Кощей Бессмертный — традиции русского вампиризма

Философ Александр Ге́льевич Дугин (отец Дарьи).

Дурак и Змей: русский ноктюрн.

Кощей Бессмертный — традиции русского вампиризма.

Еще одна мужская фигура цикла Нави — Кощей Бессмертный, отрицательный герой многочисленных сказочных сюжетов, в которых он выступает противником Ивана-Царевича. В некоторых сюжетах он действует как прямой эквивалент Змея — также похищает под видом вихря жен, летает по воздуху, сражается с богатырями, хранит несметные сокровища, волшебные музыкальные инструменты (гусли-самогуды или самограи) и т.д.

Как и Змей Кощей способен усыплять людей, погружать их в стихию «мистического ноктюрна» — в непробудный «смертный сон». В других версиях он живёт в избушке на курьих ножках, является хозяином Подземного царства (царства мертвых), в некоторых случаях Подводного царства. Кощей как Змей является мужским хтоническим существом; иногда он предстает в сказках как муж змеи-ведьмы.

Целый ряд деталей — бессмертие, освобождение из подземелья, причинение вреда людям (убийства, расчленения), способность превращаться в зверей и птиц (чаще всего в ворона) — позволяют сблизить образ Кощея с южно-славянским вампиром. Показательно, что в одной из сказок Кощей расчленяет Ивана-Царевича, как это делают «черные колдуны», оборотни и волкодлаки[31].

Рыбаков указывает на ряд общих черт Кощея с эллинским правителем царства мертвых Гадесом — как Гадес похищает Персефону, дочь Деметры, а затем освобождает ее на время (летний период), так и Кощей похищает Марью Маревну (Марьяну, Красавицу Ненаглядную, Настасью Дмитриевну и т.д.) в русской сказки и делает ее своей супругой и соправительницей своего царства, пока Иван-Царевич (или Иван Годинович) не освобождает её[32].

Считается, что имя «Кощей» имеет тюркское происхождение и проникло в русский язык на раннем этапе славяно-тюркских связей. В тюркском языке kоšči означает «невольник», «пленник», от основы kоš — «лагерь», «стоянка», «временное поселение». Во многих сказках подчеркивается, что Кощей был в течении долгих лет (часто 300) пленником в башне, подземелье и т.д., где он бы пребывал во мраке подвешенным на железных цепях к железным крюкам. Эта деталь сближает образ Кощея с дьяволом христианского Апокалипсиса, который был скован в течении тысячи лет. Кощей разрывает цепи, выпив воды, а дьявол в Апокалипсисе освобождается от оков перед концом света.

Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время. (…)

Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской.[33]

καὶ ἐκράτησεν τὸν δράκοντα, «ὁ ὄφις» ὁ ἀρχαῖος, ὅς ἐστιν «Διάβολος» καὶ «Ὁ Σατανᾶς», καὶ ἔδησεν αὐτὸν χίλια ἔτη,

καὶ ἔβαλεν αὐτὸν εἰς τὴν ἄβυσσον, καὶ ἔκλεισεν καὶ ἐσφράγισεν ἐπάνω αὐτοῦ, ἵνα μὴ πλανήσῃ ἔτι τὰ ἔθνη, ἄχρι τελεσθῇ τὰ χίλια ἔτη: μετὰ ταῦτα δεῖ λυθῆναι αὐτὸν μικρὸν χρόνον. (…)

Καὶ ὅταν τελεσθῇ τὰ χίλια ἔτη, λυθήσεται ὁ Σατανᾶς ἐκ τῆς φυλακῆς αὐτοῦ,

καὶ ἐξελεύσεται πλανῆσαι τὰ ἔθνη τὰ ἐν «ταῖς τέσσαρσι γωνίαις τῆς γῆς, τὸν Γὼγ καὶ Μαγώγ», συναγαγεῖν αὐτοὺς εἰς τὸν πόλεμον, ὧν ὁ ἀριθμὸς αὐτῶν ὡς ἡ ἄμμος τῆς θαλάσσης.

Таким образом, скованный и освобожденный Кощей как «пленник» в христианском контексте становится образом, близким к сатане. Также в этом ключе можно наметить определенную параллель между погоней Кощеем за героиней сказки царевны или Красавицы Ненаглядной и преследованием апокалиптическим драконом Богородицы (жены, одетой в солнце). Таким же временным пленником могилы является и залежный покойник, восставший мертвец-вампир.

