Пятница , 29 Март 2024
Домой / Арктическая родина - Гиперборея / Связь прялки с культом предков

Связь прялки с культом предков

ЗОЛОТАЯ НИТЬ. Жарникова С. В.

ГЛАВА ПЯТАЯ. Прялка + Пряха = Жизни.

О культе предков и плодородия.

О связи с культом плодородия говорит не только наличествующая на прялке фаллическая символика, но и многое другое. Так, в 20-е годы рязанскими краеведами была получена информация о том, что в Бетинской волости Касимовского уезда «в чистый Понедельник девки катаются на донцах, чтобы лён уродился»26. В том же Касимовском уезде катались в чистый Понедельник не только девушки, но и женщины и девочки, чтобы лён и просо уродились «долгие и чистые».

«В деревне Новинках женщины садятся на донце обязательно обнаженным телом. В селе Гиблицах катаются, стоя на коленях», — отмечает информатор. Этот обычай стойко сохранялся в 1928 году. 27 Ещё и в 1961 году этнографы наблюдали, как на масленицу в селе Чернава Милославского района Рязанской области одна старушка каталась на донце прялки. Им сообщили, что «на заговенье выходили с донцами, клали блин в фартук (блины, как известно, были связаны с культом предков — С. Ж-) и катались, чтобы лён был дольше»28.

В. К- Соколова отмечает, что: «в Витебской губернии прежде чем кататься на масленицу в санках, «жёнки должны проехать с горы на прялице; чем длиннее будет такой проезд, тем длиннейший родится лен». Если же катающаяся упадёт, то лён ею не будет убран»29.

Она же подчеркивает: «катанию с гор первоначально приписывалось магическое значение. Это можно видеть и в сохранившемся кое-где ещё в начале XX века пережитке — «кататься на долгий лён».

Так, в Кубенском уезде Вологодской губернии с гор катались и замужние женщины. Делалось это не только ради развлечения. Считалось, что если скатишься удачно, то и лён будет хорошим. В Шенкурском уезде в чистый Понедельник:

«девки прежде стоя с горы катались, чтобы лён вырос мягкий». Ради хорошего урожая льна катались с гор и на донцах от прялок, такой же обычай был зафиксирован и у белорусов» 30.

Отметим, что Масленица — единственный крупный дохристианский праздник, не связанный с христианским календарём и не получивший нового истолкования. Именно на Масленицу, целиком и полностью связанную с заупокойным культом предков, совершались такие ритуальные катания на донцах. Определенные аналогии этому обычаю катания на прялках в масленичную неделю, обеспечивающую плодородие начинающегося нового земледельческого года, есть в верованиях жителей Гиндукуша (Афганистан)- нуристанцев, потомков одной из первых волн индоиранцев, дошедших в глубокой древности (III-II тыс. до н. э.) до гор Афганистана и сохранивших в своих неприступных горных долинах обряды, ритуалы, верования далеких восточноевропейских предков. У жителей Гиндукуша существовали представления о женщинах-руи (оборотнях), которые летали по ночам над горами и долинами, увеличивая их плодородие, а конём им служили сундук или прялка31. О связи прялки с миром умерших свидетельствует очень интересный обычай, бытовавший в Горном Таджикистане, т. е. также у потомков древних индоевропейцев — восточных иранцев. Так, если человек уходил из дома и пропадал без вести, то совершали обряд «саргардон»:

«Ночью, в последнюю среду месяца Сафар, когда устраивали прыганье через костры, три-четыре женщины запирались в доме, стараясь сделать это так, чтобы об этом никто не узнал. Делали куклу- мужчину — «мортияк». Эту куклу делали очень тщательно. Куклу клали в мешочек и вешали на колышек, вбитый в стену. Затем сажали перед прялкой девочку, не достигшую половой зрелости, и она должна была крутить прялку в обратную сторону вплоть до утренней зари, повторяя все время: «Пусть забеспокоится и скорей придёт…» Считалось, что после этого пропавший человек должен был через некоторое время вернуться». Если обряд совершал мулла, то он писал заклинание и вешал его на дереве, а затем, «крутя прялку в обратную сторону, читал молитву»32. Если через неделю человек не приходил, то его считали мёртвым.

Очень интересный аналог восприятия покойника во взаимосвязи с прялкой (причем именно прялка является символом святости данного покойника), имеется и в поморских этнографических материалах начала XX века.

А. А. Каменев в 1910 году пересказал легенду, рассказанную ему пожилой женщиной-поморкой, «кормщиком» (кормчим) карбаса, везшего его на небольшой остров между городом Кемь и селом Шуя, т. н. «Полтовскую коргу», местное «святое место», где воздвигнута часовня. Её рассказ был связан с историей появления этой часовни и тем, почему это место стало считаться «святым». Женщина поведала, что в описываемое ею время была сильная буря.

«Рёв моря был слышен в Шуе, волны ходили по морю, как громадные горы. Все думали, что наступил конец света. В Шуе в то время была одна больная девушка, которая больше года не сходила с постели. В ту ночь она вдруг встала и стала смотреть в окно по направлению к морю. На вопрос матери, чего она смотрит в окно, та попросила:

«Свезите меня на Полтовскую коргу; я хочу повидаться со своей сестричкой. С какой сестричкой? — стала допытываться мать. Свезите — увидите сами», — твердила девушка.

