Идол небесного бога Святовита

Фаминцын Александр Сергеевич.
Божества древних славян.

IV. Система славянской мифологии.
Збруческий идол верховного бога Святовита.

В Московском историческом музее ныне хранится гипсовый слепок с четырёх ликого истукана, принадлежащего обществу наук в Кракове, признаваемого некоторыми за идола Святовита.

Срезневский в 1850 г. писал об этом истукане следующее: «К числу любопытных явлений в области археологии русской и вообще славянской принадлежит камень, хранящийся теперь в музее общества наук при Краковском университете и известный под именем Святовида. Это четырехгранный кусок твердого известняка, проникнутого кремнеземом, длиною в 5 футов, шириною в 1 фут, весом до 10 центнеров. Верхняя часть истукана представляет изображение человеческой головы в шапке, о четырёх лицах, из которых каждое обращено к одной из четырёх граней камня. Каждая из граней осталась плоской; изображения, сделанные на них, вырезаны барельефом, едва выдающимся, и с небольшими отменами повторяют на каждой из граней одно и то же. Ниже головы следует стан человека в довольно длинной одежде, с поясом. Под этим четырёхлицым истуканом находится на каждой из четырех граней камня изображение женщины, в самом низу – изображение мужчины на коленях, подпирающего руками и головой верхнюю часть изваяния.

Четырехлицый истукан считается Святовидом потому, что он четырехлицый и что на одной из граней виден у пояса меч, а близ него на одежде рисунок чего-то вроде лошади, на другой же грани в руке – рог. 

Камень этот найден в августе 1848 г., в реке Збруче, близ деревни Лишковца, что у Гусятина (Подольской губ.). Владетель этой местности М. Потоцкий донёс об этом Краковскому обществу наук, в ноябре 1850 года, упомянув о следующих подробностях: в августе 1848 года, когда воды Збруча от долгой засухи очень опали, пограничные сторожа, проходя однажды по его берегу, увидели выдающуюся из-под воды шапку. Думая, что это голова утопленника, они вскочили в воду и с удивлением заметили, что шапка эта каменная, что под шапкой такая же каменная голова, и ниже все камень. Они дали об этом знать управителю имения; а он велел отправить на указанное место три пары волов, чтобы вывести из воды этот камень. Глубина воды не допустила увериться, стоял ли этот истукан на каком-нибудь пьедестале или просто на земле. Заметили, впрочем, на дне реки следы больших камней, которые могли быть основанием истукана; но они были так занесены наносом, что вытащить их было невозможно. И только подробное рассмотрение вытянутого камня дало право заключать, что он – верхняя часть столба, который, конечно, утвержден был на прочном основании… В мае (1851 г.) камень, пожертвованный Потоцким вышеназванному учёному обществу, был уже в Кракове.

 Збручский идол как модель славянской Вселенной.

Далее Срезневский, указывая на то, что ни на острове Руяне – главном месте поклонения Святовиту, ни в других местах до 1850 года не найдено никакого остатка поклонения этому богу, замечает, что всего менее можно было ожидать такого открытия в земле русской, где не только не сохранилось в сказаниях или суевериях предков наших никакого воспоминания о каком-либо четырехголовом или вообще не одноголовом божестве, но даже и имя Святовита вовсе неизвестно.

Находя приводимые в пользу признавания найденного столба за идол Святовита доводы слишком общими и даже далеко не совпадающими с описанием у Саксона Грамматика Святовита Арконского, Срезневский высказывает сомнение, действительно ли это идол Святовита, а не какого-либо другого бога, даже действительно ли это славянский идол:

«1) Все известные описания истуканов славянских сходны в одном: это были статуи, может быть и грубо сделанные, но настоящие статуи, даже иногда в подлинной одежде, а не обелиски, или что бы то ни было удаляющееся от формы статуи. Истукан збручский – не статуя, а обелиск с головою и разными изображениями на гранях, вырезанными барельефом. Вспомним и статую Святовида Арконского: в ней при 4-х головах одно тело; а в збручском истукане четыре головы, четыре и стана, соединенные вместе.

