Культура кельтов и нордическая традиция античности.
Н.С. Широкова.
Глава IV. Мифология и религия древних кельтов (продолжение).
§ 2. АНИМАЛИСТИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В РЕЛИГИИ И
МИФОЛОГИИ КЕЛЬТОВ
После тройственности божественных образов, второй особенностью
кельтской религиозно-мифологической традиции является широкое распространение анималистических образов. Большой фактический материал приводит в своей работе П. М. Дюваль, разделяющий историю галльской религии на хронологические периоды в соответствии с
этапами римского завоевания Галлии. В первом разделе, посвященном галльской религии времени, до галльских войн с Цезарем, он отмечает наличие пластических и живописных изображений животных — «звериный стиль» из кельтских святилищ на юге Галлии (III-II вв. до н. э.). Это лошади, хищники, пожирающие людей, птицы, рыбы и змеи. Например, изображения лошадей, процарапанные на стенах святилища в Мурье, устрашающая скульптура монстра, пожирающего людей, так называемый Тараск из Новэ, большая птица, выполненная в
высоком рельефе, — из Рокенертузы, барельеф, изображающий змею, на пилястре из Антремона.
Образы животных также часто встречаются на галльских монетах периода независимости. Дюваль уделяет особое внимание изображению боевого коня, фигурирующему на реверсе большого числа галльских монет. По его мнению, этот образ не представляет собой только лишь упрощение эллинистического образца.
«Изображенный в одиночестве, — пишет Дюваль, — свободный, часто
вставший на дыбы, иногда окруженный звездными знаками, боевой конь является центральной фигурой кельтской нумизматики». (Duval P. M. Les dieux de la Gaule. P. 17. )
Дюваль связывает это с тем, что Галлия славилась производством лошадей, и почти постоянное присутствие благородного животного на находившихся в обращении монетах напоминало всему миру о престиже её кавалерии и о богатстве её пастбищ. Дюваль ещё раз обращается к вопросу об анималистических мотивах кельтской религиозно-мифологической традиции в разделе, посвященном уже римской Галлии.
Божества римской Галлии принимают уже антропоморфный характер, но образы животных сохраняются иногда в виде спутников того или иного бога, иногда в качестве атрибутов божества. Иногда, наоборот, боги являются спутниками или покровителями какого-либо животного.
Рис. 27. Эпона, богиня всадница. Каменная галло-римская статуэтка из Алезии
Таким образом, в кельтской религии наблюдается устойчивое и долговременное существование анималистических мотивов.
В образе кельтской богини Эпоны, которую Дюваль называет «божеством первого плана» важнейшей чертой является теснейшая связь с лошадьми.
Чаще всего она изображается сидящей боком на лошади, за которой иногда следует жеребёнок. Эпона — это богиня-всадница (рис. 27).
Дюваль отмечает, что ни один из богов греко-римского пантеона, которых почитали в римской Галлии, не имел таких тесных связей с лошадьми, как Эпона: ни Диоскуры, ни сам Марс. Вот почему Эпона имела такой большой успех, особенно в армии, которая распространила её культ далеко по Дунаю, вплоть до Италии, где календарь I века н. э. отмечает её праздник 18 декабря. Она является одним из двух галльских божеств, которых почитали даже в столице империи. Вторым был Тевтатес Медурис.
Эпона была покровительницей военных всадников, конюхов, ездовых, путешественников. Эпона покровительницей лошадей, особенно кобыл и жеребят, она также обеспечивала земледельческое процветание: вот почему её часто изображают с рогом изобилия, чашей или корзиной фруктов в руках.
Рис. 28. Серебряная монета из Трансильвании: на аверсе — голова
Зевса, на реверсе — изображение всадника (III в. до н. э.)
В этом отношении она до такой степени похожа на галло-римских богинь-Матерей, что её можно было бы рассматривать как одну из них, на двух барельефах Эпона изображена держащей на руках одного ребёнка или двоих детей. Однако кельтская Эпона отличается от богинь-Матерей своим одиночеством и решительным безбрачием, которое представляет редкое явление в божественном пантеоне кельтов.
Рис. 29. Золотая монета из Паннонии, представляющая образец
денежного обращения бойев и других кельтских племён, распространённых от Богемии до Нижнего Дуная. На аверсе— голова Януса, на реверсе— лошадь, несущая всадницу, богиню Эпону.