Больше от неё не смогли добиться ничего. На утро, когда погода утихла, родители повезли свою дочь на «свидание с сестричкой» на Полтовскую коргу, где действительно нашли выброшенную на один из выступов островка мёртвую девушку такой невиданной красоты, что они долго не могли оторвать от неё глаз. Утопленница была в простом поморском сарафане, с заплетенными в одну косу волосами и, что всего более удивило крещенных — утопленница сидела на прялке. Родители больной девушки приняли это за знамение божие и, окадив утопленницу ладаном, погребли ее тут же на корге по старообрядческому обычаю… С тех пор это место стало почитаться святым и впоследствии здесь была выстроена часовня». В эту часовню раньше много жертвовали, но эти пожертвования забирали себе мирские попы, и больше жертвовать не стали», — закончила свой рассказ женщина- кормчий 33.

В Вологодской губернии был достаточно широко распространен обычай, когда на Святки парни отнимали у девушек прялки и уносили их на могилы, на кладбище.

А. В. Кулевым в селе Воскресенском Череповецкого района Вологодской области в конце 80-х годов был записан следующий рассказ о том, как совершался этот обряд ещё в начале нашего века:

«Ой, было тоже, кудесили… Ребята возьмут, у девок прялки отберут… А вот у нас здесь кладбище было, вот на горе-то на этой. У ково-нибудь уж там могила выкопана ли, чево ли, покойничка надо хоронить. Придут, да в эту могилу-то прялки и складут. Надо девчёнкам сойти, а боятцы идти-то»*.

Интересно и то, что первый вечер зимних Святок, связанных как и Масленица с миром умерших, назывался «копыльным вечером», т. е. прялочным. Таким образом, Экспедиционный фонд ЦНТК (01.-06, 40) с. Воскресенское прялка символизировала собой начало Святок, во время которых категорически запрещалось прясть, ткать и вообще что-либо свивать.

Уже неоднократно отмечалось, что русская, и особенно севернорусская свадьба, удивительно близка в своей обрядовой стороне, в мелодике, текстах причети и многих других деталях к похоронному обряду. К обычаям этого круга относится, вероятно, и обычай сжигать кудель на прялке невесты во время сговора в знак «окончательного решения судьбы девушки», известный в Новгородской губернии 34.

О том, что обряд этот древний и, возможно, восходит к общеиндоевропейской эпохе, свидетельствует один из эпизодов «Истории» Геродота, где говорится, что в Греции, на острове Делос :

«Девушки отрезают прядь волос перед свадьбой и, обвив вокруг прялки, возлагают их на могилу» дев, прибывших с дарами богам с Севера, от гипербореев (т. е. с берегов Кронийского океана или Белого моря) и умерших на Делосе35. После свадьбы у девушки обрывалась нить старой жизни, что символически означало смерть, и начиналось «прядение» новой жизни.

О связи с заупокойным культом предков и культом плодородия говорит также орнаментация лопасок традиционных севернорусских прялок-копылов, состоящая в большинстве своём из различных комбинаций треугольников, розеток, ромбов, выполненных в технике трёхгранной выемчатой разьбы. Но такие же орнаментальные мотивы, выступающие в качестве символов плодородия и оберегов, мы встречаем на изделиях из камня и металла на обширнейших территориях Евразийской степи и лесостепи в различные исторические периоды.

Трёхгранная выемчатая резьба встречается на предметах вооружения II-I тыс. до н. э., на раннескифских изделиях рубежа VII-VI вв. до н. э., на резном костяном молотке из Пастырского городища (Среднее Поднепровье). Надо заметить, что орнамент из лучистых квадратов, покрывающих поверхность костяного молотка, абсолютно идентичен декору нижней части внешней стороны лопасок тарногских прялок, описанной выше. Интересно, что опубликовавший костяной молоток Э. В. Яковенко считает, что именно такая орнаментика свидетельствует о культовом назначении данного предмета, о его использовании «для отправления какого-то культа, связанного с идеей плодородия» 36.

В качестве оберегов и символов грядущего возрождения орнаменты, состоящие из треугольников, постоянно присутствуют на русских резных каменных надмогильных плитах XIII-XIV вв. из раскопок в Московском Кремле. Орнаментальные композиции на средневековых русских каменных надмогильных плитах абсолютно тождественны орнаментам на погребальных стелах Боснии, Герцеговины и областей, входивших в средневековое королевство Боснии. Н. С. Шеляпина, говоря о надгробиях XIII-XIV вв. из Московского Кремля, пишет:

«Реконструкция основных элементов орнаментальной композиции надгробий позволила установить, что они являются исходными в декорировании белокаменных надмогильных плит Москвы и Подмосковья XVI-XVII вв. Хронологически и стилистически они предшествуют широко распространенным типам надгробий с надписями. Размещение на поверхности намогильного камня XIII-XIV вв. орнамента из треугольников, розеток, тяг, членящих поле на несколько зон, исключает возможность поместить на нём эпитафию»37.

В таком случае, сам орнамент выполнял функции эпитафии-оберега и в том же качестве он присутствовал и на могильных плитах и погребальных стелах средневековой Боснии. Мы можем найти достаточное количество примеров, когда орнаментация лопасок прялок почти полностью идентична декору-оберегу намогильных плит.