2) Все известные истуканы славянских божеств были или выбиты из металла, или же большею частью вырезаны из дерева: таков был и Святовид Арконский, и все идолы Руяны, подобно Перуну Киевскому и Новгородскому, Триглаву Штетинскому и т.д. О каменных истуканах славянских нет никаких верных известий… Если бы у славян был обычай вытесывать идолов из камня, то, конечно, не один из них сохранился бы до нашего времени. При этом можем вспомнить, что славяне, будучи славны как «древодели», удивлявшие всех своею резьбою на дереве, были вовсе неизвестны как каменотесы… Если же истукан збручский не принадлежит к числу древностей славянских, то что же он такое? – спрашивает Срезневский.
– Он не похож ни на одну из каменных баб. Он не похож ни на что до сих пор открытое в России и в других окрестных землях. Что же он такое? Я позволю себе высказать этот вопрос, – продолжает Срезневский, – не с тем, однако, чтобы дать на него хоть какой-нибудь ответ. Напротив того, думаю, что возможны или даже необходимы ещё некоторые вопросы:
– Нет ли на камне каких-нибудь примет древности, влияния воды, или воздуха и земли и т.п. Нет ли следов разрушения состава камня или мастерства рук человеческих, трудившихся над его обделкой?
– Если есть, то какое и в каких местах?
– Туземный ли этот камень или завозный? Нет ли особенных примет резного мастерства, по которым можно было бы судить, чем резано было и чем обделываемо? и т.п.
Некоторые из этих вопросов могут быть разрешены только учёным скульптором, а другие – только знатоком минералогии и геологии» (Зап. Сиб. Арх. Об. V, 163 и сл.)

Я привел эти слова Срезневского, так как поставленные им вопросы, сколько мне известно, до сего времени остались открытыми, и збручский истукан продолжает оставаться загадкой.

Со своей стороны, считаю нелишним обратить внимание на следующие обстоятельства, способные несколько смягчить возражения Срезневского против славянского происхождения збручского истукана в том случае, если бы ближайшее, намеченное Срезневским, исследование оригинала привело к заключению о несомненной древности и подлинности этого памятника:

1) На берегу Волги, в начале 10-го века, стояли почитавшиеся русскими купцами истуканы, из которых главный, по словам очевидца, Ибн-Фадлана, представлял «высокий столб, имеющий лицо, похожее на человеческое«, кругом его стояли не описанные автором подробнее «малые изображения» богов, позади которых были «вставлены в землю высокие столбы«. Очевидно, следовательно, что идолы в форме столба с насаженной на нём головой, или с прислоненным к нему изображением божества, известны были в древней Руси. Нельзя не заметить, что упомянутые столбовидные русские идолы очевидно заимствованы были русскими от народов чудского племени: у лапландцев и других сродных с ними народов и ныне ещё встречаются точно такие идолы богов-покровителей, называемые «сейды». Они сооружались из ствола дерева, поставленного корнями вверх, причём последние обрубались и обделывались так, чтобы образовалось из них нечто похожее на голову. Ствол дерева, соответствовавший туловищу идола, оставляем был в первобытном своем виде. Некоторые «сейды» представляют даже просто столбы, вбитые в землю. Такие идолы ставились под открытым небом или в горных ущельях, на вершинах гор или у водопадов. Иногда они воздвигались в большом числе, и притом разной величины, на одном месте. В таком случае они представляли божескую семью: самый большой из них назывался отцом, прочие признавались женой, сыновьями, дочерьми, слугами и служанками главы семьи (Gastrén. Vori. üb. d. Finn. Myth. 203 и сл.). Русский купец, когда приносил дары столбовидным истуканам, стоявшим на берегу Волги, большой идол называл «господином», о малых же говорил: «Эти суть жены господина нашего и его дочери«. У остяков изображения богов разной величины также иногда ставятся группами, причём каждый вдоль прислоняется к дереву . Позади маленьких русских истуканов на берегу Волги, по словам Ибн-Фадлана, стояли столбы, то есть они прислонялись к столбам, как идолы остяков – к стволам деревьев.