Дарбуа де Жюбенвилль посвятил образам животных в религии и мифологии кельтов вторую часть своей работы, которая называется «Друиды и кельтские боги в виде животных». Для исследования анималистических мотивов, он рассматривал образы животных изображенные на римских знамёнах времён республики. Естественно, что на римских знаменах часто встречалось изображение волка, поскольку в римской мифологии волчица считалась кормилицей основателя Рима.
На кельтских территориях — во Франции, в Англии, в Северной Италии — найдено большое количество статуэток, также изображающих волка. Дарбуа де Жюбенвилль отметил, что в Ирландии нет общего наименования волка, соответствующего латинскому lupus. Чтобы
обозначить волка, надо назвать его «дикая собака» — ей allaid. По его мнению, след культа бога-волка сохраняется в имени героя и полубога Кухулина. Кухулин (ирл. Cú Chulainn) «пёс Куланна»). В стихах, которые вплетаются в рассказ о поединке героя с Фердиадом,
Фердиад, обращаясь к противнику, называет его просто «о, пёс» — a-chua, с окончанием а, необходимым для рифмы. В другом месте он называет его «пёс резни» — ar-chu.
Большую роль в ирландском эпосе играет образ быка, изображение которого тоже встречается на римских знаменах. В Ирландии это знаменитый бык из Куальнге, давший название ирландской эпопее «Похищение быка из Куальнге», которую называют «ирландской Илиадой». Только в отличие от греческой поэмы объектом борьбы в ней является не женщина, а чудесный бык. Бык из Куальнге появился в результате последней метаморфозы Фриуха, свинопаса бога Бодба. Фриух сначала превратился в ворона, потом в морское животное, затем в воина, в дальнейшем — в фантом. Наконец он стал червём и жил в колодце. Корова проглотила этого чудесного червя, когда пила воду из колодца. Она родила быка (ирл. tarb-taruos) из Куальнге. Звали этого быка Дон (Donn). Как прилагательное это слово означает «коричневый бурый», как существительное — «судья, аристократ, король».
Дарбуа де Жюбенвилль полагал, что легенда об этом чудесном быке должна была быть известна в Галлии, так как Цезарь (В. G., VII, 65, 2) говорит об одном галльском вожде, которого звали Donno-taurus.
Дарбуа де Жюбенвилль предлагал читать его имя как Donno-taruos, считая, что он носил имя мифологического ирландского быка.
Определяя роль анималистических образов в религии и мифологии кельтов, Дарбуа де Жюбенвилль не сомневался в том, что это были боги-животные (это видно и из самого названия его работы). Дюваль же углубляет и заостряет проблему. Имея в виду Дарбуа де Жюбенвилля, он
замечает, что часто говорят о богах-животных у кельтов, однако это слишком общее понятие, которое покрывает весьма различные факты. Можно поклоняться животному как символу или временной оболочке божества (териолатрия), или как реинкарнации предка (метемпсихоз), или как предку социальной группы, к которой принадлежишь (тотемизм). В Галлии ни метемпсихоз в собственном смысле, ни тотемизм не засвидетельствованы. Затем уже в галло-римскую эпоху, по мнению Дюваля, нет никаких оснований утверждать, что бог или богиня, которые изображаются как спутники или покровители какого-либо животного, когда-то были самим этим животным в представлении галлов.
Возможно ли, спрашивает он, чтобы галлы когда-нибудь думали, что восточная богиня, которую называли «госпожа хищников», сама была когда-то хищным зверем?
Свою мысль Дюваль поясняет на примере лошади, образ которой был так широко распространен в религии и мифологии кельтов. Мифологическая ценность лошади, которая составляла гордость индоевропейских народов, неоспорима.
Рис. 31. Образец кельтского орнамента с искусно вплетенными в него фигурками лошадей.
Перечисляя лучшие качества благородного животного, Дюваль создает панегирик лошади:
«Лошадь для парада, — пишет он, — боевой конь, скакун для верховой езды или для состязаний, животное, способное перевозить тяжести и в то же время быстрое, как стрела, лошадь обладает благородством благодаря своей горделивой осанке и изяществу, благодаря своей пылкости, престижу скорости, выносливости, мощности атаки, благодаря способности завоевать трудную победу» (Duval P. M. Les dieux de la Gaule. P. 49. )
Эти замечательные качества лошади известны каждому всаднику, В странах процветающего земледелия и скотоводства, как в Галлии,
жеребец-производитель и молочная кобыла являются символами земного плодородия. Для лошади возможна мифологическая роль демона, связанного с загробным миром. Скакун может вызывать представление о путешествии в потусторонний мир и фигурировать как проводник душ в кельтских святилищах юга Галлии. M. Элиаде отмечал, что конь является по преимуществу погребальным и психопомпным животным (Элиаде М. Космос и история. Москва, 1987. С. 173).
