Вторник , 19 Март 2024
Домой / Античный Русский мир. / Славянский и «древнеевропейская» гидронимия

Славянский и «древнеевропейская» гидронимия

Этногенез и культура древнейших славян.
Лингвистические исследования
Олег Николаевич Трубачев

Часть I
ЭТНОГЕНЕЗ СЛАВЯН И ИНДОЕВРОПЕЙСКАЯ ПРОБЛЕМА

ГЛАВА 2

СЛАВЯНСКИЙ И «ДРЕВНЕЕВРОПЕЙСКАЯ» ГИДРОНИМИЯ

*Праиндоевропейский ареал.  *Дунайский регион. *Праславяне на Дунае. *Славяне восточные, западные, южные. *Славянская ономастика Подунавья; *сравнительный возраст этнонимии и антропонимии.

Далеко ещё недостаточно изучен вопрос об отношении славян к «древнеевропейской» гидронимии. Автор этой концепции Краэ несколько априористически, на основании неполноты сведений выразил в своих работах тенденцию как бы вытолкнуть славян из «древнеевропейского» гидронимического ареала. В последнее время это положение коренным образом пересматривается в науке и выдвигаются данные, свидетельствующие об участии славянского в древнеевропейской гидронимии, о вхождении также топонимии Правобережной Украины в центрально-европейский топонимический ареал к северу от Альп.

В своё время мы уже указывали на это, приводя конкретные соответствия: др.-европ. Oumena — укр. УманьTalamone (Италия), Tolmin (Словения) — Телемень / Товмень (Украина); др.-европ. *Arman-tia, Armeno (Триент), литов. Armenà — Ромен (Украина). Название Солучка на верхнем Днестре реконструирует как др.-европ. *Salantia с соответствием в Швейцарии Удольф вслед за Трубачевым. Некоторые факты в этом духе можно найти в работах В. П. Шмида, однако к его преувеличенной балтоцентристской ориентации всей древней индоевропейской гидронимии Европы следует сделать некоторые критические замечания, отметив в первую очередь наличие в наиболее фондовом минимуме «древнеевропейской» гидронимии (еще у Краэ) ряда случаев, которые в ответ на дилемму — балтийский или славянский — соотносятся только со славянскими апеллативами, причём в балтийском точные лексические соответствия отсутствуют, например, др.-европ. *alisā, *amā — слав. «Wasserwörter» *olьxa (*alĭsā), *(j)ama (*amā). К отмечаемому В. П. Шмидом на балтийской территории важному гидрониму Venta, который он в общем верно относит к русск. («Fluss im Gebiet von Minsk») Вяча < *Ventiā, необходимо добавить, что предыдущие исследователи убедительно указывали на не балтийское, славянское происхождение данного. Лакуна между древнеевропейской гидронимии и славянским постепенно заполняется, и вместе с тем обогащается само понятие древнеевропейской (= древнеиндоевропейской) гидронимии Европы. Одновременно крепнет сознание древних связей славян с Центральной Европой, с локализацией и судьбами всего древнеиндоевропейского языкового конгломерата.

ПРАИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ АРЕАЛ

Несмотря на не утихающие споры вокруг «древнеевропейской» гидронимии (этому понятию летом 1982 г. исполнилось 20 лет), нам ясно принципиальное значение этого достижения и связанные с ним далеко идущие перспективы, их важность в решении вопроса всего индоевропейского лингвоэтногенеза. Поскольку последний, в свою очередь, теснейшим образом связан со славянским лингвоэтногенезом и пространственной локализацией праславянского, отныне не скованной схемами балто-славянского языкового единства или постулируемых отношений западнобалтийского «отца» — праславянского «сына», здесь уместно высказаться кратко и по этому вопросу вопросов, ограничившись лишь самым главным.

Дело в том, что для древней локализации славян вовсе не безразлично,  откуда задолго до того пришли индоевропейцы и приходили ли они вообще в Европу издалека. Небезразличны, например, теории вторичной «курганизации» (= индоевропеизации) якобы первоначально не индоевропейской Европы с Востока в V тыс. до н. э.; по этому поводу мы не станем повторять, что культура и этнос не идентичны, а напомним лишь, что распространение культурных волн, которые всегда были больше сродни моде, чем обычно думают, не предполагает всякий раз перемещения самих носителей культуры, самой среды. Обязательно ли с перемещением, скажем, боевых топоров перемещались и сами этносы-носители культуры? Может быть, здесь типологически уместно вспомнить опыт теории волн в сравнительном языкознании и подобно распространению языковых явлений и слов при сохранении устойчивых языковых границ представлять себе распространение артефактов благодаря моде, культурному обмену при сохранении границ этносов?