В народной этимологии имя Кощея сближалось с костью (от славянского kostь), что послужило развитию его образа как скелета или худого костлявого человека, напоминающего труп. Как и в случае костяной ноги Бабы-Яги здесь снова можно напомнить символизм кости в иранской традиции как основополагающую метафору плоти, материальности, самого нижнего уровня космической жизни. Возможно тюркская и славянская основы слились в этом образе, подчеркивая его различные стороны — как освободившегося (из могилы) пленника и как живого агрессивного трупа.

Рыбаков полагает, что образ Кощея как правителя царства мертвых близок к аналогичному персонажу Карчуну или Карачуну, который связывался с зимним солнцестоянием[34].

Отличительной чертой Кощея является его «внешняя душа», которая находится на конце иглы, игла же в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, а сундук зарыт под дубом (в другой версии плавает в реке в выдолбленном пне — кокоре). Именно эта особенность делает его бессмертным. Возможно, здесь речь идет о распространенной вере в существование нетленной кости (lūz на иврите, что означает «миндаль» или «орех»[35]) внизу позвоночника, которая не разлагается после того, как остальные кости скелета сгнивают и из которой будeт восстановлены тела людей во время воскресения мертвых.

Другим объяснением «Кощеевой смерти» может быть представление о самостоятельном предмете, называемом «колдовство» у некоторых племен Центральной Африки[36], благодаря которому колдуны и колдуньи способны осуществлять чудеса, превращения и исцеления, а также не чувствовать боли. Колдовство может находиться внутри тела колдуна как продолговатый (яйцевидный!) камень, но может передаться от одного человека к другому, который получив колдовство, становится в свою очередь колдуном. Если отнять у чародея колдовство он становится беспомощным (в некоторых версиях — умирает).

Более глубинным уровнем интерпретации «Кощеевой смерти» является представление о виде (роде), как о том, что обеспечивает постоянное воспроизводство схожих индивидуумов —как в животном мире, так и в человеческом (семья, племя), и шире, в окружающей среде, включая создаваемые людьми объекты. Если индивидуум приближается к реализации в себе вида как такового, он становится сопричастным и к его бессмертию, то есть к независимости от цикла индивидуальных рождений и смертей. Принцип упыря, покойника, восстающего из могилы, и в религиозном контексте идея воскресения мертвых являются развитием именно этого философского осмысления вида (рода) как особой архетипической личности, доказывающей свою сверхиндивидуальную природу наглядным преодолением необратимости смерти (возвращение залежного покойника, воскресение мертвых, «внешняя смерть» Кощея). Некоторые источники сообщают, что способными переживать смерть и выходить из могилы считались древне-славянские жрецы, волхвы. Чтобы предотвратить это в некоторых случаях трупам переламывали колени.

В этом значение как ключевой фигуры вида (рода) Кощей мог выступать в древние эпохи. В этом случае он представлял Превопредка, тождественного своему «бессмертию», то есть способного к многократному «воскрешению» самого себя в потомках рода.

Б.А.Рыбаков на основании сходства Кощея с эллинским Гадесом предлагает рассмотреть его как важную фигуру цикла мистерий, связанных с Элевсином, где в центре стоял сюжет о похищении Гадесом дочери Деметры Персефоны, её поиски и её возвращение. В ходе траурного оплакивания потери дочери Деметра обучает земледелию сына царя Элевсина Триптолема  и одновременно посвящает в мистерии.

С Персефоной Рыбаков сближает героиню русских былин Анастасию (Настасью) Дмитриевну[37], дочь Черниговского купца Дмитрия, а намёк на Триптолема видит в отчестве Кощея в былине о Иване Годиновиче — Кощей Трипетович, (Кощуй Трипетов)[38]. Так как русская цивилизация является цивилизацией Деметры, а земледелие является ее основой, то Элевсинские мистерии и связанный с ними круг образов и ритуальных действий, как мы видели, имеют для неё первостепенное значение.

