Древнерусские названия частей тела

В современном русском языке эти слова считаются устаревшими. Они давно ушли из нашей повседневной речи. Очи, уста и прочие древние названия частей тела сегодня встретишь разве что у классиков или в исторической литературе.

ЛИК — ЛИЦО — ЛИЧИНА
мифологема христианской антропологии и психологии, теологии Троицы, философии творчества и литературной эстетики личности. Святоотеческая христология утвердила чинопоследование элементов триады в таком порядке:

“ЛИК” — уровень сакральной явленности Бога, Божьих вестников и высшая мера святости подвижников духа; “ЛИЦО” — дольнее свидетельство богоподобия человека; “ЛИЧИНА” — греховная маска существ дольнего мира, мимикрия Лица и форма лжи.

Об-лик Христа суть мета-Лицо. Григорием Нисским сказано, что тот, чье лицо не освящено Св. Духом, вынужден носить маску демона; ср. трактовку этого тезиса в “Вопросах человека” О. Клемона: Христос — “Лицо лиц, ключ ко всем остальным лицам”, и в этике Лица Э. Левинаса.

Основы интуиции философии лица найдены в художественной литературе. Романтическая эстетика ужасного отразилась в образах гневного лица Петра Великого. У Пушкина “лик его ужасен” рифмуется с “он прекрасен”.

Зооморфная поэтика монстров Гоголя актуализует оппозицию “лицо/морда (рыло, харя, рожа)”.

Прояснение человеческого типа на фоне уникального лица — предмет особой заботы Достоевского в романе “Идиот”. Персонаж романа, Лебедев, играя на “театральных”  ролевых терминах, называет Аглаю “лицом”, а Настасью Филипповну “персонажем” (В. Кирпотин). Для автора же “персонаж ищет эгоистического выхода, Лицо ищет всецелого выхода” (В. Кирпотин). Средствами просветит, риторики создает Салтыков-Щедрин сложную иерархию обобщенных не-лиц.

Трагедия утраченного лица — ведущая тема Чехова. Кризис личности русский духовный ренессанс преодолевал через философию Лица и анализ маски. Расхожим эталоном личины становится здесь Ставрогин: “личиной личин” назвал его облик С. Булгаков, “жуткой зазывной маской” — И. Бердяев, “каменной маской вместо лица” — П. Флоренский, “трагаческой маской, от века обреченной на гибель” — К. Мочульский. “Сатанинское лицо” — было сказано Зайцевым о Великом Инквизиторе. Маска стала навязчивой темой быта и литературы авангарда.

В быте Маска фиксируется то как жизнетворческий акт (А. Белый), то как энтропийный избыток культуры: “Это то, что создала цивилизация — маска!” — С. Сергеев-Ценский, то как предмет эстетической игры (С. Ауслендер, Вяч. Иванов).

“ЛИК” подвергается описанию в терминах теории мифа: “Миф не есть сама личность, но лик её” (А. Лосев). Писатели-символисты уточняют персональные элементы триады (Ф. Сологуб; ср. переводы В. Брюсова из Э. Верхарна (1905) и Р. де Гурмона (1903; см. также рецензию И. Шмелева на “Тёмный лик”, 1911, В. Розанова).

На санскрите: линга — liṅga, liṅgin – лик, лицо, образ (от слова лакша — lakṣa – знак, отметина).

Сильное впечатление на современников произвела статья Вячеслава Иванова “Лик и личины России”, 1918 г., в которой “Русь Аримана” (Фёдор Карамазов) противопоставлена “Руси Люцифера” (Иван Карамазов) и обе — Руси Святой (Алёша). В категориях триады русская философия Лица пытается снять противоречие “персоны” (этимология — “маска”!) и “собора” в контексте единого множественного Всеединства:

“Иррациональная, живая природа вселенского, утверждая “лицо” в его творческой самости, в то же время утверждает высшее единство всех личных существ и их истинное соборное единение” (А. Мейер).

По наблюдениям Бердяева, революционная эпоха создала новый антропологический тип — полу людей с искаженными от злобы лицами. Тем настойчивее проводится им мысль о том, что

“лицо человека есть вершина космического процесса”, и что во Встрече с Богом “осуществляется царство любви, в котором получает своё окончательное, бытие всякий лик”, тем более, что по этическому смыслу заданного человеку богоподобия, “Бог не только сотворил мир <…>, но и участвовал как Живое Лицо в самом историческом процессе” (Н. Лосский).

