Готфрид Лейбниц и европейский Модерн

Философ Александр Дугин (отец Дарьи).

Готфрид Лейбниц и европейский Модерн.

Оглавление:
Достаточное основание и онтология бездны: возможность апофатической логики
Монады, индивидуумы, атомы
Три оси философии
Источники и примечания.

Философ, математик и дипломат Готфрид Вильгельм Лейбниц[1] (1646 — 1716) создал совершенно оригинальную философскую систему, получившую наиболее полное выражение в учении «монадологии»[2]. Вместе с тем исследования Лейбница касались логики, математики, теологии, истории, лингвистики, механики и других прикладных и смежных областей, в каждой из которых Лейбниц оставил след своего мощного ума, поражающий воображение своих современников, безусловно признававших его германский гений.

Структура мысли Лейбница принципиально двояка; он находится ровно в промежуточном положении между окончившимся Средневековым, включая его последние отголоски в Ренессансе и «розенкрейцерском Просвещении», и начинающимся — вместе с ним самим — европейским Новым временем. Лейбниц — один из творцов научной картины мира и современник Декарта, Спинозы и Ньютона, занимающий в плеяде творцов Модерна равное с ними место. Но вместе с тем, он был в юности активным участником общества розенкрейцеров, практикуя оперативную алхимию и изучая мистические доктрины Валентина Андреа и его последователей; глубоким знатоком Платона и Аристотеля, ценность идей которых он отстаивал перед критической позицией Декарта; религиозным христианином, озабоченным доказательством Бога и его благости (этому он посвятил произведение «Теодицея»[3]). Точнее всего Лейбницу подходит термин «барокко»: его философия причудлива и всегда двусмысленна — отчасти она консервативна и уходит корнями в древнюю традицию, а отчасти резко порывает с ней и строит системы и концепции в полном соответствии с Логосом Модерна. Традиционалист Рене Генон назвал Лейбница «полупрофаном»[4], подчеркивая его двойственность и переходный характер его философии — он сочетает в себе две антагонистические парадигмы: Премодерн и Модерн, Традицию и современность. Это и составляет элемент «барокко», верно опознанный постмодернистами (в частности, Ж. Делезом[5]), увидевшими в нем то сочетание несочетаемого, которое характерно для Постмодерна, в свою очередь, смешивающего между собой элементы как Премодерна, так и Модерна[6].

Традиция выражается у Лейбница в том, что он был предан Аристотелю, полагая, что и его физика и его логика полностью сохраняют своё значение для Нового времени, вопреки всем критикам Аристотеля, которые релятивизировали и даже осмеяли Средневековье и схоластику. Тем самым, Лейбниц был приемником традиции, уходящей корнями в феноменологию философии первого Начала (по М. Хайдеггеру), холизм и сопутствующую ему непрерывность. Этот аристотелевский Логос Диониса был для него путеводной звездой и в физике, и в метафизике. Розенкрейцерские и герметические штудии, видимо, только укрепили эту сторону его философии.

Модерн Лейбница выражался в следовании номиналистскому подходу (особенно в ранних работах, в частности, в трактате «О принципе индивидуации», «De principio individui»), в принятии атомизма, от Демокрита до Галилея, в механицистском понимании структуры природы и т.д.

В целом же философия Лейбница была вполне оригинальна, и обе стороны его мышления — сакральная и профанная — не были строго разделены, причудливо сочетаясь в одних и тех же трактатах, текстах и письмах, которые были для него излюбленным средством общения, изложения и распространения его идей.

Достаточное основание и онтология бездны: возможность апофатической (от греч. ἀποφατικός — «отрицательный») логики.

