобретенных путешественниками в чужих странах, и рассказы частного характера, а более высокого, государственного порядка. Весьма вероятно, что начальная цель его путешествия состояла в том, чтобы разорвать монополию атлантической коммерции, которую удерживали карфагеняне. Для своего родного города Массалии он стремился найти новые дороги, ведущие к британскому олову и балтийскому янтарю, поэтому во время своего путешествия Пифей осмотрел месторождения олова в Корнуоле, описав шахтеров этой страны и их работу следующим образом:

«На британском мысе, который называется Белерион, местные жители особенно гостеприимны, и благодаря общению с чужеземными купцами их нравы совсем смягчились. Они добывают олово, искусно обрабатывая содержащую его руду. Это месторождение скалисто, но содержит земляные участки, в которых прорывают галереи. В них
плавят руду и получают чистое олово. Измельчив олово и придав ему форму астрагалов (игральных косточек), перевозят на соседний остров, названный Иктис. Они ждут, чтобы прилив, удаляясь, высушил пролив, и  транспортируют олово, доверху нагрузив повозки» (Diod., V, 22, 2,4).

Янтарный путь в Рим

В поисках янтаря Пифей посетил прибалтийские страны. Плиний сообщает, что, по словам Пифея, германское племя гутоны живёт на низменном и заливаемом приливом побережье Океана (Северного моря). Это побережье называется Ментономон и тянется на шесть тысяч стадий. На расстоянии одного дня плавания от этого побережья находится остров, на который в весеннее время волны выбрасывают янтарь, происходящий из «свернувшегося» моря. Жители острова употребляют его в качестве топлива и для продажи. Плиний называет этот остров Абал, отмечая, что Тимей, который равным образом верил этому рассказу Пифея, называл остров Басилея (Plin.N. Н., XXXVII,11). Диодор, также называвший остров Басилея и сообщавший о нём сведения, аналогичные тем, которые содержатся у Плиния, добавляет, что жители острова переправляют янтарь на континент, откуда его вывозят в средиземноморские страны (Diod., V, 23). Что касается локализации этих местностей, то к описаниям Диодора и Плиния более всего подходят современная Ютландия (Ментономон) и остров Гельголанд (Абал, Басилея), который действительно находится на расстоянии одного дня пути от материка и на котором добывают янтарь (Ельницкий Л. А. Указ. соч. С. 123. 28)


Научные мотивы экспедиции Пифея очевидны и не нуждаются в доказательствах. Однако, кроме экономических и научных целей, Пифей имел ещё один мотив, гораздо более трудно уловимый, но который сумел заметить и определить Г. Брош, пятнадцать лет посвятивший изучению путешествия Пифея и по крупицам собиравший сведения о личности самого путешественника. Этот мотив состоял в том, что Пифея привлекал к себе Север. Г. Брош пишет, что «Пифей всю свою жизнь был одержим космической тайной Севера». (Broche G. Op. cit. P. 162.)

Действительно, ещё до начала путешествия Пифей, как мы видели, определил положение Северного полюса. Сам маршрут экспедиции Пифей показывает, что он неудержимо и в то же время последовательно стремился дойти до самых северных пределов обитаемого мира. К тому же увлечение Севером было достаточно распространенным явлением в античности, оно, словно, носилось в воздухе. Воображение древних греков уже давно мучили тайны Севера: мифы о странствиях
Геракла, о золотых яблоках из сада Гесперид, сведения об олове — металле менее блестящем, но более надежном, чем золото, таинственном янтаре, пришедшем неизвестно какими дорогами из удаленных гиперборейских регионов. Всё это были мотивы для осуществления смелого предприятия, мотивы, в которых мистика и фантастика переплетались с чистой экономикой.
Такая комбинация мотивов естественным образом толкала Пифея к исследованию самого северного, по представлениям древних, предела обитаемого мира — таинственной Туле.

Традиция о Туле устойчиво сохранялась на всем протяжении античности. Главными источниками о Туле являются тексты Страбона, в труде которого содержатся одни из самых ранних сведений о Туле, и Плиния Старшего. Оба они восходят к Пифею, но представляют две независимые друг от друга линии передачи традиции. Страбон писал приблизительно на поколение раньше Плиния, однако, как показал А. Диллер, после его смерти его «География» исчезла, и около двухсот лет не была известна последующим писателям, пока не обнаружилась вновь поблизости от Константинополя. (Broche G. Op. cit. P. 147. Diller Au. The Textual Tradition of Strabo’s Geography. Amsterdam, 1975.)

Впрочем, помимо Страбона, существовали и другие подходы к фигуре Пифея. Гемин Родосский, математик-стоик, в оставленных им комментариях к сочинению Посидония «Elementa astronomiae» ссылался на Пифея, описывая условия Крайнего Севера. Вопреки прежнему представлению о Гемине, как об авторе 2-й половины I века до н. э., О. Неугебауер датирует время его деятельности 50 годом н. э.

О существовании источников, независимых от Страбона, дает также представление работа другого астронома — Клеомеда «О круговом движении небесных тел» (De motu circular! corporum caelestium). Правда, она датируется достаточно поздним временем (370 годом н. э.), но представляет собой синтез ранних классических концепций, которые мало изменились со времени Гиппарха. Клеомед не был блестящим астрономом, но он был дотошным собирателем технической информации, которую он находил в текстах, включая Гемина, Гиппарха и Эратосфена. Доступ к этой информации мог иметь и Плиний Старший, не использовавший работы Страбона.