Равным образом лошадь связана с волнами моря, которых она не боится, волны скачут, как кони. Вместе с водами почвы, которые лошадь может выбить своим копытом, морские воды тоже связаны с подземным миром. Однако, по мнению Дюваля, несмотря на это обилие важных качеств, реальных и мифологических, приписываемых лошади, нельзя говорить о культе лошади ни в кельтскую эпоху, ни в галло-римскую. Правда, как мы видели, культ Эпоны, богини-покровительницы лошадей, процветал в императорское время, но в данном случае речь идёт о женщине, изображенной в компании лошадей, а не о женщине-лошади.
«Можно говорить, — пишет Дюваль, — в отношении лошади о священном животном, о демоне-проводнике душ; сказать «божественная лошадь» — было бы тенденциозно, а сказать «бог-конь» или «культ лошади» — противозаконно». (Guenon R. Symboles de la Science Sacree. Paris, 1962. P. 139. )
Несмотря на такую жесткость подхода к проблеме богов-животных, Дюваль уже в заключение раздела своей работы, посвященного Галлии императорской эпохи, вынужден согласиться, что боги, связанные в различной степени с природой животного мира, давно уже исчезнувшие
у греков и римлян, проявляли поразительную живучесть у галлов императорской эпохи. Он видел в этом признак архаизма, особенно устойчивого в народном язычестве
Может быть, прав был Р. Генон, отмечавший, что дольше всего сохраняется низшая сторона традиции, в нашем случае — анимализм, и полагавший, что в ней следует видеть выжившие остатки давно исчезнувших цивилизаций? С его точки зрения, в этом можно убедиться на примерах Египта, Халдеи и кельтского друидизма.
Как бы то ни было, среди анималистических образов, часто встречающихся в религии и мифологии кельтов, имеются, по крайней мере, два, связанные с таким древним и фундаментальным символизмом, который сразу выводит кельтскую традицию на одно из первых мест у истоков не только индоевропейского сообщества, но и изначальной культурной традиции всего человечества. Это — вепрь (кабан)
и медведь.
Я. Филип приводит в своей работе ряд археологических материалов, дающих представление о почитании вепря (кабана) кельтами. Например, это известняковая статуэтка бога с изображением вепря на груди и с кельтской шейной гривной из Эффинье в бассейне Марны.
Небольшая статуэтка (26 см высоты) по технике исполнения напоминает деревянные статуэтки. По духу своему она кельтская, и иногда её относят к более древнему периоду. В действительности она датируется поздним периодом культуры Ла-тен, когда по всему кельтскому миру встречается бесчисленное количество кабаньих фигурок (рис. 33).(Филип Я. Кельтская цивилизация и ее наследие. Прага, 1961. С. 156-157. )
В большинстве своем это маленькие бронзовые статуэтки. Иногда они исполнены в рельефе на скульптурных работах или вычеканены на торевтических изделиях. Очень редко такие статуэтки бывают крупных размеров. К числу таких крупных бронз относится бронзовый кабанчик из Неви-ан-Сюлли (Луар), который датируется уже галло-римской эпохой (рис. 34).
В Средней Европе и особенно часто в Чехии на рубеже 2-1 вв. до н. э. появлялись золотые монеты (статеры) с изображением кабана на реверсе.
В Швейцарии на клеймах мечей, относящихся к стилю так называемых «Красивых мечей» (конец III-II вв. до н. э.), часто встречается изображение кабана и человеческой маски. Изображение кабана украшало боевые штандарты.
Рис. 33. Каменная столбообразная статуэтка анонимного бога с гривной на шее и с эмблемой кабана на груди из Эффины (От-Марн, Франция; I в. до н. э.)
Наконец, Филип пишет, что типично кельтским обычаем было помещать в могилу часть туши вепря. Этот обычай существовал уже в гальштатскую эпоху, затем соблюдался и в латенское время и был связан с погребальным пиром.
В древней Ирландии вепрь (кабан) и свинья считались священными животными.
