Греки в Османский период

Философ Александр Дугин (отец Дарьи). Кандидат философских наук, доктор политических наук, доктор социологических наук.

Греки в Османский период.

Османская Империя: передача миссии.

После взятия Константинополя 29 мая 1453 года османы постепенно осознали себя наследниками Византии как имперского образования. Для них захват византийских территорий представлял собой нечто большее, нежели расширение границ анатолийской политии, созданной османами на прежнем этапе истории и наследовавшей традицию кочевых Государств сельджуков и более ранних тюркских держав — плоть до евразийской Империи тюркютов.

Захватив Константинополь, османы стали наследниками сразу трёх имперских традиций — тюркской (евразийской), арабской (Аббасидский халифат) и римо-византийской. Тюркская элита оказалась правящим классом в чрезвычайно сложном, в этносоциологическом смысле, обществе, где переплелись различные культуры, религии и этносы.

Сами тюрки были меньшинством, а большинство османских территорий населяли эллинизированные этносы — греки, славяне, а также народы Ближнего Востока, находившиеся под сильным влиянием семитской культуры — в первую очередь, исламо-арабской. Кроме того, на Востоке Анатолии и в Месопотамии чрезвычайно сильны были персидские влияния, что проявлялось, в первую очередь, в распространении шиизма и среднеазиатской версии суфизма.

Если Византия была построена на фундаменте эллинистической культуры и имперской традиции Рима (заимствованной, в свою очередь, от Александра Великого), то Османская Империя или как её называли позднее, «Высокая Парта»[1] создавалась на основе византийской цивилизации с большим влиянием арабских (шире, семитских) и персидских элементов.

После того как сельждуки захватили в 1055 году Багдад, турки фактически стали преемниками этой исламской Империи, но вплоть до взятия Константинополя, столицы другой Империи, они себя самих наследниками халифата не мыслили и не провозглашали. Тем более, что в 1258 году Багдад был взят монголами хана Хулагу, а последний аббасидский халиф Абу Ахмад Абдуллах аль-Мустасим биллах (1213—1258) казнен.

После взятия Багдад на территории халифата было создано Государство Хулагуидов (1217 — 1265), куда входили Иран, Ирак и прилегающие территории Афганистана, Туркмении, Закавказья и Восточной Анатолии. К XIV веку держава ильханов пришла в упадок, что совпало с усилением турок в Западной Анатолии и на Балканах. Поэтому падение Византии естественным образом делало османов главной силой Восточного Средиземноморья. Так произошло очередное translatio imperii, но на сей раз с изменением доминирующего этноса (турки) и главенствующей религии — отныне ей стал ислам, сменивший византийское христианство (православие).

Султан Мехмет II (1432 —1481), который возглавлял турок при взятии Константинополя, укрепил позиции османов, отбив атаки славян и влахов, а также подавив восстания греков и окончательно присоединив к своей державе полуостров Пелопоннес в средние века назывался Морея (славянское и средневековое греч.: Μωρέας, романизированное: Mōrèas; греч. Μωριάς, романизиров.: Mōriàs), Афинское герцогство и ряд островов Эгейского моря. Лишь незначительные территории оставались в руках венецианцев, контролировавших их ещё с эпохи Латинской Империи.

Султан Мехмет II был прежде всего военным лидером и ставил перед собой стратегические цели. Его преемником стал сын Баязид II (1447—1512), также постоянно воевавший с противниками Порты в течении всего царствования. Он был мистиком и аскетом, активно поддерживал суфийские тарикаты в Османской Империи. В старости его принудил отречься от престола его собственный сын Селим (1465 — 1520), опиравшийся на суфийский орден Бекташи (янычаров) [2].

Передача преемственности Византийской Империи османам начинается, когда турки-османы создали собственное Государство в 1280 году и стали соседями Византии, постепенно устанавливающими своё господство над её территориями и включающими в своё общество отдельные черты византийской цивилизации. После захвата османом Мурадом I (1319/1326 — 1389) Адрианополя в 1362 году этот процесс становится ещё более интенсивным. Именно тогда и создаётся корпус янычаров — военное сословие Османской империи.

Адрианополь был столицей османского Государства с 1365 года вплоть до взятия Константинополя в 1453 году, и в этот период он стал важнейшим центром исламской культуры в пространстве всего Средиземноморья. Показательно, что ещё при Византии именно в Адрианополе получал своё образование Гемист Плифон, обретя там расцвет интеллектуальной культуры на пересечении христианства, ислама и даже иудаизма (Плифон слушал там речи эллинизированного иудея Элиши, которые произвели на него большое впечатление).

После взятия Константинополя ранний период османской Империи ещё некоторое время продолжается, а с 1461 года по 1566 год Османская Империя переживает свой расцвет, став огромной средиземноморской державой.

Греки и translatio imperii

В возвышении Порты принимают активное участие и греки, часть которых перешла на службу султану ещё до падения Константинополя, а после того, как османы захватывают столицу Византии, этот процесс становится ещё более массовым. Одни греки принимают ислам и становятся полноценными членами османской элиты, довольно быстро переросший этно-племенные формы и воспринявшей имперский стиль над-этнической аристократии, другие сохраняют верность христианству, но в то же время, выбрав жизнь на своей земле, вынуждены сотрудничать с новыми правителями, хотя и в условиях ограничения некоторых гражданских прав, вытекающего из правил шариата применительно к «людям книги», к числу которых, по исламским законам, относятся христиане.

Уже при Мураде II (1404 — 1451) мы видим в качестве одного из главных помощников и соратников его зятя некоего грека[3] Заганоса (? — ок. 1463), перешедшего в алавитский ислам. Заганос был назначен Мурадом II главой общины девширме, из которой набирали основной состав янычаров. Позднее именно он помогал сыну Мурада Мехмеду II взять Константинополь, а затем отстраивать Империю, будучи назначенным визирем и правителем Румелии, северо-Западной части Османской Империи (преимущественно Балканы и Фракия).

