Немецкая литература в Средневековье

Философ Александр Дугин (отец Дарьи).

Немецкая литература в Средневековье.

Оглавление:
Первые тексты войн и пожаров: Муспилли.
Песнь о Нибелунгах: проклятие захвата.
Трагическая любовь и рыцарская культура.
Вольфрам фон Эшенбах: Парцифаль германский.
Источники и примечания.

Первые тексты войн и пожаров: Муспилли.

Немецкая литература как самостоятельное явление начинает складываться в Средние века. Уже Карл Великий, повелевает записывать немецкие предания и легенды, а также произносить проповеди на немецком языке. Это приводит постепенно к появлению первых полноценных литературных произведений.

Одними из самых ранних свидетельств о немецкой культовой аллитерированной поэзии являются «Мерзебургские заклинания», написанные в Х веке на древневерхненемецком языке (8–11 вв.), во многом отражающие древнегерманские мифологические представления и дохристианские верования, об «Uuôdan» (Водан, Один), «Frîia» (Фрия).

Последние две строки первого заклинания содержат магические слова, предназначенные для освобождения воинов: «insprinc haptbandun, inuar uigandun.
«Выпрыгни из оков,
спасись от врагов».

Второе мерзебургское заклинание о том, как «Uuôdan» (Водан, Один) исцеляет лошадь Бальдра«, когда она вывихнула ногу. Водан произносит заклинание:

«ben zi bena,
bluot zi bluoda,
lid zi geliden,
sose gelimida sin.

«Кость к кости,
кровь к крови,
пусть голень,
сейчас будет цела».

Интересным явлением ранней германской литературы становится анонимная поэма «Муспилли» (др.-верх.-нем. Muspilli) [1], сложенная около 800 года на древневерхненемецком, старобаварском языке и записанная рукой самого короля Людвига II Немецкого. Название поэмы «Муспилли» отсылает к германо-скандинавской мифологии, где говорится о стране Муспельхейм (Muspelheim, огненная земля, дом изначального тепла, огня и лавы) — один из девяти волшебных миров мифологии, страна огненных великанов, огненное царство, которым правит огненный великан Сурт (чёрт, «Чёрный»), который приходит в конце времён, и с этого начинается Рагнарёк и мировой пожар (Weltbrand). В поэме германская эсхатология тесно переплетается с христианской, образуя самобытный мифо-религиозный синкретизм. В первой части поэмы описывается спор ангела и дьявола за душу умершего человека, в ходе которой дается красочное описание ада и рая, где христианские образы и метафоры соседствуют с древнегерманскими фигурами и названиями.

Вторая часть посвящена неканоническому сюжету сражения в Конце времён пророка Илии с антихристом. Показательно, что Илия выступает здесь как носитель огненной стихии, отчётливо напоминая бога грозы.

В руническом календаре дню пророка Илии в конце июля соответствовала руна ilx [2], представлявшая собой пучок молний или огненных стрел. С этим были связаны поверья и обряды. Вызывание огня и дождя пророком Ильёй, а также его восхождение на небо в огненной колеснице, о которых повествует «Ветхий Завет», сопрягались в народном немецком сознании с тематикой космического могущества асов и их противников.

Битва святого Ильи, выступающего на стороне Бога, с антихристом, воюющим за сатану, в «Муспилли» воспроизводит многие черты последней битвы асов с великанами и адскими чудовищами из Хель (Hel) дома нечестивых мёртвых, откуда никто не возвращается, где властвует великанша Хель, а вход в ад охраняет четырёхглазый пёс Гарм (др.-сканд. Garmr). Хельгард («Хель-град» — «Земля Хель«) — владения госпожи ада — Хель.

Показательно, что исход битвы трагичен — точно так же, как в заключении большинства древнегерманских мифов. Кровь Илии, упавшая на землю, заставляет раскалиться горы, заполыхать леса; реки высыхают; месяц падает на землю; Митгард, Срединная Земля полностью сгорает; так начинается мировой пожар, в ходе которого гибнет мир. Сам Илия в этой битве гибнет, что полностью соответствует сюжетной структуре Рагнарёк.

