Вторник , 18 Февраль 2025
Домой / Античный Русский мир. / Дионисийские идеи и традиции русского крестьянства

Дионисийские идеи и традиции русского крестьянства

Если в русской государственной и церковной элите строго преобладает модель патриархата Аполлона, то структуры в крестьянской среде под слоем «домостроевского» сознания и его нормативов — мы видим иное — гендерный социальный статус человека, обусловленный его полом. Сама близость к Земле и даже «лесной действительности», к области предметов и вещей диктует рост влияния в этой сфере женского начала, традиционно связанного именно с Землёй и природой. Такую связь мы предполагаем в матриархате, как влияние Логоса Кибелы, и в ещё большей мере сближение женского архетипа со стихией Земли происходит в жестких моделях индоевропейского патриархата. Соответственно можно с уверенностью утверждать, что именно в крестьянской среде, то есть в русском народе мы должны встретить те следы «славянского матриархата», о которых говорит Э.Гаспарини[1].

Если «Номоканон» и «Домострой» описывают норматив, модель патриархата Аполлона, то есть то, какой должна быть народная жизнь и отношения между полами, с точки зрения правящей элиты, то запреты и проклятия, содержащиеся в этих и аналогичных им документах, приоткрывают завесу над тем, какими этим отношения были на самом деле. С точки зрения христианских норм, такое отклонение от модели патриархата представляет собой чисто негативные формы отрицания, не имеющие сами в себе ни смысла, ни структуры и являющиеся результатами воздействия «падших духов». С точки зрения автономного крестьянского понимания форм существования бытия и форм его познания (герменевтики), это более древние структуры матриархата, подавленные и вытесненные на периферию официальной идеологией патриархата, но тем не менее сохранившиеся, вполне действенные и логически связанные.

Для патриархата Гегеля Раб представляет собой «пустое место», живущее лишь заимствованным сознанием Господина. Но с точки зрения антропологического перспективизма[2], этносоциологии и ноологии, у Раба есть собственное автономное сознание, лишь подавленное сознанием Господина, вытесненное им на периферию, но при этом всегда живое, действенное и ответственное за автономную и часто альтернативное понимание форм существования бытия и форм его познания (герменевтика) всех основных понятий,
целостных образов, которые создаёт сознание человека. Именно поэтому в некоторых случаях обрядовые практики, обычаи и языческие религиозные действия, порицаемые «Домостроем», описывают альтернативные собственные, автономные структуры понимания форм существования бытия и форм его познания (герменевтика).

В отличие от аристократических кругов и священнического сословия в крестьянской среде отношение к добрачным связям было намного более терпимым и мягким. Едва ли это считалось добродетелью и, как правило, порицалось, но намного чаще либо принималось, либо высмеивалось. Речь шла не просто о разнузданности нравов или о низком уровне морали в простонародье — такое объяснение было бы предвзятым взглядом элитарного аполлонизма. В целом происхождение, развитие, существование в природной (естественной) и культурной (искусственной) крестьянства не было индивидуалистичным, и поэтому поведение отдельно взятого человека не имело столь принципиального значения для бытия крестьянской общины, как это происходило в среде индивидуализированной аристократии.

Купало и Кострома

Добрачные отношения в крестьянской среде мыслились как проявление эротической стихии природы, связанной с плодородием земли, воплощенном в человеческие отношения.  Добрачные отношения не были индивидуальным грехом в крестьянской среде, а считались либо юношеским озорством — от изобилия жизненных сил, либо предварительной подготовкой к браку. Народный праздник Ивана Купала.

Приблизительно такое же отношение к этой проблеме мы встречаем у многих архаических народов, которые на придают им строго негативного отношения[3]. Женщина становилась индивидуальностью в процессе брачного обряда и после него. До брачных отношений она более представляла собой нерасчленимое девичество, стихию, близкую к сфере духов или сакральных сил окружающих животных.

Дионис и его свита

В добрачных связях у русских гендерные отношения не представляли собой промискуитета (нем. Promiscuität, от лат. promiscuus – смешанный, общий), не были беспорядочными половыми отношениями. Отношения добрачных связей строились на принципе свободного обмена желаниями, имевшими определенные ритуальные формы, характерные для языческого культа Диониса. Эти формы сохранились в некоторых обрядах и праздниках Диониса.

Купало — Ярилины игрища

Некоторые обряды праздника были связаны с целостным образом языческого мужского божества Ярилы, отчасти выполнявшего те же функции, что и Дионис. Культ Ярилы, яростного бога весеннего солнца и плодов земных, включал в себя поклонение мужскому началу, и вероятно, сопровождался дионисийскими ритуалами, включающими обрядовое опьянение, танцы и внебрачные связи.

