Древнерусское оружие IX — X веков

Славяне и скандинавы.
Под редакцией Е.А. Мельниковой. Москва: Прогресс, 1986.

Авторы А. Н. Кирпичников, И. В. Дубов, Г. С. Лебедев.
Русь и варяги
(русско-скандинавские отношения домонгольского времени)
Новые аспекты культурно-исторического процесса и новые виды источников.
Древнерусское оружие IX — X веков

С мечами, в IX–X веков составлявшими важную статью западноевропейского, каролингского экспорта как в скандинавские, так и в славянские страны, следует прежде всего рассмотреть предметы воинского снаряжения, либо бесспорно скандинавские по происхождению, либо возникшие под влиянием северного оружейного ремесла, а также отметить случаи обратного технического воздействия (цв. илл. 20).

На территории древней Руси найдено около 20 наконечников ножен мечей IX–XI вв. Из них 11 встречено вместе с мечами популярных общеевропейских типов Н, S, Е, V, Y (а также W и А — местный). Излюбленными были северные по происхождению наконечники с изображениями птиц и извивающегося чудовища.

Распространенность этих изделий связана, очевидно, с магическими представлениями о возрастающей заклинательной силе оружия, каждый раз погружаемого в тело дракона или осенённого древним символом в виде вещей птицы. Не менее трёх из этих изделий выполнены на Руси — находки в Киеве, Гнездове и Муроме со схематичным контуром птицы.

Западногерманский археолог П. Паульсен, исследовавший специально эту категорию вещей, отметил нарастание во второй половине X века в орнаментации наконечников ножен восточных элементов (пальметка) и пришёл к совершенно верному выводу о том, что со второй половины X в. на Руси существовали мастерские, изготавливавшие это своеобразное изделие. Он показал, как сильное «восточное влияние» с середины X в. все сильнее сказывается и на скандинавских наконечниках и в конце концов приводит в конце столетия к преобразованию северной звериной орнаментики в близкую древнерусской, растительную (илл. 80). Можно присоединиться к предположению названного автора, отнюдь не склонного преувеличивать воздействие славянской культуры на германские, о том, что новые находки древнерусских наконечников ножен дадут возможность яснее узнать «мощную гегемонию Киевского государства в конце I тысячелетия и его значение для Северной и Восточной Европы»174.

илл. 80. Сабля, с наконечником ножен (Киев, первая половина XI в.)

В X веке на Руси в качестве подсобного мечу, дополнительного оружия у древнерусских воинов появляются однолезвийные боевые ножи — скрама-саксы. Их у нас найдено 9 боевых ножей, появились они с Запада, а вероятнее — с северо-запада Европы и были наследием меровингской эпохи.

Что касается наконечников копий, то среди огромной массы местных изделий угадывается несколько форм, имеющих североевропейское происхождение. Таковыми являются 83 наконечника копий ланцетовидной формы, датируют 900–1050 гг. Более ранний образец этого типа найден в упомянутом выше Гнездовском кургане из раскопок М. Ф. Кусцинского. Лезвие наконечника копья покрыто дамаской сталью и украшено стрельчатыми вырезами на тулье. Во всей Европе зарегистрировано 12 таких наконечников, датируются они VIII–IX веками и в Скандинавию, Англию и Россию были привезены, вероятно, из рейнских мастерских. Ланцетовидные наконечники копий X–XI вв. больше распространены в юго-восточном Приладожье. В распространении этих форм решающую роль сыграли близость и контакты Руси с северными странами. Это относится и к нередким у нас среди находок IX–XI вв. ланцетовидным стрелам.

В древнерусских курганах найдены наконечники копий удлиненно-треугольной формы, с плавным переходом от пера к втулке (тип М по Я. Петерсену). Единообразие этого оружия наводит на мысль о выпуске в XI веке их стандартной серии, изготовленной в немногих, возможно прибалтийских, производственных центрах.

Два наконечника копья XI века со штыком продолговато-яйцевидной формы, украшенные по тулье серебряной платировкой в стиле рунических камней, видимо, привезены на Русь из Готланда; того же происхождения украшенные наконечники копья удлиненно-треугольной формы, найденные на Черниговщине и в Волковыске175.

ШТЫК. Этимология слова Ты́кать 1, тычу, тычешь и (разг.) тыкаю, тыкаешь; Индоевропейское — (s)teu-. Общеславянское — tъknoti (толкать, ударить, поразить). Древнерусское — тыкати, тъкнути. В русском языке глагол ТЫКАТЬ известен с XII века в значении «пронзить, воткнуть». Родственными являются: Словацкое — tykatsa. Польское — tykac; цслав. тыкати «колоть», укр. ти́кати, болг. ти́кам «пихаю, втыкаю», словен. tíkati, tȋkam, tȋčem «касаться, трогать», чеш. týkati sе «касаться, относиться», слвц. týkаt᾽ sа — «касаться», польск. tykać się «касаться, дотрагиваться», верх.-луж. tykać «совать, тыкать», ниж.-луж. tykaś «трогать, толкать, тыкать». Производные: протыкать, проткнуть.