В качестве сакральной жертвы свинья часто появляется в ирландских рассказах. По свидетельству святого Адамнана, в VII веке н. э. откармливали в течение осени большие стада свиней, которых резали в начале зимы, то есть в праздник Самайна.
На роскошном королевском банкете, который был центральной частью праздника Самайн, ели свиное мясо, пили пиво, медовый напиток и вино.
Франсуаза Леру и X. Гионварк связывают с пиром на празднике Самайна историю о свинье Мак-Дато, за которую так яростно спорили Коннахт и Ульстер:
«Для гостей была заколота свинья Мак-Дато, которая семь лет вскармливалась молоком шестидесяти коров. Видно, ядом вскормили её, ибо великое побоище между мужами Ирландии произошло из-за неё». ( Le Roux F., Guyonvarc’h Ch. Les fetes celtiques)
И продолжение истории (состязания и ссоры, которые заканчиваются резней, учиненной воинами, присутствовавшими на пире) находится вполне в традиции ночи Самайна, когда медовый напиток, пиво и вино поглощались в избыточных количествах Яства, поглощаемые в праздник Самайна, являются волшебными: свиное мясо и вино, пиво и мёд дают доступ к вечности. Как было показано в главе III «Религия и мифология древних кельтов», в саге о короле Муйрхертахе волшебница из сида на пиру подает королю и его воинам волшебное вино, приготовленное ею из воды и волшебную, призрачную свинью, созданную из папоротника:
«Воины разделили полученное между собой и, казалось им, насытились. Она же обещала им давать всегда, постоянно то же самое» (Повесть о свинье Мак-Дато. — Пер. А. А. Смирнова дские саги. С. 97.)
Рис. 34. Бронзовый кабанчик из Неви-ан-Сюлли (Франция), относится
к галло-римскому периоду кельтов.
Сразу же на ум приходит параллель из скандинавской мифологии, когда для пира воинов в Валгалле повар Андхримнир варит в котле Эль-дхримнире кабана Сехримнира, который к вечеру каждого дня снова оказывается целым. Чудесным свойством неисчерпаемости
обладает также мясо волшебного поросёнка, который является одним из трёх чудес сида, принадлежащего богу Дагде. Это — три дерева, вечно приносящие плоды, один поросенок, всегда живой, и другой, вареный, но куски которого не уменьшаются, когда их едят.
К числу характерных ирландских мифологических сюжетов относится охота на вепря. Например, в саге «Преследование Диармайда и Грайнне» Диармайд, возлюбленный Грайнне, жены Финна, в последний день года отправляется вместе с Финном охотиться на Дикого Вепря. Диармайд убивает вепря, но получает смертельную рану, уколовшись об одну из его отравленных щетинок. Только вода из исцеляющих рук Финна может его спасти. Финн неохотно идёт за водой и, вспомнив о Грайнне, позволяет, чтобы вода вытекла между пальцев. Он делает так дважды, а когда он возвращается в третий раз, Диармайд уже мёртв. В некоторых версиях Финн и Грайнне в конце концов примирились, в
других — Грайнне оплакивала Диармайда всю свою жизнь.
Рис. 35. Бронзовый кабанчик из Неви-ан-Силли (Франция), относится к галло-римскому периоду.
В работе братьев Э. Рис и Б. Рис приводится любопытное сравнение саги о Диармайде и Грайнне с мифом об Адонисе и Афродите.(Rees A. and В. Celtic Heritage. London, 1975. P. 295) Афродита влюбилась в Адониса, как Грайнне в Диармайда. Афродита была женой Ареса, бога войны, как Грайнне была женой Финна, вождя фианна (профессиональных воинов). Подозревая, что между Адонисом и его женой существует связь, Арес послал вепря, или сам принял образ вепря, который смертельно ранил Адониса, когда тот охотился. Равным образом полагали, что Финн устроил охоту на вепря, чтобы умертвить Диармайда в конце года. Оба, Адонис и Диармайд, отправились на охоту против воли их возлюбленных. Обе они горестно оплакивали смерть любимых. Диармайда уносит прочь на своих позолоченных носилках бог Мак Ок. Это напоминает ежегодный ритуал, когда изображение мертвого Адониса уносилось прочь, оплакиваемое горько рыдающими женщинами, в то время как ложа, на которых выставляли изображения бога и богини (Адониса и Афродиты), можно сравнить с «Постелями Диармайда и Грайнне». (Смерть Муйрхертаха, сына Эрк. — Пер. А. А. Смирнова // Ирландские саги.)