Существование восходящей к Пифею традиции о Туле, которая была независима от труда Страбона, представляет весьма важный момент, так как одним из обвинений, выдвинутых античностью против Пифея и заставлявших сомневаться в истинности его путешествия, была как раз яростная критика, с которой Страбон обрушился на сообщение Пифея о Туле. По мнению Страбона, Пифей заслужил свою репутацию «отъявленнейшего лгуна» именно своими рассказами о Туле, поскольку «… люди, видавшие Бреттанию и Иерну, не упоминают о Туле, в то время как говорят о других маленьких островках около Бреттании» (Strabo, I, IV, 3).
Страбон считал, что самым северным пределом обитаемого мира является не мифическая Туле, а Ирландия (древняя Иерна), поскольку

«… современные писатели ничего не могут сообщить о какой-либо стране севернее Иерны, которая находится к северу от Бреттании и вблизи от неё и является местом обитания совершенно диких людей, вследствие холода живущих в скудости; поэтому я полагаю, что северный предел обитаемого мира следует считать здесь» (Strabo, II, V, 8).

Однако устойчивая традиция о Туле, сохранявшаяся на протяжении всей античности, основанная на разнообразных источниках, и описание Пифея, которое изображает Туле как обитаемую землю, расположенную под определенной широтой, позволяют с успехом противостоять резким нападкам Страбона и рассматривать Туле как реально существовавший остров, открытый Пифеем. И сведения о нём можно черпать и из сообщений самого Страбона, хотя они ему и представляются фантастическими. Плиний говорит, что «Туле является самым крайним из всех островов, какие упоминаются» (Ultima omnium insu-larum quae memorantur, Thule. — Plin. N. H., IV, 16).

По сообщению Страбона, Туле считают самой северной среди всех известных стран (Strabo, IV, V, 5). Со ссылкой на Пифея, Страбон уточняет географическое положение Туле, называя её «самым северным из Бреттанских островов» (Ibid., II, V, 8).

Затем наши тексты в совершенном согласии друг с другом помещают Туле в шести днях плавания к северу от Британских островов. «По словам Пифея, — говорит Страбон, — Туле отстоит от Бреттании к северу на 6 дней морского пути» (Strabo, I, IV, 2).

Ему вторит текст Плиния: «Пифей Массалиот описал, что делается на острове Туле, находящемся в шести днях навигации к северу от Британии» (Plin. N. Н., II, 75).

По представлениям античных авторов, остров Туле расположен под высокими северными широтами. Страбон, называя Туле самым северным из Британских островов, добавляет, что она «является наиболее отдаленной страной и там летний тропик одинаков с полярным кругом» (Strabo, II, V, 8).

Аналогичные сведения содержатся в тексте Клеомеда: «По поводу острова, который называют Туле и на который, говорят, ходил массалиотский философ Пифей, кажется, что в этих местах полный круг, описанный солнцем в момент летнего солнцестояния, располагается над горизонтом таким образом, что он совпадает с арктическим кругом» (Cleomed., I, 7).

Г. А. Стратановский, комментируя текст Страбона, поясняет, что он означает, что в Туле меняющийся полярный круг имел определенную величину летнего тропика, поэтому, согласно Пифею, широта Туле являлась дополнением широты земного тропика. Поскольку Пифей считал, что ее широта составляет 24°, то, по мнению Г. А. Стратановского, Туле следует помещать на 66° СШ.
А. Б. Дитмар полагал, что возможная широта Туле — 64° СШ. (Дитмар А. Б. Рубежи ойкумены. М., 1973. С. 57.) Г. Брош, интерпретируя сообщения о Туле, приведенные у античных авторов, высказывает мнение, что широта острова — 64-65° СШ. (Стратановский Г. А. // Страбон. География в 17 книгах. Перевод, статья и комментарии Г. А. Стратановского. Под ред. С. Л. Утченко. М., 1964. С. 805.)

Текст Клеомеда интересен ещё в одном отношении: в нём прямо говорится о том, что Пифей сам ходил на Туле вопреки существующему мнению, что он получил информацию о Туле только из вторых рук. Находясь на севере Шотландии, Пифей якобы только собрал свидетельства о «неком острове Туле» и по ним сделал его описание.

Сообщения других авторов создают более развернутую и красочную картину тех необычных, с точки зрения жителей средиземноморья, природных астрономических явлений, которые происходят на далеком острове под этими высокими северными широтами. Помпоний Мела описывает летние «белые ночи», которые Пифей первым из эллинов наблюдал на острове Туле:

«Туле… Там… ночи летом светлые, потому что в это время солнце, уже поднявшись выше, хотя само не видимо, однако, скрытым по соседству блеском освещает ближайшие к нему места. В момент же летнего солнцестояния ночей нет, так как солнце тогда уже гораздо лучше видимое, являет не только своё сияние, но также большую часть своего шара» (Pompon. Mela, III, 6, 57).

