О характере и культуре славян

Любор Нидерле. Славянские древности.

Книга вторая. Жизнь древних славян. 

Глава XIII. О характере и культуре славян.

Мы неоднократно видели в ходе изложения предшествующих глав, что древняя славянская культура не была ни высокой, ни богатой, в особенности по сравнению с античными культурами. В связи с этой отсталостью и относительной необразованностью древних славян в XVIII веке возникло представление о примитивности не только культуры славян, но и их характера. Славян описывали как народ без всяких моральных достоинств, низкого и дикого нрава. Эта точка зрения, высказанная в 1802 году немецким и российским историком Августом Шлецером  (1735 — 1809 г.г.), автором «норманской теории» возникновения русской государственности. Шлецер и его последователи(1) основывались главным образом на начале Киевской летописи, издателем которой был Щлецер, где летописец говорит о некоторых русских племенах, что они жили в лесах, как звери (Лаврентьевская летопись, 12).

Это утверждение дало, и свою очередь, повод к обратной реакции, выразители которой пытались представить древнего славянина человеком, обладавшим характером хотя и отличным от древнего германца, но при всем том прекрасным и нравственно высоким. Согласно этому второму представлению славяне были народом, который предавался дома мирному труду и веселью, не любил войн, воевал только по принуждению и вообще был нрава тихого, бесхитростного, прямого, гуманного – одним словом, был «голубиным» народом, как стали говорить после Яна Коменского.

Зачатки этой второй теории можно проследить издавна, но главную основу ей дал известный немецкий философ Иоган Гердер (1744 — 1803 г.г.), описав в 1791 году характер славян и их будущее в своём труде «Jdeen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit» — «Философия истории человечества» (XVI книга, гл. 4). Славянские учёные встретили эту точку зрения Гердера с радостью, более того, с восторгом, именно потому, что её высказал немец, и начиная с XIX века и вплоть до его конца можно проследить, как в книгах, посвященных древней истории славян и их культуре, удерживается трактовка Гердера древнего славянства, а порой восторженные ревнители её, как, например, автор классических трудов по истории славян Павел Шафарик (1795-1861) или словацкий политик, поэт, философ и лютеранский священник, родоначальник панславизма в поэзии — Ян Коллар (1793 — 1852), заходили ещё дальше Гердера. Подобные представления удерживались до конца XIX века, например в трудах словенского филолога Грегора Крека (1840 — 1905), специалиста по славянским языкам и славянскому фольклору, в трудах польского историка-славяноведа Вильгельма Богуславского (1825 — 1901), польского историка Войцеха Кетржинского (1838-1918), русского филолога-слависта, историка Тимофея Флоринского (1854 — 1919) и других.

Только немецкие исследователи, историки и археологи, когда бы ни приходилось им говорить о древнеславянской культуре, охотно обращались к противоположной точке зрения Августа Шлецера. Славянские же археологи всячески превозносили культуру славян и, для того чтобы иметь реальные основания для этого, начали отождествлять её с Гальштаттской археологической культурой железного века, существовавшей в Центральной Европе и на Балканах на протяжении около 500 лет — примерно с 900 до 400 годы до нашей эры, что, конечно, совершенно неверно. Так делали, в частности, чешские археологи Вольдржих, Ванкель, Гавелька, Смолик и Елинек.

Вновь поднял этот вопрос и дал ему новое направление в 1892 году российский славист Иван Собестянский (1856 — 1895 г.г.) в своей книге «Учения о национальных особенностях характера и юридического быта древних славян» (Харьков, 1892), в которой он хотя и не принижал славянскую культуру, подобно немцам, но решительно выступил против сентиментально-поэтической точки зрения Иогана Гердера, Павла Шафарика и Яна Коллара. По мнению И.М. Собестянского, изучавшего институт круговой поруки у славян, считал, что славяне не были тихим, «голубиным» народом, а народом таким же воинственным и таким же суровым, как и его соседи. Книга Собестянского вызвала ряд откликов, оценивших положительно его выводы, но вместе с тем она носила также и полемический характер; в целом она все же способствовала тому, что старая некритическая точка зрения Гердера и Коллара уступила место новому, более глубокому исследованию и новому изучению источников. С этого времени мы часто встречались со взглядами, близкими взглядам И.М. Собестянского.

Только австро-венгерский и чехословацкий историк права Ян Пейскер (1851 — 1933 г.г.) зашёл в своих выводах ещё дальше, чем когда-то Шлецер, – до абсурдных крайностей (3).