Одним из первых идеологов эллино-тюркизма, как теории того, что тюркам-османам предстоит продолжить историческую миссию греческой Византии, был философ Георгий Трапезундский, Γεώργιος Τραπεζούντιος (1395 — 1472/1473). Современный греческий историк Димитрий Кицикис, разрабатывающий концепт «Промежуточного региона» в европейской истории и геополитике, пишет о Георгии Трапезундском:

Отмечая важность для Промежуточного региона главного культурного фактора — сосуществования и взаимозависимости эллинизма и тюркизма, восходящих к XI в., — он создал проект турецко-греческого политического союза. На следующий день после вступления Мехмеда II Завоевателя (Фатиха) в Константинополь Георгий Трапезундский направил ему два письма, в которых убеждал султана создать «двуглавое» турецко-греческое государство. А уже в июле 1453 года, менее чем через два месяца после падения великого города, он подготовил исследование «Об истине верования христиан», которое также передал МехмедуII Завоевателю. В нём доказывалось, что ислам и христианство не имеют принципиальных различий и что в интересах правителя объединить обе религии под одним скипетром на основе равноправия[4]. И хотя Мехмед II, будучи достойным императором Промежуточного региона и обладая открытым и в высшей степени склонным к синтезу умом, не мог буквально следовать предложениям философа из Трапезунда, он согласился с основной мыслью и предоставил православной церкви привилегии, которые с самого начала заложили фундамента совместного турецко-эллинского господства, продолжавшего расширяться вплоть до XIX века.

Османская империя, которая подобно своей византийской предшественнице была по преимуществу страной Промежуточного региона, имела — как и её венский аналог на Западе и пекинский на Востоке — вселенское предназначение. В 1466 году Георгий Трапезундский в письме, также адресованном Мехмеду II Завоевателю, выразил этот «экуменизм» в следующих словах:

«Никто не сомневается, что ты по праву являешься императором римлян [византийцев]. Поскольку в действительности императором является тот, кто по закону владеет престолом империи. А престолом Римской [Византийской] империи является Константинополь: следовательно, тот, кто по праву владеет этим городом, и есть император. Не от людей, а от Бога ты владеешь вышеназванным троном, завоеванным твоей саблей: следовательно, ты являешься законным императором римлян... А тот, кто является императором римлян, является также императором всего земного шара».

В послании ясно выражено исключительно синтетическое призвание османской цивилизации.[5] Кицикис тщательно рассматривает вопрос о формировании туркофильского течения внутри византийского общества ещё до захвата Константинополя. Он замечает:

В период между захватом Константинополя франками в 1204 году и взятием Константинополя, Мистры и Трапезунда османами в 1453-1461 году византийцы размежевались на два лагеря — латинофилов и туркофилов. С 1081 года Византийская империя находилась под колониальным гнётом франков. Её жители больше не плавали по морю и не передвигались по суше. Все доходы от торговли шли иностранным купцам — в основном венецианцам и генуэзцам, — жившим на правах экстерриториальности в обособленных кварталах византийских городов. Перед лицом такой экономической эксплуатации со стороны латинян и религиозной нетерпимости Рима, требовавшего от православной церкви полного подчинения, перед угрозой насильственной латинизации всего народа присутствие турок казалось выходом из создавшегося положения.(…)

Партию туркофилов в Византии поддерживали народные массы, чье положение становилось всё более бедственной из-за усиления власти земельной аристократии. Однако помимо социального кризиса существовал кризис религиозный. В крупных монастырских владениях эксплуатировался труд крестьян. Многие священнослужители, обуреваемые жаждой богатства, вели аморальную жизнь, а монахи допускали в свои кельи сожительниц. Росло равнодушие к христианской религии. Турки знали об этом двойном социально-нравственном кризисе в империи. Самих же турок иностранные путешественники первой половины XV века описывали как людей до такой степени нравственных, что слово «турок» превратилось в синоним добродетельного человека, стремящегося к социальной справедливости. В итоге и греки, и турки стали относиться к завоеванию османами Византии как к богоугодному делу. Развитию туркофильского течения способствовало движение религиозного мистицизма и нравственной требовательности, которое охватило Византию накануне её падения.

Из четырех знаменитых философов, сопровождавших в качестве советников Иоанна VIII Палеолога во время поездки во Флоренцию для заключения унии с католиками (1439), трое вернулись уже с протурецкой ориентацией: Георгий Схоларий (в монашестве Геннадий), возглавивший противников унии, принял постриг и после взятия Константинополя был утверждён Мехмедом II вселенским патриархом.

Георгий Амируци, камергер греческого Императора Трапезундской Империи, искал пути политического сближения с исламом; в 1461 году он убедил своего императора добровольно отдать Трапезунд Мехмеду II, позже перешел на службу к султану и стал одним из его приближенных. Сын Георгия Амируци, также принявший мусульманство, получил пост министра султана.

И наконец,  Георгий Трапезундский, переехавший в Италию до 1453 года, через два месяца после падения Константинополя направил Мехмеду II письмо, в котором советовал тому политически объединить турецкий и греческий народы. По мере того как в 1261-1453 годах власть византийских императоров ослабевала, крепло влияние церкви на Государство. Благодаря церкви и той поддержке, которую она получила от народа, все надежды латинофилов на союз с Западом рухнули, и путь туркам был открыт.