Думается, что такое схождение не случайно, и в этом убеждают многие факты. Н. Н. Белецкая в своей работе «Языческая символика славянских архаических ритуалов» приводит образцы традиционных малороссиских и южнославянских деревянных надгробий, совершенно идентичных по форме русским и, прежде всего севернорусским, прялкам38.

Близость прялок по форме к надгробиям, а также использование прялок в качестве надгробий было отмечено Н. И. Толстым, который подчеркивал:

«Интересующие нас деревянные надгробия зафиксированы в местностях, где много камня, но они обязательно деревянные, что связано, надо полагать, с культом деревьев (древо жизни). Для выяснения их распространения в прошлом очень ценны свидетельства подобного рода: «в 1743 году сербский епископ Павел Ненадович велел своей пастве ставить кресты на могилах, а не следовать обычаю и «простая древеса съ преслицом (прялкой) воздружати»39. 

Надо отметить, что в святочной обрядности восточных районов Вологодской области, вплоть до 30-х годов XX века, сохранялся обычай, когда парни отнимали у девушек прялки и носили их на могилы. Несомненный интерес представляет и то, что форма ножки описанной выше тарногской прялки абсолютно идентична традиционным каменным надгробиям Верхней Балкарии и Карачая (Северный Кавказ), которые имеют своим прообразом деревянные надгробия архаического типа, аналогичные тем, что бытуют в некоторых селениях горной Балкарии по сей день40. В нашем случае приходится говорить не о простом сходстве ножки тарногской прялки с каменными и деревянными надгробиями Северного Кавказа, а об аналогиях даже в деталях орнамента. Это обстоятельство может показаться странным и необъяснимым. Но если мы обратимся к данным истории, то всё встанет на свои места.

Известно, что среди народов Северного Кавказа представителями индоевропейской языковой семьи являются осетины — пришельцы из южнорусских степей, потомки древнего народа, называвшегося аланами. Выдающийся советский лингвист В. И. Абаев, относит аланский язык к скифскиим языкам, и отмечает, что при сравнении их со славянскими языками бросается в глаза, что «обилие специфических скифо-славянских схождений«  по их количеству «далеко превосходят… связи скифского языка с любым другим европейским языком и языковой группой»4|. Он же считает, что множество осетинских слов в балкарской речи, чрезвычайная близость внешнего облика балкарцев к типу соседней осетинской народности дигорцев, где очень значителен процент светловолосых и светлоглазых людей, характерное для осетин и балкарцев цоканье — всё это «следует бесспорно считать аланским наследием».42. В. И. Абаев отмечает, что:

«выявлено немало случаев, когда осетинский смыкается именно с севернорусскими (онежскими, архангельскими) говорами, минуя южнорусские»43.

Стоит обратить внимание на то, что различные авторы в разное время подчеркивали: на севере Европы (от Балтики до Урала или Ледовитого океана) обитали скифо-аланы (Птолемей II в. н. э.) 4\ русаланы (исландские саги)45, аланы, которые сами себя звали «веси» (Адам Бременский XI в.)46.

Таким образом, между древним населением севера Восточной Европы, которое вышеперечисленные авторы называли «аланами» или «русаланами», а выдающийся лингвист Н. Я. Марр — «северными сарматами» или «русами«, и потомками алан — осетинами и балкарцами — народами Северного Кавказа, судя по всему, родство более тесное, чем может показаться на первый взгляд.

Нет ничего удивительного в том, что очень много общего в языке осетин и севернорусских диалектах, что ножка тарногской прялки так похожа на осетинские и балкарские (т. е. аланские) надгробья. Перед нами свидетельства древних передвижений родственных племён и народов на новые территории, когда они, уходя со своей прародины, уносили с собой свои обряды, верования, мифы, традиции и культуру.

Основания для таких выводов дают не только надгробия Северного Кавказа, но и древние памятники Средней Азии, где и в настоящее время живёт индоевропейский народ — таджики. Так, например, найденный во время раскопок Краснореченского городища (Сарыта) глиняный сосуд для костей умерших (оссуарий) VII-IX вв. н. э. был украшен резным орнаментом, удивительно похожим на декор лопаски тарногской прялки. Те же розетки, композиции из треугольников, веточки. О значимости подобного орнамента говорит не только нахождение его на оссуарии, но и то, что орнамент резьбы в жилых помещениях древнего Сарыта был иной — не геометрический, а растительный. Краснореченский оссуарий украшают лепные фигурки мужчин в характерной позе, со скрещенными на груди руками 47. И здесь вновь приходится вспоминать донца русских прялок в виде мужской полуфигуры со скрещенными руками и шестилепестковой розеткой на туловище.

Надо отметить также, что в Таджикистане трёхгранно-выемчатая резьба, аналогичная севернорусской, издревле была распространена на мазарах — «могилах святых», михрабах — т. е. объектах, связанных с культами предков и плодородия.