Пифей и его спутники, пораженные и очарованные этой завораживающей игрой летнего северного света, не только сами наблюдали величественное зрелище почти не заходящего солнца, но также слушали рассказы местных жителей об этих чудесных явлениях. Об этом мы узнаем из текста Гемина Родосского:

«У тех, кто живёт севернее Пропонтиды, самый длинный день составляет шестнадцать равноденственных часов, у тех же, кто живёт ещё дальше на север, этот день длится семнадцать и восемнадцать часов. В эти места, кажется, приходил Пифей Массалиот. В самом деле, он говорит в своих описаниях Океана:
«Варвары нам показывали, где садится солнце. Ведь в этих местах случается, что ночь бывает  совсем короткой, длясь два или три часа, так что солнце, садясь, после короткого интервала тотчас поднимается»» (Gemin. Phod. Elem. astrom., ch. VI).


В этом отрывке Гемин, стремясь показать в общих чертах возрастающую продолжительность летних дней по мере продвижения к северу, в нескольких поверхностных и коротких фразах описывает путь от Пропонтиды до Океана, предполагая, что он расположен не очень далеко от Понта Эвксинского. Говоря об этих океанических широтах, он ссылается естественно на Пифея, который являлся единственным возможным научным авторитетом в этом вопросе. Гемин
приводит название работы Пифея «Описания океана», а затем единственный из всех авторов цитирует текст самого навигатора: «Варвары нам показывали, где садится солнце».
Это место оставляет неясное впечатление. В самом деле, существовала ли необходимость, чтобы Пифею и его спутникам показывали, где садится солнце? Они сами это прекрасно видели. В июне они были на Туле, на широте, где ночь длится два или три часа, закат солнца отчетливо виден. Здесь требуется дополнительный комментарий. Наиболее убедительное объяснение, на наш взгляд, даёт Г. Брош. (Broche G. Op. cit. P. 162. 33). По его мнению, варвары — жители Северной Шотландии которые сопровождали Пифея до Туле, показали ему точку на горизонте — «место, где солнце садится» зимой, чтобы больше не появляться в течение длинной арктической ночи. Это место было «местной достопримечательностью» здесь, на Севере.

«Известно, — замечает Г. Брош, — какая печаль охватывает нордические народности при исчезновении божественного светила, и с какой безумной радостью они приветствуют его появление после долгого зимнего периода!»

Явление длинных дней и ночей в районе Туле отмечал Плиний Старший также со ссылкой на Пифея. Плиний писал, что остров Туле расположен в том районе, где в дни летнего солнцестояния, поскольку солнце приближается к полюсу мира и описывает более узкий круг, земли, лежащие под ним, имеют непрерывный день в течение шести месяцев. И наоборот, в момент зимнего солнцестояния, когда солнце проходит с другой стороны земли, в районе острова Туле длится непрерывная ночь, кажется, тоже в течение  шести месяцев (Plin. N. Н., II, 75; IV, 30).

По замечанию Г. Броша (Broche G. Op. cit. P. 165. N. 3.), эти шесть месяцев непрерывного дня или непрерывной ночи Плиния Старшего у поэтов, которые являются плохими астрономами, превращаются в вечный день и вечную ночь.
Тем не менее именно античные поэты создают самую красочную картину феерического и вместе с тем величественного зрелища прохождения по небу нордического солнца, которое в момент летнего солнцестояния и днём, и ночью можно было наблюдать на острове Туле. Фест Авиен пишет:

«… Туле. Там, когда огонь Феба коснтся Колесниц полюса, светящейся ночью колесо Солнца горит непрерывным пламенем, и светлый день ведёт не менее светлая ночь. Ведь солнце тогда вращается на наклонной оси мира и сверху посылает прямые лучи, находясь по соседству с западной осью, пока, наконец, снова запыхавшуюся упряжку его коней не примет на закатном небе Нот» (Avien., V, 755-764).

Самое позднее сообщение античности о Туле возвращает нас к чистому реализму. Прокопий Кессарийский, автор V века н. э., рассказывая о Туле, даёт поразительно точное, реалистическое описание полярной ночи и полярного дня. Он пишет, что каждый год на Туле наблюдается необычное явление. В период летнего солнцестояния 40 дней солнце не заходит за горизонт, оставаясь непрерывно над землей и сияя то с востока, то с запада. Когда солнце вновь оказывается у того края неба, откуда оно раньше выходило, т. е. на востоке, считается, что прошли одни сутки. Через полгода, в период зимнего солнцестояния, солнце 40 дней вообще не показывается над островом, и он погружен в ночь. В это время местные жители считают дни, наблюдая за движением луны и звезд. Через 35 суток группа людей уходит в горы и,  по определенным признакам заметив с вершин солнце, объявляет всем остальным, что через 5 дней оно взойдёт (Ргосор. В. Goth., II, 15.).

Приводя это свидетельство Прокопия Кессарийского, В. В. Федотов, отмечает, что оно представляет подробное описание полярной ночи, особо подчеркивая последний эпизод, так как считает, что именно он придает рассказу Прокопия точность и реалистичность. Поскольку, по словам Прокопия, чтобы установить, что ночь подходит к концу, жители Туле должны были за 5 дней до появления солнца подниматься на высокие горы, то, вероятно, только оттуда они могли наблюдать начало зари ещё до появления края солнечного диска или видеть сам этот диск.
Эта деталь, сообщаемая Прокопием Кессарийским, отличает его рассказ от сообщений других античных авторов об арктических явлениях, происходивших на острове Туле.