Один из таких праздников отмечался в день летнего солнцестояния в день памяти Иоанна Крестителя (Ивана Купала).

«Стоглав» в XVI веке так описывает подобные обрядовые праздники, явно бытовавшие и в эту эпоху, несмотря на многовековую борьбу с ними церкви и государства:

Ещё же мнози от неразумия, простая чадь православных Християн, во градех и в селех творят Эллинская бесования, игры и плескание, против праздника рождества великаго Иоанна Предтечи, в нощи на самый праздник, весь день и до нощи, мужие и жены и дети в домех, и по улицам обходя, и по водам глумы творят всякими играми, и иными многими виды, сиречь играми и скаредными образовании, еще же и пиянством подобно же сему творят, во днех и в навечерии Василия великаго, и в навечерии Богоявления Господня.

А инде иным образом, таковая творят не подобная дела, в Троицкую субботу, и заговев Петрова поста в первый понедельник, ходят по селом и по погостем, и по рекам на игрищи, тая же неподобная Эллинская бесовская дела творятся, и тем Бога прогневляют простая чадь, ни ким же возбраняеми, ни обличаеми, ни запрещаеми, от священников не наказуеми, ни от судей устрашаеми, таковая творят неподобная дела, святыми отреченная.

Вместо же сего бесования, отныне и впредь, подобает Християном, на святыя и честныя праздники, и посты, к церквам Божиим на молитву упражнятися, и песньми Божественными услаждатися, и святаго писания Божественнаго со вниманием, слушати, и на Божественных литургиях со страхом предстояти, и потом брашном и питием в домех своих, учреждатися вкупе, о Боге ликующе со священническим чином, и со други своими, и маломощных питающе, и веселящеся в славу Божию, а не в пиянство, якоже и в протчия Господския праздники.

И того ради по священным правилом, и по заповеди Святых Отец, отныне и впредь, всем православным Християном, на таковая древняя Эллинская бесования, не исходити, ни во градех, ниже по селом, ни по рекам.[4]

Ночь на Ивана Купалу, 1856 год, художник Соколов

Пляски скоморохов, разведение медведей и обращение к колдунам составляли структурную основу таких дионисийских обрядов.

«Стоглав» с негодованием описывает некоторые подробности таких языческих обрядов, ссылаясь на постановления византийских соборов и грозя наказанием:

Правило шестьдесят первое и шестьдесят второе, святаго вселенскаго шестаго Собора Святых Отец, возбраняет к волфом ходити, и запрещает православным Християном, поганских и Эллинских скверных обычаев, и над делвами, сиречь над бочками, и корчагами, и вас призывающе, и грохочуще, и протчих неподобных дел творити.[5]

«Стоглав» приводит здесь византийские запреты на «Эллинские обычаи», имеющие явно дионисийские черты, потому, что на самой Руси явно имелись прямые аналоги культа Диониса/ Ярилы. В этом тексте мы видим и «волхвов» («волфов»), то есть сохранение колдунов и дохристианских жрецов, и особые обряды, связанные с ритуальными плясками и изготовлением опьяняющих напитков (кваса). Далее «Стоглав» описывает уже напрямую элементы русской крестьянской действительности.

Се иже последуют поганским обычаям, и к волфом и ко ябедницам ходят, или в домы своя тех призывают, хотяще уведети от них некая неизреченная, також и кормящии и хранящии медведи, или некая животная на глумление, и на прельщения простейших человек, ниже получа и веруют в родословие, или во обаяние, иже глаголется облаки гонящии.[6]

Деонисии

Здесь также упомянуты волхвы, а рядом с ними «ябедницы» — в другой версии «обавники» или «обадники», что обычно понималось как «клеветники». Согласно одной из возможных интерпретаций[7] так назывались волхвы, распределявшие земельные наделы между крестьянами и совершавшие при этом многом несправедливостей. Волхвы и «обавники» выступали, как явствует из контекста, в роли оракулов, предвещающих будущее или судьбу.

Предсказание кудесника. Иллюстрация Василия Васнецова к «Песни о вещем Олеге».

Возможно «обавники» это «гонители облаков», которые могли не только гадать по облакам и их формам, но и по своей воле разгонять облака или вызывать дождь. Здесь те, кто верит в них, названы «верующими в обояния», то есть в способность определенной категории колдунов управлять облаками.