В храмах Афродиты женщины отдавались незнакомцам. По преданию, так же должны были поступать ирландские девушки на «Постелях Диармайда и Грайнне».
Рис. 36. Бронзовая фигурка вепря (Лункани, Румыния, I в. до н. э.)
Конец саги различен.
В валлийской сказке о «Кулхвче и Олвен» одним из фантастических персонажей является чудесный вепрь Тврч Трвитх, который носит самые драгоценные талисманы, необходимые для того, чтобы герой мог жениться на прекрасной девушке Олвен. Кулхвч должен выполнить
ряд трудных заданий великана, отца Олвен. Самое невероятное из них состоит в том, чтобы причесать шевелюру великана с помощью гребня и ножниц, которые находятся между ушами фантастического вепря.
В поисках этих таинственных и неуловимых персонажей Кулхвчу помогает король Артур со своими воинами. Вообще охота на Тврч Трвитха является одним из сюжетов, устойчиво связанных с образом короля Артура, и имя вепря фигурирует в латинских текстах IX века. В данной
сказке приключение увенчалось успехом. Мабон был освобожден из тюрьмы, тайну местонахождения которой раскрыли птицы. Один из самых удивительных эпизодов сказки — охота на чудесного вепря. Мабон в конце концов вырвал у него ножницы и гребень, которые
требовал отец Олвен.
Франсуаза Леру и X. Гионварк прослеживают этимологию имени Twrch Trwyth, соответствующему ирландскому Тоrе или Ore Treith, которое можно понимать как «верховный вепрь». Ирландское triath означает одновременно «вождь, верховный правитель», «вепрь», «волна».
По мнению Леру и Гионварка, это соответствует жреческому символизму вепря. (Le Roux F., Guyonvarc’h Ch. Les Druides. P. 422. )
В самом деле, Мерлин, друид, является вепрем Броселиандского леса. Кельтские друиды сами называли себя «вепрями».
С образом вепря, или кабана, в кельтской религиозно-мифологической традиции тесно связан образ медведя. Ж. Вандри отмечает, что в галло-римских надписях Меркурий имеет эпитет либо Moccus — кабан, поросенок, либо Artaios — медвежий.
На галльском языке медведь назывался Артос (Artos), на древнеирландском — Арт (Art). Имя Артос содержится в названиях кельтских поселений — Артобрига в Винделиции, Артодунум, современный Артен (Луар)
Наряду с медведем у кельтов почиталась медведица (Artio). П. Дюваль и Дарбуа де Жюбенвилль приводят в качестве примера маленькую бронзовую скульптурную группу, происходящую из Берна, стиль которой позволяет её датировать II или III веком н. э. Она изображает одетую по римской моде женщину, сидящую перед огромным медведем с разинутой пастью. Сцена разворачивается на фоне дерева с короткими, обломанными ветвями. Рядом с женщиной на колонке — корзина фруктов, может быть, предназначенная для животного. Внизу посвятительная надпись — Deae Artioni — богине Артио (рис. 38).
Каждый из двух авторов трактует эту скульптурную группу в соответствии с собственной теорией. По мнению Дюваля, богиня Артио была божеством того же рода, что и Эпона. Как покровительница медведей, Артио была также покровительницей земного процветания и плодородия, разновидностью богини-Матери. Он полагает, что нет никаких доказательств, чтобы изначально она была «богиней-медведицей».
Дарбуа де Жюбенвилль, наоборот, считает, что богиня Артио является богиней-медведицей. В группе из Берна центральную роль он отводит фигуре медведя, которого женщина лишь сопровождает. По его мнению, «появление женщины обязано вкусу греческих художников, которые не допускали другой формы для богов, кроме человеческой, и которые сводили божественных животных к роли аксессуаров» (D’Arbois de Jubainville H. Druides et les dieux celtiques a forme d’animaux. P. 158. )
Франсуаза Леру и X. Гионварк пишут, что у кельтов медведь является королевским (царским) символом. (Le Roux F., Guyonvarc’h Ch. Les Druides. P. 365. ) Одного из верховных королей Ирландии, сына Конна Кетхатхака и отца короля — Судьи Кормака, зовут Арт («медведь»). В кельтском рассказе о Бекуме и Арте (вариант мифа об Ипполите и Федре) Арт играет страдательную роль. Бекума-колдунья, на которой, овдовев, женился из-за ее красоты отец Арта, ирландский король Конн Кетхат-хак. Само её присутствие делает страну стерильной. К тому же она пыталась обольстить своего пасынка.