ШТЫК «колющее оружие», ИЕ-корень *steig— «приткнуть, приклеивать; заостренный», родственно древнерусскому «стегати, тыкать»,  литовское stigti, stingu — «оставить метку«. В этимологических словарях пишут: русское слово ШТЫК заимствовано в начале XVIII века во времена Петра I через польск. sztych «острое, укол, колющее оружие», от протогерманского *stekanan «протыкать, укалывать, острый» , др.саксон. stekan, старофриз. steka, голланд. stecken, др.верх.-нем. stehhan, ср.-верх.-нем. stich — колющее оружие», нем. stechen «колоть», ср.англ. stiken, от др.англ. stiken «протыкать, колоть оружием; пронзать; стрекать, подстрекать»; латин. instigare, instinguere «подстрекать», побуждать», греч. stizein «колоть, прокалывать», stigma — стигма «отметка, оставленная остроконечный инструмент»; санскрит tigra— «острый, заостренный«; авестийское tighri— «стрела». В европейских языках много других производных от ИЕ-корня *steig-: итальянское stecco – пикантный, валлонское stichi – колоть, английское stick – палка.

В целом влияние скандинавского колющего оружия на образцы славянского вооружения Восточной Европы было незначительным и сколько-нибудь ощущается лишь в конце эпохи викингов, когда на Руси усиленно внедрялись новые образцы оружия, такие, как пики; в свою очередь, и викинги познакомились с этим так и не привившимся у них номадским (оружие кочевников) вооружением, судя по находкам в отдельных погребениях X века в Бирке.

Среди топоров выделяются две формы, проникшие на Русь с Севера и Северо-Запада. К первым относятся образцы топора с «выемкой и опущенным лезвием», с прямой верхней гранью и боковыми выступами-мысками только с нижней стороны обуха176. Наибольшее скопление этих топоров, различающихся на боевые и рабочие, наблюдается среди финно-угорских памятников Северо-Запада.

В XI веке эти образцы топоров широко прослеживаются на всём севере Руси, включая Новгородские земли. В Норвегии, Швеции и Финляндии топора с «выемкой и опущенным лезвием» появились ещё в VII–VIII веках.

Все исследователи признают скандинавское происхождение широколезвийных секир177, распространившихся около 1000 года на всём севере Европы.Здесь дают топор-секиру и королевскую корону Гарольду

Боевое применение таких секир норманнской и англосаксонской пехотой увековечено на гобелене из Байё (1066–1082 гг.). В период своего расцвета, в XI веке, эти топоры распространены на огромной территории от Карелии до Британии, поэтому их нельзя назвать только норманнским оружием.

Показателен в этом отношении пример древней Руси, где две древнейшие широколезвийные секиры найдены в курганах второй половины X века в юго-восточном Приладожье, а в в XI веке они становятся типичны для крестьянских кладбищ Ижорского плато и других сельских местностей Новгородской земли. Находки северных по облику топоров и копий в памятниках XI века., т. е. в пору, когда варяжское воздействие сходило на нет, а также обнаружение топоров-секир в сельской глубинке, где варяги никогда не жили, убеждают в том, что заимствованные с Севера предметы послужили образцами для кузнецов в русских или русско-финских деревнях.

81. Боевые топорики X века и первой половины XIII века: Ладога,
Углы (южное Приладожье), Пожня-Станок (Костромская обл.).

Даже такой достаточно пристрастный исследователь, как П. Паульсен, считал, и справедливо, что варяги восприняли в Восточной Европе древнее изобретение евразийских кочевников, топорик-чекан (илл. 81).

В древнерусском государстве с центром в Киеве топор-чекан обрёл вторую родину и отсюда в X–XI веках этот тип оружия распространился в страны Средней и Северной Европы.

Небольшие боевые топорики с вырезным обухом и образцы с таким же по конструкции обухом и оттянутым вниз лезвием западногерманский археолог Паульсен называл северобалтийскими. По его мнению, они изготавливались варягами не в Швеции, а в Восточной Прибалтике и на Руси. В Скандинавии найдено 16 таких боевых топоров, на Готланде 3 топора и в Финляндии — 25 находок. По нашим же подсчетам в Восточной Прибалтике 62 и на Руси — 256 боевых топоров, причем некоторые появились ещё в X веке и, насколько можно судить, являются самыми ранними европейскими находками данного рода. Распространение и хронология этих топоров позволяют рассматривать их как восточноевропейские, а точнее, русские по происхождению типы, которыми среди прочих воспользовались и варяжские наемники (илл. 82).