Небезразличны для нас и новые или реновированные теории малоазиатско-передневосточной прародины индоевропейцев. Индоевропейский и даже архаический характер отдельных хеттских гидронимов древней Анатолии мало что меняет, и он не может отменить дохеттской (западнокавказской?) принадлежности субстратного языка хаттов. Допускаемая и по этой теории вторичная северопонтийская, европейская прародина индоевропейцев Европы, пришедших сюда очень давно будто бы в результате миграции путем West by East в обход Каспийского моря или через Кавказ, тоже не удовлетворит нас, потому что при этом не объясняется главное: образование древнеевропейской гидронимии.

 Спор о том, повторяется или нет древнеевропейский гидронимический ландшафт в древней Анатолии (contra — А. Шерер и pro — , не может считаться оконченным, т. е. решенным в положительном смысле, как это попытался представить Б. Розенкранц в указанной статье. Трудолюбиво собранные им материалы дают повод для несколько иных заключений. Во-первых, бросаются в глаза серьезные отличия: присутствие в древней Анатолии редуплицированных, или итеративных гидронимов (Sigašiga, Ululuua), совершенно чуждых гидронимии древней Европы. Во-вторых, почти половина древнеевропейских гидронимических основ, конкретно — 12-13, из 28, отсутствует в древней Анатолии [см. 105, с. 143, таблица], причём богатство хеттской письменной документации делает случайные пропуски маловероятными. В-третьих — и это главное — находят соответствие в Анатолии те из древнеевропейских форм, которые имели живую опору в хеттской грамматике (парадигма -r-/-n-/-nt-), словообразовании (суф. -iia-, -l-, -s-) и лексике (ḫapa- «река»), и, наоборот, отсутствуют анатолийские соответствия важнейшим др.-европ. гидронимическим основам *adu-/*adru, *akuā, *dreu-/*dru-, *ned-/*nod-, *neid/*nid-, *pol-, *ueis-/*uis-, *albh-, *arg-, *og-, *oudh-, *ner/*nor-. И.-е. основа *danu- выразительно размещается только на не хеттском западе Малой Азии, а также в возможной южной зоне и.-е. проникновений! с Запада в Палестине («морские народы»? пеласты/пеласги/филистимляне?), ср. Jor-dan при др.-европ. Rho-danus, Danubis, Tanais, и в Передней Азии. Бросается в глаза то, что в случае с древнеевропейской гидронимией факт прямой мотивировки её со стороны конкретного языка отсутствует и о последнем возможны лишь косвенные суждения на базе самой гидронимии Древней Европы, а это, в наших глазах, показатель большей древности древнеевропейской гидронимии, чем явно вторичной индоевропейской гидронимии Анатолии, с чем, кажется, соглашается и Розенкранц. 

Существенно, что ничего отдаленно напоминающего этот компактный ономастический ландшафт нет ни в Малой, ни в Большой Азии, хотя там её зафиксировали бы древнейшие письменные традиции передневосточных цивилизации.

Компактный древнеиндоевропейский ономастический ареал мы находим только в Европе, и диагностическое значение этого факта трудно переоценить в вопросе древней локализации индоевропейцев. Его не могут ослабить попытки отыскать доиндоевропейские элементы в индоевропейском слое, сами по себе не очень убедительные (почему, например, нужно считать *kar— «камень» доиндоевропейским?), хотя, как мы теперь знаем (выше), инородные включения в праязыковом ареале — нормальное явление. Его не могут дискредитировать, с другой стороны, наивные попытки найти «das letzte Indogermanisch» в «северо-западном блоке» на нижнем Рейне (ареал гидронимов на —apa, не кельтских и негерманских), который (Indogermanisch) якобы не выдержал трудных условий жизни в зоне германско-римских военных действий к началу н. э.