Завоевав Константинополь, Мехмед II осуществил желание церкви собрать воедино православную «нацию», которая после создания Империи в XI веке была разделена между несколькими государствами, созданными латинянами, сербами, болгарами, турками, под властью одного правителя, начав постепенное завоевание всех территорий Византийской империи. Это воссоединение завершилось только в 1669 году захватом османами Крита.[6]

Идея о «нравственности турок» и моральном упадке византийского общества под влиянием латинян преобладала и в Московской Руси, начиная с XV века, когда Москва категорически отвергла Флорентийскую унию, арестовав вернувшегося с Флорентийского собора митрополита Исидора, а позднее — после того, как Вселенский патриарх стал подданным турецкого султана — провозгласив церковную автокефалию, и завершая посланиями Ивана Пересветова русскому царю Ивану IV (1530 — 1584), где падение Византии объясняется нравственным превосходством «турской правды» над поздне-византийскими порядками, усугубленными латинством[7].

Тюркофильская ориентация Геннадия II Схолария привела к тому, что им была основана традиция православных Вселенских патриархов, лояльных турецким властям и представляющих собой чисто религиозную организацию, тогда как православие вплоть до конца Византии было чем-то гораздо бòльшим — культурной основой цивилизации и политической системы. После падения Константинополя греческое православие становится религией, лояльной турецким властям и римско-католической церкви. И это отличает её от того, чем православие было в странах, сохранивших политическую независимость — таких, как Московская Русь.

Алавиты и янычары

Верхушка осман изначально исповедовала алавизм — особую версию ислама суфийского толка, в центре которой стоял культ двоюродного брата Мохаммада Али, а также одного из сподвижников Мухаммада — перса Салмана Пака. Алавиты во многом были близки к суфиям ордена Бекташи. Основателем этого направления считался последователь одиннадцатого Имама Мухаммад ибн Нусайр (? — ок. 883), основавший религиозное течение с ярко выраженными неоплатоническими чертами — духовным и аллегорическим толкование «Корана», признанием главенства триады, символизируемой тремя арабскими буками — айн (Али), мем (Мухаммад) и шин (Салман Пак) и т.д.

Алавиты праздновали христианские праздники, практиковали причастие, пили вино, молились не пять раз в день, как сунниты, но два и т.д.[8]

Суннизм как строгая версия ислама чисто арабского толка стал распространяться в Османской Империи позднее, постепенно вытесняя преобладавший на первом этапе алавизм, распространенный в правящей династии, военной аристократии и даже среди турецких народных масс.

Преобладание религиозного течения алавизм облегчала интеграцию в Османскую Империю христианских народов (греков, армян, славян, грузин и т.д.), поскольку алавитский ислам был основан на веротерпимости и не носил того жесткого экслюзивистского характера, как арабский ислам и особенно его крайние течения.

Димитрис Кицикис описывает особенность религиозных отношений между османами и греками в первый период Османской Империи следующим образом:

Здесь следует остановиться на алавитизме как феномене греко-турецкого синтеза. Турецкие историки слишком настойчиво уделяли внимание шаманистским истокам народной религии турок. Не отрицая этого факта — ведь алавитизм по определению является продуктом синтеза шаманства, шиизма и православного христианства, — нельзя не отметить огромного влияния на алавитизм восточного христианства и, следовательно, греческой цивилизации Анатолии и Румелии. Она сложилась к моменту появления христианства, поскольку сами православные греки по большей части были наследниками народных традиций эллинистической цивилизации Восточного Средиземноморья, существовавшей до рождества Исуса Христа. Примером тому служит языческий культ Диониса, который, придя из Фракии, сохранился до наших дней в Восточной Македонии в форме христианских праздников ἀναστενάρια, сопровождающихся пляской верующих босиком на раскаленных углях. В основании православного и алавитского мистицизма лежит значение, придаваемое личности Бога, лику Божьему, ликам Его пророков и святых, изображенных на иконах, что противоречит безликому пантеизму. Особая роль отводится сердцу как физическому (а не символическому) центру души, поскольку мозг отождествляется лишь с умственным центром, а значит, имеет вторичное значение. Божественная любовь, центральным органом которой является сердце, — вот что составляет суть общего подхода православного христианства и алавитизма. Когда православные христиане, вступая в корпус янычар, становились бекташи, им казалось, что они не меняют религии. Во всяком случае, для них такая процедура не означала обращения в мусульманство. В этом заключается основная причина успеха движения бекташи среди православных христиан на Балканах. Таким образом, не было «исламизации» Балкан, скорее происходила их «алавитизация».[9]

Кицикис отдельно подчеркивает значение браков между мусульманами и христианками в ходе строительства Османской Империи. Христианки-гречанки были важным фактором распространения христианских влияний в османской среде.

Большое влияние на османский двор того времени оказали византийские женщины, как правило, православные христианки. Они играли важную роль уже в Румском государстве сельджукидов и в тюркских княжествах Анатолии. Постоянный и массовый характер их присутствия не позволяет говорить о них как о поверхностном явлении. Например, Изеддин Кейкавус II, сельджукский султан из Рума, который взошел на престол в Конье в 1246 году, был сыном гречанки, его двором управляли дядья по материнской линии Кир (Кириос) Кедид и Кир Хайи, также греки. Их приверженность христианству была настолько сильна, что привела к разделению двора на мусульман и христиан. Под влиянием византийских традиций Изеддин крестился в православие и поддерживал тесные связи с греческими духовными иерархами.

Жена Орхана I Феодора, дочь византийского императора, Иоанна VI Кантакузина, не только не обратилась в ислам после своей свадьбы (1345), но и активно поддерживала христиан при османском дворе . Матери Мурада I и Баязида I были гречанками и православными христианками. Мурад I также взял в жены православных христианок — болгарскую княжну Тамару и византийскую принцессу Елену. Баязид I женился на Марии Деспине, дочери сербского князя Лазаря I. Эти женщины не были одиноки в своих религиозных предпочтениях. Они пригласили советников, православных христиан, и в итоге определили жизнь османских монархов.