Для сравнения стоит обратиться также к культурным традициям жителей гор Гиндукуша (Афганистан), потомков первых индоевропейских иммигрантов, ещё не называвших себя «ариями», не почитавших арийских богов и не знавших ведических ритуалов, т. е. пришедших сюда со своей восточноевропейской прародины задолго до начала II тыс. до н. э.48  У них до настоящего времени распространена традиция делать деревянные резные памятные доски в честь знатных покойников в виде столбика, украшенного трёхгранно-выемчатой резьбой и завершающегося фигурой коня или всадника на одно- или двухголовом коне. К- Йеттмар считает, что последнее изображение (на двухголовой лошади), очевидно, было «самой высокой степенью почёта, которую только можно себе представить«49.

кафиристанцы — калаши (ок. 3 тыс. чел.), живут в горных долинах на северо-западе Пакистана, исповедуют политеистические культы своих предков.

К. Йеттмар отмечает, что в Северном Кафиристане «лошадей не держали», хотя «в качестве надгробных памятников… часто ставили статуи всадников» 50. Одно из таких изображений, находящееся в Национальном музее Кабула, является абсолютной аналогией севернорусским швейкам (очень близким по декору к прялкам), также часто завершающимся  всадниками, точно такими же и по построению, и по модели. Надо отметить, что антропоморфные персонажи в резьбе по дереву нуристанцев изображали только умерших людей, что касается божеств, то они представлены досками, покрытыми геометрической резьбой определенного типа, иногда «напоминающими своими очертаниями человеческие фигуры».

Имеет смысл вспомнить, что символом верховного женского божества калашей (одной из народностей Нуристана) была резная доска, причем считалось, что основной смысл выражал именно трёхгранно-выемчатый орнамент, помещенный в центре этой доски. У калашей резной столб, покрытый той же геометрической резьбой, является «религиозным центром не только дома, но и семьи» 51.

Бадахшан Памир жители

Аналогичное орнаментальное решение декора резных балок — «бузовезов» характерно для творчества горных таджиков, т. е. населения, в значительной мере сохранившего реликты древнейших арийских традиций. М. Рузиев в своей работе «Искусство таджикской резьбы по дереву» отмечает:

«В памирском жилище перекладина является до сих пор обязательной архитектурной деталью. Она всегда орнаментировалась резьбой. Связанная с древними традициями перекладина и поныне имеет широкое распространение в народной архитектуре памирцев», но в жилищах Памира «встречаются также перекладины, которые не выполняют ни декоративную, ни утилитарную функции. Они тонки, не обработаны, только ножом намечены деления на множество квадратиков, иногда с крестами в каждом из них« 52.

Это последнее замечание М. Рузиева особенно интересно в связи с тем, что в данном случае балка-бузовез выполняла не утилитарные, а сакральные функции, и отмечающий эти функции орнамент идентичен тому, что мы постоянно встречаем на лопасках северно-русских прялок.

В свете того, что говорилось ранее о функционировании прялок в качестве надгробий на территории королевства Боснии, где вместо крестов до середины XVIII в. (!) по обычаю ставили «простыя древеса съ преслицомъ», а также севернорусского обычая носить в Святки прялки на могилы или даже опускать их в свежевыкопанные могильные ямы, мы можем предположить, что общность формы и декора резных досок Гиндукуша, северокавказских надгробий, ножек и лопасок севернорусских прялок и швеек вызвана в значительной мере древним единством функций этих, столь, казалось бы, различных, предметов и родством народов, пользовавшихся одними и теми же знаковыми формами с одинаковой смысловой нагрузкой.

Если это так, то дальнейшее изучение и дифференциация типов прялок и их декора, возможно, даст в руки исследователей богатейший материал для изучения этногенетических и миграционных процессов, протекавших на протяжении длительного исторического периода на обширных территориях Евразийского материка. Вероятно, именно вследствие таких этногенетических и миграционных процессов, наличие которых подтверждается данными антропологии 53, произошла сакрализация определенной техники резьбы по дереву, определенного набора геометрических составляющих резного деревянного декора у народов, связанных единством происхождения, генетическим родством.

Н. М. Бачинский, анализируя роль резного дерева в архитектуре Средней Азии, отмечает, что такой вид прикладного искусства, как резьба по дереву, представлен настолько разнообразно и в таких совершенных образцах, что «нет никаких сомнений в древности этого вида художественного производства у коренного населения страны». Он же ставит вопрос о том, «Как в стране, настолько бедной лесом, мог зародиться и развиться до такого совершенства этот тонкий вид декоративной отделки» 56. Н. М. Бачинский считает, что именно из-за высокой ценности и дефицитности дерева сложилось более внимательное отношение к этому материалу, что в свою очередь вызвало к жизни художественную резьбу. Однако эта аргументация представляется малоубедительной, так как точно такая же резьба, как и в бедной строительным деревом Средней Азии, была широко распространена вплоть до начала XX века в районах, где оно всегда с мезолитической эпохи, было основным строительным материалом, где из дерева создавалось подавляющее большинство предметов быта: орудия, утварь, средства передвижения и т. д. — то есть в лесной и лесостепной полосе Восточной Европы.

Абсолютная идентичность технических приёмов, элементов орнаментов и даже их сочетаний, характерные для среднеазиатской и севернорусской резьбы по дереву, свидетельствуют скорее об общих этнических истоках данной традиции и о том, что эта традиция могла родиться именно там, где леса было много и где из поколения в поколение люди отрабатывали приёмы обработки дерева и создали единый мир геометрических образов, настолько значимых для них, что их потомки сохраняли эти образы на протяжении III-IV тысячелетий.