Гемин Родосский сообщает, что в этих местах ночь бывает совсем короткой, длясь всего два или три часа. Это тоже реалистическая подробность. Вблизи полярного круга, на широте (64° 30′ — 65° 30′ СШ) летом и зимой ночь и день действительно длятся 2-3 часа.
Так как угол, который траектория солнца составляет с горизонтом при данных условиях, очень небольшой, то над горизонтом появляется только край солнечного диска. Тем не менее, чтобы увидеть солнечный диск, не нужно прибегать к тем ухищрениям, о которых сообщал Прокопий Кессарийский. Этот природный феномен не является, таким образом, настоящей полярной ночью и относится к более южным районам, чем те, которые описаны Прокопием.

Доверяя сообщению Прокопия Кессарийского, В. В. Федотов помещает Туле на широте 70° —77°СШ. (Федотов В. В. Античная традиция о Крайнем Севере (проблема Туле). Вестник Московского университета. Серия 8. История. № 5, 1982. С. 60-61.) Но какой бы широте месторасположения Туле не отдать предпочтение, из сообщений древних ясно, что Туле — одна из самых северных земель; и возможно само название острова происходит от кельтского слова Thual, означающего земля Севера (граница Севера). Оно употреблялось кельтскими народами, в особенности ирландцами.

Общий образ Туле, а также представление о рельефе острова лучше всего создается опять-таки поэтическим описанием. Фест Авиен пишет о Туле:

«Затем, если кто поплывет на быстром корабле
по необъятному морю,
И будет гнать судно далеко, до созвездий Медведицы,
То он узнает Туле, вздымающуюся мощной вершиной»
(Avien., V, 755-757).

О том, что Туле — обитаемая земля, об особенностях природных условий и климата на острове, о занятиях его жителей и употребляемых ими продуктах питания, судят по следующему тексту Страбона:

«Домашних плодов и животных здесь или вовсе нет, или очень мало, и население питается просом и огородными овощами, а также дикими плодами и кореньями; а где есть хлеб и мёд, там приготовляется из них питьё. Так как солнечных дней там не бывает, то хлеб молотят в
больших строениях, предварительно снёсши туда колосья, открытый ток у них не употребляется по недостатку солнца и обилию дождей» (Strabo, IV, V, 5).

Большинство исследователей полагает, что в этом отрывке речь идеё именно о Туле; но если его поместить в более широкий контекст, то можно усомниться в категоричности такого утверждения. Дело в том, что этому тексту у Страбона предшествует выражение, которое переводят: «в местностях (или районах) близких к холодному поясу». 

Только Г. А. Стратановский переводит это выражение иначе: «… в отношении людей, живущих вблизи холодного пояса» (Стратановский Г. А. Страбон. География… С. 191). Этот перевод, видимо, не точен, так как абзац, в котором эта фраза помещена, начинается у Страбона (IV, V, 5) таким образом: «Что же касается астрономических явлений и математической теории, то он (Пифей — Н. Ш.) сделал верные наблюдения»…

Таким образом, можно предположить, что описание природных условий и занятий земледелием и собирательством, относится ко всему приполярному региону, под которым Страбон, следующий за Пифеем, понимал все обитаемые земли, расположенные к северу от Британских островов до острова Туле.

Г. Брош, анализирующий этот текст Страбона, считал, что саму Туле из этого ареала следует исключить и природно-географическое описание Страбона к ней не относится. Ведь в другом пассаже (II, V, 8) Страбон яростно восставал против мысли, что Туле, предположительно расположенная под арктическим кругом, может быть обитаемой землей, утверждая, что самой Северной границей (Thual) обитаемых земель является Ирландия (древняя Иерна) .

Однако имеются и другие свидетельства, представляющие Туле обитаемой землей.  Солин пишет:

«Плавание от Оркнейских островов до Туле продолжается 5 дней и 5 ночей. Туле плодородна и богата поздно созревающими плодами. С начала весны жители там живут вместе со своим скотом и питаются кореньями и молоком; для зимы они запасают плоды деревьев» (Solinus, 22).

Даже Прокопий Кессарийский, помещая Туле так далеко на север, в районы, где наблюдается явление настоящей полярной ночи, рассказывает об обитателях острова. По сообщению Прокопия (В. Goth., И, 15), большая часть Туле была пустынна, а в обитаемой жило 13 больших племён, каждое со своим царём. Одно из племён (скрити-фины) вело совсем дикий образ жизни, не пользовалось одеждой, не знало земледелия, а занималось только охотой. Тело прикрывали шкурами, которые связывали звериными жилами. Новорожденных младенцев кормили не материнским молоком, а мозгом пойманных животных. Остальные племена на острове вели во времена Прокопия (V вку н. э.) уже более цивилизованный образ жизни, по античным понятиям. Они поклонялись многим богам и демонам неба, земли и моря, а также мелким божествам источников и рек. Постоянно приносили жертвы, в том числе мёртвым и героям. Лучшей считалась жертва первого военнопленного. Больше всего почитался бог войны. На острове были горы и огромные леса, изобиловавшие разными животными. Прокопий сообщает о переселении на Туле эрулов, которые в его время после долгих скитаний прошли через землю данов, подошли к Океану и, сев на корабли, отправились на остров, где и остались.