Отметим также, что в XIII веке у султана из династии Сельджукидов и у византийского императора была одна и та же эмблема — двуглавый орёл, при этом доподлинно неизвестно, кто у кого её позаимствовал.[10]

Орден Бекташи, который был основой янычаров, ядра османской армии ещё до захвата Константинополя, представлял собой также сложное явление. С одной стороны, он был продолжением суфийско-шиитского течения, близкого к алавитам, а с другой, пополнялся исключительно из юношей христианских (греческих и славянских, а также албанских, грузинских и армянских) семей, которых забирали у родителей и воспитывали в духе абсолютной верности и преданности Османской Империи. Они получили название «рабы Порты» или «капыкулу».

Янычары стали ядром турецкой армии ещё в 1365 году — до завоевания Константинополя при османском султане Мураде I (1319/1326—1389) . Османские суфийские ордена типа ордена Бекташи представляли собой своеобразное продолжение аристократических гетерий Древней Греции, а также отчасти христианских монашеских общины — в основе всех этих форм лежало объединение героических вертикально ориентированных мужчин, обращенных к высотам созерцания, аскетическим практикам и отличающихся предельной самоотверженностью — в духовной и телесной сфере.

Мраморный царь и красная яблоня

В мистическом измерении существует пересечение между христианской и исламской эсхатологией, что наглядно видно в легенде о «красном яблоке» или «красной яблоне» (ἡ κόκκινη μηλιά). Эта легенда связана со взятием Константинополя и гибелью последнего православного Императора — Константина ΙΧ[11].

По одному из преданий,Император Константин ΙΧ не погиб, но был перенесён ангелами из самой гущи битвы в тайную пещеру у Золотых Ворот, где заснул и превратился в мрамор. Отсюда легенда о Мраморном Царе (Μαρμαρωμένος Βασιλιάς)[12]. В конце времен Мраморный Царь должен воскреснуть, ожить и освободить Константинополь, прогнав турок до «красной яблони»[13].

Кицикис пишет о символизме «красной яблони»:

В Константинополе находилась большая конная скульптура из бронзы Юстиниана I (правил в 527 — 565 годах), в левой руке у византийского императора была держава (шар с крестом), правой он указывал на Восток; в XIV веке шар упал, что было истолковано византийцами — которые прозвали его золотым яблоком (или красным яблоком), — как плохое предзнаменование: греки потеряют власть и она перейдет к туркам. После падения Царьграда в 1453 году эта легенда обросла деталями: будто бы последний император Константинополя, погибший в бою на его стенах, восстанет, чтобы прогнать турок до красной яблони и там их уничтожить.

По словам же тунисского историка Ибн Халдуна (1332 — 1406), согласно мусульманской легенде, восходящей к самому Пророку, тот, кто победит византийского императора и отдаст его богатства во славу Господа, станет Мессией (Махди) в тот день, когда завоюет Константинополь. Мехмед II знал эту легенду и мечтал стать Махди. Он также знал, что для мусульман вожделенный Константинополь и есть то самое красное яблоко (kızıl elma по-турецки). Таким образом, греки и турки боролись за первенство в одном ареале цивилизации, используя одни и те же символы.[14]

«Красное яблоко» интерпретировалось турками как символический эквивалент христианского символа золотой державы, то есть мира. Захват «красного яблока» означал для турок вначале Константинополь, а позднее Будапешт, Рим и Вену, то есть города, связанные с Империей (Будапешт был целью османов, так как венгры закрывали выход в Центральную Европу). В османские времена многочисленные султаны[15] изображались держащими в руке красное яблоко .

Таким образом, исконно тюркская и среднеазиатская по своему происхождению, а также османско-суфийская и шиитская эсхатология резонировала с имперско-византийской идеей катехона.

Показательно, что отдаленный отголосок такой расшифровки этого эсхатологического символизма можно увидеть и у Ивана Пересветова, о котором мы упоминали, и который советует Ивану Грозному объединить «турецкую правду» и «православную веру» с тем, чтобы стать идеальным правителем мира. Важно, что эти послания Пересветова приходятся на ту эпоху, когда в Московской Руси в центре внимания было принятие имперской миссии русским царем, то есть в момент передачи катехонической функции и ещё одной линии translatio imperii — на сей раз не от греков к туркам, но от греков и турок к русским. Императорский титул появился на Руси в 1514 году. Эсхатология Мраморного Царя и «красного яблока» также переносилась к Северу — в ещё в одну евразийскую Империю, где тесно переплетались между собой православная (византийская, греческая) вера и тюркская — ордынская — государственность в новом историческом синтезе.

Для самих греков символизм «красной яблони» и возвращение Мраморного Императора стали символами надежды на освобождение от турок и восстановление независимой Государственности.

Показательно, что это придание стало чрезвычайно актуальным в период русской-турецкой войны 1768 —1774 годов, поскольку в тексте пророчеств, приписываемых византийскому Императору Льву VI Мудрому, Λέων ΣΤ’ ὀ Σοφός (866 — 912), но изданных в XVI веке, содержалось предсказание о том, что Константинополь будет снова освобожден через 320 лет после того, как его захватят враги. Эта дата приходилась на 1773 год, с чем был связан всплеск пророчеств о Мраморном Императоре, причём в русских видели тот «негреческий», согласно легенде, народ, который освободит Константинополь. К русским более всего было приложимо устойчиво фигурирующее в пророчествах выражение «светлые люди», ξανθόν γένος.

На этот период времени, когда пророчества о Мраморном Императоре становятся чрезвычайно популярными среди греков православного миллета, приходится жизнь и проповедь великого греческого подвижника Космы Этолийского, Κοσμάς ο Αιτωλός, (1714 — 1779), отдавшего все силы на обучение греков языку, грамоте и основам христианской веры, а также духовному образованию в самом широком смысле. Косма Этолийский был убежден, что эсхатологическое освобождение греков возможно только вместе с их духовным возрождением и через возврат к византийским христианским корням[16].