Лишь в третьей части поэма «Муспилли» на Небесах появляется сам Христос, призывая всех людей на Страшный праведный Суд. Те, кто не грешил или покаялся, спасаются, а грешники падают в пылающую бездну.

Также в начале IX века появляется древнейший памятник немецкой эпической поэзии «Песнь о Хильдебранде». Её содержание посвящено описанию трагической битвы воина Хильдебранда (др.верх.-нем.: hiltibrant, др.-сканд. Hildibrandr; от hilti «бой, битва» и brant «меч»; «огненный, пламенный») со своим сыном Гадубрандом (Hadubrand, др.верх.-нем. Hadu «борьба») в период гуннских завоеваний.

В конце IX века складывается придворная эпико-лирическая форма воспевания подвигов королей и воинов, современников поэтов. Такова «Песнь о Людвиге» (Ludwigslied), героем которой стал Людвиг III, внук Карла Лысого. Поэма написана на рейнско-франкском диалекте древневерхненемецкого языка и рассказывает о победе армии западных франков Людовига III Французского и его брата Карломана II (Carloman), над датскими викингами в Пикардии в августе 881 года.  Поэма христианская по духу и повествует об идеальном христианском короле Людвиге, вдохновлённым свыше на борьбу с язычниками-норманнами, досаждавшими христианам грабительскими набегами.
«Песнь о Людвиге» написана в фольклорной традиции рифмованным стихом . Она представляет собой сплав духовного стиха эпической песни.

Поэмы Отфрида Вейсенбургского «Гелианд» и «Книга Евангелия» выдержаны уже полностью в христианском стиле, хотя и изобилуют фольклорными коннотациями, будучи обращены к простому народу. В этом же стиле выдержаны более поздние христианские поэмы на немецком языке о чудесах Христовых Эццо из Бамберга — «Эццолид».

Особое значение имеет баварская поэма «Аннолид» (нем. Annolied — «Песнь Анно»)[3], написанная в начале XII века в аббатстве Зигбург. В ней в стихотворной форме пересказывается библейская история сотворения мира, которая описана в манихейских тонах. Согласно автору поэмы, Бог изначально создаёт два царства — небесное и земное, затем смешивает их, и из смеси творит человека, как третье царство. Далее следует изложение ветхозаветных и новозаветных событий, интерпретированных в дуальной теме, постоянно соотносящее третье царство человека с горизонтом небесной святости и земного греха. Духовная история, поданная как развернутая аллегория, как христианский историал, завершается эпохой жизни католического Кёльнского архиепископа святого Анно II (1010— 1075) — отсюда название «Песнь об Анно».

Далее, сообщаются сведения о немецких племенах и народах, их происхождении и основании немецких городов. Предки баварцев переносятся на Кавказ, в мифическую область Армении. В заключении рассказывается житие святого Анно («Vita Annonis»). «Аннолид» имеет большое значение для формирования исторического самосознания немцев, так как связывает сакральный историал христианского понимания событий творения, «Ветхого» и «Нового Заветов», с событиями германской истории, вписывая немцев — вплоть до современной автору эпохи — в общую структуру христиански понятой семантики времени.

Песнь о Нибелунгах: проклятие захвата.

Однако не вся германоязычная поэзия полностью укладывается в каноны европейской христианской культуры. Уникальным явлением становится «Песнь о Нибелунгах»[4] — германская эпическая поэма, написанная неизвестным автором в конце XII — начале XIII веков. В ней мы видим сочетание древнегерманских мифов, средневековой рыцарской этики, германского воинского этоса, любовной куртуазной поэзии и поэтизированной и архитипизированной исторической хроники.

События эпической поэмы «Песнь о Нибелунгах» разворачиваются в V веке, одним из действующих лиц является вождь гуннов Аттила (Этцель), второй муж бургундской принцессы Кримхильды из сказочно богатого рода Нибелунгов (дословно, «детей тумана»), вдовы главного героя нидерландского принца Зигфрида.

Зигфрид описан как архетипический германский воин, абсолютно бесстрашный герой-драконоборец, необоримо сильный и обладающий магическими способностями — в частности, становиться невидимым за счёт волшебного плаща, отнятого у цверга Альбериха, и непробиваемой для ударов кожей, которая стала таковой после победы Зигфрида над драконом Фафниром и купания в его крови.
«В крови его омылся и весь ороговел.
С тех пор чем ни рази его, он остаётся цел».