Сходным четырехгранным столбом, увенчанным четырехлицей головой под высокой шапкой, является и збручский истукан, с той только разницей, что грани столба не оставлены гладкими, но каждая из них рассечена поперечными поясами на три поля, и каждое поле украшено барельефными фигурами. В верхнем поле каждой грани изображено тело бога, примыкающее к соответствующему лицу его.

2) Русским преданиям не совсем безызвестны представления о богах, снабженных более чем одною головой, как утверждает Срезневский: в Галиции, непосредственно граничащей с Подольской губернией – местом открытия збручского истукана, – по словам Афанасьева, – житного деда представляют себе стариком с тремя длиннобородыми головами и тремя огненными языками (Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу III, 773, прим.). Такое представление могло сложиться под влиянием рассказов и преданий, шедших из Польши, где сохранилось воспоминание о трехголовом боге Trzy, особенно же от балтийских славян, где поликефализм составлял, как мы видели раньше, отличительную черту многих идолов.

3) Под влиянием таких рассказов и личного знакомства художника, создавшего збручский истукан, с изображениями идолов балтийских славян, именно с изображением Святовита, главными признаками и атрибутами были: 4 головы, смотревшие на все страны света, рог, служивший для ежегодного гадания о плодородии, меч и священный конь, вещавший, ходом своим, волю всевышнего бога, – могла сложиться в художнике идея воспроизвести фигуру Святовита, но не в виде свободно стоящей статуи, а в известной в древней Руси форме столба, грани которого он украсил рельефными изображениями тела главного бога и фигурами других богов. Образцами ему могли служить известные у балтийских славян рельефные изображения богов на стенах их храмов. Разгадать смысл этих побочных фигур збручского идола довольно трудно, но нельзя не заметить в них большого внешнего сходства с теми, не менее грубо высеченными на камне рельефными фигурами богов, которые встречаются в разных местах Бельгии, Голландии и Германии и до сих пор местами пользуются суеверным уважением народа (Wolf. Beitr. z. D. Myth. I, 117 и сл.). Вспомним, кроме того, что в Волыне (Юдине) особенным почётом, как народная святыня, пользовался огромной величины столб, «Юл», с воткнутым в него копьём. Вместо копья, художник мог увенчать столб 4-лицей головой Святовита, отметив атрибуты его рельефом на гранях столба и украсив его другими фигурами.

4) Все лица, изображенные на збручском истукане, безбородные, лица двух из изображенных в нижних полях столба фигур снабжены усами. Это обстоятельство совпадает со сведениями, которые мы имеем о лицах больших идолов славянских богов: у Святовита Арконского борода и волосы были коротко подстрижены, «по руянскому обычаю», киевскому Перуну Нестор приписывает «ус злат», Черноглав Книтлинг-саги украшен серебренным усом. О древнем всеславянском обычае бритья и пострижения бороды и волос подробно говорит Гедеонов, подтверждая это положение многими древними свидетельствами (Варяги и Русь. I, 306 и сл.). Лица некоторых из маленьких божков, найденных в землях балтийских славян и в Чехии, также почти все безбородые: из шести изображенных при вышеозначенной статье Гаммерштейна божков, только один, найденный в Чехии, имеет длинную бороду, а другой, найденный близ Варена, снабжен коротко подстриженной бородкой. Прочие четыре божка совсем  безбородые.

5) Высокие шапки, напоминающие шапку рассматриваемого нами истукана, носили в древней Руси члены великокняжеской семьи (Карамзин. Ист. Гос. Рос. II, пр. 132). Изображения многолицых истуканов под общей шапкой известны были у балтийских славян (см. ниже об изображениях Триглава в ст.: «Олицетворения месяца»),  и форма шапки збручского истукана, и прикрывание ею четырехлицей головы говорят в пользу древнеславянского его характера.