Косма Этолийский обращался в своих проповедях к греческому роду, γένος, призывая его осознать своё единство и восстановить свою идентичность. Освобождение греков от турок Косма Этолийский называл термином «желаемое», το ποθούμενο. Он также оставил пророчество грекам о «Красной Яблоне».[17]

Турки уйдут, но снова вернутся и дойдут до Ексамилий. Из них одна треть погибнет, одна треть уверует во Христа, а одна треть уйдет в Коккини Милья[18].

Οι Τούρκοι θα φύγουν, αλλά θα ξανάρθουν πάλι και θα φθάσουν ως τα Εξαμίλια. Στο τέλος θα τούς διώξουν εις την Κόκκινη Μηλιά. Από τούς Τούρκους το 1/3 θα σκοτωθεί, το άλλο τρίτο θα βαπτισθεί και μονάχα το 1/3 θα πάει στην Κόκκινη Μηλιά.

Указывал Косма Этолийский и на то, что Константиноопль (Город) освободят русские, по крайней мере, именно так сами греки интерпретировали следующие его предсказания:

Когда услышите, что флот плывет по Средиземному морю, — знайте: вскоре решится константинопольский вопрос

Όταν θα ιδείτε το χιλιάρμενο στα ελληνικά ύδατα, τότε θα λυθεί το ζήτημα της Πόλης

И Будет и ещё одна чужеземная армия. Она не будет знать греческого, но будет верить во Христа.

Ξένος στρατός θα έλθει, Χριστό θα πιστεύει, γλώσσα δεν θα ξέρη …

Османские власти обвинили Косму Этолийского в том, что он является «русским агентом», и великий проповедник греческого эсхатологического возрождения по этому доносу[19] был казнён.

Греческий миллет: фанариоты и олигархия

Структура Османской Империи основывалась на миллетах, которые представляли собой политические единицы, образованные по этнорелигиозному признаку. Миллеты различались между собой в правах и в статусе, имели различные юридические уложения, управляющие как их отношениями с Империей, так и внутренним устройством. Между миллетами также существовали особые правовые модели, описанные в структуре общего закона.

Главным миллетом был турецкий миллет, основу которого составляли турки-сунниты. Но так как изначально далеко не все турки были ортодоксальными суннитами, а среди суннитов Империи были не только одни турки, то к турецко-суннитскому миллету были приписаны все мусульмане и все турки вообще. Этот миллет считался правящим, однако, в определенных случаях и он оказывался ущемленным в правах — в частности, из этого миллета изначально было запрещено рекрутировать юношей в состав янычар, которые, вместе с тем, составляли основу османской армии и привилегированную верхушку османской элиты. Главой мусульманского миллета был халиф. Духовным лидером считался стамбульский шейх уль-ислам. В XVI веке должность халифа была объединена с самим султаном, главой Османской Империи, который должен был принадлежать к роду Османлы, основателей династии, правившей Империей с её основания до её конца.

Вторым по значимости и масштабу миллетом был православно-греческий — «миллети-Рум». К нему же приписывались и остальные православные христиане — албанцы, славяне и грузины. Этот миллет возглавлял Константинопольский патриарх, хотя в миллет входили приходы и Александрийского и Антиохийского патриархов.

Отдельно был выделен армянский миллет. Его возглавлял армянский католикос.

Особый миллет объединял иудеев под руководством главного раввина.

Все миллеты, включая христианские, в некоторых случаях имели свои суды и даже свою полицию — арматолов, αρματολοί, обладавших правом носить оружие. Те христиане, которые отказывались подчиняться османским законам, часто уходили в труднодоступные области — горы, леса и т.д. и промышляли грабежами и насилием. Постепенно они сформировали особый социально-политический тип — клефты, κλέφτες.

Так как миллетами могли считаться только лояльные подданные Порты, на первом этапе у католиков и шиитов своих миллетов не было, поскольку предполагалось, что они будут проводить внутри Османской Империи политику враждебных или как минимум конкурирующих Государств. Создание таких миллетов османам было навязано только тогда, когда Порта существенно ослабла.

Полноправными гражданами Османской Империи были только члены главного — мусульманского — миллета, остальные же считались «зимми», то есть обязанными платить особый повышенный налог, и были ограничены в ряде гражданских прав. «Людям книги» — христианам и иудеям — гарантировалась жизнь, что было привилегией в контексте мусульманского права, поскольку «язычники» (то есть не исповедующие единобожия) такого права лишены. Поэтому положение православных греков в этот период оказывается довольно сложным: они признаны гражданами новой Империи, но поставлены в ней в подчиненное положение. Если ранее греки были правящим этносом, живущим в своем Государстве и исповедующим свою веру, то в Порте они оказались в положении подчиненного и второсортного сословия, религиозные взгляды которого считались в принципе ошибочными, но терпелись. Поэтому обращение из христианства в ислам приветствовалось, а обратное каралось смертной казнью. Ситуация напоминала эпоху латинской оккупации, но была ещё более жёсткой.

Руководство православным миллетом было сосредоточено в руках греков, элита которых сформировала самостоятельный класс, группировавшийся в Стамбуле в особом квартале Фанар[20], куда была с самого начала XVII века была перенесена резиденция Константинопольского патриарха, считавшегося по османскому праву, этнархом, то есть не только религиозным, но и политическим главой всех православных христиан и миллет-баши, «главой миллета». Хотя православными в Османской Империи были различные народы, — славяне, валахи, албанцы, грузины и т.д., — их интересы представляли именно греки-фанариоты, более всего приближенные к власти султана и занимающие в Османской Империи посты в управленческой элите. Именно фанариоты проводили на территориях Порты политику халифа, подавляя восстания и обеспечивая управляемость обширными владениями османов. Естественным образом, основу фанариотов составляли аристократические рода Византии, из их числа избирались и патриархи.