Отец изгнал сына из страны, не понимая, что причиной всех несчастий является его жена, не желающая хранить супружескую верность. Отправленный в ссылку Арт получил прозвище Oengus «одинокий человек (один)».
Имя знаменитого короля Артура или Arturus происходит от имени Арт («медведь»). Британский патроним «Arto-rīg-ios», в котором корень «arto-rīg» — «медведь-король» от старого ирландского личного имени «Art-ri». В артуровском цикле нашло отражение символическое противостояние (борьба) медведя и вепря. Достаточно
вспомнить постоянную охоту Артура на чудесного вепря Тврч Трвитха, которая по большей части не увенчивается успехом.
Символизм «медведя» и «вепря» как всегда тонко и глубоко проанализировал Р. Генон, сделав важные и интересные выводы из этого анализа. (Guenon R. Symboles de la Science Sacree. P. 156-162) Генон отмечает, что у кельтов вепрь символ представителей духовной власти, а медведь — власти светской, т. е. двух каст друидов и всадников, эквивалентных кастам брахманов и кшатриев. По его мнению, этот символизм чисто гиперборейского происхождения является одним из доказательств прямой связи между
кельтской традицией и первородной традицией нынешней Манвантары, которая пришла из гиперборейских регионов — страны, расположенной на Крайнем Севере, «за Бореем». Как
мы видели в главе I, согласно Генону, и Ultima Thule, которую он считал первым и высшим духовным центром, хранившим первородную традицию во всей её частоте, тоже находилась в гиперборейских регионах — была Туле гипербореев. Затем, когда по мере прохождения цикла изначальный духовный центр стал недоступен обычному человечеству, произошла замена гиперборейской традиции традицией атлантов, зародившейся в древней Атлантиде и имевшей собственный
духовный центр.
Значение кельтской традиции состоит в том, что в течение этого вторичного периода, когда атлантическая традиция представляла господствующую традиционную форму, кельтская традиция явилась, по выражению Генона, одной из «точек соединения» между гиперборейской и атлантической традициями. Затем уже в другой работе Генон замечает по этому поводу: «Говоря об этой «точке соединения, мы
думали в особенности о друидизме»» (Guenon R. Symbolcs de la Science Sacrfee. P. 156. )
Для доказательства этой мысли Генон анализирует символизм образов вепря и медведя. Прежде всего он отмечает значение, которое придается символу вепря в индуистской традиции, тоже произошедшей прямо из примордиальной традиции и недвусмысленно утверждающей в Веде её собственное гиперборейское происхождение.
Рис. 40. Вепрь — символ жреческого сословия друидов.
Вепрь (varaha) фигурирует в индуистской традиции только как третья из десяти воплощений Вишну в нынешней Манвантаре. Вся наша Кальпа, то есть весь цикл проявленности нашего мира, назван в индуистской традиции Shweta-varaha-Kalpa — «цикл белого вепря». Если же иметь в виду аналогию, которая обязательно существует между большим циклом и циклами, подчиненными ему, то естественно, что знак Кальпы вновь встречается в точке отправления Ман-вантары. Вот почему у индусов полярная «священная земля», место духовного первородного центра этой Манвантары, также названа Varahi — «земля вепря».
Именно там размещалась первая духовная власть, а всякая другая законная власть представляла только её воплощение, то естественно, представители духовной власти получили символ вепря как их отличительный знак и сохранили бы его в продолжение времён. Вот почему друиды считали себя «вепрями».
Рис. 41. Каменная кельтская скульптура кабана из Центральной Испании.
Хотя символизм имеет множество аспектов, Генон полагает, что в этом можно видеть намёк на удаленность от внешнего мира, которой друиды придерживались по большей части, так как вепрь всегда считался «одиноким». Это уединение, реализованное материально у кельтов, как и у индусов, в виде лесного убежища, связано с особенностями «первородности», «отсвет которой, — по словам Генона, — должен всегда сохраняться во всякой духовной власти, достойной функции, которую она выполняет». (Guenon R. Symboles dc la Science Sacree. P. 157. )
Затем Генон возвращается к названию Varahi- «Земля вепря», анализ которого позволяет ему сделать особенно важные замечания. Varahi имеет отношение к третьей аватаре Вишну, когда он, чтобы спасти землю, которую демон Хираньякша утопил в океане, воплотился в вепря, убил демона в поединке, длившемся тысячу лет, и поднял землю на своих клыках. Таким образом, спасенная Вишну земля — это «Земля вепря».