ДУНАЙСКИЙ РЕГИОН

Предполагая, таким образом, тесную взаимосвязь и значительное совпадение ареалов древнеевропейской гидронимии и собственно праиндоевропейского ареала заселения, мы считали бы целесообразным прислушаться к мнениям тех учёных разных специальностей, которые давно обратили внимание на дунайский регион, ср. констатируемую антропологами иррадиацию дунайского круга ещё в неолите, вскрываемые археологами балканско-дунайские влияния и распространение отсюда в Северное Причерноморье злаков, скота, металла в V-IV тыс. до н. э.

Существенно, что на Среднем Дунае и на территории ныне Украины отмечается раннее одомашнивание лошади (V-IV тыс. до н. э.). Конечно, здесь ведутся споры, причём по самому главному вопросу — считать древний придунайский (дунайско-балканский) очаг цивилизации этнически индоевропейским или доиндоевропейским. Однако мнения об индоевропейской принадлежности, скажем, ареала линейно-ленточной керамики V-IV тыс. до н. э. (в том числе — Трипольской культуры) не единичны.

Наиболее радикальное выражение этих взглядов — теория дунайской прародины индоевропейцев. Разумеется, сознаваемая ныне с особенной остротой сложность проблемы реконструкции древних лингвоэтнических отношений, а также сложность самих этих отношений, а не простота и исходное единство, побуждают не идти дальше признания несколько расплывчатого древнего ареала обитания, т. е., скажем, допущение древнего индоевропейского дунайско-балканского ареала отнюдь не исключает отнесения сюда же части территории Украины и, возможно, других соседних областей, как не исключает оно и присутствия не индоевропейских элементов хотя бы в части этого ареала. Но дилемма — праиндоевропейская Европа или Азия — лингвистически решается все-таки в пользу Европы.

Центрально-европейская локализация отвечает и структурно-типологической характеристике индоевропейского — между уральскими и севернокавказскими языками. Весьма существенные ограничительные критерии получаем мы и с другой стороны. До тех пор, пока датировка индоевропейской дифференциации и расселения не шли вглубь дальше II-III тыс. до н. э., археологи и индоевропеисты особенно немецкой школы или школ всерьез считались с возможностью северноевропейской (прибалтийской) прародины, полагая, что конец оледенения на Севере очень далёк и его можно не принимать в расчёт. Но сейчас индоевропейские датировки углубляются и удревняются, они практически современны концу очищения Северной Европы ото льда — около 4000 г. до н. э., а это делает просто невозможной северную локализацию прародины. Север стал заселяться только после этой даты и только с юга, что лишь увеличивает шансы Центральной Европы.

ПРАСЛАВЯНЕ НА ДУНАЕ

С концепцией центрально-европейского ареала древних индоевропейцев связана и теория дунайской прародины славян, как она традиционно называлась и по распространенному мнению отвергалась наукой нового времени. Между тем заложенное в ней рациональное ядро даёт право возвратиться сейчас к рассмотрению её фактической возможности и к исторической увязке с другими разновременными ареалами обитания славян. Дунайская теория, впрочем, никогда не утрачивала полностью своей привлекательности, и голоса в пользу её реабилитации раздавались и прежде и недавно в нашей литературе, но это были, например, выступления этнографов, слабо или просто недоброкачественно обоснованные лингвистически. Предмет объективно труден, и не приходится думать о едином решении, всех сложных вопросов, но материал для конкретных суждений и для пересмотра все-таки накопился, и не в интересах науки надолго откладывать его обсуждение.

СЛАВЯНЕ ВОСТОЧНЫЕ, ЗАПАДНЫЕ, ЮЖНЫЕ

О восточных славянах справедливо сказано (Б. А. Рыбаков), что для них история начиналась на юге. В самом начале мы уже говорили о народной памяти о Дунае, всё ещё живущей среди восточных славян. Конечно, вопрос о древнем среднеднепровском ареале славян продолжает стоять и сохраняет своё значение, особенно как исходный ареал для дальнейшего развития собственно восточного славянства. Единственное, на чем, видимо, не следует настаивать, — это на его четкой ограниченности и универсальности для всех времен и для всех славян. Не исключено, что для каких-то предшествующих периодов средне-днепровский ареал славян был лишь частью (периферией) более крупного, иначе локализованного пространства.