Выкармливание медведей и каких других, не упомянутых «Стоглавом» животных, также имело обрядовое значение, которое здесь описано как «глумление» («непристойная забава», «непристойное увеселение») или «прельщение», то есть отвлечение от истинной веры.

Важно упоминание культа «рожаниц» и «родословие», что соответствует гипотезе Б.А.Рыбакова о древнем и главенствующем славянском культе Рода и рожаниц[8].

«Стоглав» далее описывает мартовский праздник, где Дионис уже упомянут напрямую:

Тоже правило шестьдесят второе, коленды, и ватай-врумалия, Эллинским и Греческим языком глаголется, еже есть первые дние коегождо месяца, наипаче же Марта месяца, празднование велие и торжественное сотворяюще, играния многая содевашеся по Эллинскому обычаю, яже собор всех и подобных сим играния творящим. Отметает и запрещает, сице же и женская в народех плясания, яко срамна суща, и на смех и на блуд воставляюще многих, такожде и мужем и отроком, женским одеянием не украшатися, ниже просто женская одеяния носити, ни женам в мужеския одеяния облачатися, по комуждо подобная своя одеяния носити. Також неподобных одеяний и песней, и плясцов и скоморохов; и всякаго козлогласования и баснословия их не творити. Егдаже вино топчут, или егда вино в сосуды преливают, или кое питие испивают, гласования и вопли творят неразумнии, по древнему обычаю, Эллинския прелести, Эллинскаго бога Диониса, пиянству учителя призывают, и гласящи великим гласом, и вас призывают, и вкус услаждают, и пиянство величают.[9]

Эти прямые отсылки к дионисийским мистериям имеют смысл, только если признать в русском народе существование какого-то их аналога . А если эти обычаи сохранились до эпохи «Стоглава», что и заставило упоминать и осуждать подобные практики, это означает, что речь шла об очень древней и устойчивой традиции.

Из этих деталей складывается картина дионисийских обрядов Ярилы в русской народной жизни, вероятно, закладывало гендерную модель, отличающуюся от патриархальных (аполлонических) установок «Домостроя».

Обличающие эти ритуалы тексты связывают между собой язычество, пляски (глум), опьянение и блуд, не поясняя, является ли обвинение в блуде общей метафорой или эти обряды, действительно, имели эротический характер. Но это и не столь важно: мы видим даже в этой критической картине дионисийскую модель отношений между полами, где в центре стоит мужской архетип (Ярила или его аналог), а многочисленные девушки (жены) составляют его вакхическое окружение.

Наличие таких дионисийских обрядов (Ярилины игрища), выражающиеся в ритуальных процессах в течение которых человек не отдаёт отчёт своим действиям и, с точки зрения христианской морали, ведёт себя неадекватно, выражая в плясках (глуме), опьянение и блуде чувство всепоглощающего счастья или радостного возбуждения
Такие примеры добрачных гендерных отношений в крестьянской среде в языческие времена могут объяснить и иные формы греха, жестко осуждаемые христиаской церковью (государственным Логосом)

То, что в глазах диурна является чисто отрицательным явлением (блудом, растлением, прелюбодеянием и т.д.), с точки зрения традиций дионисийских обрядов в языческом обществе, считается вполне приемлемой гендерной стратегией. Но это касается исключительно архаической народной, то есть крестьянской среды.

109. Менады, танцующие у статуи и алтаря Диониса. Краснофигурный килик из Вульчи. Вторая четверть V в. до н. э.

То, что для христианской элиты и священства представляет собой чистую негативность греха, для народа вполне могло осознаваться как форма «альтернативной» языческой морали. Возможно именно это и проявлялось в определенных религиозных народных сектах – таких как хлысты, в радениях которых мы видим ярко выраженные черты дионисийских оргий.

Возможно к этому же образцу восходят и традиции русского пьянства, сквернословия, а также ироничности, часто приобретающей черты ритуальной похабности[10].

Источники:

[1] Gasparini E. Il matriarcato slavo: Antropologia culturale dei protoslavi.
[2] Виверуш де Кастру Э. Каннибальские метафизики. Рубежи постструктурной антропологии. М.: Ад Маргинем, 2017.
[3] Дугин А.Г. Ноомахия. Океания. Вызов Воды.
[4] Стоглав. СПб. : Воскресенье, 1997. С. 238—239.
[5] Стоглав. С. 242.
[6] Стоглав. С. 242.
[7] Малькова Т.Н. Учетное и экономическое наследие Великого Новгорода. СПб: СПбГУСЭ, 2011.
[8] Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси.
[9] Стоглав. С. 243.
[10] Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986; Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: 1990.

Цивилизация Деметры
Русский иранизм

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*