Философская система и другие научные направления, развивавшиеся Лейбницем, многогранны и многоплановы; нас же интересует лишь те аспекты, которые сопряжены с немецким Логосом и помогают определить место Лейбница в исторической структуре германского Dasein’а. В этом смысле снова можно обратиться к Хайдеггеру[7], который утверждал, что главное в Лейбнице — сопряжение логики с онтологией, кульминацией чего является введенный им принцип достаточного основания (Principium Rationis sufficientis). Хайдеггер замечает, что введение Лейбницем четвертого закона логики не просто дополняет три закона Аристотеля, но обнаруживает онтологическую сущность логики, которая имплицитно была заложена у самого Аристотеля, но постепенно утрачивалась из виду, по мере формализации его учения. Поэтому Лейбниц лишь восстанавливает изначальные пропорции. Ratio suffiens, введенное Лейбницем, есть латинский термин для немецкого выражения zureichende Grund, где «Grund» — «основа», и именно это немецкое выражение, а не его приблизительный и уводящий от сути латинский аналог, открывает глубинное содержание закона. Grund — — «основа»,  термин из арсенала рейнских мистиков и относится к «третьему человеку», который только и может иметь непосредственное отношение к основе, т.е. к Божеству (Gottheit). Grund — непосредственное основание явления. «Второй человек» имеет дело с Богом опосредованно, и поэтому для него открыта не проблема основания, а проблема тварности вещи, то есть ens creatum, отсылающей к креационистской версии платоновской топики, где между вещью и Богом находится нечто промежуточное — идея, образец, парадигма. Grund же ставит вопрос о последней (а не промежуточной) инстанции, на которой покоится феномен. По-немецки «достаточный», suffiens — zureichende (от «zu» — «к», «в сторону», «до» и reichen — «достигать», «доставать», «доезжать», «доходить»); то есть «достигающее до». В «достаточном основании» вещь касается (достигает) своей основы, а основа достигает вещи. Хайдеггер обращает наше внимание на то, что понятие Grund исключает опосредование. Основанием может являться только последнее основание[8], так как в противном случае оно ещё не будет основанием, но чем-то, что на этом основании основано. Предельное же основание не может само иметь основания, поэтому должно быть безосновным. Основание, Grund, как последнее и абсолютное, есть не что иное, как Ungrund (безосновность) или Abgrund (бездна). Отсюда тождество основания и ничто (Nichts). Таким образом, мы напрямую входим в зону апофатической теологии и антропологии, что у Лейбница представлено на уровне логики. Основание явления — его укорененность в бездне. Отсюда и знаменитый тезис Лейбница: почему существует нечто, а не ничто? Он и вытекает напрямую из достаточного основания. Этот вопрос не может иметь ответа, в нём лишь постулируется прямая связь между явлением и бездной (основанием — Grund=Abgrund). Полностью эта формула такова:

nihil est sine ratione cur potius sit quam non sit. По-немецки: «Alles, was ist, hat seinen zureichenden Grund, warum es vielmehr ist, als nicht ist». Дословно: «всё, что есть, имеет достаточное основание, почему оно скорее есть, нежели его нет».

На первый взгляд речь идёт о том, что у вещи должна быть причина (αιτία), что уже постулировали Платон и Аристотель. Так и понимали этот принцип Спиноза, Декарт, а позднее Вольф и Кант.

Хайдеггер же предлагает иную интерпретацию, сопряженную с германской апофатической традицией. Под «основанием» вещи надо понимать её бытие, а не факт наличия (то, что вещь есть именно эта вещь, а не иная) и не эйдетическую идентичность (то, что вещь относится именно к этому виду, а не к иному). Если наличие и вид вещи фиксируются сознанием и рассудком, то вопрос о бытии требует иной формы мышления, на сей раз метафизического, так как ускользает от операций рассудка. Это — вопрос о бездне, поскольку бытие не есть нечто сущее, а следовательно, как не-сущее, есть ничто (из сущего). Отсюда и тождество Grund и Abgrund. Основание бездонно, оно апофатично, оно может быть выражено лишь в форме открытой вопросительности. И это превращает логику в метафизическую сферу, которой, по Хайдеггеру, она и была у греков, начиная с самого Аристотеля.

Такая интерпретация Лейбница включает его в ряд сугубо германской апофатической традиции и позволяет отнести к «розенкрейцерскому Просвещению». В этом случае он может быть прочитан как звено в цепи, ведущей от Средневековой германской мысли к романтизму и немецкой классической философии.