Генон вместе с некоторыми европейскими мифологами придерживается точки зрения, что Вишну изначально был солнечным богом. В самом деле, в гимнах «Ригведы» прославляются три шага Вишну, которыми он измерил земные сферы. Уже в древнеиндийской традиции эти три шага были истолкованы как движения солнца — или от восхода через зенит к закату, или через три мира. (Серебряный С. Д. Вишну // Мифы народов мира. Т. 1. Под ред. С. А. Токарева. Москва, 1997. С. 238-239. )
В таком случае, если Вишну является солнечным богом, то «земля вепря» это «солнечная земля» или первоначальная Сирия, название которой и означает солнечная земля, и о которой Гомер говорит как об острове, расположенном за Огигией. По мнению Генона, это одно из обозначений Туле гиперборейской, тo есть первородным духовным центром.
С другой стороны, корень var индийского названия вепря встречается в
нордических языках в форме bar (рус. боров, англ. boar, нем. Eber). Отсюда Генон делает вывод, что точный эквивалент Varahl — это «Борея». Обычное же название Гиперборея употреблялось только греками в эпоху, когда они уже утратили смысл этого древнего
обозначения. По мысли Генона, было бы лучше называть первородную традицию не «гиперборейской», но просто «борейской», утверждая таким образом без всяких экивоков её связь с «Бореей» — «Землей вепря».
Приведенные рассуждения дают представление о том, что в образе вепря смешиваются два символизма: «полярный» и «солнечный». Это смешение выявляет также символическую связь
между образами вепря и медведя.
Вепрь изначально представлял созвездие, которое позже стало Большой Медведицей. В этой перемене названий Генон видит один из знаков того, что кельты очень точно символически изображали как борьбу вепря и медведя. Это восстание представителей светской власти против главенства духовного авторитета, причем борьба обеих властей шла с переменным успехом в последующие исторические эпохи. Согласно Генону, первые проявления этой борьбы восходят к эпохам, гораздо более отдаленным, чем обычно известная история. Наибольшего же развития мятеж светской власти против духовной должен был достигнуть в период Кали-Юги — конечный цикл Манвантары.
Вот почему имя bor могло быть перенесено с вепря на медведя (в рус. БЕР, берлога, англ. bear, нем. Ваr), и вследствие этого сама Борея, «земля вепря», могла стать в определенный момент «землей медведя». Это было время господства кшатриев, которому, согласно индуистской традиции, положил конец Парашу-рама. В индуистской мифологии Парашурама — шестая аватара Вишну, в которой его миссия на земле состояла в избавлении брахманов от тирании кшатриев.
Генон отмечает, что в той же самой индуистской традиции Большая Медведица называется sapta-riksha. Санскритское слово riksha — это имя медведя, идентичное тому, которое он носит в различных других языках, — кельтскому art, греческому arktos и даже латинскому ursus. Однако Генон задается вопросом:
«Является ли название Большая Медведица первым значением выражения sapta-riksha или, скорее, оно образовалось в результате замены изначального смысла путем наложения слов, этимологически различных, но сближенных и даже отождествленных применением некого фонетического символизма?» (Guenon R. Symboles de la Science Sacree. P. 159. )
В самом деле, riksha значит также звезда, то есть в конечном итоге — «свет» — archis от корня arch или ruch — «блестеть» или «освещать» — РУСЬ).
С другой стороны, sapta-riksha — это символическое жилище семи «Rishis» — мудрецов, которые сами являются семью «Светами», по которым Мудрость предыдущих циклов была передана в настоящий цикл. Согласно Генону, название sapta-riksha изначально обозначало Большую Медведицу, а потом, в определенный период, было перенесено с Большой Медведицы на Плеяды, которые содержат
равным образом семь звезд. Этот перенос полярного созвездия на зодиакальное соответствует переходу от символизма, связанного с солнцестоянием, к равноденственному символизму.
Перенос такого рода подразумевает изменение в точке отправления годичного цикла, так же как в порядке преобладания стран света, которые связаны с различными фазами этого цикла. По мнению Генона, в данном случае это было изменение Севера на Запад, которое относится к
атлантскому периоду, и замена гиперборейской традиции традицией атлантов.