Если мы хотим рассмотреть затронутый вопрос критически, то должны прежде всего знать факты, которые предоставляют нам история и археология в отношении характера славян и высоты их культуры. Действительно, кроме упоминаний в летописях, существует ещё значительное число древних сообщений, в которых славянам даются эпитеты: crudeles — жестокий, crudelissimi — жесточайший, ferocissimi — свирепый, infidi — не надёжный, ad malum proni — плохой и злой – nefandissima — насильник, aspera — грубый, prava — несговорчивый, perversa gens — развращённый народ, deterrimum genus — худший род и тому подобные4, — все эти эпитеты, которым можно найти целый ряд аналогий в характеристике древних германцев, ничего не значат, так как они являются обычным обозначением одной воюющей стороной своего противника, употребленным при описании боев со славянами.

«Scelerati» — преступники, «capita venenata» называл славян Бернар Клервоский, когда в 1147 году выступил против них5. Такие общие выражения не имеют значения для познания действительного характера народа. Точно так же не имеют значения определения Киевской и Пражской летописей, так как летописец хотел лишь выразить своё глубокое презрение к языческому образу жизни до принятия христианства.

Гораздо больше значат конкретные сообщения о неблаговидных действиях славян, хотя и тут мы не должны упускать из виду, что написаны они врагами их, христианами, о язычниках. Действительно, существует целый ряд сообщений, описывающих, какими жестокими были славяне на войне не только по отношению к врагу на поле боя, но и по отношению к пленным обоего пола, как их мучили, прежде чем, наконец, принести в жертву богам (6). Однако то же самое мы читаем и в сообщениях о древних германцах. И достаточно обратить особое внимание на отношение германцев к славянам, чтобы жестокость славян стала объяснимой.

Славяне просто отплачивали за то, что делали им германцы, которые вообще считали славян низшим народом, бросали славянских детей псам, зазывали славян к себе на пир, а затем убивали их, измеряя их мечом, – каждому, кто был выше, отрубали голову – и самым жестоким образом мучили славян, осмеливавшихся восставать против германского рабства (7). А раз это известно, то не следует удивляться и взрывам жестокости со стороны славян. Все это – простое следствие ожесточенных боев за свободу, боев между двумя исконными противниками. Эпитеты crudelissimi, nefandissimi ни в коей мере не являются особой характеристикой славян.

Других косвенных сообщений о славянах немного, к тому же к ним следует относиться осторожно, поскольку они противоречат иным данным. Упоминания о суровости нравов варваров европейского севера никого не удивляют (8). Лишь одно вредоносное свойство славян засвидетельствовано не только древними сообщениями, но и всей их историей. Это исконные распри, даже ненависть одних родов и племен к другим (9), распри, которые мешали объединению племен даже в минуты величайшей опасности и которые стали историческим злом славян. Если же при всём том существует и другой ряд сообщений, в которых те же, кто писал об отрицательных свойствах славян, пишут об их положительных качествах, а иногда даже превозносят добрые свойства славян, то, несомненно, можно верить тому, что славянам действительно принадлежали эти добрые качества.

До борьбы с германцами, рассказывают, что славяне мягко обращаются с пленными и рабами, что спустя некоторое время отпускают их совсем на свободу (11), что славяне честные, откровенные, не злонамеренные (12), что они справедливые, что они заботятся о старых, бедных и больных (13), что они приветливы с чужеземцами и очень гостеприимны (14), Славянское слово гость имеет, так же как немецкое gast, другое значение, чем лат. hostis. Славяне трудолюбивые, терпеливо переносят страдания (15), а жены их чрезвычайно целомудренны, что славянам свойственна большая любовь к дому и свободе. Вождь язычников-саксов в борьбе против Королевства франков Видукинд  (755 — 810 г.г.), оставил ряд сообщений о жестокости германцев, и говорит о славянах: «отпет miseriam саrае libertatis postponendes» (17).

Христианский миссионер, хронистов XII века, проповедник в Босау Гельмольд (Helmold; 1120— 1177 г.г.) добавляет, что славяне готовы были скорее умереть, чем принять христианство и платить Sasum tribut (18). С этой любовью к свободе и родине связана и храбрость славян в боях за свободу, о которой также сохранился ряд сообщений (19), косвенно подкрепленных к тому же тем упорством, с каким западные славяне сопротивлялись натиску немцев или с каким они завоевывали в VI и VII веках Балканский полуостров.