Другим важнейшим моментом в философии Лейбница является введенное им понятие силы (vis), которую сам Лейбниц переводил немецким словом Kraft, а Хайдеггер предлагает переводить как Drang, «рывок», «порыв», «натиск». В этом Хайдеггер видит тематизацию воли, которая у Бёме эксплицитно связана с перво-импульсом, зарождающимся в Божестве как в бездне, а затем фундаментально осмысляется Шеллингом, чтобы у Ницше стать основой последней и самой полной версии философии Конца (Wille zur Macht).

Однако и принцип достаточного основания и понятие силы могут быть истолкованы и в рамках философии Нового времени — соответственно, как логический (то есть здесь строго гносеологический) закон, тематизирующий каузальность (причинность), и как выделение в рамках современной физики силы, как понятия, центрального для объяснения природы движения (в материалистической перспективе, близкой к Ньютону). Именно так Лейбниц и был прочитан большинством современников и последующими поколениями европейских философов, пока Хайдеггер не выявил у него второй дополнительный пласт мысли, который проследил и у других немецких мыслителей, существенно отклоняющихся по своим метафизическим ориентациям от магистральной линии философии европейского Просвещения — то есть у философов по-настоящему немецких, относящихся к зоне строго немецкого Логоса.

Монады, индивидуумы, атомы

Наиболее системной работой, опубликованной только после смерти Лейбница, была «Монадология»[9], где Лейбниц сводит свои идеи воедино и дает детальное описание своего центрального концепта — монады. С точки зрения Хайдеггера, ранние философские работы Лейбница надо толковать из поздних и цельных метафизических обобщений, что только и позволит увидеть Лейбница и его философию как целостный феномен.

Монада — ключевое понятие метафизики Лейбница[10]. Оно содержит в себе всю амбивалентность его места в истории немецкой философии и в истории философии как таковой. С одной стороны, монада может быть осмыслена как отдаленная версия платоновской идеи или собственно «монады» (μονάς) в неоплатонической версии Прокла, который употреблял этот термин для обозначения элемента эйдетического ряда, строго отделяя «монады» от «генад» (ἑνάς). У Прокла «монада» подчеркивает единственность, а «генада» причастность к Единому, которое мыслится строго апофатически, а следовательно, «генада» подчеркивает соучастие вещи в апофатическом Божестве (Grund рейнских мистиков). «Монада» же акцентирует позитивное, «катафатическое» единство, которое «единит» явления в эйдетической сети и выступает как нечто относительно единое (поскольку любое бытие для неоплатоников заведомо уже множество — ἕν πολλά). Катафатическое (от греч. καταφασις — «утверждение») — направление богословия, в котором истины о Боге и Его отношении к миру рассматриваются, излагаются и объясняются при помощи положительных терминов, утверждений, формулировок.

У Лейбница за основу берется именно это неоплатоническое понятие, изначально означавшее онтологическое (и поэтому уже релятивное в контексте неоплатонизма) «единство». Однако в контексте Прокла и Дамаския апофатика (от греч. ἀποφατικός — «отрицательный») определяет необходимость цикла вертикальной динамики — исхода/возвращения (πρόοδος / ἐπιστροφή), так как бытие всегда есть второе, а не первое, и в свою очередь ориентировано на возврат к апофатическому Единому. Бытие и генадично (как второе в отношении сверхсущественного Единого) и монадично (как первое в цепочке дальнейших исхождений). Монадизм бытия содержит в себе многое (πολλά), которое актуализируется через дальнейшие ряды исхождений (πρόοδος) — вплоть до телесных вещей и существ, каждое из которых формирует, в свою очередь, монаду низшего уровня по сравнению с предыдущим, и вызывает к жизни новые, более частные монады. Монада Прокла открыта, так как внутри нее скрыта генада — её апофатическое измерение, превращающее еёиз закрытой субстанции в момент открытого процесса исхода/возвращения (πρόοδος / ἐπιστροφή).