Декаданс был оценен философской критикой как торжество безликой бесовщины. О картинах раннего Пикассо С. Булгаков говорил:

“Эти лики живут, представляя собой нечто вроде чудотворных икон демонического характера”.

Булгакову же принадлежит своего рода лицевая апофатика, примененная по специальному поводу:

“Подвиг юродства, совершенное отвержение своего психологического лика, маска мумии на живом лице, род смерти заживо”.

Персонология Лица связалась с темами зеркала, Другого, двойника и тени. По М. Бахтину, человек видит в зеркале не себя, а маски, которые он показывает Другому, и реакции Другого на сии личины (а также свою реакцию на реакцию Другого). “Я” и “Ты” призваны отразить друг друга в сущностно-личном взаимном предстоянии. «Ты как зеркало для Я» — мыслил и Павел Флоренский; С. Аскольдов полагал, правда, что зеркала эти — “кривые”. Идею Николая Кузанского о человеке как “Божьем зеркальце” поддержали Г. Сковорода и Л. Карсавин.

Для В. Розанова Книга Бытия начинается с “сотворения “Лица”; “без “лица” мир не имел бы сияния”. По его мнению, в христианской картине мира есть “центр — прекрасное плачущее лицо”, это “трагическое лицо” Христа. Мир без Христа и Софии мыслится поэтами серебряного века как кризис Души Мира, являющей людям свои искаженные масками обличья (А. Блок: “Но страшно мне: изменишь облик Ты!”). “Софианская романтика” этого типа подвергнута резкой критике Бердяевым (“Мутные лики”, 1922; см., однако, признание автора в личном пристрастии к ставрогинской маске <“Самопознание”, 1940>).

Триада детально разработана Павлом Флоренским. Христос для него — “Лик ликов”, “Абсолютное Лицо”. В рассуждениях о кеносисе и обожении твари каноническая формула облечения Бога в естество человека раздвоена у Флоренского на “образ Божий” (Лицо, правда Божья, правда усии, онтологич. Дар) и “подобие Божье” (Лик, правда смысла, правда ипостаси, возможность). Так восстановлен утраченный современниками эталон “лице”-мерия: “Лицо, т.е. ипостасный “смысл”, разум, ум <…> полагают меру безликой мощи человеческого естества, ибо деятельность лица — именно в “мерности”. Лицо (явление, сырая натура, эмпирия) противостоит Лику (сущности, первообразу, эйдосу). Двуединый символизм образа и подобия (лица и лика) явлены в Троице-Сергиевой Лавре и ее основателе:

“Если дом Преподобного Сергия есть лицо России, то основатель её есть первообраз её, “лик” её, лик лица её”.

Личина есть “мистическое самозванство”, “пустота лжереальности”, скорлупа распыленной на маски личности (“Иконостас”, 1922). С Флоренским “конкретная метафизика” Лица вернулась на святоотеческую почву обогащенной неоплатоничными интуициями и знаменовала собой новый этап христианской критики всех видов личностной амнезии.

Особую популярность элементы триады снискали в мемуарной и публицистич. литературе (Волошин, Е. Замятин, Г. Адамович, 3. Гиппиус, Ф. Шаляпин, Э. Неизвестный). Тринитарная диалогика Ликов на русской почве смогла уяснить ипостасийный статус Другого:

“Именно было необходимо утвердить эту тайну “другого” — нечто <…> радикально чуждое античной мысли, онтологически утверждавшей “то же” и обличавшей в “другом” как бы распадение бытия. Знаменательным для такого мировоззрения было отсутствие в античном лексиконе какого бы то ни было обозначения личности”.

Литература: Коропчевский Д.А. Народное предубеждение против портрета… Волшебное значение маски. СПб., 1892; Иванов Вяч.И. Лицо или маска? // Новый путь. 1904. № 9.

ЧЕЛОВЕК — celovekъ — чисто славянское образование. Своеобразие славянского слова заключается в его двуосновности, а также в этимологической связи с названиями рода. Интересна его способность выступать в известных условиях в роли родственного термина: укр. чоловiк ‘муж, супруг’ (при новом местном людина ‘человек’), русск. диал. чълавечица ‘жена’.