Только древней сакрализацией дерева и резного орнамента, помещенного на нём, можно объяснить то, что в Средней Азии в обычном городском и сельском жилом доме большинство видимых деревянных деталей покрывалось резьбой, и, прежде всего — ворота или двери в ограде дома. Н. М. Бачинский отмечает, что в таких городах как Самарканд, Бухара, Ташкент, Хива, Ура-Тюбе и многих других почти в каждом доме еще в середине XIX века ворота и двери обязательно были покрыты резьбой.

Деревянная резьба была ещё более присуща таким сооружениям XVIII-XIX вв. как медресе, мечети, дворцы, караван-сараи 56. В художественном оформлении дверей и ворот Бухары значительное место занимает геометрический орнамент, который отличает бухарскую резьбу от резьбы других районов Средней Азии и состоит из зигзагов, ромбов, квадратов, свастик, 5,6,8,10 и 12-ти лучевых звёзд, выполненных двух- трёхгранно-выемчатой резьбой.

В такой же древней технике выполнялся декор дверей в Ходженте, где доминируют простые геометрические фигуры в виде квадрата, ромба, зигзагов, розеток57. Аналогичная традиция особенно характерна для горных районов Средней Азии.  М. Рузиев отмечает:

«резьба и роспись по дереву — характерная черта таджикского декоративно-прикладного искусства не только домусульманского периода и средних веков, но и советского времени», и что резные двери «дар», ставни «дарича» и ворота «дарвоза» имели в архитектруе Средней Азии важное декоративное значение58.

Он пишет о том, что архаические формы в искусстве и архитектуре памирцев дожили до сегодняшнего дня и что многие, крайне древние, технические и художественные приёмы таджикской резьбы, сохранились как в культовой, так и в гражданской архитектуре Горного Таджикистана. На резных балках — бузовезах, на дверных планках, бывших обязательным объектом геометрической орнаментации в Горном Таджикистане, на Памире, размещалась композиция из резных крестов, зигзагов, ромбов и многолепестковых розеток. М. Рузиев пишет:

«Гранёная резьба — излюбленный вид резьбы резчиков-горцев. Различные варианты выемчатых треугольников, гофр, розеток позволяли народным мастерам создавать весьма оригинальные композиции и светотеневые контрасты». И далее: «Памятники народного искусства горных районов Таджикистана часто хранят в себе узоры-символы, восходящие к родовому строю, ко временам язычества и поклонения стихийным силам природы. Смысл этих мотивов был давно забыт. Но они переходили по традиции из рода в род, а порою, став привычным декоративным элементом, приобретали новое значение и новый смысл».59.

Сравнивая геометрическую резьбу Афрасиаба X века и резные детели из древнего городища Пенджикента VII века, М. Рузиев делает вывод, что древние орнаментальные композиции зачастую доходят до наших дней без изменений. Среди таких композиций в резьбе Бухары и Верхнего Зеравшана одной из самых распространенных была та, что характерна еще для парадных залов древнего Пенджикента — центральные прямоугольные медальоны с кругами-розетками в центре и сиянием в виде веера по углам 60. Но именно такие композиции являются одними из самых распространенных в трехгранно- выемчатом декоре севернорусских прялок.

Многочисленные аналогии севернорусской резьбе по дереву мы находим также в прикладном искусстве народов Северо-Западной и частично Центральной Индии. Судя по археологическим материалам, с приходом ариев во II тыс. до н. э. на территорию Индостана, там также очень широко стал применяться резной трёхгранно-выемчатый декор архитектурных деталей. Вероятно, довольно долго сохранялись традиции деревянного зодчества, принесённые ариями с их богатой строительным лесом восточноевропейской прародины. В эпосе описываются дворцы с резными стенами, дверями и колоннами 61. Однако, из-за специфических климатических условий Индии, где деревянные детали довольно быстро разрушались, уже в древности началась замена дерева на камень, на который в значительной мере была перенесена резная орнаментация, присущая деревянной трёхгранно-выемчатой резьбе.

В Северо-Западных районах Индии до настоящего времени при строительстве жилых домов продолжают широко использовать дерево, украшая его резьбой. Н. Р. Гусева пишет, что в эпоху средневековья в некоторых областях Индии ещё возводились великолепные здания из дерева и что в современной Индии наибольшее количество деревянных строений можно видеть в Кашмире и штатах Уттар-Прадеш, Западный Бенгал и Махараштра62.

Интересно, что некоторые, характерные для севернорусской деревянной прялочной резьбы, для резьбы по дереву Бухары и Горного Таджикистана, элементы орнамента сохранились в Индии в очень своеобразной форме — это роспись минеральными порошковыми красками на земле у входа в дом, возле алтарей и мест жертвоприношений — «ранголи» и узоры на женских руках, где довольно часто встречается характерная для резьбы композиция из семи шестилепестковых розеток, объединенных в круг, вихревые розетки, сегнерово колесо, свастика и т. д. Очень интересна приводимая Н. Р. Гусевой резная деревянная дверь из штата Мадхья-Прадеш, где все резные детали, за исключением фигур слонов, имеют себе многочисленные аналогии, как в резьбе Гиндукуша, так и в деревянной резьбе лесного пояса Восточной Европы и, в частности, в прялочной резьбе Русского Севера63. На дверях из штата Мадхья-Прадеш мы вновь встречаем декор из косых крестов и ромбов, пересеченных прямым и косым крестом, о котором мы говорили в связи с культовым костяным скифским молотком из Пастырского городища (VI в. до н. э.), средневековыми русскими каменными надгробиями из Московского Кремля (XII-XIV вв.), тарногской прялкой конца XIX в. и т. д., отмечая, что этот орнамент исследователи связывают с символикой плодородия древнего населения Евразийской лесостепи и степи III-II тыс. до н. э.