О не воинственности славян в смысле теорий Гердера и Коллара существует собственно только одно свидетельство в известном рассказе византийского писателя и историка, жившего в начале VII века Феофилакта Симокатты, в котором говорится, что три славянина, захваченных в 591 году войском императора Маврикия, объявили императору, что они из народа, который не знает ни войн, ни военного вооружения, а только музыкальные инструменты… (20) Однако это явная отговорка трёх захваченных разведчиков, и к тому же перифраза древних сообщений о гетах. Это свидетельство противоречит всем остальным сообщениям, и основываться на нём нельзя.

Из приведенных сообщений характер древних славян и его этическая сторона представляются достаточно ясно. Славянам были свойственны все качества, какими обладали другие древние североевропейские народы: они были жестоки и мстительны, коварны по отношению к своим врагам, но они имели ряд положительных качеств в своем домашнем быту. Однако мы нигде не читали, кроме указанного рассказа Феофилакта, что славяне были не воинственны, что они были тихим, «голубиным» народом; это не подтверждается также всей древней историей славян.

Итак, славяне не уступали в этом отношении германцам. Собестянский был прав. Но было бы всё же ошибкой полагать, что между характером славян и германцев вообще не было различия. Хотя приведенные древние сообщения не указывают на эти отличия, но вся последующая история, а затем и современное психологическое и моральное состояние славянского народа свидетельствуют всё же о том, что между чертами германского и славянского характеров существует бесспорное и серьезное различие.

Правда, в настоящее время мы не можем говорить о каком-то единстве славянского характера, так как, например, характеры чешского, сербского и русского народов значительно отличаются друг от друга, более того, даже между отдельными ветвями народа имеются большие различия в характере, например между чехами и словаками или между русскими и украинцами. Но тем не менее тут существуют определенные общие черты: так, например, склонность к свободе и демократии, переходящая даже в анархичные формы, склонность к сентиментализму, скептицизму, мистицизму и постоянному размышлению, склонность к увлечению тем или другим делом; и в то же время славяне обладают меньшими способностями завершать дело и утверждать его, обладают меньшей силой воли, зато им свойственна склонность к высокой справедливости и общему миролюбию, к приветливости и искренности. Все эти черты отличают славянский характер от германского, хотя они и не выражены у всех народов одинаково.

У славян всегда отсутствовал милитаризм, а также стремление к абсолютизму, к могучему сосредоточению индивидуальных сил, а следовательно, и стремление к империализму. Напротив, у них в противовес этому постоянно возникало так называемое славянофильское и братское учение, провозглашавшее справедливость и любовь ко всем и равенство всех.

Славянский национализм был всегда иным, чем властолюбивый и узурпаторский национализм германцев, страстно стремившихся к власти над всеми. Никто не говорит о славянах то, что Тацит и Плутарх говорят о германцах (21).

Материальная культура, созданная этим характером, долгое время была невысокой. Я уже говорил выше, что было главной причиной этого. Вероятно, не неспособность народа, а его географическое размещение, которое долгое время отделяло славян от крупнейших центров древней цивилизации, и суровые условия, принуждавшие славян к тяжёлому земледельческому труду и отвлекавшие их от создания более высоких творений культуры и, в частности, искусства. Однако способность славян к более высокой цивилизации была засвидетельствована позднее тем, как они сумели воспринять римско-германскую и греческую и восточную культуру, когда в VIII–IX веках достигли сфер влияния этих культур. Хотя славяне и не сумели быстро создать новые и оригинальные произведения, но зато они сумели воспринять более высокие культуры и творить затем в их духе, освоив их технику.

Первое славянское искусство даже с художественной точки зрения не было примитивным, так как славяне быстро проявили большой вкус и умение. А это тоже что-нибудь да значит. Народы проявляют степень своей цивилизации также в том, насколько они умеют воспринимать и развивать дальше то, что создали другие.

Культура, достигнутая славянами в X и XI веках, не была единой, как не была полностью единой славянская культура и в доисторическую эпоху. Следует с уверенностью констатировать, что большое, знаменательное деление славян на две культурные сферы: западную и восточную, явилось делом не только поздней истории, даже не только ΙΧ-ΧΙ веков – эпохи, когда славяне более всего воспринимали влияние со стороны, – но и делом ещё предшествующих, доисторических эпох.