Указание антропологии на высокий процент средиземноморского типа у восточных славян, как, впрочем, и в Польше. Польские и шире — лехитские территории были освоены славянами лишь вторично, и обратного не удалось доказать польской этногенетической и лингвистической школе, несмотря на наличие здесь ярких достижений и эффектных разработок, включая введение сравнительного частотного анализа текстов. Есть серьезные доводы, которые сводят на нет результаты польского автохтонизма. Меньше всего могут рассчитывать на успех крайние точки зрения, например, стремление обязательно доказать славянское происхождение названий рек Wisła, Odra, Noteć и др. Впрочем, и среди польских сторонников прародины славян по Одеру и Висле признается спорность происхождения и вторичная славизация ряда гидронимов этого района, указывается на неоспоримость единственно того факта, что гидронимия по Одеру и Висле носит индоевропейский характер, а это равносильно допущению возможности пребывания здесь также других племён.

Конечно, мы далеки от мысли прибегать в этом дискуссионном вопросе о висло-одерской прародине славян к старой, и не оправдавшей себя, аргументации, доказывавшей автохтонность этноса через отсутствие инородных названий в ареале обитания; мы знаем, что и присутствие таковых не исключает само по себе возможной исконности пребывания данного этноса. Просто ставка Лер-Сплавинского и его школы на исконно-славянскую принадлежность макрогидронимов Польши оказалась вдвойне ненадежной: 1) гидронимы эти допускают более широкую индоевропейскую, скорее всего — не славянскую,  мотивацию, 2) макрогидронимы, как указывается в последнее время, этногенетически не показательны. Таким образом, возможность исконно славянского пребывания и тем более — конституирования славянского этноса на польских землях — не самая вероятная из возможностей. В этой связи приобретают значимость различные сигналы о вторичности появления славян на польских и шире — большей части западнославянских земель, ср., например, выдвинутый нами ранее тезис о вторичной окцидентализации серболужицких языков, прослеживаемой на составе лексики, отличном от других западнославянских Серболужицкие территории заселялись славянами в значительной степени с юга, а не с востока, как ожидалось бы по висло-одерской теории. Видимо, и польские земли заселялись славянами с юга, как об этом рассказывает Повесть временных лет в эпизоде о волохах, древним характером которого мы займемся ниже. Отношение этнонима вислянских (польских) полян и схожего, но тёмного, дославянского племенного названия буланы, Βούλανες (Птолемей)  говорит о славизации, а не об автохтонности.

Тем более сомнительны попытки трактовать северо-западное славянство как родину сначала восточных, а потом — южных славян. Отутствие пражской керамики, земляночных жилищ и урновых погребений — сожжений между Одером и Вислой довершает сомнительность изначально славянского характера именно этих территорий.

СЛАВЯНСКАЯ ОНОМАСТИКА ПОДУНАВЬЯ; СРАВНИТЕЛЬНЫЙ ВОЗРАСТ ЭТНОНИМИИ И АНТРОПОНИМИИ

Южные славяне — пришельцы на Балканах, но пришли они, по-видимому, из относительно ближайших мест, откуда они могли проникать путём ранней инфильтрации и на Восток и на Север. Ещё Копитар думал о праславянах на Дунае и о Паннонии как центре их миграции. Считается, что Любор Нидерле положил конец этой старой теории, хотя, строго говоря, ни археология, ни историческое языкознание (ономастика) не могли тогда, да вряд ли смогли бы и позже, предоставить в распоряжение Нидерле систематическую и полную отрицательную аргументацию. Впрочем, и Нидерле готов был допустить существование островов славян среди иллирийцев и фракийцев с первых веков нашей эры и признавал славянское происхождение названий Vulka, Vrbas, Tsierna, Pathissus, как и опровергаемый им Шафарик. Версия о приходе славян «откуда-то» родилась в своё время из неправильно истолкованного молчания греческих и римских авторов о славянах как таковых. Шафарик справедливо оспорил ложный вывод о том, что славян в ту эпоху не было вообще.