Одной из характерных деталей резного орнамента Гиндукуша, Памира, Ирана, Индии являются также ряды прорезных треугольников, которые встречаются постоянно и в деревянной домовой, и прялочной резьбе Русского Севера. Исследователи считают, что такой орнаментальный мотив является характерным для декора вещей индоиранской принадлежности в период продвижения ариев через Среднюю Азию и Закавказье на территориир Индийского субконтинента и Ирана.

М. И. Погребова отмечает, что орнамент из прорезных треугольников на кинжалах — характерная деталь для Восточного Закавказья и Северного Ирана в XIV-XII вв. до н. э., т. е. периода начала экспансии ариев на эти территории. Она считает, что эта орнаментика, характерная для эпохи поздней бронзы и раннего железа районов современных Армении и Азербайджана, является серьезным этническим указателем, отмечающим пути подвижек индоиранцев на новые территории.

Вероятно, М. Н. Погребова права, так как именно такой орнамент украшает нож поздней бронзы из Сеймы Горьковской области, тип которого одинаков от Енисея до Урала и ничем не отличается от ножа Дона, Десны и Волги Срубной культуры65. Этот орнамент постоянно присутствует на изделиях из кости раннескифских курганов VII в. до н. э. Правобережного Поднепровья 66, на изделиях из бронзы начала — середины I тыс. до н. э. с территории Северного Кавказа67, на бронзовых ножах и деталях конской упряжи VII-VI вв. до н. э. из Кармир-Блура и Самтавро (Закавказье).

Орнамент из рядов прорезных треугольников был характерен в эпоху поздней бронзы и для территории Индийского субконтинента, точнее его северо-западной части. Таким орнаментом украшен меч из Форта Мунро (Пакистан), особое внимание которому уделил Р. Гейне-Гельдерн, считавший его бесспорно вещью западного происхождения (именно основываясь на данном орнаменте), ещё раз подтверждающей, что факт нахождения на территории Индостана в конце II — первой половине I тыс. до н. э. носителей этих западных культурных традиций несомненен69.0 проникновении этих носителей западных традиций далеко на восток, вплоть до Порт-Артура, свидетельствуют найденные там глиняные модели домов, стенки которых украшал орнамент из рядов прорезных треугольников.

На территории Индостана были найдены модели домов с орнаментом из треугольников, созданные на рубеже нашей эры, и бронзовые фантастические личины рогатых гениев, имевших человеческие лица, звериные уши и бычьи рога. С. В. Киселев, описывая их, отмечал

«ярко подчеркнутые некитайские черты» и то, что «они даже более европеоидны, чем самые европеоидные из современных им… погребальных портретных масок», то есть «перед нами тот, обладавший крупными чертами лица европеоидный человек, который с древнейших времён и почти до начала нашей эры был господствующим в Южной Сибири«70.

Орнамент из прорезных треугольников, аналогичный декору ножей Срубной культуры середины II тыс. до н. э. Дона, Десны и Волги, сейминских ножей, распространенных в эпоху поздней бронзы от Нижнего Новгорода до Енисея, бронзовых изделий I тыс. до н. э. Северного Кавказа и Закавказья, и, наконец, меча из Северо-Западной Индии конца II — начала I тыс. до н. э., постоянно присутствует в декоре ажурных славянских (позднезарубинецких) бронзовых, украшенных выемчатой эмалью, фибул IV-V вв., в орнаменте вятичских височных колец ХШв., в каменном декоре Черниговской Пятницкой церкви рубежа XII-XIII вв., Рождественского и Успенского соборов XV века в с. Ферапонтово, храмов Кирилло-Белозерского монастыря, фронтона палат удельных князей в Угличе XV в. и многих других памятников средневековой русской архитектуры, и в узорочье севернорусских прялок, швеек, вальков, рубелей, льнотрепал конца XIX — начала XX вв.

Таким образом, в архаической крестьянской деревянной резьбе Русского Севера, как и в ткачестве, вышивке, кружеве этого региона, в огромном количестве сохранились до конца XIX — начала XX вв. древнейшие орнаментальные схемы, общие как для восточнославянских, так и для индоиранских народов. Использование этих орнаментальных символов в одном и том же качестве — оберегов и знаков сакрального начала как восточнославянскими так и индоиранскими народами вплоть до порубежья века нынешнего и века минувшего, свидетельствует об исключительном значении данных орнаментов в древности и о том, что создавались они, вероятнее всего, на основании одной и той же мифологической основы, у этнически единой группы племён, впоследствии распавшихся, разошедшихся и потерявших связь между собой. Но единство орнаментальных комплексов, которые обычно неповторимы и продолжают хранить древние традиции, свидетельствуют о древней общности этих народов.