Если в доисторическую эпоху славяне находились в своей колыбели между Вислой и Днепром или, возможно, между Одером и Днепром (22), то уже с древних времен, с начала эпохи бронзы, их западная часть на Одере и Висле имела иные культурные достижения и импульсы, нежели восточная часть – между Карпатами и Днепром.

Влияния культуры эпохи бронзы, позднее Гальштаттской культуры, галльской с Рейна и Марны, затем германской с низовий Эльбы и Балтийского побережья, как бы мало славяне на них ни реагировали, подготовили иную почву, нежели была та, которую у восточной части славян подготовили влияния степных аборигенов, скифов и сарматов, потом финнов и всего Востока и Византии.

Следовательно, западное славянство издавна принадлежало к сферам западноевропейской и среднеевропейской культуры, между тем как восточное – к сфере греко-восточной культуры. Таковы сущность и основной характер славянской предыстории с точки зрения их культуры (23).

Примечания

1 Шлецер (Nestor, Russ. Annalen, 1, 33 и сл. Лаврентьевская летопись, 12. См. также описание чехов у летописца Козьмы Пражского (1.3), о балтийских славянах у Герборда (111.30).
3 См., в частности, его последнюю книгу «Kdo byli nasi pfedkove» (Praha, 1921); «Revue des Etudes slaves», 1922, 19 и сл.
4 «Źiv. st. Slov.», III, 758.
5 «Mecklenb. Urkundenbuch» (Schwerin, 1863), 1.35.
6 «Źiv. st. Slov.», III, 759 и сл.
7 «Vita Caroli mon. Sangall.», II.12; Widukind, 1.35,11.20, 111.52, 55; Saxo Gramm. (ed. Holder), 150, 151, 278, 279; Const. Porph., De adm. imp., 30; Kosmas, 1.40; Лаврентьевская летопись под 941 годом.
8 Herbord, 111.30; Masudi (Гаркави, указ. соч., 140).
9 Maurik., Strat., XI.5; Лаврентьевская летопись под 862 годом.
11 Maurik., Strat., XI.5. Leon, Tact., XVIII.
12 Adam Brem., 11.19; Helmold, 1.2; Procop., 111.14.
13 Helmold, 11.12.
14 Maurik., Leon, I. c.; Helmold, II.12. Легенда о св. Вацлаве (ed. Pastrnek), 60; Поучение Мономаха (Bielowski, Mon. Pol. Hist., 1.871); Ebbo, III.7; Herbord, II, 41. (см. прим. 49 на с. 678).
15 Vidukind, II.20. 16 Maurik., Leon, I. с.; Thietmar, IX.3. См. Бонифаций в послании к Этибальду (Jaffe, Monum. Mogunt., 172).
17 Vidukind, II.20. См. Saxo (ed. Holder), 571. В Man., II.339, при упоминании о Видукинде говорится о жестокости славян. Очевидно, по ошибке.
18 Helmold, 1.25. См. также 1.34.
19 Procop., 111.14, 22; Maurik и Leon, I. с.; Al Bekri, Ибрагим ибн Якуб (Charmoy, Relation, 353), Ибрагим (ed. Westberg), 58; Adam. Brem., 11.18; 111.21, IV.18; Vita Adalberti auct. Canapario, с. I; Herbord, II, I; Thietmar, VII.44; Saxo Gram. (ed. Holder), 604; Tougard, Histoire profane, 87, 93, 105.
20 Theoph., IV.2; Theoph. (ed. Boor), 268.
21 Tac., Germ., 14; Plut., Aemilius Paulus, 12.
22 П. Шафарик, Славянские древности, 1.25 и сл.
23 Примечание чешской редакции. Любор Нидерле в конце рукописи II тома своего «Руководства» сделал примечание, что он закончил свой труд 29 июля 1924 года и проверил его 2 февраля 1925 года.
К этому можно добавить, что текст обоих томов «Руководства» совпадает с рукописью Нидерле. Поэтому, например, часть, посвященная славянским курганам и погребальным обрядам, подробнее изложена, чем в «Manuel». Конечно, принимались во внимание дополнения, сделанные во французском переводе, но только в тех случаях, когда было очевидно, что речь идет о дополнениях, внесенных автором при корректуре гранок. Вообще же эти мелкие дополнения касаются прежде всего данных об источниках. На случай несовпадения оригинала с переводом везде обращалось внимание.