6) Вглядываясь ближе в смысл представленных на столбе фигур, мы узнаём в них аллегорическое выражение идеи разделения всего мира на три области, в данном случае: небо, землю и преисподнюю, – идеи, которая, как мы видели раньше, нашла себе выражение и олицетворение в образах «чёрной Деметры», «трехвидной Гекаты», «трехвидной Дианы», Суммуса – властителя над тремя царствами мира, Перкуна-Потримпа-Пиколлоса в Ромовском святилище (ср. Тримурти позднейших индусов), Триглава у балтийских славян (см. ниже ст.: «Олицетворения месяца»). Столб, на котором покоится четырехлицая голова нашего истукана, разделен на три поля или яруса; на каждой грани столба, в соответствующем ярусе, повторяется соответствующая барельефная фигура, почти каждый раз с некоторыми изменениями своего положения или атрибутов.

Верхний, самый значительный по величине, ярус занят изображением тела, примыкающего к четырёхлицей голове, которой венчается столб. В среднем ярусе помещается фигура в одеянии, вроде рубашки, спускающейся до колен, – фигура, на двух гранях несомненно изображающая женщину, что доказывают сильно выдающиеся из-под одеяния женские груди. В нижнем ярусе изображена мужская фигура – на двух гранях лицо её снабжено усами – на одной из граней фигура эта совсем стерта. Руки нижней фигуры подняты вверх и как будто с большим усилием поддерживают разделяющий её от второго яруса поперечный пояс.

В верхней, четырехлицей фигуре следует, кажется, видеть небесного бога, бога богов Святовита, четырехлицего, как небесные верховые боги: Варуна, Брама, Янус. На главной грани (главной гранью следует, очевидно, считать ту, на которой фигура нижнего яруса стоит к зрителю всем телом своим совершенно en face; на других же гранях только лицо сохраняет прежнее положение, а ноги изображены уже в профиль) Святовит является подателем плодородия: он держит в руках рог, эмблему изобилия и плодородия: греческий Геракл и древнеиталийский Геркулес, с которым Святовит Арконский представляет столь близкое родство, в качестве подателей благ, изображались нередко снабженными рогом изобилия (Preller. Gr. Myth. II, 275. Его же. Röm. Myth II, 282); по содержанию вина в роге Святовита, как мы видели выше, ежегодно гадали в Арконе о плодородии будущего года.

На другой грани фигура бога снабжена мечом, и тут же, на поле его платья, изображен конь – главные атрибуты Святовита, воителя и вещего бога: по ходу коня жрец гадал и узнавал волю верховного владыки.

На третьей грани фигура бога держит нечто вроде кольца или цветка; на четвертой – она стоит с пустыми руками. Может быть здесь художник хотел выразить идею небесного бога летом и зимою: в первом случае он держит в руках кольцо – эмблему солнца, солнечного колеса, или цветок – эмблему жизни природы; во втором – отсутствие солнца, возрождающегося лишь с наступлением летней половины года, а вследствие того, и отсутствие атрибута в руках бога.

В фигуре среднего яруса можно узнать представительницу плодородной матери-земли. Это подтверждается не только топографическим положением этого яруса в середине, между двумя другими, т.е. между небом и преисподней, не только женским полом помещенной в этом ярусе фигуры, но в особенности тем, что на главной грани столба, на которой верхняя фигура держит в руке рог, возле женской фигуры, повыше левого ее плеча, изображена ещё другая, маленькая фигурка, в миниатюре повторяющая большую, – очевидно, дитя или плод женской фигуры, то есть дитя матери-земли. На прочих гранях женская фигура стоит в точно таком же положении, но одна, без маленькой фигурки, и не представляет никаких особенностей, кроме разве того, что на одной из этих трёх граней сильно выдаются её груди, которые на остальных двух не отмечены вовсе.

В фигуре нижнего яруса изображен, очевидно, властитель преисподней. На главной грани лицо его, снабженное усами, скалит зубы, – представляя тем резкий контраст к спокойному выражению лиц фигур высших ярусов. Вспомним, что одною из характерных черт в фигуре Шивы (Рудры), бога смерти, служили большие зубы. В изображении этой фигуры на прочих гранях не находим никаких достойных внимания особенностей. Эта последняя черта, а также явное усилие, с которым нижняя фигура обеими руками и головой подпирает как бы давящее на неё основание 2-го яруса, кажется, говорят в пользу моего предположения, что нижний ярус соответствует лежащей под тяжестью земли преисподней, и замкнутая в ней, скалящая зубы фигура – изображает бога преисподней, мрачного Чернобога.