Судя по сообщениям древних, Пифей не ограничился посещением Туле, но на протяжении ещё целого дня продолжал движение прямо к Северному полюсу. По этому поводу Г. Брош (Broche G. Op. cit. P. 173) замечает, что «наваждение Севера» не оставляло Пифея. Остановился он, когда продвигаться вперёд стало невозможно: дальше лежало «замерзшее море» (греч. πεπυγγυια) (Strabo, I, IV, 2). О том, что в одном дне пути от Туле находится «замерзшее море» (латин. mare concretum) упоминал также Плиний Старший, добавляя, что некоторые называют это море Кроновым (a nonnulis Cronium appelatur. Plin. N. H., IV, 30) или Кронийским заливом (греч. Κρονιος κολπος; Геродот, 58, IV, 104). По поводу этого наименования высказывалась точка зрения, что здесь имелся в виду легендарный Кронов океан, мыслившийся греками находящимся в потустороннем мире и более всего отвечавший тем сказочным представлениям о Крайнем Севере, которые складывались на основании сообщений Пифея.

Другая точка зрения состоит в том, что название Кроново море просто представляет кельтское выражение Muir-croinn, означавшеем «замерзшее море», которое Пифей услышал у своих кельтских спутников и затем повторил. Так возникла неясная омонимия, лишенная смыслового значения (Arvedson, Pytheae Massiliensis Fragmenta. Upsalae, 1824).

В этих местах, на расстоянии ещё одного дня плавания к северу от Туле, по словам Пифея, кончался реальный и доступный человеческому восприятию мир. Там не было уже ни воды, ни земли, ни воздуха, а некая смесь всех этих элементов, напоминающая «морское легкое», где не возможно ни ходить пешком, ни плыть на корабле (Strabo, II, 4, 1). Р. Хенниг называет рассказ о «морском легком» «самым причудливым из всех сообщений, источником которых были труды Пифея». (Хенниг Р. Указ. соч. С. 198).

Определение самого выражения «морское легкое» не вызывает разногласий; «πνευμονι υαλαττιψ εοικος» — это медуза, кишечно-полостной морской организм студенистой консистенции, колоколообразной или круглой формы. (Стратановский Г. А. Страбон. География… С. 804.)

Однако Пифей говорит о явлении, которое подобно «морскому легкому». Стремление выяснить, какое явление имел в виду Пифей, делая такое сравнение, привело к возникновению учёного спора, которому не видно конца. Например, Г. Хергт, предположив, что главный акцент в этом сравнении падает на дыхательное движение медузо-образного организма, выдвинул гипотезу, что под «морским легким» Пифей подразумевал как бы огромный дыхательный орган океана, который мог бы объяснить океанские приливы и отливы (Broche G. Op. cit. P. 174-175. ). Однако, как мы видели выше, Пифей по-другому и научно объяснял действие приливов и отливов.

Своеобразное объяснение предложил Ф. Келер. По его мнению, «морское легкое» Пифея — это отмель во время отлива, где вода как бы дышит, подобно живому организму. Такая отмель обычно покрыта густой сетью водных протоков, разветвленных наподобие легкого. И её действительно нельзя считать ни сушей, ни водой, а смесью того и другого, да ещё воздуха, когда она покрыта густым туманом. Ни ходить, ни плыть по ней нельзя. Протоки, образующиеся в покрывающем отмель илом во время отлива, своими многочисленными разветвлениями поразительно напоминают кровеносную систему легких.

Г. Брош, считавший, что «морским лёгким» Пифей называл паковый лёд, нарисовал живописную картину, которая, по его мнению, разворачивалась перед глазами Пифея и его спутников:

«Вот плывут первые, легкие льдины, предвещающие появление пакового льда… Их число уве личивается с пугающей быстротой… Они приближаются… Сине-зелёная вода Арктического океана на первых стадиях оледенения становится тяжёлой и стекловидной, подобной полупрозрачному и беловатому телу медуз... Массалиотские галеры продвигаются вперед лишь с трудом… Весла погружаются в эту тяжёлую и вязкую субстанцию, которая их парализует, но которая не выдержала бы и малейшего веса… Эта поверхность, тусклая, изрезанная трещинами, беловатая тяжело поднимается, затем опускается как бы вследствие неясного дыхания, подобного поочередному расширению и сжатию медузы. Затем внезапно на этот Океан и так уже изменившийся в такой таинственной и беспокоящей манере, обрушивается ужасный полярный туман, молочно-белый, такой густой, что его можно было бы резать ножом».

«На этот раз, — продолжает Брош, — не встает больше вопрос о том, чтобы идти дальше. Так как это более не море, которое может разрезать форштевень галеры, не воздух, которым можно дышать, не земля, по которой можно ходить, но ужасающий синтез всех этих элементов, как бы гигантская и сумрачная матрица мира! Пифей и его спутники видят это собственными глазами. Они достигли предела, который боги назначают людям в познании космической тайны».