Все славянские формы по языкам продолжают общее *celovekъ, ср. русск. человек. Формы *clv-, *celv- менее вероятны, формы с clo-, cо- объясняются как сокращения употребительного слова. А. Брюкнер, однако, допускал общеславянскую метатезу clovekъ <*colvekъ <*celvekъ. Но скорее всего древнейшую форму сохранил русский, в прочих славянских обобщена форма clo-, упрощенная в южнославянских языках: болг. човек, сербск. чoвjeк, в диалектах — чоек, чок, чек; наиболее архаична для южнославянских форма чакавск. clovek, ср. ст.-слав. чловѢкъ.

По-видимому, наиболее вероятным остается этимологическое объяснение Г. Циммера: celo-vekъ, где celo — к celjadь и родственные ‘род’, a vekъ соответствует литовск. vaikas ‘дитя’, т. е. ‘дитя, отпрыск, сын рода’. К. Бругман сопоставляет celо в celovekъ с др.-в.-нем. helid ‘мужчина’, на основании чего он предполагает *cьlo- = ‘человек’, а cьlovekъ —’Menschenkind’, ср. отношение греч. ‘ανηρ ‘муж, мужчина’ — άνθρωπος ‘человек’.

Толкование cеlo-vekъ — ‘сын рода’ полностью оправдывается нашими знаниями общественного строя древних славян, как и всяких других племенных групп родового строя. Морфема −vekъ в слове при этом указывает на происхождение (ср. литовск. vaikas ‘дитя’) подобно суффиксу −itjь (родить) *cеlоvekъ синонимично *roditjь.

Отношения значений −vekъ (в celovekъ) и о.-слав. vekъ ‘возраст, век, столетие’ не могут вызывать сомнений прежде всего потому, что семантическая связь значений ‘человек’, далее — ‘человеческая жизнь’, ‘длительное время вообще’. Слав. celovekъ ощущалось в живой речи как сложение известных элементов (*celo- ‘род’, *-vekъ ‘дитя’). При таком положении, когда слав. celovekъ попало в язык части близко родственных балтийских племен.

(Академик Олег Николаевич Трубачёв — «История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя». Глава III. Названия примыкающие к терминологии родства. ЧЕЛОВЕК.)

 На санскрите: голава – gola+và – глава, голова (круглая+ваш)

Глава — часть тела голова:

«ты же постѧсѧ помажи главѫ твоѫ и лице твоѥ ѹмыи (Мф.6:17);
«пположилъ ѥси на главѣ ѥго вѣньць (ѡ)т камене драгаго» (пс.20:4);
«ни ѥдиномѹ же бо васъ (ѡ)т главы власъ съпадеть» ( Деян.27:34).

Сейчас мы почти не употребляем старинное существительное «око», хотя многие знают, что оно является синонимом слова «глаз».

ОКО
«свѣтильникъ тѣлѹ есть око» (Мф.6:22);
ОЧИ
«Яко видѣсте очи мои спасение твое» (Лука.2:30);
«отъкрыи очи мои ∙ и разѹмѣѭ чѹдеса о(т) закона твоего» (пс.118:18);

«лицемѣре изьми пьрвѣѥ бьрвьно изъ очесе ∙ твоѥго ∙ и тьгда ѹзьриши изѧти сѹкъ изъ очесе брата своѥго (Мф.7:5);

Лингвист Крылов предполагает, что «око» имеет индоевропейскую природу.

На санскрите: акша — ākśa — око,  отсюда лат. oculus, означает: глаз, ось и колесо, а в множественном числе: akshi — солнце и месяц. Глаз Одина (= солнце) уподоблялся то движущемуся колесу, то круглому воинскому щиту. По скифскому преданию, от Солнца Targitavus = царь Таргитай — «блестящий диск» родилось три сына, один из сыновей был царь Щит — Hieipoksais (Арпоксай)

Похожие слова есть и в немецком (аuge), и в английском (eye) языках.
Согласно «Толковому словарю» известного языковеда Владимира Даля, глазное веко раньше было «веждой», а Крылов в своем «Этимологическом словаре» пишет, что когда-то так называли и глаза. По мнению Крылова, произошло это существительное от глагола «видеть».

Уста — это слово тоже пока знакомо многим. Так раньше называли губы. Знаменитый исследователь славянских языков Макс Фасмер предполагал, что появились «уста» благодаря «устью» (в значении «исток»), а вовсе не наоборот.