Наблюдая сравнительный объём, занимаемый фигурами збручского столба, а также и степень разнообразия атрибутов, которыми фигуры эти снабжены на каждой из граней, мы убеждаемся, что главную роль играет несомненно занимающий верхнюю, большую часть столба бог, на каждой грани столба являющийся с другими атрибутами. Он – главное лицо. Божества нижних двух ярусов представляют очень мало разнообразия в атрибутах и, по сравнительно малой величине своей, совсем стушевываются перед царящей над прочими, главной фигурой верхнего яруса. Отсюда, если признать эту верхнюю фигуру за Святовита, можно и весь столб назвать истуканом Святовита, который, в качестве «бога богов», царит и властвует над помещающимися у подножья его божествами земли и преисподней.

Вспомним, что чудские народы сооружали себе идолы из камня. Разумеется, при трудности обработки камня, в большем числе случаев довольствовались какой-нибудь гранитной глыбой; так, например, лапландцы избирали для этой цели камни, лежавшие в воде или в каком-нибудь водопаде и имеющие какую-нибудь своеобразную форму. Впрочем, иногда встречаются у них каменные идолы, свидетельствующие о том, что над ними трудилась рука человеческая. Кастрен видел каменную фигуру, составленную из нескольких камней, ясно обозначавших различные части человеческого тела; наверху лежал большой камень, изображавший голову идола. Надо заметить, что каменные истуканы у лапландцев почитались выше, чем деревянные.

И эсты, уже гораздо ближе стоящие к месту нахождения збручского истукана, положительно имели свои идолы. Кроме идола «Тарапита», о котором свидетельствует летопись Генриха Латыша, воздвигнутого в честь их верховного бога Тара, эсты имели и другие изображения богов, сделанные рукой человеческой: «imagines el similitudines deonim», как называет их Генрих Латыш. О наружности этих изображений мы ничего не знаем, но можем судить о них, приняв во внимание известие о близкородственных эстам, ливах, по словам Генриха, почитавших дерево, на котором вырезано было изображение божества от груди до головы.

Эсты положительно имели каменные истуканы, вероятно представлявшие, подобно идолу ливов, нечто вроде каменных столбов с высеченным на них рельефом изображением божества. По рассказам эстов, когда проникло в страну их христианство, каменные истуканы их, для того чтобы не осквернила их рука христиан, или зарывались глубоко в землю, или потоплялись в реках или озерах, причём лица, скрывавшие таким образом народную святыню, давали клятву не сообщать о местах сокрытия идолов даже ближайшим, кровным родственникам своим (Сastrén. Vol. ub. d. Finn. Myth. 204-205, 210-211. – Kreutzwald. D. Esth. abergl. Gebr. 13-14).

Соображая все вышесказанное и принимая во внимание чрезвычайную склонность балтийских славян к аллегорическим изображениям своих богов, которые, как и в изображениях богов у пелазгов и древнейших греков, указывают на существование в среде балтийских славян древнейших азиатских традиций; принимая далее во внимание, что ни у кого из прочих новейших народов чудских и литовских, скандинавов и германцев, не встречается вовсе поликефализма истуканов, мы можем предположить в збручском истукане произведение, созданное под впечатлением балтийских идолов, влияние которых на концепцию художника в данном случае очевидно.

«У Аристофана (Vesp. 875) читаем: «Они имели обычай водружать перед дверями колонны, суживающиеся кверху, называемые обелисками, в честь Аполлона Эгиея» (ср. Schol. Thesm. 489, пояснение слова «Эгией» — «так называемый Аполлон четыреугольный»).

Может быть, збручский истукан воздвигнут был какой-нибудь колонией варяго-русов из среды балтийских славян, поселившейся в России на берегах Збруча и принесшей с собою культ Святовита, который, по словам летописцев, имел свои святилища во многих местах. О сношениях с русским народом балтийских славян мы имеем положительные сведения (Гильфердинг. Ист. балт. слав. I, 82, 85. – Гедеонов. Варяги и Русь. I, 346 и сл.).