Кицикис пишет о той роли, которую фанарские патриархи играли в упрочении могущества османов как среди православных народов самой Империи, так и за её пределами, став, по сути, инструментами внешней политики Стамбула подобно тому, как Авиньонские Папы использовались французами в аналогичных целях:

При Сулеймане I вселенский патриарх, находившийся под его покровительством, путешествовал по всей Империи, утверждая свою власть. Так, благодаря благосклонному расположению великого визиря, грека Ибрагим-паши (1523 — 1536) вселенский патриарх Иеремия I (1522-1524 и 1525-1546) подчинил православной церкви территории от Адриатического моря до Египта, а в Багдаде свел на нет попытки патриарха охридского установить контроль над славянами. В 1545 году он укрепил свою власть над православным духовенством румынских княжеств Эфлак (Валахии) и Богдан (Молдавии). Иван IV Грозный, приняв в 1547 году царский титул, стремился получить — и получил — благословение константинопольского патриарха Иоасафа II (1555-1565). Этот факт означает, что влияние вселенского патриарха распространилось за пределы Османской империи.[21]

Согласно Кицикису, Константинопольский патриархат не только не потерял в своих полномочиях по сравнению с византийским периодом, но в ряде вопросов ещё и выиграл. Тем самым, между фанарским патриархом и турецким султаном снова сложилась своего рода «симфония», но только на сей раз при полной доминации султана, который, однако, в интересах всей Империи был заинтересован в централизации религиозного управления на всеми христианскими территориями Порты в руках лояльного ему лично пастыря.

В Османской империи церковь впервые получила политическую власть над своей паствой. Иными словами, вселенский патриарх сосредоточил в своих руках религиозную и политическую власть византийских императоров, ему был вручен символ власти — двуглавый орел и присвоены титулы — автентис, αυθέντης (правитель, суверен) и деспот, δεσπότες. Он был «главой почтенного рода Ромеев», наделенный верховной властью (кириархия, κυριαρχία) и юрисдикцией (дикэодосия, δικαιοδοσία) над всеми православными Османской Империи и над огромным имуществом церкви.

Ведь кроме патриархатов в Александрии, Антиохии и Иерусалиме, которые из-за развала Византийской Империи утратили связи с вселенским патриархатом, свои патриархаты были у болгар — охридский в период правления царя Самуила (991-1014), затем тырновский при царе Асене (1218-1241) и печский — у сербов (1346). Благодаря османским завоеваниям вселенский патриархат восстановил свою власть над этими церквями, полностью подчинив их во время правления патриарха Самуила I (1764-1768): в Пече в 1766 году, в Охриде в 1767 году.

Любое расширение власти константинопольского патриарха рассматривалось султаном как расширение собственной власти. После избрания, обязательно подтверждаемого султаном, патриарх получал, как и великий визирь, титул паши с тремя «лошадиными хвостами» — тугами (султан имел право на четыре, а позднее на шесть туг). При патриархе был двор со строгой иерархией и хорошо организованной администрацией, которая управляла всей территорией Османской империи, от Адриатического моря до Персидского залива и от Дуная до Тигра и Евфрата. Патриарх и его свита ездили верхом, и это служило дополнительным свидетельством принадлежности верховного духовенства греческой церкви к правящему классу.[22] Поэтому если греки и оказались в положении людей второго сорта, то в сравнении с остальными христианами их положение оставалось всё же довольно привилегированным, а фанариоты вообще представляли собой административную элиту, активно использовавшую своё главенствующее положение для обогащения и создания огромных состояний. Так из фанариотов, несколько ограниченных в политических правах, сложилась основа османской олигархии.

Фактически греки-фанариоты постепенно стали проводниками османской политики внутри Империи, сформировав особый социальный слой: греческий сегмент правящего класса, ответственный за весь миллети-Рум, то есть за всех христианских подданных Порты. Простое же греческое население не соучаствовало в этом распределении властных полномочий и несло на себе всю тяжесть исламской доминации наряду с другими христианскими народами.

Упадок Османской Империи

Расцвет Османской Империи приходится на период правления от Мехмеда II до Сулеймана I Великолепного (1494 — 1566), сына Селима I (1465 —1520) и внука Баязида II (1447—1512), второго правителя Османской Империи после взятия Константинополя в 1453 году. В этот период Порта достигает своего максимального могущества, становясь полноценной Империей. В это время сохраняется алавитская ориентация османской аристократии и относительная веротерпимость, позволяющая интегрировать в Империю различные социальные, религиозные и этнические группы. Сулейман I Великолепный представляет собой великого правителя, достигшего больших успехов в войне с Сефевидским Ираном и ставшим одним их главных действующих лиц в европейской политике XVI века.

Димитрис Кицикис этот период считает продолжением той линии в самой Византии, когда сторонники православной идентичности противостояли латинофилам и западникам. Первые османские правители строили свои отношения с Западом в том же ключе, что и правители Византии, отчаянно противостоявшие давлению римско-католической церкви, и в этом противостоянии османские правители также были наследниками православной Византийской Империи. Особенно ярко это проявилось в многовековом соперничестве османов с венецианцами.