У Лейбница монада совершенно иная. Ее принципиальным свойством он считает закрытость, полноту, то есть как раз отсутствие апофатического измерения, генады. Монада Лейбница не момент процесса, но тотальная полнота, она субстанциальна в абсолютном смысле. Поэтому она абсолютно статична — она ниоткуда не проистекает и ничего не эманирует в свою очередь. Более того, она никак не коммуницирует с другими монадами (Лейбниц говорит, что у «монады нет окон») постольку, поскольку она полностью самодостаточна и не испытывает ни в чем недостатка. Не случайно первым философским текстом Лейбница был написанный с номиналистских позиций трактат «О принципе индивидуации», «De principio individui»; для Лейбница монада есть индивидуум, причем именно как субстанциональная и неделимая единица, а не как момент индивидуации (как, например, в неоплатонической теории средневековой интенциональности Дитриха фон Фрайберга). Это значит, монада Лейбница есть закрытая монада, тогда как монада неоплатоников — принципиально открыта. Не исключено, что концепцию монады в неоплатоническом смысле Лейбниц заимствовал от розенкрейцеров, герметиков, каббалистов и кембриджских платоников (Э. Конуэй, Ф.М. ван Гельмонт и т.д.[11]), но истолковал её в совершенно новом и уже относящимся к cемантике Нового времени контексте.

Утвердив принцип монады, Лейбниц конструирует на её основании модель Вселенной, созданной из монад. Главной индивидуальной монадой — монадой монад — у него выступает Бог. Это не Начало и не живое существо, это — деистский концепт, выражающий в себе абсолютный принцип закрытой онтологической полноты. Бог Лейбница есть индивидуум, абсолютный индивидуум, полностью актуальный и «позитивный», то есть тождественный бытию. Будучи актуальным, Бог выступает для всех остальных существ возможностью, поскольку они лишь частично соучаствуют в Его полноте, остающейся для них недоступной.

В божественной монаде реализовано всё её содержание, то есть в Боге все актуально, всё присутствует одновременно. Это отличает Его от остальных монад, в которых нечто актуально, а нечто потенциально. Чем выше монада ( Лейбниц называет «душой» монады мыслящих существ), тем больше в ней актуальных моментов, чем ниже — вплоть до атомов (и здесь Лейбниц принимает атомизм Демокрита и Галилея) — тем больше потенциального и меньше актуального. Но все монады строго тождественны: каждая содержит в себе всё. Все индивидуумы — от атома до Бога — обладают абсолютно идентичной структурой и различаются только степенью актуализации заложенных в них потенций. В каждой монаде заключено содержание Вселенной. Но в Боге это содержание полностью актуализовано, поэтому Вселенная есть.

Лейбниц вводит принцип совозможности (co-possibilitas), то есть сочетаемости и несочетаемости актуализированных потенций. Вселенной является только совокупность совозможных потенций, тогда как остальные несовозможные, не актуализуются. Лучшим из миров является тот, в котором актуализовано максимальное число совозможных потенций; таким миром Лейбниц считает наш. Но в Боге актуальными являются и все остальные, несовозможные для нашего мира потенции, поэтому-то Бог остается непостижимым, так как мы смотрим на Него только с позиции актуальной Вселенной, содержание которой заведомо ограничено — несовозможные потенции в ней актуализоваться не могут.

Такая картина Вселенной превращает Бога, мир и людей в единую кибернетическую машину (недаром именно Лейбниц ввёл основы кибернетики и создал первые прообразы вычислительных машин). Каждая монада есть полный код тотального знания обо всём. Но у каждой монады какая-то часть этого записанного знания актуализирована, высвечена, а какая-то часть остается в тени. Только в монаде Бога все части высвечены. У всех остальных обязательно есть слепые пятна, составляющие массив не актуализированного, неактуального содержания. У ангелов актуализирован максимальный объём потенций, доступный именно для конкретно нашей Вселенной. У человека меньше, но он может, повышая свой уровень знаний, подойти к этой стадии вплотную. У монад животных слепое пятно больше, чем у человека, а актуализированных потенций меньше. У растений и камней, соответственно, слепое пятно ширится, но и они не что иное, как монады. И наконец, у материальных атомов реализовано минимальное число потенций — в пределе только какая-то одна, но при этом и в них потенциально содержится содержание всего мира, строго так же, как в Боге.