Убив Фафнира, Зигфрид становится обладателем его несметных сокровищ. Здесь мы видим типичный сюжет древнегерманских мифов, когда воинственные боги-асы (сам Один, Тор и т.д.), типичные представители второй функции индоевропейских обществ (по Ж. Дюмезилю), дополнительно обретают магические способности от потусторонних существ — чудовищ, великанов и карликов (атрибуты сакрального могущества первой — жреческой — функции).

Зигфрид совершает подвиги в контексте дохристианского сакрального мира Германии, оживающего спустя столетия христианизации немцев почти в первозданной форме.

Столь же архетипичен сюжет о том, как Зигфрид помогает королю Гунтару, брату возлюбленной Кримхильды, завоевывать валькирию Брюнхильду, живущую в замке Изенштайн, на огненном острове, и также наделённую волшебным могуществом. Брюнхильда настолько сильна и властна, что убивает всех своих женихов. В этом проявляется характерная черта героического эпоса вообще: проблематичность или роковой исход брака и отношений между полами в принципе, что отражает, по Дюмезилю, социологическую особенность воинов (второй функции), общество которых в силу своего кочевого и военного образа жизни испытывает недостаток в женщинах; их постоянно приходится завоевывать или отбирать у других этнических групп, в первую очередь, у оседлых обществ, что порождает трения и конфликты. Показательно, что Зигфриду удаётся добыть Брюнхильду для Гунтера также благодаря магическим способностям.

Во всех версиях мифа германские герои-воины именно захватывают (greiffen) сакральные предметы в бою, что подчас становится прелюдией будущих катастроф. Это касается и самого сокровища дракона Фафнира и Брюнхильды (именно они становятся причиной гибели Зигфрида). Эту черту германского духа, отличающую глубинный пласт немецкого Dasein‘а (есть буквально «da» -«вот» и «Sein» — «бытие», то есть не нечто сущее, а особое наклонение бытия как того, что делает сущее сущим), мы встречаем на самых разных уровнях политики, культуры, психологии, философии, теологии. Немецкий герой захватывает (greifft, ergreifft) земли, сокровища, идеи, метафизические горизонты, превращая их в Begriff, «понятия».

Гибель Зигфрида и последующая месть Кримхильды, приводящая к трагическому концу Бургундского королевства, также представляют собой классический германский сценарий — Рагнарёк. Брат выступает против брата, все гибнут от руки друг друга, подобно парам асов и противоборствующим им великанам в «Прорицании Вёльвы» Эдды.

«Песнь о Нибелунгах» стала важнейшим произведением германской литературы, так как её рыцарская этика (верность жены мужу, а вассала сюзерену), мифологические мотивы, сакральные архетипы точно соответствовали структуре германского мировоззрения, его трагическому эсхатологическому настрою, свободолюбивому и воинственному духу, точно отражая базовые структуры немецкой души.

Позднейшие интерпретаторы пытались увидеть в фигуре Зигфрида образ героя древнегерманского племени херусков Арминия (Arminius, 16 год до нашей эры — 21 год нашей эры), нанёсшего сокрушительное поражение римлянам в битве в Тевтобургском Лесу (в 9 году н. э.). Вождь херусков Армений — первый исторически зафиксированный предводитель немцев в их победоносных битвах с римлянами. А немецкий композитор Рихард Вагнер (1813 — 1883) построил на этом сюжете свои монументальные оперные произведения, ставшие культурным оформлением рождения Новой Германии в XIX веке как Второй Империи (zweites Reich).

Продолжение «Песни о Нибелунгах», эпос «Кудруна»[5], было написано несколько позже и представляет собой более рациональную версию этого жанра.

Трагическая любовь и рыцарская культура.