Османская династия, безусловно, временно освободила Восточное Средиземноморье от западной колонизации и связанной с ней отсталостью. Почти на 200 лет она вывела регион из экономического состояния страны «третьего мира», в котором тот находился. Однако она не изменила ни структуры общества, ни системы, оставшейся феодальной, и, следовательно, перспектива надолго попасть в разряд колониальных и слаборазвитых стран была для империи Промежуточного региона неизбежной. Именно такой порядок развития позволяет лучше понять, в какой степени Османская империя являлась наследницей Византии. Однако ещё более замечательный факт заключается в том, что благодаря османам восточная константинопольская империя просуществовала дополнительных 500 лет.[23]

Однако уже Сулейман I официально ввёл в свой титул «халиф», подразумевая претензию на то, что Османская Империя является наследницей Исламского Государства, основанного Мохаммедом и продолженного Омеядами и Аббасидами. Таким образом, среди различных имперских идентичностей (в том числе, византийской и евразийско-тюркской) предпочтение отдается именно исламской в её суннитской версии. Этот суннитской поворот сказывается на всей системе имперского управления. Начинается постоянно нарастающий процесс «исламизации» общества, которое до этого было скорее многополярным и полицентричным.

После смерти Сулеймана I с 1566 года начинается постепенный упадок Османской Империи, в ходе которого она мало-помалу утрачивает ведущие позиции. Кицикис связывает это с нарушением изначального религиозно-политического баланса, ключом которого была алавитская идентичность стамбульских султанов, позволяющая выстраивать сбалансированные отношения с христианскими миллетами и выступать, тем самым, как одна из активных сил европейской политики, во многом продолжающая геополитическую миссию Византии. По мнению Димитриса Кицикиса:

Упадок Османской империи начался в 1566 году после окончания правления Сулеймана Законодателя, но его истоки возникли пятьюдесятью годами раньше, в период правления Селима I Грозного (1512-1520). Здесь особую роль сыграли два события. Первое из них — борьба против неортодоксальных шиитов Восточной Анатолии, кызылбашей, поддерживаемых Ираном (1513-1514), которая привела к распространению воинственного суннизма; второе — завоевание арабских стран (1516-1517) и крушение империи мамлюков-суннитов в Египте и Сирии, просуществовавшей с 1250 по 1517 год. Каир, столица мамлюков, был главным соперником Стамбула.[24] Это привело к тому, что шиизм в целом стал рассматриваться как идейный противник, а влияния арабского суннизма, напротив, возросло. При наследнике Сулеймана Великолепного Селиме II (1524 —1574), который уже мыслит себя суннитским халифом, волна суннитской исламизации продолжается с новой силой.

Это напрямую сказывается на положении греков и других христианских народов. Одно дело жить в Империи с особой орденско-суфийской элитой, другое дело — в условиях жесткого шариатского правления. Это различие может быть отражено в положении подчиненного и раба. Подчиненный имеет определенные права и рассматривается как субъект. Раб никаких прав не имеет и субъектом не считается. Именно это имел в виду Аристотель, когда давал определение политики. Греки  способны признавать легитимность позиции другого. Варвары же знают только одну форму правления: прямолинейную вертикаль господин-раб, основанную на чистой силе. Византийская Империя и вслед за ней Османская Империя раннего периода были политическими образованиями (в смысле Аристотеля). Не только первые османские султаны довольно терпимо относились к христианству, но и византийский Император Лев Исавр на несколько веков ранее построил в Константинополе мечеть. После подъёма волны суннизма в религиозной сфере политика уступает тому, что Аристотель называет «варварством»: прямой и тотальной доминацией мусульман над христианами, что в ситуации, когда христианами является значительный часть населения, закладываются предпосылки для ослабления социальной гармонии и грядущего распада державы.

Характерно, что вместе с исламизацией возрастает политико-экономическая зависимость Порты от Запада. До этого Османская Империя жестко противостояла венецианской талласократии, но при Селиме II османы постепенно идут на поводу у европейских держав (в частности, у Франции), предоставляя им экономические привилегии (как ранее византийцы венецианцам), шаг за шагом превращаясь в поставщика природных ресурсов.

В конце правления Селима II османы потерпели крупное поражение от союзного испано-венецианского флота в битве при Лепанто, что подорвало их гегемонию в Восточном Средиземноморье. Параллельно поднялась волна народных восстаний, затрагивавших области расселения как христиан, так и мусульман.

С XVII века начинается перерождение корпуса янычар. Снимаются запреты на вступление в орден мусульман, на заключение браков и владения собственностью. Из духовного философско-военного ордена, формируемого из христиан, то есть из сословия платоновских стражей Империи и участников аскетической аристократической гетерии, эта структура превращается в светский институт правящей элиты. Упадок сословия янычар сопровождался понижением экзистенциального и интеллектуального уровня султанов, которыми становились подчас изнеженные и ничтожные правители, плохо разбиравшиеся в политике и воспитанные в гаремах льстивыми евнухами. Постепенно утрачивался и духовный эсхатологический настрой и воинские доблести основателей Высокой Порты. Была потеряна «турская правда», о которой говорил И. Пересветов. Но поскольку изначальная модель Империи была чрезвычайно эффективна, окончательный распад был отложен ещё на три столетия.

Источники и примечания

[1] Название Порта («врата, дверь») произошло от входа во дворец визиря, ведавшего иностранными делами, и первоначально применялось для обозначения ведомства иностранных дел (также «Высокая Порта»), а затем было распространено на Османскую империю в целом.

[2] Орден Бекташи был создан в XIII веке суфием из Хорасана Хаджи Бекташ-и Вели (? — 1270/1271). В его учении ясно различимо глубокое влияние шиизма (почитание святых Имамов) и христианства (обряд крещения при вступления в орден). Учение Бекташи предполагает четыре уровня: начальный (соблюдение законов шариата), внутренний (следующий суфийским принципам тариката), уровень чистого знания (марифат, вершина суфийской практики) и хакикат (достижение истины, обожение). Эта иерархия явно напоминает неоплатонические системы градуальных ступеней приближения к области Ума, νοῦς. Именно Ум или мудрость в системе Бекташи выступает как Император духовного человека. Ему с обратной стороны противостоит шайтан, действующий со стороны материи и тела.