В этой принципиально статической картине полностью отсутствует онтологический процесс: всё бытие дано сразу и одновременно и неизменно, а изменению подвергается лишь гносеологический слой. Поэтому для Лейбница между монадами нет никаких горизонтальных или вертикальных коммуникаций. Всё, что монада познаёт, она познаёт внутри самой себя. Телесный мир, включая все его процессы, движения и трансформации, ничего принципиально не добавляет к структуре монады и есть лишь проекция когнитивного, вычислительного действия, осуществляющегося внутри монады.

Монада не создаётся и не создаёт, ниоткуда не исходит и никуда не возвращается. Работает мерно и без перебоев вычислительная машина, массив за массивом обрабатывающая огромный объём данных, обходя несовозможные потенции и гармонизируя, упорядочивая совозможные.

Тело же в такой картине есть не более, чем интерфейс мышления, его проекции, служащие для того, чтобы либо подтвердить какую-то актуальную потенцию, либо опровергнуть её, заставив пересчитать всю цепочку исчислений.

Атом, из которого строится вещество и телесность, есть также не что иное, как вычислительный процесс, но лишь самый примитивный из возможных, единичный. Поэтому Лейбниц построил системы дигитальных исчислений в двоичном коде 1 — 0, что соответствует демокритовскому представлению об атоме и пустоте. «Атом» (ἄ -τομος) по-гречески означает «не-делимое», «не-секомое») — то же, что по-латыни «индивидуум» (in-dividuum).

В моменте атома у Лейбница когнитивность монады достигает своего минимума и образует базу вещества. Этому соответствует 1 — что и есть монада. При этом Лейбниц, используя 0 (ноль) в своих кибернетических построениях, отрицал онтологию пустоты, полагая, что монадичность мира и Бога вообще не требует никаких дистанций, поскольку для 1 другой единицы не существует, а существует только она сама и баланс высвеченных и невысвеченных таблиц, в ней содержащихся. Отсюда он выводит принцип непрерывности, что, впрочем, не мешает ему развертывать и систему дифференциальных вычислений, поскольку в его системе 1 и 0 имеют совершенно особый монадический статус, который можно рассматривать и с точки зрения непрерывности, и с точки зрения прерывности, в зависимости от удобства наблюдателя. Именно это и стало основой дифференциальных исчислений, разработанных Лейбницем и предопределивших развитие математики Нового времени. Для него самого любые сектора знаний — от математики до биологии или истории — представлялись частными случаями исследования единой монадологической структуры, отражающей изначальные метафизические закономерности.

Теоретически монадологию Лейбница можно истолковать как фундаментальную основу современного индивидуализма, доводящую тезисы Лютера до последних логических выводов. Теоретики либерализма редко ссылаются на Лейбница в своих системах, предпочитая английские источники — Гоббса и Локка, с которыми Лейбниц ожесточенно полемизировал. Но именно монадология могла бы обосновать самые радикальные — соллипсистские — формы либерализма, поскольку ни в одной философской системе, кроме философии Лейбница, статус индивидуума не получает столь абсолютного толкования. У Лейбница не только мир есть индивидуум, но индивидуумом является и его закрытый Бог.

С другой стороны, Лейбниц мог явиться вдохновителем и совершенно иной философской тенденции — феноменологии, которая тематизировала сознание и рассматривала все онтологические процессы как расположенные внутри сознания. Отсюда возможность прочтения Лейбница с позиции интенциональности, что мы видим отчасти у Гуссерля и особенно у Хайдеггера, предлагавшего прочтение Лейбница в контексте философии Dasein‘а[12].

