Обряды проводов казака в военный поход

Проводы казака на военную службу или на войну становились важной вехой в его жизни. Жизнь под родным кровом заканчивалась, впереди была неизвестность и опасность военного похода, в котором казаку следовало обрести воинскую славу, доказать свою смелость и показать мужество в бою. Казаки – обособленная часть русского народа, имевшая общие с ним духовные ценности.

Донские казаки принадлежали к воинскому сословию и никогда не возделывали землю, поэтому большим оскорблением для казаков было услышать в свой адрес обращение «мужик». Всячески дистанцируясь от закабаленных мужиков-землепашцев, привыкших гнуть спину на помещиков, свободолюбивые казаки ненавидели это слово, предпочитая, чтобы их называли «мужчинами» или «братцами». Если же кто-нибудь оговаривался по незнанию, то тут же следовал ответ: «Мужики в лаптях, а казаки — в лампасах!», после чего желательно было извиниться за причиненную обиду. «Хочешь быть молодцем, так будь джигит, а не мужик», — поучали старые казаки молодых.

Привыкшие воевать, а не взращивать на полях урожай, донские казаки издали указ: «Чтобы никто и нигде хлеба не пахали и не сеяли, а если станут пахать, и тогда бить до смерти и грабить, а кто хочет пахать, те бы шли в прежние свои места, где кто и жил».

«Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в заходящих торгашах», — писал Лев Толстой в повести «Казаки», изданной в 1852 году. По наблюдениям писателя, некоторое время прожившего в станице Старогладовской, гребенские казаки или гребенцы — этносоциальная группа казаков, проживавшая на Северо-Восточном Кавказе  с таким же пренебрежением относились к «шаповалам» — переселенцам с Украины.

Вольный образ жизни донских казаков, имевших свой собственный независимый от государства казачий устав, очень раздражал царя Петра I, который, желая усмирить и подчинить их себе даровал Войску Донскому новый герб, на котором был изображён казак с голым торсом, но в шапке, сидящий на винной бочке, с оружием и рогом в руках.

Казаки носили каракулевые папахи не для тепла, а для чести, в силу специфичного кроя папаха не позволяла бойцу ходить с опущенной головой, в этой горделивой осанке отражалось традиционное мировоззрение казаков никогда и ни перед кем не гнущих свои спины.

Казацкая папаха была важным атрибутом самоопределения казака, а потому, сбив её с головы, оппонент наносил служивому глубокое оскорбление. Упавшая шапка была олицетворением вызова на поединок, где обидчик мог доказать свою правоту, а казак отстоять своё доброе имя. Оберегая бойца в бою, казацкая папаха олицетворяла собой его воинское достоинство, мужество и мудрость, а её потеря сулила казаку скорую смерть. Об этом поётся в народной песне донских казаков «Ой, то не вечер, то не вечер…»:

Как налетели ветры злые 
Да с восточной стороны, 
Ой, да сорвали чёрну шапку 
С моей буйной головы. 

А есаул догадлив был, 
Он сумел сон мой разгадать, 
Ох, пропадёт, он говорил, 
Твоя буйна голова. 

 Серьезным оскорблением достоинства запорожского казака было отсечение его длинного чуба-оселедца, за который, по поверью, Бог должен был вытащить его из ада за многочисленные убийства врагов.

Обязательным элементом воинского обмундирования казака была шашка,  служившая символом всей полноты его прав. Получив шашку из рук стариков в 17 лет, казак должен был с честью исполнять законы казачьей общины, нарушение законов могло повлечь унизительное лишение шашки. Если «братец» раскаивался в своих деяниях, то спустя некоторое время по решению Казачьего круга ему возвращали оружие, в противном случае его изгоняли из казачьего войска.

Проводы казака на войну

Родные казака подходили к проводам казака на военную службу со всей ответственностью, по старой казачьей присказке от службы можно было ожидать всякого: «или грудь в крестах, или голова в кустах».

За века существования российского казачества проводы на войну обросли множеством традиций, которые на Дону сохранялись вплоть до 1917 года.

После того, как становилось известно о призыве на военную службу, которая длилась пять лет, казака освобождали от работы. Казак должен был сам готовить снаряжение для службы, и к этой подготовке подходили с большой ответственностью — воинское снаряжение казака проверял атаман. Обычно набиралось довольно много вещей необходимых в военном походе, поэтому вещи казака заранее отправляли к месту сбора.

На проводы казака без особого приглашения собиралась вся родня, приезжали с дальних хуторов и станиц, считалось, что на проводы нужно приходить по своему желанию. Никто не знал даст ли Бог ещё раз свидеться с родственником. Продолжительность проводов определялась достатком  семьи, но обычно они длились 2—3 дня.

В каждой казачьей станице могли быть свои особенности. В некоторых казацких станицах было принято гулять на проводах неделю, в других — на первый день за столом собирались только самые близкие люди, а дальние родственники и знакомые приходили на второй или даже на третий день.