Генон полагает, что этот факт нашел четкое отражение в мифологии греков, у которых Плеяды считались дочерьми Атланта и поэтому назывались Атлантидами.
С точки зрения Генона, в мифологии греков восстание кшатриев представлено охотой на Калидонского вепря. Этот миф явно является версией, в которой кшатрии приписывали себе окончательную победу, так как Калидонский вепрь был убит ими. Афиней (Deinosophistarum, IX, 13) сообщает, следуя за более древними авторами, что Калидонский вепрь был белым. Это сближает его со Shweta-varaha — белым вепрем индуистской традиции. Здесь Генон считает нужным напомнить, что белый цвет символически считается цветом духовной власти. В частности, друиды носили белые одежды.
Важным является то обстоятельство, что в охоте на Калидонского вепря первый удар был нанесён Аталантой, которая, по преданию, была вскормлена медведицей. По мнению Генона, само имя Аталанты могло бы подсказать, что мятеж кшатриев начался или в самой Атлантиде, или среди наследников её традиции.
С другой стороны, название Calydon встречается в древнем названии
Шотландии — Caledonia. Генон предлагает этимологию, согласно которой Каледония — это страна «кальдов» или кельтов. Калидонский лес ничём не отличается от Броселиандского леса,
который носит то же самое название. Оно только немного изменено по форме, и впереди поставлено слово Бро или Бор, то есть само имя вепря.
Большой интерес представляет тот факт, что часто медведь берется символически в его женском облике, как это было в случае с Аталантой, и как это можно видеть по названию созвездий
Большой Медведицы и Малой Медведицы. Генон показывает, что женский вариант символизма медведя не противоречит тому, что этот символизм приписывается военной касте, обладающей светской властью. Во-первых, военная каста играет «воспринимающую», то
есть женскую роль по отношению к жреческой касте, так как она получает от жреческой касты не только обучение традиционной доктрине, но и легитимизацию своей собственной власти, которая
предоставляется ей «по божественному праву». Затем, когда эта военная каста, переворачивая нормальные отношения субординации, претендует на господство, её превосходство сопровождается преобладанием женских элементов в символизме традиционной формы, которую она изменяет. Иногда даже, как следствие этого изменения, устанавливается женская форма жречества, как это было с друидессами у кельтов. Вот почему, скорее, медведица, чем медведь, символически противопоставлена вепрю.
Характерно, что именно у кельтов два символа вепря и медведя не всегда представлены в состоянии противостояния или борьбы. Они могут также изображать духовную власть и власть светскую, или две касты друидов и всадников, в нормальных и гармонических отношениях. Таков случай Мерлина и Артура. Мерлин, друид и вепрь Броселиандского леса, является воспитателем, другом и мудрым советчиком короля Артура, чье имя происходит от имени медведя (art).
Таким образом, анализ символизма образов вепря и медведя позволил выявить наличие двух потоков, соответствующих этим двум символам, которые внесли свой вклад в формирование кельтской традиции.
В начале власть духовная и власть светская не были разделены как две различные функции. Наоборот, они объединялись в их общем принципе, и след этого союза ещё можно увидеть в этимологии самого имени друидов: dru-vid — «сила — мудрость».
Будучи представителями духовной власти, за которой была сохранена высшая часть доктрины, друиды были истинными наследниками примордиальной традиции, а символ существенно «борейский», символ вепря, принадлежал им по праву. Всадники же имели в качестве символа медведя (или медведицу Аталанты). По мнению Генона, та часть традиции, которая была предназначена специально для них, содержала главным образом элементы, происходящие из традиции атлантов.
«И это различие, — пишет Генон, — может быть, даже могло бы помочь объяснить некоторые загадочные моменты последующей истории западных традиций»
Рис. 42. Крест в Кёрк Андреас (остров Мэн), относящийся к X века н. э., когда остров был захвачен викингами.
Крест имеет характерные очертания кельтских крестов и украшен кельтским орнаментом.
Предполагают, что фигурки
животных, расположенные вдоль креста, взяты из скандинавских саг, хотя среди них встречаются кабан и медведь , игравшие важную роль в кельтской мифологии.
В заключение следует отметить, что, действительно, анималистические мотивы, широко распространенные в религии и мифологии древних кельтов, свидетельствуют не только о древности кельтской традиции, но и о её, возможно, полярном происхождении, и о той важной роли, которую она играла в формировании культурной традиции всего человечества.