Об особой значимости трёхгранно-выемчатой резьбы, как своеобразного этнического определителя и индикатора этно-миграционных процессов, свидетельствует то, что этот вид резьбы, широко распространенный у скандинавов, балтов и восточных славян, живущих в богатых лесом районах, столь же щироко распространен и в Средней Азии, отнюдь не богатой лесом, но у народов, этногенез клоторых связан с индоиранскими племенами эпохи бронзы и раннего железа, продвинувшимися в этот регион с территории Восточной Европы.

Выводе» сакральной значимости трехгранно-выемчатого орнамента у балто-славянско-индоиранских народов (а, возможно, и в целом у индоевропейцев) подтверждается и тем, что у финно-угров, живущих как и славяне, балты и скандинавы в районах богатых лесом, трехгранно-выемчатая резьба не имела широкого распространения.

В. А. Шелег в результате картографирования районов бытования трёхгранно-выемчатой геометрической резьбы как наиболее распространенного вида орнаментирования в русском народном искусстве, пришёл к выводу о том, что у прибалтийско-финских народов — эстонцев, финнов, а также у карел и вепсов, такая резьба встречается в основном в районах, пограничных с расселением скандинавов, балтов и славян. У коми такой вид резьбы характерен также для районов активных контактов с русскими. Что же касается поволжских финноугорских народов, то трехгранно-выемчатая резьба для них в целом не характерна и встречается в основном в западных, контактных с русскими, районах 71.

Таким образом, практически все финно-угорские народы восприняли этот вид резьбы от индоевропейцев, сами же такой вид орнаментации не разработали, хотя, повторяем, всегда жили в зоне, достаточно богатой деревом.

Всё это ещё раз свидетельствует о высокой сакральной значимости трехгранно-выемчатого орнамента именно в индоевропейской, конкретно балто-славянско-индоиранской среде, и о том, что на основании распространения и сохранения такого орнамента у современных народов, зачастую живущих на значительных расстояниях друг от друга, мы можем судить о их древнем единстве и вероятном этногенетическом родстве. Именно трёхгранно-выемчатую орнаментику исследователи связывают с символикой добра и плодородия древнего индоевропейского населения Евразии III-II тыс. до н. э.

Более ярко и широко представлен такой трёхгранно-выемчатый орнамент именно на севернорусских прялках, которые, как мы выяснили выше, были не только простым инструментом для получения нити. Они символизировали собой мужское начало, участвующее в процессе прядения нити — аналога жизни, судьбы, мысли, потомства; они были воплощением Древа жизни, несущего на своих ветвях Вечное Время — прошлое, настоящее и будущее; они были надмогильными памятниками и соединяли мир живых и мир мертвых, предков и потомков.

Будучи воплощением Верховного Изначального Божества, прялка была символом плодородия и способствовала увеличению плодородия всего живого на Земле. Именно в ней, как нельзя лучше, воплотилась идея вечной гармонии бытия, с его бесконечным перетеканием жизни в смерть, а смерти — в жизнь.

черты и резы из Каменки — календарь

Образный язык русской народной прялки, её трёхгранно-выемчатого узора, ещё ждёт своего прочтения. И здесь хотелось бы вспомнить слова, сказанные В. В. Стасовым более ста лет назад:

«Орнаменты всех вообще новых народов идут из глубокой древности, а у народов древнего мира орнамент никогда не заключал ни единой праздной линии. Каждая черточка тут имеет своё значение, является словом, фразой, выражением известных понятий, представлений. Ряды орнаментистики это связная речь, последовательная мелодия, имеющая свою основную причину и не назначенная для одних только глаз, а также и для ума и чувства» 72.