Проводы казака в военный поход начинались с молебна в церкви, куда собирались атаман, казаки и их родные. После молебна священник кропил прихожан святой водой, благословляя верой и правдой служить Богу, царю и Отечеству, затем атаман говорил напутственное слово. Только после молебна все гости шли по домам казаков-призывников и садились за столы.

В каждом доме казака-призывника непременно сажали на самое почётное место в «красный угол», а справа и слева от него садились отец и мать. Если на войну уходил молодой парень, то пить ему не дозволялось, а следовало слушать наставления старших казаков и внимать им. Участвовать в застольях со взрослыми на равных мог только казак, прослуживший много лет. Холостой и одинокий казак мог пригласить на проводы к себе молодежь.

Пришедшие на проводы должны были принести казаку подарки: новую одежду, бритвенные принадлежности, оружие, табак, вышитый кисет. Дарили и деньги, чтобы казак мог купить себе то, чего не хватает. Приносили продукты, которые казак мог взять в дорогу.

Застолье предварялось песнями и плясками молодежи, пожеланиями казаку хорошей дороги и здоровья. Застолье начиналось с выступления крестных родителей казака: крестный отец благословлял его, а крестная мать перевязывала молодого казака рушником крест накрест. Если казак был не женат, то присутствующие девушки прикалывали к его черкеске цветы или расшитые платочки, первой это должна была сделать невеста.

Этнограф из кубанского университета Людмила Валентиновна Мальцева в своей работе «Возрождение кубанских традиций» указывает, что гулянья молодежи длились на проводах недолго. Вскоре взрослые казаки отправляли юношей и девушек восвояси, но взрослые из-за стола не уходили.

Уходящий на военную службу казак должен был по традиции поднести каждому гостю стакан вина, в ответ выслушать советы, как уберечься на войне от беды. Казаки вспоминали былое, рассказывали казацкие байки.

Благословение казака от всей семьи

Наутро, когда казак должен уехать, происходил обряд благословения. Присутствовали при нём только близкие люди — жена, отец с матерью, дед с бабкой.

Казак преклонял колени, и отец благословлял его иконой Спаса или Святого, чьё имя носил казак, напутствуя его быть храбрым и не посрамить «славы казачьей». Если отца не было, благословить мог старший в семье — брат, дядя, дед или крестный отец.

Обычно благословение звучало так: «Дай Бог всего лучшего, служить верою правдою царю-батюшке Николай Александровичу, вернуться на родную Кубань к родным отцу-матери, к жонке молодой». Казак же просил прощения у всех и выражал надежду: «Бог даст — вернусь!».

Матушка вешала на шею сына иконку, после чего он целовал все иконы в доме и просил у Христа, Богородицы и святых заступничества в ратном деле. После прощания с родителями, казак прощался с женой и детьми. После этого гости, ночевавшие в доме, приглашались к столу — завтракать.

Выход казака со двора

После завтрака наступало время отъезда и все выходили во двор, где родители благословляли сына ещё раз. Казак опускался на колени на вывернутую наизнанку шубу, «чтобы было не голо служить», отец благословлял его иконой, а мать угощала сына хлебом с солью. Затем казаку подводили коня под походным тюком, жена кланялась коню в ноги, чтобы вывез мужа в лихом бою, и родителям, прося их, чтобы непрестанно молились о сыне.

Когда казак садился на коня, жена должна была держать коня под уздцы; если казак был холост, коня держал отец. Мужчины подавали казаку оружие.

Выехать с родного двора казак должен быть верхом через распахнутые ворота. Считалось хорошей приметой, если конь при этом перескочит через какое-либо препятствие, которое специально ставили на пороге. Очевидно, считали, что если конь не запнётся, то и в бою вывезет. Если же конь спотыкался, верили, что служба будет тяжкой, и казака ждет, быть может, ранение. Если же в момент выезда со двора конь начинал ржать – считалось, это к смерти.

Работник Старочеркасского музея-заповедника А. Н. Полякова пишет, что, выезжая со двора, казак должен был непременно выстрелить в землю, как бы отгоняя чертей. На улице он снова спешивался, жена брала коня за уздечку и вела к месту сбора в станице, и провожала мужа, желая ему благополучия и скорого возвращения на том же коне, на котором уехал. Холостого казака провожали мать или сестра, бабушка.

После этого казак забирал у жены повод, прощался с детьми, всех целовал, и просил мать дать ему «неиспитой» воды — чистой воды из колодца, к которой никто не прикасался. Мать специальным образом «освящала» её, крестообразно посыпая в воду соль и читая молитву «Отче наш». Затем она плескала воду вслед сыну, прося Бога, чтобы сын вернулся домой целым и невредимым. Казак садился в седло, снимал папаху, крестился в сторону дома и родных и уезжал к месту сбора. До его возвращения ответственной за семью оставалась жена, которая надевала на голову особый платок — «печальник» и снимала его только тогда, когда казак возвращался с военной службы домой.