Дерево слов, стоящее на корне СТ или SТ

Латинские слова instabilis (нестойкий, непостоянный), consistere (состоять), insistere (настоять) точно по коренному и ветвенному смыслу соответствуют нашим словам, и потому нам не трудно видеть в них единство мысли.
Латинское obstaculum, по составу противостояние, а по смыслу препятствие (но препятствие или препинание, оба происходят от препинаю, а препинать иначе не можно, как противостоянием). Хоть и кажется нам, что мы различествуем с латинцем, выражая одно и то же понятие разными словами (obstaculum и препятствие), но когда две мысли соединяются в одну, то есть в двух языках означают один и тот же предмет, без сомнения, эти две мысли должны иметь какое-нибудь сходство или связь; ибо без того не могли бы соединяться в том предмете.
Antistitium, по составу предстояние, а по смыслу преимущество (ставить на переди есть не иное что, как отдавать первенство или преимущество).

Existere, по составу наше не употребительное из-стоять, а по смыслу существовать (ибо стоять значит иногда жить, пребывать). Глагол existere сокращен из ex-sistere, выпуском буквы s; а предлог ех соответствует нашему из или от. И мы часто говорим: где ты стоишь! вместо живешь, пребываешь. Следовательно, латинское изстоятъ, existere говорит: пребывать от некоего начала; (но пребывание от некоего начала, или по латинскому составу, existentia, изстояние, есть не что иное, как существование).

Superstitium, по составу наше неупотребительное застойство, а по смыслу суеверие (слово составом своим весьма различно с нашим, но которое, однако ж, по единству корня, легко понимать можем; ибо латинцы в языческие времена почитали христианскую мысль о стоянии, то есть пребывании за пределом жизни, суетною верою и потому под словом застойство, superstitium, разумели суеверие.
Таким образом, всякое иностранное слово, или абсолютное большинство не будут для нас чужды. Мы можем разуметь их не по сказанию от учителя или отысканию в словаре, но по разуму в них самих, в составе их или в корне заключающемуся. Различные языки, чрез приведение их к одному началу, сделаются нам понятнее. Мы будем знать, что такие, например, слова, коих не счесть: стат или штат, статуя, статут, конституция, институт, станция, инстанция, не составляют никакого преимущества тех языков пред нашим.

Заговор по-французски и по-английски complot. Частица их сот соответствует нашему предлогу со (что видеть можно из многих слов, как-то: соmbiner, comagnon, composition, сочетать, сотоварищ, сочинение); корень же plot есть купно и наш плот, в словах сплотить, плотина, плотно. Итак, ежели составить слово соплот, то оно будет значить то же, что их complot (или наш заговор), то есть соединение, совокупление, как бы сплочение вместе многих воль.
Иной язык производит от общего корня две и более ветвей, а другой ни одной. Латинец, например, выражает нашу ветвь стоять двумя единокоренными ветвями: stare и sistere. Отсюда двоякие ветви: constare и consistere (обе значат состоять, но первая больше в смысле сопребывать); adstare и adsistere, изменяемое для слуха в assistere, собственно пристоятъ или стоять при ком, разумея помогать.Примечатель. Вдумайтесь. В языке нашем, а значит, и в жизни, кругом ассистенты иноплеменные, стоящие надсмотрщиками, вытесняют родных могучих (от слова мощь) помощников-соработников.
Француз, напротив, не имеет родоначального глагола stare (стоять). Он выражает его особым, ему одному свойственным, от иного корня словом debout. Однако, не имея отца, имеет детей, то есть производные от st ветви rester, consister, arreter (писавшемся прежде arrester). Француз не выражает нашего глагола стоять единокоренною с нами ветвью, но стойкость, постоянство, расстояние, стоячую воду называет теми же (т. е. от того же корня) именами: stabilite, constance, distance, l’еаи stagnante.

Каждый народ производит ветви по своим соображениям. Мы, например, от глагола стоять, означающего неподвижность, стали говорить стыть, стужа, стыд. Латинец употребляет слова от иных корней. Однако имеет и от сего корня ветви, нечто подобное означающие: слова его stupor, stupefacto (удивление, ужас), stupiditas (глупость), от того же самого понятия о стоянии (неподвижности) почерпнуты, как и наши стынуть, стыд, хотя совсем различное значат; ибо удивление и ужас есть остановка (оцепенение).

Немец выражает чувство сие от того же корня словом starren, мы в подобном смысле говорим остолбенеть. Равным образом и в слове глупость (stupiditas) скорее представляется нам стояние, медленность, неподвижность, нежели скорость или проворство. О глупом человеке не скажут: быстр, как река, но обыкновенно говорят: стоит, как столб. Латинец точно по такому же соображению о неподвижности мог от своего stare произвесть stupiditas, по какому мы от своего стоять произвели стыть.

Сходство и различие языков часто кажутся в превратном виде. Латинское dies и французское jour (день) не имеют в буквах ни малейшего сходства, но по происхождению и значению оба суть одно и то же слово. Напротив, латинское prosto и русское просто числом букв и выговором точно одинаковы, но происхождением и значением совершенно различны.
Латинское происходит от глагола sto (стою) и значит предстою, а русское от глагола стру (простираю), единокоренного с латинским sterno.