82. Боевые топорики XI-XII вв.: Владимирская область, «топорик Андрея Боголюбского», Среднее Поволжье

Украшения найденных в Восточной Европе боевых топориков оказались таковы, что немецкий археолог П. Паульсен считал возможным по изменению орнаментации «проследить постепенное поглощение варягов славянской народностью»179. Действительно, декор 23 известных ныне топориков являет множество черт совершенно не северного искусства. Лишь две находки, из Новгорода и деревни Углы вблизи Новой Ладоги, снабжены на лезвии чешуйчатым узором и зигзагообразного рисунка каемками с отходящими от них язычками180. Аналогии этим топорам известны в Швеции, Латвии, Литве, Казанском Поволжье. По остроумному предположению археолога Паульсена, подобные топоры, а в особенности те, что снабжены клетчатым «текстильным» узором, имитируют викингские стяги181, и изготовлялись они не на Руси, а, возможно, в Латвии (бассейн реки Гауи) и других местах. Перед нами случай, когда восточноевропейская форма была дополнена северной, очень специфической отделкой; однако показательно, что произошло это вдали от древнерусских городов.

В защитном вооружении норманны, редко пользовали кольчуги или  кольчатые доспехи, которые изготавливали на Руси. Около середины X века на Руси распространены куполовидные шлемы, конструктивно восходившие к вендельскому периоду (VI–VIII векам).

Норманы столкнулись на Руси с широко развитым производством кольчуг и переняли здесь конический шлем. В дальнейшем то и другое станет их излюбленной защитой (илл. 83).

83. Шлемы X — XIII вв.:
Гнездово, Чернигов,
Таганча (Киевская обл.),
Мокрое (Ровенская обл.),
Бабичи (Киевская обл.),
Никольское (Орловская обл.),
Липовец (Киевская обл.),
Пешки (Киевская обл.)

Наносник от куполовидного северного шлема, найденный в Киеве182, возможно, указывает на то, что варяги какое-то время являлись на Русь в своих боевых шлемах.

Видимо, норманны принесли на Русь круглые щиты с коническим или полусферическим умбоном в центре, единичные находки которых имеются во всех крупных древнерусских некрополях. Существование круглых щитов было недолговечным, в XI веке их заменяют более удобные для конника общеевропейские миндалевидные прикрытия всадника.

Первоначально в значительной мере пешая, киевская рать в течение всего X века из-за угрозы со стороны кочевников стала обучаться восточным приёмам конного боя. Варяжская часть русского войска в этом отношении, видимо, следовала общему правилу.

Характерно, что в Шестовицком могильнике, по меньшей мере частично связанном с пребыванием норманнов, были раскопаны погребения всадников с саблями, пиками, сложными луками, стрелами, колчанами, топориками и стременами явно не северного типа. Среди этих вещей один раз попались две восточные по форме обкладки налучья седла, украшенные схематическим орнаментом в скандинавском стиле Маммен. Узор накладок налучья седла из Шестовицкого могильника весьма своеобразен и не имеет точных аналогий, что позволяет согласиться с мнением британского знатока древностей викингов Д. Вильсона об их изготовлении в древнерусском государстве — в Киеве183.

На Руси ни разу не встречено присущих Скандинавии стремян с прямой подножкой, зато типичные для X века восточноевропейские стремяна с округлой по контуру формы несколько раз найдены в Швеции184.

В древнерусских памятниках IX–XI веков открыто несколько разновидностей конской узды, из них одна из гнездовского кургана оказалась украшена 46 бляхами, орнаментированными в стиле Боре185. Среди известных до сих пор образцов скандинавской сбруи эпохи викингов гнездовская узда — одна из самых нарядных и лучших по сохранности.

Мастера-сбруйники, знакомые со скандинавским искусством, принимали участие в создании богато отделанных металлом наборных конских оголовий, распространявшихся в Среднем и Нижнем Поднепровье. Об этом свидетельствует нижнедпепровского происхождения налобная конская позолоченная бляха, представляющая орнаментальный гибрид186. Здесь узел из перевитых лент и деградировавшей звериной маски, напоминающей о северном литье, дополнен восточной пальметкой и международно распространенной меандровой каймой.

В заключение обзора снаряжения всадника нужно упомянуть конские ледоходные шипы, которые появились, вероятно, с первыми северными пришельцами в IX веке и в дальнейшем, наряду с такими же обувными шипами, привились в русских городах как средство безопасного движения зимой. Эти шипы, равно как и особые, северные по происхождению, «звучащие» плети с наборами железных колец, находятся у нас в средних и богатых по составу погребениях X века, а также и на поселениях, характеризуя уже не военные, а транспортные средства средневекового общества.