Имеются и другие толкования выражения «морское легкое», которое Страбон повторил вслед за Пифеем. Р. Хенниг, суммируя их, замечает, что многочисленные комментаторы предлагали самые разнообразные объяснения: от медуз и морских водорослей до вулканической пемзы Исландии, от айсбергов до водолазного колокола и северного сияния (Хенниг Р. Указ. соч. С. 198. :i Mullenhoff К. Deutsche Altertumskunde. В. I, Berlin, 1870, S. 388. 41 ).

Самым спорным вопросом о Туле, и этот спор продолжается уже 2000 лет, является вопрос о том, какая из областей Северной Европы была страной Туле, описанной Пифеем. Сами древние, может быть, склонялись к мысли, что Туле следует поместить на Шетландских островах. По крайней мере, Тацит в биографии своего тестя Агриколы пишет, что за Оркадскими островами (совр. Оркнейские о-ва) римскому флоту была видна уже Туле (dispecta est Thule), на которую римляне не пошли, так как было приказано дальше не идти (Тас. Agr., 10). В связи с этим сообщением Тацита К. Мюлленгоф помещал Туле на остров Мейнленд Шетландского архипелага. Горячим сторонником отождествления Туле с Исландией был Г. Брош, безоговорочно отметавший возражения противников этой точки зрения. Однако большинство современных исследователей исключает такую возможность, так как Шетландские острова и остров Мейнленд, в частности, не соответствуют тем астрономическим условиям, которые свидетельства античных авторов приписывают Туле. В разумных пределах ошибки их нельзя считать расположенными на 64-65° СШ, если иметь в виду самый южный градус северной широты, на котором помещают Туле современные исследователи по свидетельствам античных авторов. Самая короткая ночь на Шетландских островах не длится 2-3 часа, и, наконец, они находятся на гораздо более коротком расстоянии от Англии, чем 6 дней парусного плавания.

Наоборот, Исландия совершенно соответствует астрономическим условиям древних для Туле. Исландия находится на широте 64-65′ СШ, самая короткая ночь на Исландии длится 2-3 часа. И, наконец, она расположена как раз в 6 днях навигации на север от Шотландии. Об этом вопросе можно судить с достаточной уверенностью, потому что уже давно для того, чтобы определить расстояние, которое можно было пройти за 6 суток в открытом море, постарались выяснить суточную скорость античных кораблей, ходивших на веслах и под парусом.

На основании сообщения Геродота (IV, 86) о том, что корабль проходит за день 70 тыс. оргий, т. е. около 130 км, расстояние, проходимое за день плавания, принимается в 120-150 км . Цифра 150 км в день получается также по данным Феста Авиена, который хотя и писал свою поэму в IV веке н. э., но использовал, как известно, старые периплы VI, V века до н. э. По его свидетельству, переход от Геракловых столбов до пиренейских мысов Руссильона занимал 7 дней (Avien., 562-565). Расстояние этого перехода, составляющее 1050 км, возможно пройти по морю за 7 дней как раз при скорости 150 км в день. В то же время такая скорость достаточна, чтобы за 6 дней плавания под парусом дойти от северной оконечности Шотландии до Исландии.

Предположение о том, что Туле — это Исландия, было впервые высказано ещё в 825 году ирландским монахом Дикуилем (Dicuil. De mensura orbis terrae, VII, 2). Затем на протяжении более 1100 лет оно имело много сторонников. Вивьен де Сент-Мартен называл его «бесспорно» правильным.

Однако В. В. Федотов полагает, что античный корабль мог развивать скорость до 200-300 км в сутки. По его мнению, 6 дней плавания до Туле должны составлять скорее всего от 1500 до 1800 км. А если учесть, что к северу от Британии корабль мог попасть в Гольфстрим, увеличивший скорость, то к этому расстоянию следует добавить ещё несколько сотен километров за 6 суток. Таким образом,  конечной точкой шестидневного плавания Пифея могла быть Гренландия. Для разрешения этого спора интересен эксперимент, проведенный Р. Хеннигом. Он спросил опытного моряка, капитана Демпвольфа из Гамбурга, куда мог бы прибыть за 6 дней маленький парусник при умеренно благоприятной погоде, отправившись на север от северных берегов Шотландии? Моряк ему ответил: к Лофотенским островам или, в крайнем случае, в среднюю часть Норвегии, или в Исландию. Эти возражения сводятся к двум решающим доводам, которые приводит Р. Хенниг.

Первый довод Хеннинга состоит в том, что Исландия до VIII веке н. э. оставалась безлюдной, в то время как Туле была цивилизованной страной, жители которой занимались земледелием.  Однако по этому поводу М. Кэри и Е. Уормингтон замечают, что это не такое уж большое препятствие, поскольку Исландия могла стать необитаемой в течение тысячи лет, которые отделяют восьмой век от времени путешествия Пифея.

Второй довод Хеннинга основан на тексте Страбона (IV, V, 5), следуя за которым, считают, что на Туле разводили пчел и добывали мёд. Между тем в Исландии это невозможно, так как в её климатических условиях пчелы не живут, и не отваживаются летать дальше 61° СШ. (Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 1. С. 189-190.)