Параллельно эпическим произведением немецкая культура Средневековья создаёт выдающиеся образцы рыцарской поэзии, в целом аналогичной по структуре, сюжетам и приемам французским и английским произведениям этого жанра. Здесь преобладает куртуазная тема, воспевающая идеальную любовь рыцаря к Прекрасной Даме, которая чаще всего является либо женой другого, либо вообще недоступна по тем или иным историческим и географическим обстоятельствам — подчас её просто не существует, но от этого рыцарская страсть не остывает, а становится, напротив, ещё более раскаленной и радикальной. В этом можно увидеть типичную для военно-кочевых культур проблематизацию брака (о чем мы уже говорили), отмечающую собой подавляющее большинство образцов героического эпоса и соответствующих легенд и преданий. В этом смысле показательны работы современного итальянского историка Франко Кардини[6], выводящего феномен средневекового рыцарства из влияния кочевых культур народов Евразии.

Другую версию происхождения куртуазного стиля предлагает швейцарский философ ХХ века Дени де Ружмон в книге «Любовь и Запад»[7], где он на примере легенды о «Тристане и Изольде» интерпретирует феномен миннезингеров, певцов Minne, куртуазной Любви, как внешнее выражение особой религиозно-мистической традиции, уходящей корнями в дуалистические учения катаров и альбигойцев, завуалированно противопоставленной католической ортодоксии. В самом начале книги Дени де Ружмон предлагает исчерпывающую для всей этой тематики формулу: «Счастливая любовь не имеет истории». Этот фатальный мотив он объясняет гностической оппозицией между миром, созданным «злым демиургом», и высшим царством света.

Любовь приходит к людям как луч этого нетварного света, но в мире тел и материи, она обречена на то, чтобы быть несчастной. Согласно де Ружмону, именно такое толкование любви лежит в основе средневековой рыцарской культуры, а позднее предопределяет философский и метафизический настрой западноевропейской культуры в целом, ставящей проблему любви на первое место.

Метафизическую интерпретацию куртуазной культуры Средних веков дал в своей аргументированной работе итальянский традиционалист Юлиус Эвола[8], толковавший этот феномен как аналог инициатических теорий и практик индийского тантризма[9].

В любом случае, европейская рыцарская поэзия представляет собой уникальное явление, где на основе кельтской и германской мифологии, а также средневековых хроник выстраивается особый стилистический, сюжетный и метафорический канон, предопределивший во многом и дальнейшее развитие европейской литературы, поэзии и живописи. Тема Любви — куртуазной, драматической, романтической — является константой европейской цивилизации, причём центральность этой темы становится безусловной именно с эпохи Средневековья, тогда как ранее она была либо периферийной, либо вообще незначительной.

Для формирования германской культурной идентичности тематика рыцарской любви стала устойчивой доминантой, наряду с тематикой войны и подвига. В рыцарском эпосе оба момента, конститутивных для немецкого самосознания, связались воедино, образовав комплекс «влюбленного рыцаря», едущего на войну в далекие страны во имя Прекрасной Дамы, верность которой он проносит через все испытания и которую обретает, чаще всего, уже по ту сторону смерти — подобно терновому кусту, вырастающему на могиле Тристана и врастающему в могилу Изольды.

Среди германских поэтов куртуазной поэзии выделяются:

фламандец Генрих фон Фельдеке, признанный мастер рыцарского эпоса и основоположник куртуазного стиля, автор «Энеиды», где пересказывается античное предание о любви Энея к Дидоне и Лавинии;
швабский рыцарь Гартман фон Ауэ, составитель классических для всего жанра «Песен Крестоносцев» (Kreuzlieder) и образцовой поэмы «Бедный Генрих»;
крупнейший немецкий поэт эльзассец Готтфрид Страсбургский, написавший немецкую версию «Тристана»;
гибеллинский миннезингер Вальтер фон дер Фогельвейде, отличавшийся изысканным стилем в описании куртуазных тем, а также жёсткой ироничной критикой папской Италии от лица постепенно складывающейся германской идентичности, ориентированной на Гогенштауфенов.

Вольфрам фон Эшенбах: Парцифаль германский

В ряду этих выдающихся мастеров немецкого поэтического слова одной из центральных фигур является Вольфрам фон Эшенбах (ок. 1170 — ок. 1220). Ему принадлежит самый знаменитый немецкий роман Средних веков — «Парцифаль»[10], а также сохранившийся лишь фрагментарно фрагмент из цикла легенд о Святом Граале «Титурель» и рыцарский роман «Виллегальм».