На санскрите: оста, ошта – Oshtha, oştha — уста или губа (родственные слова в древнерусском и рус. яз.: уста, устна, устные, устье)

Ланита – это устаревшее обозначение щеки. Как указывает в своем «Этимологическом словаре русского языка» лингвист Николай Шанский, «ланиты» произошли от общеславянского «olnita», то есть «изогнутая часть тела».

В «Толковом словаре» под редакцией Ожегова и Шведовой имеется и еще одно забытое слово «чело» или «лоб». В «Этимологическом словаре школьника» Успенского указывается на то, что «чело» произошло от  *zělъ «целый, здоровый, невредимый» «высокий».

Плъть , пльть — тело, плоть; тiло, плоть; цела, плоць:

«Пьриахѫ же сѧ июдеи междѫ собоѭ глаголюще како можеть сь плъть своѭ дати намъ ѣсти» (Ин.6:52);
«ѧдый мою плъть и пити мою кръвь ∙ въ мнѣ прѣбываѥть ∙ и азъ въ немъ» (Ин.6:56).

Рука, руки

Рѫка , роука , рука
«никъто же възложь рѫкы своѥѩ на рало (Лк.9:62);
«вы и языци въсплещѣте рѹками (Лк.24:35);

Советский лингвист Дмитрий Ушаков относил к старинным словам «шуйца» — левая рука. Существительное «шуйца» происходит от прилагательного «шуий», обозначавшего направление движения. Макс Фасмер считал, что слово «шуий» родственно индоевропейскому «savyás» – «левый».
Десница – это правая рука. Макс Фасмер считал, что корни «десницы» следует искать в праиндоевропейском языке: к примеру, «daksinas» — ловкий.

На санскрите: дакшина – dakshina — правый, честный (родственные слова в Др. рус. яз.: десный, десть — правый. ДЕСНИЦА – правая рука, сторона, ОДЕСНУЮ – справа, ОШУЮЮ – слева). Дакша – dakśa – бог в др. инд. мифологии. Дакша, Прадакшина — dakşa, pradakşina — 1) на право . 2) на юг; (родственные слова в Др. рус. яз.: одесную – справа, десница – правая рука) (лат.- dexter — право.)

Согласно словарю Даля, палец раньше именовали перстом. Причем, не важно, где этот палец находился: на руке или на ноге. Уменьшительную форму «перстик» могли применить для обозначения мизинца. Языковед Крылов пишет, что близкие по звучанию слова встречаются во многих индоевропейских языках.

Ноги

Гача – именно так, как указывал Даль, давным-давно называли ноги, а точнее часть ноги от колена до талии. Шведский лингвист Лиден предполагал, что данное существительное имеет родство с некоторыми древними словами, обозначающими зад животного. Примечательно, что в словаре Даля «гача»  — штаны.

«Этимологический словарь» Семенова сообщает, что в Древней Руси нога называлась «песь», от латинского «pedis» — «нога».

На санскрите: пада — pada, paаdau (от глагола пад – «pad» – падать) — под, след, нога, стопа, шаг, четверть. (родственные слова рус. яз.: падь, пастка, пасть, падалка, пядь, пята, пятка, подошва, падать…; пьедистал)

Талика — talika — ладонь; подошва ноги;

А лодыжка (голень), согласно трудам лексикографа Преображенского, именовалась тогда «глезна».

Голѣнь — голень, нога; гомiлка, нога; галенка, нага;
«придоща воини и прьвѹѹмѹ прѣбишѧ голѣни ∙ и дрѹгѹѹмѹ распѧтѹѹмѹ съ нимъ» (Ин.19:32).

Языковед Ушаков поместил в свой словарь и такое существительное как «рамена». Когда-то такое название носили плечи. Шанский указывал на то, что это слово является общеславянским и встречается во многих языках в форме «arm» («рука»).
Согласно «Толковому словарю» Ожегова, бедра и поясницу раньше именовали «чересла» или «чресла». Немецкий языковед-славист Бернекер высказывал предположение о том, что «чересла» возникли благодаря праславянскому «čerslo» («перегородка»).

Живот мы и сейчас нередко называем «брюхом», но теперь исключительно с оттенком пренебрежения. Как пишет лингвист Крылов, первоначально это общеславянское слово обозначало «выпуклость».