В свете рассмотренного материала выясняется ошибочность представления о том, будто киевское вооружение целиком было норманнским, вместе с тем нельзя отрицать определенный вклад варягов в военное дело Древней Руси примерно с 900 года, способствовавший росту и укреплению военной мощи славян. Этот вклад не был обусловлен их превосходством. Норманны в Восточной Европе действовали на уже подготовленной к быстрому оформлению военно-феодальной организации, где задолго до появления норманов созрели условия для активного прогресса в военном деле.

В юго-восточное Приладожье, Ярославское Поволжье, Смоленское и Киевское Поднепровье, Суздальское Ополье скандинавы приносили лучшие из имеющихся в их распоряжении образцы оружия, навыки пешего боя и искусного кораблевождения. При посредстве викингов на Русь поступали каролингские мечи и короткие кинжалы — скрамасаксы, северные наконечники ножен мечей, некоторые формы иноземных копий, топоров, стрел, круглые щиты, и не многие детали конской сбруи.

илл. 84. Сабли XI века — первой половины XIII века.

Сами пришельцы — скандинавы испытали сильное влияние местных условий. Во время скитаний на русских просторах и на Востоке они переняли саблю (илл. 84), стали более широко использовать кольчуги, конический шлем, кочевническую пику, восточный чекан, русские боевые топоры, возможно, сложный лук, округлые стремена и другие принадлежности конской упряжи, обучились новым приёмам конного боя. Этот процесс был взаимообогащающим и многосторонним. Учителя и ученики, видимо, не раз менялись ролями.

Прогресс в вооружении викингов под воздействием заимствования восточноевропейского оружия и техники боя имел определенное значение и для формирования раннефеодальных воинских сил самой Скандинавии.

Яркой иллюстрацией этого положения можно считать одно из камерных погребений Бирки (№ 735) с захоронением воина в сопровождении женщины и коня. Среди мужских вещей — массивная булавка с длинной иглой, украшенная тремя масками, по манере изображения близкими маске из гнездовского клада, найденной в 1868 г. В женском погребении, кроме фибул типа 51-с, найдено зеркало, остатки шёлковой материи, бубенчик восточноевропейского происхождения. Но особенно интересен набор вооружения: меч с опущенным перекрестьем, черта, по мнению исследователей оружия, сугубо восточная, пика и овальные стремена. Весь этот набор мог выработаться только «в Гардах» — на Руси, в условиях постоянного военного контакта с кочевнической степью. Перед нами, видимо, одно из типичных погребений «русов в Бирке», пышная могила варяга, после долгой жизни на Руси вернувшегося на родину, где он, судя по погребальному обряду, занял видное место среди свейской (свебы, свевы, свои) раннефеодальной знати187 (илл. 85).

илл. 85. Варяжский всадник в восточноевропейском вооружении (реконструкция по материалам могильника Бирки)

Литература

174 Paulsen Р. Schwertortbänder der Wikingerzeit. Stuttgart, 1953, S. 141; Abb. II, 49–50.
175 Żak J. Eine skandinavische frühmittelalterliche Eisenlanzenspitze aus Grosspolen. – Meddelanden från Lunds Universitets historiska Museum. Lund, 1959, S. 132; Кирпичников А. H. Древнерусское оружие, вып. 2, с. 13 и 15; табл. VI, 1 и 2.
176 Там же, табл. XIV, 1 и 3.
177 Там же, табл. XV, 1–3.
178 Paulsen Р. Axt und Kreuz in Nord– und Osteuropa. Bonn, 1956, S. 38–49.
179 Ibid., S. 145.
180 Корзухина Г. Ф. Ладожский топорик. – В кн.: Культура Древней Руси. М., 1966, рис. 2, 3–4; ср. рис. 2, 2.
181 Paulsen Р. Feldzeichen der Normannen. – Аrchiv für Kulturgeschichte, 1957, Bd. 39, H. 1, S. 1–5.
182 Кирпичников А. H. Русские шлемы X–XIII вв. – Советская археология, 1958, т. 4, 53, рис. 31, 1.
183 Wilson D. М. and Кlindt-Jеnsеn О. Viking Art. New York, 1966, p. 127, fig. 56.
184 Arne T. J. Das Bootgräberfeld von Tuna in Alsike. Stockholm, 1934, S. 65, Taf. IV, 15.
185 Сизов В. И. Гнездовский могильник близ Смоленска. – Материалы по археологии России, вып. 28, СПб., 1902, с. 41, табл. XII, 1.
186 Кирпичников А. Н. Снаряжение всадника…, табл. X, I (Каменка, быв. Екатеринославской губ., из погребения).
187 Arbman Н. Birka. I. Die Gräber. Text. Stockholm, 1943, S. 256–259; Лебедев Г. С. Монеты Бирки как исторический источник. – В кн.: Скандинавский сборник, вып. 27. Таллин, 1982, с. 156–157.

Далее…  Древнерусские мечи IX — X веков