Три оси философии

Лейбниц со своей монадологией занимает промежуточное положение сразу на трёх осях. С одной стороны, в рамках европейской истории философии в целом он стоит на переходной позиции от Средневековья к Новому времени. Поэтому он может быть прочитан и с той и с другой стороны: традиционалисты увидят в нём продолжение средневекового неоплатонизма и религиозности, модернисты — радикального новатора и создателя основных концептуальных проектов философии европейского Модерна, от философии до математики, физики и других естественных наук.

На второй оси, уже в контексте, контемпоральном жизни самого Лейбница, он снова находится в промежуточном положении — между французским рационализмом и субъективизмом Декарта и номиналистским эмпиризмом, даже материализмом Ньютона. Лейбниц полемизировал и с Ньютоном и последователями Декарта, видя в своеём собственном учении истинные пропорции между двумя лагерями, полярно трактующими субъект-объектный дуализм Нового времени с одной или иной позиции. Лейбниц толкует этот дуализм через монаду, и тем самым снимает его, но при этом не отрицает, а объясняет через более точную и научно обоснованную инстанцию — монадологию.

И наконец, на третьей оси — на оси истории германского Логоса — Лейбниц снова находится между: на сей раз, между собственно германским началом и общеевропейской тенденцией перехода к Модерну. Другие немецкие философы Нового времени тоже были глубоко аффектированы европейским Модерном, но в них немецкое доминировало и предопределяло их сущность. Не важно, жили ли они до Лейбница, во время Лейбница или после Лейбница, они были ближе к германскому полюсу, чем к полюсу европейского Модерна (с доминацией того, что мы называем «кельто-Модерном», то есть англо-французским вектором мысли, предопределившим Новое время). В Лейбнице же европеец и немец сосуществуют в строгой пропорции — половина на половину. Поэтому он столь интересен и важен как тезис, от которого следует отталкиваться последующим поколениям германских мыслителей.

В любом случае, фигура Лейбница грандиозна и без её учёта дальнейшие виражи германского Логоса останутся для нас трудно постижимыми.

Источники и примечания

[1] Лейбниц Г. В. Сочинения, в четырёх томах. М.: Мысль, 1982-1989.

[2] Лейбниц Г. В. .Монадология/ Лейбниц Г. В. Сочинения, в четырёх томах. Т. 1. М.: Мысль, 1982.

[3] Лейбниц Г. В. Теодицея/ Лейбниц Г. В. Сочинения, в четырёх томах. Т. 4. М.: Мысль, 1989.

[4] Генон Р. Наука чисел. СПб: Владимир Даль, 2013.

[5] Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко. М.: Логос, 1997.

[6] Дугин А. Г. Постфилософия. М.: Евразийское движение, 2008.

[7] Heidegger M. Metaphysische Anfangsgründe der Logik im Ausgang von Leibniz. Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 1978.

[8] См. Дугин А. Г. Основы экзистенциальной теории логики и проблема Grund/ Дугин А. Г. Мартин Хайдеггер. Эсхатология бытия. М.: Академический Проект, 2015. (в плане).

[9] Лейбниц Г. В. Монадология. Указ. соч.

[10]Некоторые историки указывают на то, что Лейбниц был близок к Энн Конуэй, представительнице Кембриджских платоников, и алхимику и каббалисту Францу-Меркурию ван Гельмонту, в трудах которых можно увидеть прообраз монадологии и теодицеи. Достоверно известно, что Лейбниц был знаком с трудом Энн Конуэй «Начала древней и современной философии», где излагаются эти идеи. Conway Anne. The Principles of the Most Ancient and Modern Philosophy. London, 1692. См. также Merchant Carolyn. The Vitalism of Anne Conway: its Impact on Leibniz’s Concept of the Monad// Journal of the History of Philosophy. 17. 1979. P. 255-269.

[11] Merchant Carolyn. The Vitalism of Anne Conway: its Impact on Leibniz’s Concept of the Monad. Op. cit.

[12] Heidegger M. Metaphysische Anfangsgründe der Logik im Ausgang von Leibniz. Op. cit.