[3] Среди историков нет твердой уверенности, что он был именно греком, так как теоретически он был родом из Иллирии и мог быть православным албанцем. Кицикис настаивает на его греческом происхождении. «Он был греком, а не сербом, по рождению православным христианином, двоюродным братом Георгия Амируци, камергера греческого императора Трапезундской империи и потомка династии византийских императоров Ангелов». Кицикис Д. Османская Империя/ Лемерель П, Кицикис Д. На перекрестке цивилизаций. М.: Издательство «Весь Мир», 2006. С. 131.

[4] Важно обратить внимание, что аналогичные идеи, но только в более смягченной форме развивал Николай Кузанский на основе единства платонических парадигм. Но с платонизмом Кузанского познакомил Гемист Плифон в Византии, тогда как Георгий Трапезундский, хотя и был сторонником превосходства Аристотеля над Платоном, но также находился под влиянием Гемиста Плифона и принимал участие в поездке греков на Флорентийский собор. Позднее он поселился в Италии и при Папском Престоле занимался переводами греческих философов на латынь. Попытка распространить возведение религиозных тезисов и символов к платоническим парадигмам за пределы собственной конфессии была отчасти свойственна некоторым течениям в суфизме (в частности, у тех же последователей Бекташи или в персидской философии Ишрак Шихабаддина Яхья Сохраварди). Для исламского платонизма это своего рода общее место, но для христианских мыслителей оно довольно необычно.

[5] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 114-115.

[6] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 160 — 161.

[7] Пересветов объясняет победу османов и поражение византийцев не только отступлением от православия (как это было расценено в официальной версии теории Москвы Третьего Рима — византийцы пошли на Флорентийскую Унию, «предали православие» и в наказание за это пали от рук «неверных» — агарян, как называли всех мусульман, потомков Исмаила, сына Агари), но и вырождением, коррупцией и неэффективностью самого греческого Государства. Пересветов полагает, что турецкая модель политической организации более совершенна, справедлива и действенна, чем греческая. Пересветов пишет: «При царе Константине Ивановиче управляли царством греческие вельможи. Крестное целованье они ставили ни во что, совершали измены, несправедливыми судами своими обобрали они царство, богатели на слезах и крови христиан, пополняли богатство своё бесчестным стяжаньем. Сами они обленились и не стояли крепко за веру христианскую и в царе укротили воинственность ворожбой, путями соблазна, еретическим чародейством. Таким образом отдали они иноплеменникам—туркам на поругание и греческое царство, и веру христианскую, и красоту церковную». Пересветов И. Большая челобитная Ивану Грозному/ Каравашкин А. Русская средневековая публицистика. М.:Прометей, 2000.

[8] Согласно Кицикису, «тюрки-огузы, исповедовавшие шаманизм, вступили в контакт не с арабами суннитского толка, а с иранцами-шиитами, а затем с православными греками. В результате возникла собственно турецкая религия — алавитизм, представляющий собой синтез шаманизма, шиизма и православного христианства. (…) Если быть более точными, то тюрки-огузы познакомились с исламом благодаря иранской шиитской династии Бювейхо-гуллары (932-1055), основанной Эбу Сюджа Бювейхом. Эта династия в 945 году завладела Багдадом, установила опеку над суннитским халифом и создала великую Иранскую Империю». Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 135.

[9] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 140 — 141.

[10] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 143 — 144.

[11] Nicol M. D. The Immortal Emperor: The Life and Legend of Constantine Palaiologos, Last Emperor of the Romans. Cambridge: Cambridge University Press, 2002.

[12] Сходная греческая легенда гласит, что победу грекам принесет «бедный Император», Птохолеон, который одолеет мусульман и прогонит их до места, называемого Монодендрион, отождествляемое с «красной яблоней». Этот «бедный Император» будет происходить из города Тираннис или Тираннос, и до этого будет считаться мертвым.

[13] По одной из версий, территория «красной яблони» находится в Средней Азии, то есть в тех землях, откуда турки пришли в Анатолию. По другой версии, таково название места, где родился Мухаммед, основатель ислама.

[14] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 144 — 145.

[15] Pál Fodor. In Quest of the Golden Apple. Imperial Ideology, Politics, and Military Administration in the Ottoman Empire. Istanbul: The Isis Press, 2000.

[16] Зоитакис А. Житие и пророчества Космы Этолийского. М.: Святая Гора, 2007.

[17] См. Зоитакис А. Житие и пророчества Космы Этолийского. Указ. соч.

[18] См. Зоитакис А. Житие и пророчества Космы Этолийского. Указ. соч.

[19] По одной из версий, к этой казни приложили руку османские иудеи, так как в своих проповедях Косма Этолийский выступал против торговли в воскресные дни и за перенос базаров на субботу. Это подрывало экономические интересы иудейского миллета, связанные преимущественные с торговлей и придерживающиеся иудейского шаббата, что включало запрет на торговлю в субботние дни.

[20] Кицикис пишет: «В 1601 году вселенский патриархат получил резиденцию в квартале Фенер (или Фанар), расположенном в западной части Стамбула, у бухты Золотой Рог (где она находится и поныне). Вокруг резиденции начали селиться греческие аристократы, сформировавшие класс фанариотов (буквально — жители Фанара). В основном это были представители старой византийской знати. Поднявшись на вершину социальной лестницы, прежде всего с помощью денег, они тем не менее гордились тем, что — благодаря брачным союзам — носят имена Палеологов, Кантакузинов, Комнинов и других могущественных семей Византии». Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 168.

[21] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 165.

[22] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 167 — 168.

[23] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 187.

[24] Кицикис Д. Османская Империя. Указ. соч. С. 182.