В основе «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха лежит цикл мифов о Короле Артуре, Святом Граале и рыцарях Круглого Стола кельтского происхождения с существенным влиянием христианских апокрифических мотивов. В рыцарской культуре европейского Средневековья этот цикл стал основой для многочисленных литературных произведений, образцы которых создавались нормандцем Васом, французами Кретьеном де Труа, Робером де Бороном и т.д.

«Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха представляет собой не просто германоязычную версию кельтского сюжета, но и вносит в повествование явно различимый след именно германского духа. Рыцарь Парцифаль представляет собой портрет немца эпохи Средневековья, который, будучи наделенным знатным происхождением, железной волей, мужеством и храбростью, проходит ряд испытаний, прежде чем быть принятым в общество рыцарей Круглого Стола и стать полноценным членом двора Короля Артура.

Хотя сам образ Парцифаля появляется раньше, Вольфрам фон Эшенбах наделяет его особыми, совершенно оригинальными чертами. Он не знает своего отца, храброго рыцаря Гамурета, и вынужден сам выковывать свой мужской характер. Он одет в шутовские одежды, данные ему королевой-матерью Герцелойдой, чтобы выглядеть смешно при Дворе Короля Артура и таким образом скорее вернуться к матери. Он ведёт себя поначалу неуклюже, попадает в неприятные истории, и, оказавшись в волшебном замке Мунсальвеш (нем. Munsalväsche, от фр. Monsalvage — «моё спасение», латин. mons salvationis — «гора спасения»), в присутствии самого Святого Грааля, не задаёт ожидаемого вопроса королю-рыбаку Анфортасу.

Парфицаль после ряда неудач отчаивается в себе и разочаровывается в христианской вере, но потом снова обретает и веру, и уверенность. В финале именно он оказывается истинным наследником Святого Грааля и «человеком судьбы».

В этом сюжете, являющимся без преувеличения самым популярным в немецкой литературе с эпохи Средневековья до Нового времени, германские читатели видели структуру судьбы собственной цивилизации, краткое изложение миссии германца, свой историал. Входя в европейское общество несколько со стороны, немец, благодаря своей твердости и мужеству, силе воли и упорству, выходит на первые роли и становится субъектом исторической миссии, общей для всего христианского мира. При этом эта миссия с необходимостью обладает сакральным измерением, уходящим далеко за пределы обычных политических и бытовых вопросов. Немецкая судьба лежит в области мистерий истории, и политические и военные успехи немцев оказываются лишь отражениями тайной работы могучего германского духа.

Перипетии повести о Парцифале удовлетворяли всем требованиям народной души; в ней читатели находили:

нормативы рыцарской этики — верность, мужество, храбрость, решительность, благородство;
деятельное активное существование с путешествиями, битвами, авантюрами;
куртуазный лиризм;
пребывание в заколдованном мире, пронизанном мистическими измерениями — чудесами, потусторонними существами, неожиданными встречами и совпадениями;
высокую вселенскую миссию с подчеркнутой эсхатологической доминантой, взятую на себя немецким народом, отныне выступающем как коллективный «хранитель Грааля».

Все это отлилось в «Парцифале», который на фоне кельтского контекста в литературной поэтической форме выразил глубинные исторические ориентиры германского Dasein’а.

Источники и примечания.

[1] Braune W., Ebbinhaus Ernst A. (bearb.) Althochdeutsches Lesebuch. Tübingen 1994. Nummer XXX. S. 86—89.

[2] Дугин А. Г. Илия Пылающий/Дугин А. Г. Абсолютная Родина. М.: Арктогея, 1998.

[3] Roediger M. (ed.) Das Annolied // Deutsche Chroniken I, 2. Berlin, 1895.

[4] Песнь о Нибелунгах. Л.:Наука, 1972.

[5] Кудруна. М.: Наука, 1984.

[6] Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М. : Прогресс, 1987.

[7] Rougemont Denis de. L’Amour et l’Occident. P.: Plon, 1972.

[8] Эвола Ю. Метафизика пола М.: Беловодье, 1996.

[9] Тема тантры подробно рассмотрена Эволой в работе «Йога могущества». Evola J. Lo Yoga della Potenza. Roma: Mediterranee, 1968.

[10] Вольфрам фон Эшенбах. Парцифаль. М.: Русский путь, 2004.