Американская цивилизация по Токвилю

Философ Александр Дугин (отец Дарьи).

Американская цивилизация по Токвилю

Одним из первых особость и масштабность американской цивилизации уловил французский философ Алексис де Токвиль (1805 – 1859) , который, посетив США в начале XIX столетия, был чрезвычайно впечатлён социальными, культурными и политическими особенностями, которые с его точки зрения, делали США страной с великим будущим, а в то время считавшиеся «второсортной европейской полуколонией» и «захолустьем». Токвиль распознал в ценностной системе американского общества, в «американской демократии» наиболее чистую форму европейского Модерна, доведенного до логического предела и превосходящего все те горизонты, на достижение которых могли рассчитывать страны Старого Света в силу обремененности своими историческими традициями и другими культурными, социальными и цивилизационными преградами. При этом Токвиль усматривает в будущем то, что в глазах Хайдеггера явилось роковым вызовом европейской цивилизации в ХХ веке, то есть такое возвышение Америки, которое сделает именно США хозяином половины мира. Показательно, что Токвиль в качестве хозяйки второй половины мира видит Россию.

В настоящее время в мире существуют два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англоамериканцы.

Оба эти народа появились на сцене неожиданно. Долгое время их никто не замечал, а затем они сразу вышли на первое место среди народов, и мир узнал почти одновременно об их существовании и об их силе. <…>

В Америке для достижения целей полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека.
Что касается России, то можно сказать, что там вся сила общества сосредоточена в руках одного человека.
В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России – рабство.
У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира.

Здесь мы видим проницательное понимание внутренней логики истории цивилизаций и префигурацию тех «клещей» (Zange), которые в эпоху Хайдеггера стали почти очевидностью.

Токвиль, с одной стороны, полагает, что американская демократия и децентрализация являются образцом для подражания, а с другой, предвидит, что дозволение массам самим определять ценностную систему и полностью управлять самими собой рано или поздно приведёт к политической деградации, к вырождению искусства и торжеству грубого материализма и прагматизма, то есть снова к тому, что Хайдеггер определил как «беснование раскрепощенной техники и беспочвенная агломерация человеческих масс».

Показательно, что теоретик английского эстетизма Дж. Рёскин (1819 – 1900), которому однажды привелось путешествовать с семьей американцев по Сицилии пришёл в неописуемый ужас от их пошлой культуры и их простоватых грубых нравов, с полной анестезией эстетического чувства и предельной степенью прагматического цинизма. Для него, как типичного европейца, хотя и англосакса homo americanus показался самым чудовищным выражением человеческого типа, полностью лишенного каких бы то ни было связей с культурной традицией.

Но эту же самую необременённость культурой Токвиль интерпретирует как исторический шанс Америки достичь небывалых планетарных успехов – в силу полной открытости, незаполненности североамериканской культуры вообще никаким содержанием.

Американская тень

Когда мы говорим о североамериканской идентичности как о либеральной, протестантской, капиталистической и глобалистской, мы рассматриваем только доминантный вектор американского историала и основное ядро американского общества. Это – сущность северо-американской цивилизации, её прагматический Логос и одновременно её мечта, American Dream.

Но особенность северо-американской идентичности состоит в том, что её прагматизм мечтателен, а её грезы меркантильны. При этом оба момента, составляющие сущность американской идеологии и антропологическую структуру homo americanus, – радикальный протестантизм и прогрессистский либерализм, выливающиеся постепенно в глобалистский проект, переплетаются друг с другом вплоть до неразличимости.

Американское общество представляет собой тот редкий случай, когда утопия и практичность не взаимоисключают друг друга, но, напротив, обоюдно усиливают и укрепляют. Так американский материализм становится фанатичным, а идеализм неразрывно связан с обеспечением насущных и вполне конкретных интересов. С точки зрения ноологии, северо-американский горизонт постепенно создал предпосылки для особого прагматистского Логоса, представляющего собой апогей американской истории. И этот прагматистский Логос ближе всего к принципу чистого титанизма – хтонического, но в то же время активного; грубого, но в вместе с тем задорного и подвижного; жёсткого, но одновременно по-детски наивного.

Параллельно этой доминирующей идентичности в культуре США зрели тенденции прямо противоположной ориентации. Они не создавали второй идентичности, которая могла бы уравновесить основной вектор. Скорее они представляли собой тень американского общества, отброшенную основным протестантско-либеральным полюсом, своего рода Анти-США. Это явление особенно ярко дало о себе знать в США в 50-е и 60-е годы и получило название американской контр-культуры.

Мы уже упоминали фигуры некоторых американских поэтов (Лонгфелло, По, Паунд и т.д.), чьё творчество шло в разрез с прагматистским Логосом северо-американских титанов и имело иную – скорее всего дионисийскую, и даже аполлоно-дионисийскую – направленность. Мы столкнулись с таким явлением как американская школа «культурной антропологи», также представляющей собой мировоззренческую аномалию. В чём-то американская контр-культура, появившаяся в 50-е–60-е годы была типологически близка к этой категории явлений, это была своего рода внутриамериканская альтернатива. Но эстетически и идеологически она нашла на этот раз особое выражение – более массовое и менее концентрированное.

Так как США в целом весьма активно продвигали свой образ, «американский образ жизни» (american way of life) в глобальном масштабе, что стало вполне осознанной и последовательной политикой с момента вступления в процесс глобализации, эта – альтернативная – стороны американской культуры также была взята на щит и использована в ходе американской культурной экспансии. И хотя внутри самих США эти течения представляли собой протестные и даже подчас революционные тенденции, направленные как раз против доминирующей пуританско-капиталистической либеральной идентичности, при экспорте эта семантическая сторона несколько стиралась.

Всеядный капитализм, таким образом, продавал вовне как собственный продукт то, что было призвано его уничтожить или, как минимум, трансформировать. В конце концов, нонконформистский смысл американской контр-культуры был несколько ослаблен, сами протесты в значительной мере рекуперированы, а культурные формы, рожденные этой «американской тенью», стали интегральной частью самой самое северо-американской цивилизации и постепенно превратились в ещё один товар, весьма ценимый обществом потребления.