Рыбаков указывает, что косвенные отсылки к древним славянам можно увидеть и в самой греческой традиции, где говорится о скифском царе Линке (Линксе — Λύγξ), который настаивал на том, что именно он, а не Триптолем, наученный Деметрой, открыл людям земледелие и пытался убить Триптолема, за что был превращён Деметрой в рысь. Так как скифы были кочевым народом, то речь могла идти только о скифах-пахарях, которые и были праславянами.

Показательно, что колесница Триптолема, подаренная Деметрой, была запряжена драконами, что делало эту колесницу летающей. По одной из версий Триптолем был примордиальным человеком, сыном Океана и Геи, то есть воплощением самого человеческого рода (что снова сближает его с Кощеем).

Согласно Рыбакову, мы имеем дело с отголосками единого мифологического комплекса древнейшей аграрной цивилизации с различными полюсами — греческим и славянским (скифы-пахари). В этом случае сказки и былины про Кощея являются следами этого комплекса. При этом разные версии описывают разные стороны мистерии.

Так Марья Моревна, ставшая женой Кощея, представляет собой Персефону в период её пребывания в Преисподней вместе с Гадесом (зимний период), а Анастасия (праздник святой Анастасии приходится на весну 15 апреля) воплощает её выход из-под земли и возвышение (греческое Ἀναστασία — дословно «восставшая», «воскресшая»).

Связь Кощея с Анастасией также подчеркивает тему «воскрешения», что может иметь как вампирическое толкование, так и духовное и даже религиозное.

Показательно также, что в одной из былин Кощей умирает от стрелы, выпущенный им же самим, что указывает на замкнутость годового цикла — начавшись от зимнего солнцестояния (Кощей как Крачун) он возвращается к изначальной точке, Старый Год гибнет и начинается Новый.

В былине Иван Годинович (отчество «Годинович» снова отсылка к годовому символизму) расчленяет Настасью Дмитриевну, выбравшую Кощея (а не его), что также — при учете семантики образа Анастасии как Персефоны, матери Диониса, — отсылает к образу Диониса и возвращает нас к Элевсинскому циклу, где Дионис играет наряду с Деметрой центральную роль.

Ещё одну параллель можно заметить в отношениях Бабы-Яги и Кощея. Баба-Яга, несмотря на близость обоих гештальтов к области Нави и гипохтонической сфере, подчас выступает антагонистом Кощея.

Если принять во внимание, что Баба-Яга является в какой-то мере эквивалентом образа Великой Матери, другим выражением которого является и Деметра, а Кощей, со своей стороны, аналог Гадеса, похитившего дочь Деметры Персефону, то такая неприязнь становится объяснимой.

С Деметрой же образ Бабы-Яги сближает и сюжет с помещением детей в печь: в эллинском мифе аналогичный обряд проделывала Деметра с Демофонтом, младшим братом Триптолема, положив его в огонь для того, чтобы, возродившись, он обрел бессмертие. Кроме того, непременным атрибутом Бабы-Яги является ступа, в которой толкут зерно, что является важнейшим атрибутом аграрного цикла — очередной фазой «мистерии зерна» в процессе изготовлении из неё муки, а в последствии и хлеба в печи (печь также непременный атрибут Бабы-Яги).

Все эти детали помогают восстановить структуру Элевсинского сценария в русской интерпретации. Так мы можем наметить параллели между Гадесом и Кощеем, Деметрой и Бабой-Ягой, Марьей Моревной и Анастасией Дмитриевной и двумя фазами подземного и надземного бытия Персефоны и солярным героем Иваном Годиновичем.

Источники и примечания

[31] Дугин А.Г. Ноомахия. Восточная Европа. Славянский Логос: балканская Навь и сарматский стиль.

[32] Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. С. 334 — 360.

[33] Откровение святого Иоанна Богослова. Гл. 20: 2-3; 7-.

[34] Дугин А.Г. Ноомахия. Восточная Европа. Славянский Логос: балканская Навь и сарматский стиль.

[35] Генон Р. Царь мира. Очерки о христианском эзотеризме. М.: Беловодье , 2008.

[36] Дугин А.Г. Ноомахия. Логос Африки. Люди черного солнца.

[37] В некоторых списках она называется «Марией Дмитриевной».

[38] Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. С. 336.

Далее… Календарь мертвецов.