Отыскание общих корней поведет нас к познанию как своего, так и чужих языков, откроет существующее между ними родство и даст нам светильник, озаряющий те таинства, которые без того останутся сокрытыми во всегдашнем мраке. Тогда во всяком слове своём и чужом будем мы видеть мысль, а не простой звук с привязанным к нему неизвестно почему и откуда значением. Тогда вернее утвердятся грамматические правила, и точнее составится определяющий язык словопроизводный словарь. Тогда не будем мы в нём одно и то же дерево, из одного корня возникшее, рассекать на многие части, приемля ветви его за корни. Не станем, например, сморкаю и мокрота, или стОю и стоЮ разделять. В словах сморкаю и мокрота корень один и тот же. Первое потому, что действием сим освобождаем мы себя от накопившейся в носу мокроты, и второе, в коренных буквах мокр и морк видим одну только переставку их, которая во всех языках весьма часто примечается.
В глаголах стОю и стоЮ виден также переход от одного понятия к другому, одним только перенесением ударения. Проследим за ходом мысли человеческой. Глагол стать или стоять произвел ветви достать, состоять, которые стали означать: первая, получить, ибо предлог до показывает приближение, прикосновение к какой-нибудь вещи, и следственно, коснуться до нее или стать при ней есть то же, что иметь при себе или получить её. Потому под словом достаток стали разуметь получение и обладание многими вещами. Вторая ветвь состоять произвела состояние, т. е. стояние или пребывание в некотором положении относительно имущества, здоровья, чести. Сия мысль породила новые ветви достояние, достоинство, из которых под первою стали разуметь вещественное, а под второю нравственное имущество или обладание каким-либо благом. Таким образом глагол стОю, по произведении ветви достОинство, сам, как новая рожденная от неё ветвь, изменился в стоЮ, и перешёл от понятия о неподвижности к понятию ценности вещей.

Рассуждая так, мы могли бы удобнее рассмотреть, что наше и что чужое, чего доселе ко вреду и стеснению языка своего часто не различаем. Покажем хоть один тому пример. От глагола постановляю произведено имя пост (подобно тому, как рост от расту, мост от мощу). Таким образом, коренное понятие глагола постановляю превратили в ветвенное пост, отнеся его определительно к постановленному или установленному для сухоядения времени. Между тем, мы употребляем пост и в значении стражи: вот твой пост, то есть место, где ты пребывать должен. В этом смысле почитаем мы его чужеязычным, взятым с французского poste или с немецкого post и употребляем с предлогами аванпост или форпост. Но poste более наш пост! Ведь иностранец от того же корня st и от того же глагола поставить (postare) произвёл ту же самую ветвь posto. Так отчего нам не употреблять его как собственное, передовой пост вместо аванпост! Так будет по-русски.

Подобно тому употребляем мы неприятельский стан (говоря о войсках) и прекрасный стан (говоря о теле человеческом).
Говорить об одном слове, скажут, есть мелочь в отношении ко всему языку. Но пусть распространят сии рассуждения на тысячи иностранных слов, употребляемых в нашем языке!
Многие суть наши собственные, принимаемые за чужие; многие без всякой нужды предпочитаются своим; многие приводят в забвение или обветшание коренные наши, глубокомысленным умом произведенные ветви; многие принуждают нас составлять из них речи, нам не свойственные.
Нива запускаемая и не возделываемая не может называться безплодною.
Мы приглашаем всех любителей языка сообщать нам свои замечания, если где отыщется словопроизводство. Приглашение наше не относится к тем мнимым критикам, которые доказывают только, что можно, последуя движению страсти своей, ничего не зная, обо всем писать.

Разность в единстве и единство в разности

Для отыскания корней мы избираем славенский потому что он отец безчисленного множества языков.
Возьмем еще два слова, близкие значениями, и сравним. Мы увидим, что иностранные слова имеют один с нашими корень. Сон: somnus, sommeil, sonno, sogno, songe. Сопеть (произведшее глагол спать): sopire, soputo, assoupir. Дремать: dream, dormire, dormir.

Первый столбец		Второй столбец
Русское	дрёма	Русское	сон
Английское	dream	Итальянское	sonno
Датское	drom	Латинское	somnus
Голландское	drооm	Французское	sommeil
Немецкое	traum	Датское	sovn
Латинское	dormire	Итальянское	sogno
Итальянское	dormire	Французское	songe
Французское — dormir

Восемь разных народов употребляют не восемь разных, но два только слова к выражению двух действий природы сна и дремоты, столь же смежных между собой, как единозвучие и смысл сих столбцов слов.
Англичанин и немец имеют слова первого столбца dream, traum, а второго совсем не имеют; ибо по-английски сон называется sleер или sleepiness, по-голландски slaар, по-немецки schlaf. В славенском языке — слеп, слепота, по смежности понятий. Спящему столько же свойственно сопеть, как и быть слепым, поскольку во время сна глаза его закрыты, и он ничего не видит.
Самое слово слепота имеет начало своё от глаголов лепить, липнуть; ибо когда ресницы наши смыкаются или слипаются, тогда мы бываем слепы, и следственно, слово слепота произошло от слипота.
Обратимся теперь к корню дремать, дрема, dormir, dream. Сколь ни отдаленно от него покажется нам слово дурь, но мы не находим ближайшего к нему понятия. Легко станется, что слово дрёма изменилось из дуръма; ибо дремание есть некоторым образом одурение, поскольку во время его все способности нашего разума прекращаются.
Англичанин, например, под словом dormitory разумеет кладбище; о том, что у нас называют мёртвым капиталом, говорит он, деньги, лежащие в дремоте: money that lies dormant; мечтателя, как бы во сне бредящего, называет он dreamer.

Могло ли такое случиться, если б сие согласие языков не истекало из одного и того же источника, то есть первобытного языка? Следовательно, каждый должен начала свои искать в нём; ибо познание всякой вещи почерпается из познания начал её. Разность языков не должна приводить нас в отчаяние найти в них единство, а узнав его, мы узнаем, каким образом произошла их разность.

Далее… Что означает слово язык!