Как было показано выше, Г. Брош, комментируя этот текст Страбона и рассматривая его в более широком контексте, пытался доказать, что содержащееся в нём описание природных условий и занятий земледелием, в том числе и пчеловодством, относится не к острову Туле, а ко всем обитаемым землям, располагающимся к северу от Британских островов, скорее исключая, чем включая Туле. Как бы то ни было, гипотеза, отождествляющая Туле с Исландией, не совсем оставлена до сих пор. Е. Уормингтон в статье, помещенной в Оксфордском классическом словаре, замечает: «Не ясно, была ли Туле Исландией
или Норвегией».

Точка зрения, идентифицирующая Туле с Норвегией, имеет много сторонников.  Знаменитый полярный исследователь Фритьоф Нансен считал, что Туле — это Норвегия, и именно средняя её
часть у Тронхеймского фьорда. На первый взгляд, Туле не может быть Норвегией, которая не является островом ни британским, ни каким-либо другим. Однако, если Плиний мог написать остров Скандинавия (Plin. N. Н., IV, 96), то почему информанты Пифея не могли того же самого
сказать о Туле, если бы она находилась в Норвегии? Тем более что ещё и в средние века, вплоть до XI-XII столетия, Скандинавия всё ещё продолжала считаться островом.

Некоторые характеристики из описания Туле античными авторами согласуются с характеристиками Норвегии. Шесть дней парусного пути в условиях навигации античного времени представляют приемлимый срок, чтобы достичь Норвегии с северных берегов Шотландии.
Норвегия простирается как раз на север до арктического круга и на юг до границы, до которой долетают пчёлы. Сторонники норвежской гипотезы полагают, что описание «морского легкого» может правдиво объясняться морскими туманами верхних побережий Норвегии, в которых все элементы кажутся находящимися во взвешенном состоянии в вязкой и непроницаемой влажности

В пользу Норвегии Р. Хенниг добавляет ещё ряд соображений
По его мнению, Туле надо представлять себе издавна заселенной страной, жители которой уже давно миновали начальные ступени культурного развития, обладали известными духовными интересами и занимались морской торговлей. Ведь Пифей обсуждал с ними некоторые интересовавшие его астрономические проблемы (о месте захода солнца зимой и т. д.). Это свидетельствует не столько о том, что жители Туле имели склонность к наблюдениям над явлениями природы, сколько о том, что с ними можно было вступать в пространные объяснения через переводчиков. Наличие переводчиков означает развитие
торговли, в данном случае — торговли с теми странами, откуда были родом некоторые матросы Пифея.
Вообще, по мнению Р. Хеннига, только в том случае Пифей мог решить преднамеренно отправиться на Туле, если существовали торговые связи с этой страной. Без существовавших торговых связей нельзя объяснить его выход в открытое море. Для доказательства этого положения Р.Хенниг приводит следующее рассуждение общего порядка. Р.Хенниг полагает, что в древности мореплаватели по большей части держались вблизи берега и добровольно отдалялись от него
лишь в хорошо известных водах.

«Плавание наугад, — пишет Р. Хенниг, — в неисследованные области открытого океана было бы бессмысленным, и нельзя допустить, что в древности кто-либо совершил такое безрассудство».

Р. Хеннигу кажется совершенно невероятным, чтобы выдающийся учёный, серьезный, рассудительный исследователь Пифей, решился бы на такое путешествие,  целью которого было решить совершенно определенные задачи в области географии, астрономии и естествознания.

«Совершенно исключено, — пишет Р. Хенниг, — что он мог так глупо рисковать своей жизнью тем самым поставить под угрозу успех экспедиции. Пифей, несомненно, был смелым человеком, но отвага у него сочеталась с рассудительностью».

Это мнение Хеннига В. В. Федотов называет необоснованным (Античная традиция о Крайнем Севере (проблема Туле). С. 64). Он приводит свидетельство Страбона (I, 1, 8) о неудачных попытках кругосветных путешествий в древности, во время которых корабли уходили далеко в открытый океан, но им приходилось возвращаться назад, не достигнув цели, не потому, что они наталкивались на какой-то материк, а потому, что море оставалось открытым и кончались съестные припасы.

Таким образом, по Хеннигу, Пифей, как человек практичный, отправился в неизвестную ему страну Туле только после того, как услышал в Северной Британии об имеющихся с ней торговых связях и отправился по уже хорошо известной морскому торговому пути. Об этом можно судить по одному свидетельству Плиния (Plin. H. N., IV, 104).

Плиний называет ряд островов к северу от Британии: Скандию, Думну, Верги и самый большой из них Беррику, откуда, по его словам, имели обыкновение плавать на Туле. Однако, по мнению сторонников норвежской гипотезы, единственной областью на 64° СШ, с которой Британия могла вести торговлю, была именно Центральная Норвегия, где мог происходить обмен британского металла на высоко ценившиеся во все времена северные меха и другие продукты.
Решительным противником норвежской гипотезы выступал Г. Брош. Поскольку Пифей писал, что Туле расположена на север от Британии, то, находясь на Туле, он должен был видеть по
направлению к югу открытое море, по которому он мог бы возвратиться к Британским островам. По словам Г. Броша: «Это условие, без которого нет Туле Пифея».