Примечания к главе пятой

Рыбаков Б. А. Макрокосм в микрокосме народного искусства//ДИ СССР. — 1975.-№1,3.
Рыбаков Б. Я. Язычество древних славян… С. 459.
Рыбаков Б. Я. Язычество древних славян… С. 297.
Да услышат меня Земля и Небо… С. 35-36.
Да услышат меня Земля и Небо… С. 122.
Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь.
Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь… С. 446.
Да услышат меня Земля и Небо… С. 190.
Афанасьев А. Н. Древо жизни. Избранные статьи. — М.: Современник. — 1982.-С. 76.
Махабхарата. Вып. 5. Кн. I Мокшадхарма. — Ашхабад. — 1983. — С. 60.
Гусева Н. Р. Индия: Тысячелетия и современность. — М.: Наука. — 1971. — С. 27.
Гусева Н. Р. Индуизм: мифология и ее корни//ВИ. — 1973. — №3. — С. 143.
Бонгард-Левин Г. М. Древнеиндийская цивилизация. — М.: Наука. — 1980. -С. 193.
Руденко С. И. Древнейшие в мире художественные ковры и ткани. — М.: Искусство. — 1968. — С. 58.
Да услышат меня Земля и Небо… С. 161.
Баландин А. И. Мифологическая школа… С. 55.
Цейтлин Г. Знахарства и поверья в Поморье… С. 156.
Гусева Н. Р. Индуизм… С. 68-69.
Гусева Н. Р. Индуизм… С. 67.
Мифологический словарь. — М.: Сов. Энциклопедия. — 1991. — С. 449.
Мифологический словарь… С. 449.
Бонгард-Левин Г. М. Древнеиндийская цивилизация… С. 292.
Гусева Н. Р. Индуизм… С. 143.
Да услышат меня Земля и Небо… С. 35.
Мансуров А. А. Описание рукописей этнологического архива Общества исследователей Рязанского Края. — Рязань. — 1928. Вып. 1. — №33.
Мансуров А. А. Описание рукописей… 1929. Вып. 2. — №128.
Архив Института Этнографии АН СССР. Фонд Комплексной экспедиции. Рязанский отряд. — 1961. — ед. хранения 49.
Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды… С. 90.
Соколова В. К- Весенне-летние календарные обряды… С. 44.
Йеттмар К. Религии Гиндукуша… С. 285.
Литвинский Б. А. Семантика верований и обрядов памирцев//Средняя Азия и ее соседи в древности и средневековье. — М.: Наука. -1981. — С. 116.
Каменев А. А. Полтавская корга//ИАОИРС. — 1910. — №1. — С. 116.
Жекулина В. И. Исторические изменения в свадебном обряде и поэзии (по материалам Новгородской области)//Обряды и обрядовый фольклор. — М.: Наука. — 1982.-С. 242.
Скифы. Хрестоматия. — М.: Высш. школа. — 1992. — С. 35.
Яковенко Э. В. Резной молоток из Среднего Поднепровья//СА. — 1969. — №>2. — С. 249. — Рис. 1.
Шеляпина Н. С. Надгробия XIII-XIV вв. из раскопок в Московском Кремле // СА. — 1971. — №3. — С. 285-289.
Белецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. — М.: Наука. — 1978.-С. 182.
Толстой Н. И. Об одной карпато-южнославянской изопрагме // Симпозиум по проблемам карпатского языкознания (24-26 апреля 1973 г.). Тезисы докладов и сообщений. — М. — 1973. — С. 50-55.
Кузнецова А. Я. Народное искусство карачаевцев и балкарцев. — Нальчик. — 1982.-С. 140.
Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. — М.: Наука. — 1965. — С. 135.
Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы… С. 43.
Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы… С. 50.
Бронштейн В. А. Клавдий Птолемей.-М.: Наука. — 1988.- С. 146, рис. 31.
Васильев А. О древнейшей истории северных славян до времён Рюрика, и откуда пришли Рюрик и его варяги. — СПб. — 1858. — С. 37.
Древнейшие государства на территории СССР. — М.: Наука. — 1983. — С. 201.
Археологические открытия 1978 г. — М. — 1979. — С. 590-591.
Лелеков Л. А. О символизме погребальных облачений // Скифо-сибирский мир. — Новосибирск.: Наука. — 1987. — С. 28.
Йеттмар К. Религии Гиндукуша… С. 35.
Йеттмар К- Религии Гиндукуша… С. 398.
Йеттмар К. Религии Гиндукуша… С. 369, 455.
Рузиев М. Искусство таджикской резьбы по дереву. — Душанбе.: Дониш. — 1976. — С. 33, 34: рис. 6, 7, 43, 45, 66, 101.
Алексеев В. П., Гохман И. И. Антропология Азиатской части СССР. — М.: Наука. — 1984.
Бачинский Н. М. Резное дерево в архитектуре Средней Азии. — М. — 1947. -С. 5.
Бачинский Н. М. Резное дерево… С. 5.
Бачинский Н. М. Резное дерево… С. 5.
Бачинский Н. М. Резное дерево… С. 49.
Рузиев М. Искусство таджикской резьбы… С. 27, 37.
Рузиев М. Искусство таджикской резьбы… С. 58, 59.
Рузиев М. Искусство таджикской резьбы… С. 59.
Гусева Н. Р. Художественные ремесла Индии. — М.: Наука. — 1982. — С. 197.
Гусева Н. Р. Художественные ремесла… С. 198.
Гусева Н. Р. Художественные ремесла… С. 198.
Погребова М. Н. Иран и Закавказье в раннем железном веке. — М.: Наука.
1977.-С. 66-67.
Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири//МИА. — 1949.- №9. — С. 71, табл. XII, рис. 66; с. 75.
Ильинская В. А. Относительная хронология раннескифских курганов бассейна реки Тясмин // СА. — 1973. — №3. — С. 11, рис. 5 (19, 20).
Даманский Я. В. Древняя художественная бронза Кавказа. — М.: Искусство. 1984.-С. 64 (XXII).
Ильинская В. А. Относительная хронология… С. 15.
Heine-Geldem R. The Coming of the Aryans and of the Harrappa Civilization // Man. — №56. — 1956.
Киселев С. В. Древняя история… С. 270.
Шелег В. А. Севернорусская резьба по дереву: ареалы и этнические традиции // Русский Север.- Л.: Наука. — 1986.С. 55, 59.
Стасов В. В. Русский народный орнамент. — Вып. 1. — СПб. — 1872. — С. 16.

Далее… ГЛАВА ШЕСТАЯ. ЗАГАДКИ. ГИПОТЕЗЫ. ФАКТЫ. Веда — значит Знание (Реки ариев).

Веда - значит Знание
Прялка + Пряха = Жизни

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*