Мы сейчас в состоянии достаточно конкретно оценить эту ситуацию, считая, что этноним (аутэтноним) славянекоторый, кстати, уже у Шафарика правильно связан со слово при помощи аналогии др.-русск. кличане  — категория историческая, он существовал не всегда, был естественный период в жизни праславян, когда такой макроэтноним ещё не требовался, без него прекрасно обходились. Этнонимия моложе антропонимии, то есть собственных имён для именования человека в каком-либо языке, и вообще представляет собой относительно самый молодой раздел ономастики, потому что предполагает развитое коллективное самосознание. Здесь надо напомнить, что у славян и антропонимия оказывается более новой, молодой по составу и образованию на индоевропейском фоне, что вполне уживается с архаической характеристикой языка славян. Эту историческую особенность антропонимии, пожалуй, упускают из виду даже сами ономасты, делая прямые заключения на основе, скажем, отсутствия славянских личных имен в античной северопонтийской эпиграфике об отсутствии в этих местах самих славян. Точнее было бы теперь сказать так: славянская антропонимия тогда ещё не сложилась, а сами славяне бывали и в этих местах, о чём, кажется, говорят славяно-иранские связи скифского времени, а также возможные славяно-индоарийские связи приблизительно той же эпохи.

Молодость славянской антропонимии удобна для нас своей датирующей потенцией: наличие в ней иранских влияний говорит о том, что эти влияния (славяно-иранские контакты) не следует слишком рано датировать. Относительно неустоявшийся характер как этнонимии, так и антропонимии дунайских славян уже в довольно позднее время явствует из примера личного имени моравского князя Pribina, которое мы реконструируем и этимологизируем как кличку *prijĕbina, поскольку о Прибине доподлинно известно, что он — filius ex alia coninge («сын внебрачный»), ср. сюда же словен. prijebiš «внебрачный» (Pletersnik).

Таким образом, в жизни славян на Дунае и в прилегающих землях был период, когда этноним *slovĕne отсутствовал, и это зафиксировали античные писатели. Когда писатели византийского времени упоминают о славянах-склавенах, они связывают это имя с населением около-дунайских районов; особенно четко это представлено у Иордана, где говорится, что севернее склавен живут венеты, а к востоку, за Данастром, — анты. Периферийные венеты, венеды и анты — тоже славяне, но они названы заимствованными именами, как часто бывает в пограничных районах, а срединные склавены-славяне носят свой исконный аутэтноним.

Венгры, осваивая свою страну, застали там густое славянское население и славянскую топонимию. Разнообразие типов последней показывает ряд примеров из книги Я. Станислава, в венгерской, румынской графике и реконструкции автора: Tîrnava, Sztruga, *Въrzъ, *Rĕčina, *Bystrica, *Sopot, *Toplica, *Kaliga, *Bĕlgrad, *Prĕvlak, *Konotopa, *Dъbricinъ, *Požega, *Črъnъgradъ. Эти и подобные им названия распространены в Паннонии и Потисье, т. е. по обе стороны Дуная. Особенно обращает на себя внимание водная номенклатура, топонимия Потисья, её преемственность с давнего времени. Основной гидроним района — название реки Тиса, левого притока Дуная, затем группа территориально и структурно близких гидронимов — Марош, левый приток Тисы, Самош, также приток Тисы, Темеш, река в Банате.

Название Тиса (венг. Tisza, рум. Tisa, нем. Theiss) — очевидно, продолжает форму *Tīsā, индоевропейского происхождения, скорее всего не славянского. Весьма любопытно, что древняя запись Pathissus, -um у Плиния (I век н. э.) отражает не столько название реки, сколько название местности на ней, типично славянское сложение с префиксом ра- = ро-, ср., Поморье, Полабье, Подунавье, Посулье  (прочие записи, скорее дефектные, и иные объяснения здесь опускаем).

Марош (венг. Maros, рум. Mureş) известен, начиная с геродотовской формы Μάρις и в общем единогласно возводится к и.-е. *mori «море» ,  а суффикс, также индоевропейского происхождения, имеет, по-видимому, славянскую огласовку (-is-io- > -išь), к тому же объединяющую несколько гидронимов только этого района.

 Темеш (венг. Temes) с не вполне ясной историей, но, по-видимому, через промежуточное слав. *tьm-išь «тёмная (река)», связанное с близким иноязычным индоевропейским названием, ср. англ. Thames, древнее, доанглосаксонское Tamesis; наконец, Самош (венг. Szamos, рум. Someş), без соответствий за пределами славянского; в последнем случае Георгиев допускает образование от слав. *somъ «сом, Silurus glanis».