Однако, находясь в Центральной Норвегии, Пифей мог видеть на юге только массу скандинавских земель, а не свободное море. К тому же совершенно невозможно за один день навигации на север от норвежского берега достичь Северного Ледовитого океана. Даже в середине зимы, в феврале, граница плавающих льдов удалена на тысячу километров от побережья Норвегии, с которого Пифей мог бы отправиться на север.

Выступая против аргументации Р. Хеннига, Г. Брош (Broche G. Op. cit. P. 186. 46) попутно защищает Пифея от приписываемого ему Хеннигом (Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 1. С. 189) чисто практического интереса при посещении Туле.

«Я поражен, — пишет он, — этим противоречием, или, если хотите, этой очень серьёзной лакуной в его (Хеннига — Н. Ш) концепции: признавая в принципе, что Пифей являлся прежде всего человеком науки, он не отдаёт себе абсолютно никакого отчёта в этой одержимости Севером у астронома, которая заставляет его подниматься всё выше по широте, чтобы решить научную проблему, ничего общего не имеющую с практической полезностью и с необходимостью увлекающую его за пределы дорог, обычно посещаемых коммерсантами северных морей»

Наконец, существует ещё одна гипотеза по поводу местонахождения Туле, отождествляющая Туле с Гренландией. Долгое время её считали лишь курьезом.

«Ещё в гораздо меньшей степени, чем Исландия, — писал Р. Хенниг, — истинной землей Туле может считаться Гренландия, хотя даже в наше время подобное странное мнение высказал Сфирис».

Однако гренландскую гипотезу поддержал, развил и обосновал В. В. Федотов в своей статье, посвященной проблеме Туле. (Федотов В. В. Античная традиция о Крайнем Севере (проблема Туле). С. 60-66.) Он основывается в основном на свидетельстве самого позднего античного автора, писавшего о Туле, — Прокопия Кессарийского (В. Goth., II, 15, ел.). В. В. Федотов полагает, что источником Прокопия был уже не Пифей или не только он, что после Страбона, Плиния и Тацита со II по V век могли быть новые контакты с Туле. По мнению В. В. Федотова, Гренландия совершенно совпадает с описанием Туле у Прокопия Кессарийского, носящим, реалистический характер, впрочем как и с другими описаниями.
Площадь Гренландии именно в 10 раз превышает площадь Британии, как писал Прокопий. Кратчайшее расстояние от Британии до Гренландии около 1500 км. К Гренландии от Британии и Исландии направляется Гольфстрим. И даже если двигаться к Гренландии не кратчайшим путем, а продолжать плыть по Гольфстриму, то все равно можно оказаться очень близко от южной оконечности Гренландии, и далее двигаться вдоль её берегов на север, т. е. обязательно
обнаружить остров.

В. В. Федотов полагает, что оба варианта расстояния в 1500 км и 2 тыс. км согласуются с рассказами о 6 днях пути. В. В. Федотов считает, что античный корабль мог развивать скорость от 200 до 300 км в сутки, а когда он попадал в Гольфстрим, то его скорость еще более возрастала. К Гренландии примыкают покрывающие море льды. В то же время часть её побережья летом свободна ото льда. Из-за ответвления Гольфстрима даже на северо-западном побережье море Баффина у современного поселения Туле (ок. 77° СШ)не замерзает до конца декабря. Только у восточного побережья почти круглый год бывает паковый лёд. Длительность полярной ночи в области Гренландии за полярным кругом разная — и 30, и 40 дней, и свыше 4 месяцев на севере, что вполне сопоставимо с одним из сообщений о ночи,
длящейся на Туле полгода.
Большая часть острова непригодна для поселения, однако Гренландию нельзя назвать сплошным ледяным панцирем. Юг Гренландии (59° 46) находится на широте Стокгольма, Хельсинки, Петербурга. Иногда даже встречаются долины с богатой растительностью совсем не арктического характера.

Достоинством статьи В. В. Федотова является несомненно то обстоятельство, что он использует археологический материал для доказательства раннего заселения Гренландии и существования на острове последовательно сменявших друг друга ранних археологических культур. Первые поселения охотников и рыболовов появились в Гренландии около 3000 года до н. з. (культура Индепенденс), около 2500 году до н. э. появилась культура кремневого комплекса Денби. С
800 года до н. э. в Канаде и Гренландии существовала археоологическая культура Дорсет; на рубеже н. э. на западном побережье, где море свободно ото льда, появились переселенцы, принесшие культуру Саркан, а позднее с Аляски прибыли носители культуры Туле, с которыми, возможно, встретились викинги, или так называемые гренландские норманны, переселившиеся из Исландии в конце I тыс. н. э. и основавшие две колонии по нескольку тысяч жителей.

Таким образом, исследователи продолжают поиски Ultima Thule среди реального островного окружения Северной Европы, пытаясь дать конкретное, реалистическое истолкование даже такому явлению как «морское легкое» Пифея. Между тем Е. Н. Суздалев высказал интересную точку зрения, что «морское легкое» Пифея может символ первоначального хаоса. Эта точка зрения сразу же переводит описание Туле и его окрестностей, которое дают античные авторы, из реальной плоскости в фантастическую.

Далее… 3.Идеализирующая традиция античности об Ultima Thule.

 

Идеализирующая традиция античности об Ultima Thule
Ultima Thule - представления древних о Крайнем Севере

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*