Древний возраст этой гидронимической группы очевиден, а также вероятно конкретное участие славянских основ и формантов в её образовании, как, впрочем, и тесное славянско-индоевропейское взаимодействие, затрудняющее даже различение разноязычных компонентов и их атрибуцию (балканско-индоевропейский? кельтский?).

Необходимо отметить, что современный исход на —š (Марош, Самош, Темеш) унаследован венграми от прежде живших здесь славян, в языке которых он явился преобразованием более древнегоsjo. К славянскому топонимическому фонду относится, вероятно, название населенного пункта «на границе Венгрии и Валахии» Tsierna (римская надпись II в. н. э.), Διερνα (Птол.), Tierna (Tab. Peut.), на что обратил внимание уже Шафарик в связи с местонахождением Tsierna на реке Черна, хотя Георгиев видит здесь дакское Tsierna, Tierna < и.-е. *kuer(d)sna «чёрная».

Совершенно особую проблему в этом ряду представляет венгерское название исторической области в верховьях Тисы — комитата Máramaros, Мармарош, рум. Maramureş, первоначально — название небольшой местной реки. Высказывалось мнение, что здесь представлено удвоение всё того же и.-е. *mori «море». Конечно, близость вышеназванного гидронима Maros бросается в глаза, но состав целого требует объяснения, которое может оказаться несколько иным. Невольно вспоминается тут загадочное название «северного океана», которое Плиний, с чужих слов, приписывает кимбрам — Morimarusa:

Philemon Morimarusam a Cimbris vocari, hoc est mortuum mare «Филемон (сообщает), что он (северный океан) у кимбров называется Morimarusa, то есть мёртвое море» (С. Plm. Sec. Nat. hist. IV, 13).

Кимбры — германское племя, но выражение Morimarusa — явно не германское. Описываемые Плинием здесь же «берега Скифии» и выбрасываемый волнами янтарь свидетельствует о том, что речь идет о Балтийском море, а сведения получены с Янтарного пути, который пролегал через Среднее Подунавье. Отсюда, видимо, и происходит в результате неточно паспортизованной информации и плиниевское Morimarusa, о котором можно довольно уверенно сказать, что это выражение на индоевропейском (не германском) языке и глоссируется оно у Плиния весьма правдоподобно: «mortuum mare, мёртвое море». На основании глоссы расчленить его следует как mori marusa, выражение из двух слов, первое из них — и.-е. *mori, а второе, видимо, носитель значения «мёртвое», без натяжек идентифицируется как прич. прош. наus— («умершее»).

Название моря в этой форме могло быть у кельтов, которые бывали на Среднем Дунае, но в кельтском не было причастий на -ues, -uos, -us, известных в индоиранских, греческом, балтийских, славянских. Нам остается лишь высказать гипотезу, что Máramaros = Morimarusa и что здесь Отражено праслав. *mor’e mьrъše (или раннепраслав. *marimrusja?) «умершее море». Исследователи отмечают существование в Потисье (реки Тисы) значительного района затопления вплоть до недавнего времени.

Очень близкую к славянской форму названия моря имел, по-видимому, также фракийский, ср. сложный этноним Μαριανδυνοί Mariandyni, название обитателей приморского района Малой Азии — от *marian «море», но Morimarusa — не фракийское название. Морская семантика и.-е. *mori применена в нём к внутриконтинентальному разливу фигурально, ср. и (фигуральное) употребление здесь причастия «умершее». Мнение о том, что праславянская территория была значительно ближе к балканско-анатолийским культурам, чем принято обычно думать, высказывал Будимир. Вообще проблема дунайской прародины славян имеет сторонников в югославской исторической и археологической науке. О находках в Северной Венгрии и на средней Тисе материальных следов культуры «скифского характера»; симбиоз Umenfelderkultur и элементов скифской культуры в Паннонии, откуда — народ, «называющий себя паннонцами» (Dio Cass. XLIX, 36), в котором автор видит славян, сопротивляющихся римской оккупации I в. н. э., частично остающихся или уходящих из этого района; отсюда — стремление ушедших вновь вернуться в старую отчизну.

К этому следует добавить отмечавшееся и в нашей литературе большое совпадение ареала пражской (достоверно славянской) керамики и распространения склавен по Иордану в основном на Среднем Дунае.

Далее… КЕЛЬТЫ И СЛАВЯНЕ

 

Кельты и славяне
Когда появился праславянский язык?

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован.Необходимы поля отмечены *

*